Но чтобы взломать исламиста, почти всегда требовался второй ключ: способ проникнуть через религиозный код, созданный, чтобы держать чужаков на расстоянии. Абу Мутаз знал Коран не хуже большинства джихадистов и порой часами просиживал с одним-единственным заключенным, ведя с ним, стих за стихом, бесконечные богословские дебаты. Иногда во время этих дискуссий он извинялся – ему надо на пару часов удалиться в местную мечеть на молитву. Однако вместо мечети Абу Мутаз отправлялся через весь город в бар какого-нибудь отеля, подкрепиться одним-двумя бокалами пива.
Эта работа требовала также исключительного терпения – качества, которым Абу Мутаз был одарен от природы. Однажды он четыре месяца разрабатывал одного джихадиста – молодого радикала, весьма многообещающего как потенциальный информатор. У юноши словно было два лица: он прошел обучение на базе боевиков в Афганистане, однако сохранил привязанность к семье и светской жизни в Иордании. Абу Мутаз решил надавить на молодого человека через родителей и стал вести наблюдение за районом, чтобы узнать все возможное о его матери, даже в какие магазины она ходит. Он нашел ее любимый бакалейный магазин и свел дружбу с владельцем. Однажды утром Абу Мутаз явился в магазин с корзинкой сквобов – домашних голубей, иорданский деликатес – и попросил бакалейщика устроить особый обед, пригласив джихадиста, его мать и самого Абу Мутаза. Под конец обеда агент Мухабарата отвел мать в сторону и попросил помощи: как хочется не дать ее безусловно умному, талантливому сыну кончить жизнь в тюрьме! В результате они сдружились, и сын, послушный матери, стал одним из лучших осведомителей Абу Мутаза.
Теперь Абу Мутаз требовал любой, даже самый мелкий кусочек информации, он узнавал каждую сплетню в районе, пытаясь докопаться до конкретных деталей того, что, как он уже опасался, было крупным террористическим заговором. Весь Мухабарат, с его медлительностью и устаревшими технологиями, участвовал теперь в поисках. В племенах и по городам заговорили, что люди из службы безопасности не покладая рук ищут информацию, чтобы предотвратить возможную атаку.
Крупный прорыв произошел благодаря ирбидскому бизнесмену, явившемуся в местный полицейский участок. Он услышал о поисках, которые вел Мухабарат, и задумался, не могут ли его последние арендаторы иметь отношение к этой истории. Недавно он сдал гараж и склад на главной дороге Ирбид – Амман иностранцам, которые заплатили наличными и были странно не уверены в своих планах. Посетители на склад не приходили, а арендаторы вели себя на удивление таинственно: забрали щитами окна, выходящие на дорогу, и возвели вокруг участка забор за свой счет. Однажды, навестив свою собственность, бизнесмен изловчился быстро заглянуть в щель между щитами. “Там внутри стоял большой грузовик”, – сказал мужчина.
Полиция ворвалась на склад, удивив горстку рабочих, которые сдались без борьбы. Во внутреннем складском помещении, как банки с краской, рядами стояли емкости с химическими веществами, достаточными, как подсчитали сотрудники Мухабарата, чтобы проложить широкую просеку в центре Аммана. Мешки с тминным семенем – усилителем взрывчатки – лежали в другом углу. А в гараже, как и было сказано, стоял грузовик: желтый немецкий МАН, точно соответствовавший описанию машины из поискового списка Мухабарата. Рабочие только-только закончили приваривать к передку грузовика раму из прочной стали – такой таран использовали иракские мятежники, чтобы перед взрывом загнать грузовик-бомбу поглубже в намеченное здание. Система доставки бомб была вполне рабочей.
Рейды следовали один за другим. В нескольких милях от склада следователи обнаружили другие машины, а также лабораторию Джаюси. Для устройства последней изготовитель бомбы избрал сельскую местность рядом со скотоводческой фермой. Никто из соседей не заметил бы резкого запаха, происходящего от смешивания химикатов.
К этому времени из допросов и обрывков рецептов из лаборатории Абу Мутаз уже почти точно знал, что намеревались устроить заговорщики. Такой атаки с участием террористов-смертников мир еще не видел: химическая “грязная бомба”, составленная из легальных взрывчатых веществ и ядов, дала бы токсичное облако, которое распространилось бы по столице, убивая людей. Эпицентром террористы избрали штаб-квартиру самого Мухабарата, главный взрыв должен был произойти на автозаправке, которая обслуживала машины агентов, недалеко от офиса Абу Мутаза.
“К тому времени, как мы их выследили, они уже почти подготовились, – вспоминал Абу Мутаз. – Начать они собирались с атаки на главные ворота. Используя РПГ и ручное оружие, убили бы охранников. Потом главный грузовик – МАН – уничтожает автозаправку, следом появляются грузовики с взрывчаткой и ядами. После взрыва место стало бы настолько токсичным, что туда не смогли бы попасть даже бригады скорой помощи. Эта атака превзошла бы все, что сделала “Аль-Каида”*.
Но один элемент отсутствовал: создателя бомбы так и не обнаружили.
Джаюси соблюдал осторожность. Очень немногие в ирбидской ячейке знали, кто он на самом деле, и никто не знал, где он находится в данный момент. Джаюси использовал только предоплаченные телефонные карты и менял мобильные телефоны каждые несколько дней, чтобы свести на нет любые попытки отследить его перемещения. Когда начались рейды, он скрылся на явочной квартире в Марке, палестинском анклаве возле Аммана, явно намереваясь подождать, пока Мухабарат уберется, а потом бежать или начать все сначала. Но теперь у иорданцев было имя – и притом знакомое, – а также фотография, которую они могли показать по государственному телевидению. Владели они и информацией, которая оказалась решающей: с Джаюси были его жена и дети. Как именно агенты выследили семью в укрытии в Марке – ошибочный телефонный звонок или неосторожность родственников? – неясно. Но с наступлением ночи в понедельник, 17 апреля 2004 года, спецназовцы заняли позиции вокруг многоквартирного здания. Вероятность, что изготовитель бомбы находится дома, была высока.
В 2.10 ночи 18 апреля с десяток солдат присели с оружием наизготовку, и офицер громко постучал в дверь. “Полиция!” – крикнул он.
Ответом была очередь из пистолета-пулемета прямо через дверь, и на лестничную клетку дождем посыпались пули и щепки. Один солдат упал, раненный в плечо. Бойцы вломились в квартиру. Стреляя на поражение при первых же попытках сопротивления, они врывались в погруженные в темноту комнаты, ища террористов.
Джаюси они нашли в спальне – он скорчился там, с женой и детьми. Создатель бомб, способных убить тысячи ни в чем не повинных людей, не сделал ничего, чтобы защититься; он только цеплялся за жену, которую перевез сюда, подвергнув огромному риску. Даже когда полиция уже была в доме, он настоял, чтобы семья держалась вместе, детей уложили спать среди ящиков с взрывчатыми веществами С-4 и запалов с детонаторами, которые должны были стать последними деталями при создании исторической бомбы Заркави.
Позже, утром того же дня, Абу Хайсам, капитан разведки, который последним видел Заркави перед тем, как тот в 1999 году бежал в Пакистан, заглянул в комнату для допросов, чтобы увидеть еще одно лицо из своего прошлого. Подозреваемый сидел на стуле, теперь – один, волосы всклокочены, глаза опухли от недосыпа. Но это был все тот же Джаюси, которого Абу Хайсам запомнил много лет назад, – чисто выбритый, чуть располневший. На этот раз его ждали обвинения, гарантировавшие что угодно, но только не то, что он когда-либо будет жить с женой, как свободный человек.
Абу Хайсам вошел в камеру с маленьким подносом и сел. Изготовитель бомбы коротко глянул на него, но лицо его выражало только крайнюю усталость. Он проиграл. Допрос будет недолгим.
Капитан подтолкнул поднос через стол, так что пропитанные медом кнафе с сыром оказались прямо у Джаюси под носом.
“Угощайся”, – пригласил Абу Хайсам.
Через два дня Абу Мутаз сидел рядом с Джаюси, пока бомбист пересказывал свою историю, на этот раз – при включенных видеокамерах. Жители иорданской столицы были взбудоражены новостями о раскрытии террористического заговора, в результате которого, по официальным оценкам, в центре Аммана могли погибнуть до восьмидесяти тысяч человек. Джаюси, отвечая на вопросы офицера Мухабарата, невыразительным монотонным голосом объяснял, как все было организовано. Он описал тайное пересечение границы, финансирование, подделку документов, как нанимал сварщиков и как устроены специальные канистры, спроектированные под едкие ядохимикаты. Потом он заговорил о самом теракте:
Люди на “каприсе” должны были иметь при себе ручные гранатометы, их задача – протаранить заграждение и убить охранников. На грузовик поставили бампер, который позволял устранить любую помеху. Он был сконструирован так, что машина проламывает стену и движется дальше, до самого центра разведслужбы. Предполагалось, что руководство разведки на месте. Там грузовик и взрывается.
Все охранники, которые не погибают от взрыва, оказываются в состоянии сильнейшего шока или ранены, так что не сопротивляются. И тогда другие машины, по одной, въезжают и паркуются в любом месте. Никто не сопротивляется. Как специалист по взрывчатым веществам я понимал: бомба разрушит здания разведцентра и все вокруг них, разрушены будут даже дальние постройки.
Джаюси оживился, лишь когда его спросили о причине атаки. Все это, объявил он, было сделано по приказу человека, которого он считал своим командиром и наставником с самого своего пребывания в гератском тренировочном лагере на западе Афганистана.
“Я поклялся в верности Абу Мусабу аз-Заркави, – сказал Джаюси под запись. – И согласился работать на него, не задавая вопросов”. Погибнуть за него было бы честью, добавил он.
“Если я умру, то стану мучеником, а те, кого я убью, отправятся в ад”.
Из тех, кто изучал детали заговора, острее всех чувствовал надвигающуюся опасность человек, которого радикалы в своих фантазиях видели главной мишенью. Для короля Абдаллы II события апреля 2004 года представляли собой нечто большее, чем предотвращенную в последний момент катастрофу. Пытаясь взорвать ядовитую бомбу в центре Аммана, Джаюси официально доставил иракскую войну в столицу Иордании.
Абдалла предупреждал, что полыхающее в Ираке насилие невозможно будет остановить корректно. Он говорил о своих дурных предчувствиях первым лицам США (включая президента) еще до начала операции. Даже после объявления победы над армией Саддама Хусейна, Абдалла предсказывал своим ближневосточным друзьям, что война приведет к “проблемам, которые невозможно предугадать, но с которыми нам придется иметь дело не одно десятилетие”. Однако он и представить себе не мог, что все будет настолько плохо.
Монарх предъявлял жалобы насчет последствий вторжения и официальным лицам США. В июле 2003 года, когда Ирак еще не затянуло в воронку хаоса, Абдалла встречался с Л. Полом Бремером, главой назначенного Белым домом временного правительства Ирака. Абдалла настаивал, чтобы тот пересмотрел свое решение о расформировании иракской армии и внесении в черный список членов хусейновской партии “Баас”. Во время встречи на экономическом форуме в Иордании король, по его воспоминаниям, отвел Бремера в сторонку и предупредил, что эти решения “нам всем выйдут боком”.
“Я сказал: надеюсь, вы понимаете, что, производя поголовную дебаасификацию, вы столкнетесь с поголовным же сопротивлением. Это создаст вакуум, который кому-то придется заполнить”, – писал Абдалла в воспоминаниях 2011 года. Расформирование армии было, по его словам, “сущим безумием… рецептом анархии и хаоса”.
Ответ Бремера, как вспоминал Абдалла, был бесцеремонным и резким.
“Я знаю, что делаю, – заявил американский дипломат. – Мы предусмотрели нечто вроде компенсации. У меня все под контролем, большое спасибо”.
Король не удивлялся, видя, как быстро разваливается система безопасности. Будучи суннитом, он сочувствовал суннитскому меньшинству Ирака. После нескольких десятилетий в привилегированном статусе эти люди чувствовали себя под угрозой и во все большей изоляции. Тревога должна была толкнуть иных иракцев к исламистам-радикалам, которые, в свою очередь, открыли бы двери иностранным джихадистам. Конечно, “Аль-Каида”* и ее союзники ухватятся за возможность обосноваться в стратегически важном уголке Ближнего Востока. “Они могли перенести свои операции из Афганистана в самое сердце арабского мира”, – говорил Абдалла.
Вскоре еще одна ошибка американцев позволит экстремистам совершить рывок вперед. В том же месяце, когда был раскрыт заговор с химической бомбой, американское телевидение продемонстрировало изображения военнопленных, подвергшихся издевательствам в печально известной иракской тюрьме Абу-Граиб. Арабы вскипели гневом при виде фотографий голых заключенных в собачьих ошейниках и заключенных, подвергавшихся сексуальным издевательствам со стороны женщин-военнослужащих. Абдалла во время своего визита в Вашингтон той весной настаивал, чтобы президент Буш извинился перед жителями Ирака за несовместимое с человеческим достоинством обращение с пленными, что Буш и сделал, причем король Иордании стоял рядом с ним.
Но прочие официальные лица выказывали мало интереса к точкам зрения, которые противоречили официальной повести о неуклонном улучшении жизни в Ираке. Через несколько месяцев после того, как разразился скандал вокруг тюрьмы Абу-Граиб, Абдаллу спросили, в каких условиях живут простые иракцы. Это произошло в Нью-Йорке, во время частного званого ужина, на котором присутствовали известные журналисты и правительственные чиновники. Несмотря на участившиеся теракты, предположил один из гостей, жизнь женщин после свержения диктатора наверняка стала лучше. “Женщинам стало в десять раз хуже, – ответил король. – При светском режиме Саддама мужчины и женщины были равны очень во многом”.
Некоторым назначенцам Буша, присутствовавшим на том же ужине, откровенность Абдаллы показалась неудобной. По его воспоминаниям, Лиз Чейни, старшая дочь вице-президента, в то время – высокопоставленный чиновник Госдепартамента из отдела по ближневосточным делам, обратилась к одному из помощников короля с непрошеным советом: Абдалле следовало бы воздерживаться от несогласованных заявлений на публике. Сначала помощник подумал, что это шутка, однако на следующий день Чейни позвонила ему, чтобы высказаться еще настойчивее. Она заявила, что обсудила ремарку короля с Полом Вулфовицем, чиновником министерства обороны и одним из архитекторов политики Буша в Ираке, и оба пришли к мнению, что Абдалле следует держать свои взгляды при себе.
Его величество пришел в ярость.
“За ужином я сказал правду, – писал он впоследствии. – Меня поразило, что некоторые члены администрации и люди, их поддерживающие, полагают, что расхождений во взглядах на Ирак нет и быть не может. В Америке, в стране, которая гордится свободой мнений, затыкали рот тому, кто сообщает неудобные новости!”
Реальность начинала становиться болезненно очевидной: Ирак охвачен пламенем, и опасные протуберанцы пронизывают весь регион. Джаюси в огненном смерче пробрался со своей ядовитой бомбой в Иорданию, и иорданский Мухабарат еле успел остановить его. А тем временем человек, направлявший и финансировавший заговор, оставался в Ираке на свободе и мог попробовать еще раз.
Мухабарат подготовил еще один удар, направленный против организаторов химического заговора. Чтобы дискредитировать джихадистов и выявить все варварство преступления, которое им едва не удалось осуществить, разведка распорядилась показать избранные места из записанного на пленку признания Джаюси по государственному телевидению. Пусть иорданцы увидят, как этот человек равнодушно рассказывает о своих планах сровнять с землей часть столицы. Арабские новостные каналы передали запись на более широкую аудиторию по всему Ближнему Востоку, включая Ирак. И вот пухлое лицо Джаюси заполнило экран телевизора на явочной квартире, в которой временно жил Абу Мусаб аз-Заркави.
Заркави, разумеется, уже знал, что произошло с Джаюси и другими его бойцами. Но после увиденного по телевизору он решил ответить иорданцам тем же.
“Да, план заключался в том, чтобы уничтожить управление иорданской разведки [Мухабарат]”, – говорил Заркави в микрофон. Потом запись отправилась на исламистские сайты.
Террорист постарался отклонить обвинения насчет химического оружия, объявив информацию о нем выдумкой Мухабарата. “Аллах свидетель, – говорил он, – если бы у нас была [химическая бомба], мы бы, не колеблясь ни секунды, взорвали ее в израильских городах вроде Эйлата или Тель-Авива”. Заркави настаивал, что его целями были военные – еретический режим и его силы безопасности – и что арест Джаюси и его помощников был временной неудачей. “В битве с иорданским правительством мы не всегда одерживаем верх, – признавал Заркави. Монархию же он предупреждал: – Вас ждут ужасные события”.
На самом деле Заркави из-за провала теракта запаниковал. Служащие Мухабарата выяснили это намного позже, сводя воедино многочисленные сведения о заговоре, полученные от информаторов и арестованных джихадистов. Заркави пропадал на несколько дней, отказываясь говорить со своими помощниками о бомбовом заговоре и о том, что пошло не так.
“Видимо, предполагалось, что эта операция станет его личным “шоком и трепетом” – деянием, что прославит его на весь мир, – говорил служащий иорданской разведки, принимавший участие в составлении представленного агентством обзора. – Заркави и вправду хотел, чтобы его имя стало выше имени бен Ладена. Более того: он и вправду хотел нанести удар по Мухабарату”.
Но Заркави недолго оставался в подавленном настроении. Уже в конце апреля 2004 года неожиданная возможность упала ему прямо в руки. Он понял, как стать звездой джихада. Требовалась всего лишь одна эффектная смерть.
Глава 12
“Шейх головорезов”
На камере мигала красная точка: “запись”. Абу Мусаб аз-Заркави сжал в обеих руках стопку листов и начал читать. Одетый в черное – мешковатые штаны, широкая рубаха и скрывающая лицо лыжная маска, – он возвышался над сидящим на циновке бледным человеком в оранжевом комбинезоне. Сидящий неуклюже пошевелился, его руки и ноги были связаны.
“Народ ислама! Великая весть! – начал по-арабски Заркави, с выспренно-торжественными интонациями. – Признаки рассвета явились, и задул ветер победы”.
По бокам от Заркави стояли четверо его людей, тоже в масках и одетые в черное. Мужчины держали автоматы, на них висели патронные сумки, они беспокойно топтались, точно атлеты, разминающиеся перед состязанием. Пока Заркави говорил, они сосредоточили внимание на пленнике, словно молодой человек мог каким-то образом избавиться от веревок и убежать. Все вели себя так, будто знали о включенной камере, кроме человека в комбинезоне – тот уставился в никуда, словно оцепенел. Николас Эван Берг мог думать сейчас о чем угодно. По его виду никак нельзя было понять, сознает ли он, что его ждет.
Перед тем как в комнату вошли люди в масках, Берга заставили сесть на пластиковый стул перед той же камерой и ответить на вопросы о себе. Он выглядел расслабленным, руки лежали на коленях, а говорил он спокойно, словно пришел открывать банковский счет. “Меня зовут Николас Берг, – начал он. – Моего отца зовут Майкл, мать – Сьюзен. У меня есть брат и сестра, Дэвид и Сара. Я живу в Уэст-Честере, Пенсильвания, возле Филадельфии”.
Без очков и с отросшей щетиной Берг выглядел моложе своих двадцати шести лет. Но говорил он уверенно и дружелюбно – совсем как тот Ник Берг, который в одиночку приехал в Ирак два месяца назад с необъятными планами: бизнес по ремонту коммуникационного оборудования. Заркави похитил его, потому что искал американца – любого американца. В Берге он нашел истинный американский архетип: молодой мужчина, фонтанирующий амбициями и великими планами, склонный доверять другим и обладающий непоколебимой верой в свою способность преуспеть (в незнакомой ему стране и культуре) благодаря лишь упорству и логической силе идей. До того как несостоявшийся предприниматель из филадельфийского пригорода угодил на главную роль в гротескном публичном видеовыступлении Заркави, он совершил путешествие – невероятное, как и многие другие истории той войны.
Берг явился в Ирак сам по себе; почти все его знакомые были против этой поездки. Но пока другие видели только опасность, Берг в начале 2004 года увидел в полуразрушенном Ираке возможность реализовать две свои самые насущные потребности: рывком запустить свой трудно развивающийся бизнес и стать частью чего-то благородного и важного, а конкретно – перестройки страны, которая долгие десятилетия была погружена во тьму диктатуры. Два года назад Берг уже пытался сделать нечто подобное в Африке – он искал возможностей для бизнеса в Кении, не забывая и о благотворительности. В последний день пребывания в Кении он торжественно раздал все содержимое своих чемоданов и вернулся домой, имея при себе из одежды только то, что на нем было. Теперь Берг собирался перенаправить свою энергию и ресурсы в страну, “освобождение” которой искренне поддерживал, надеясь открыть мир новых возможностей для Ирака – и для себя самого. “По всему видно – здесь можно прибыльно поработать, – писал Берг по электронной почте друзьям в январе 2004 года, когда ездил в Ирак в первый раз, на разведку. – Хотя тут и опасно”.
Причины, по которым Берг отправился в Ирак, приводили в недоумение официальных лиц США, Ирака и буквально всех – за исключением тех, кто знал его лично. Сам называвший себя фантазером и искателем приключений, Берг славился тем, что не питал особого почтения к формальностям. Он рос среди домов в полтора этажа и дорогих торговых центров Уэст-Честера – слегка эксцентричный мальчишка из тех, кто выращивает колонию дрожжевых грибков забавы ради и таскает с собой карманный ящичек с инструментами, запасом проводов и клейкой ленты. Берг развлекал друзей бесконечными изобретениями, которые воплощал в жизнь своими руками: от электрического “детектора лжи” до тревожного устройства на батарейках, начинавшего кричать “Вон отсюда!”, когда кто-нибудь незваный проникал в его комнату в летнем лагере. Одноклассники Берга из средней школы помнили башковитого проказника с пронзительными голубыми глазами и необычной прической – волосы острижены очень коротко, за исключением темно-блондинистого хохолка надо лбом. Он играл на сузафоне в оркестре марширующих музыкантов, участвовал в ярмарках инноваций, читал невнятные философские тексты и испытывал свои физические возможности, проезжая на велосипеде по сотне с лишним миль. Даже дома Берг всех удивлял: религиозный консерватор, энергичный капиталист и бесцеремонный сторонник военного вмешательства в семье секуляризованных евреев, чьи либеральные политические взгляды граничили с пацифизмом.
“Он шел туда, куда не ходил никто, – говорил о Берге Питер Лу, его друг детства. – Если где-то была тропинка, можно было поспорить, что Берг по ней не пойдет”.
Бергу был гарантирован хороший колледж, но он бросил Корнелльский университет незадолго до получения диплома. Он продрейфовал через несколько учебных заведений и работ, так и не получил степени, зато приобрел опыт в качестве волонтера-спасателя в Африке, а также опыт в обслуживании радиобашен, открыв при этом, что обладает и талантом, и железными нервами, чтобы зарабатывать таким образом на жизнь: устанавливать передающее оборудование, свисая с верхушки металлического шпиля шестисотфутовой высоты. Постепенно у Берга начало формироваться представление о бизнесе, где пригодилась бы его квалификация электрика. В двадцать четыре года при поддержке семьи он основал компанию по обслуживанию высотных зданий “Прометей”, назначив себя президентом. Бизнес-план предполагал помощь развивающимся странам в строительстве радиобашен из керамического камня, на манер конструктора “Лего”, с использованием дешевых местных материалов. Берг сам придумал эту технологию. Идея была нетривиальная и невероятно амбициозная, что отлично ему подходило.
Теперь Бергу требовался рынок, и Ирак с его разрушенной инфраструктурой и фонтанами контрактных американских долларов казался идеальным местом.
“В эту работу вовлечено множество участников, все они заключают договоры субподряда с людьми, из которых никто не равен нам как специалист, – писал он домой в другом электронном письме. – Здесь и не слышали о настоящих профессионалах – думаю, это даст нам преимущество, но придется прорываться через стадию “у меня есть один приятель”. Надеюсь, хороший бизнес-менеджер двинет дело вперед”.
Первый, ознакомительный визит в Ирак воодушевил молодого предпринимателя, и в марте 2004 года Берг вернулся, чтобы заполучить своих первых настоящих клиентов. В одиночку он колесил по всей стране, высматривал телекоммуникационные башни и предлагал починить их, если они оказывались повреждены или сломаны. Он взбирался на непрочные стальные мачты, прикидывал списки потенциальных покупателей и писал еще более бодрые письма друзьям, оставшимся дома. Дело продвигалось медленно, но энтузиазм Берга не иссякал до того самого дня, когда полиция Ирака заметила в пригороде Мосула странно одетого иностранца, который шатался вокруг радиобашни.
Иракцы не знали, что делать с молодым очкариком, имевшим при себе набор инструментов и блокноты, заполненные изображениями коммуникационного оборудования. Решив, что Берг шпион – не иранский, так израильский, – полицейские арестовали его. 24 марта 2004 года его доставили в полицейский участок Мосула и заключили под стражу, резко оборвав иракские приключения молодого предпринимателя. Или то, что ему таковыми казалось.
Заботы об отдельном американском гражданине, у которого возникли проблемы с иракскими властями, в норме являются делом рядовых сотрудников посольства США в Багдаде. Но странный случай Николаса Берга вскоре привлек к себе внимание высших должностных лиц Госдепартамента и Пентагона. В конце концов запросы дошли до контртеррористического отдела ЦРУ, где команда аналитиков под руководством Нады Бакос собирала досье на Заркави.
Впоследствии отчеты показали, что иракская полиция быстро сдала Берга на руки американским военным в Мосуле, которых не меньше, чем иракцев, озадачил честный молодой человек и его история о том, как он путешествует по Ираку в поисках возможностей для своего бизнеса. По чистой случайности на допросе Берга присутствовал знакомый Бакос военный полицейский.
“Что вы здесь делаете?” – снова и снова спрашивали молодого человека.
“Никто не мог понять, что ему было надо, – вспоминала Бакос. – Зачем он кружил по Ираку в одиночку, ища, чем заняться? Никто не верил, что он просто искал работу”.
Тем временем проверка информации выявила другую странность. За три года до этого террорист, подозреваемый в связях с “Аль-Каидой”*, использовал электронный адрес и интернет-пароль Берга. Объяснение этому нашлось, хотя и причудливое: доверявший всем подряд Берг однажды одолжил свой ноутбук какому-то иностранцу во время автобусной поездки; попутчик никак не мог войти в почту, и Берг дал ему свой логин. Тот иностранец оказался другом Закариаса Муссауи, “двадцатого угонщика”, которого арестовали, когда он учился на летчика, чтобы пилотировать один из самолетов во время терактов 11 сентября 2001 года.
Вокруг молодого бизнесмена поднялся целый ураган вопросов, и военные в Мосуле не очень-то хотели его отпускать. Но в итоге у них не осталось выбора: родители Берга в тревоге названивали из Пенсильвании служащим Госдепартамента, прося расследовать исчезновение их сына. Когда из электронного письма от 1 апреля они узнали, что Берга – против его воли – удерживают американские военные, их негодованию не было предела. Семья подала в суд, обвиняя военных в незаконном содержании под арестом, и уже на следующий день, 6 апреля 2004 года, Берг был на свободе.
Он гордо отверг предложение вернуться домой на военном самолете и вместо этого отправился в Багдад, чтобы разобраться с собственными делами. Непосредственно в день освобождения он зарегистрировался в гостинице и сделал несколько телефонных звонков. А 10 апреля бесследно исчез.
Семья снова стала требовать ответов, и снова из посольства США полетели запросы – в изоляторы временного содержания, в военные гарнизоны. Но ни в эту, ни в следующую неделю никаких следов Берга не обнаружилось.
Наконец 8 мая военный патруль заметил какой-то предмет, свисавший с надземного перехода через шоссе. Подобравшись ближе, военные с ужасом увидели человеческое тело в мешковатой оранжевой одежде. Руки и ноги были связаны. Под телом, на залитой кровью подстилке, лежала отрубленная голова молодого белого мужчины с грязной и взлохмаченной, песочного цвета бородой.
Николаса Берга наконец нашли.
Два дня спустя по интернету с огромной скоростью распространился видеоролик, содержавший один из самых тревожных образов той иракской войны. У Бакос не было никакого желания смотреть ролик, но она себя заставила. Просмотр проходил в конференц-зале ЦРУ, присутствовали еще два аналитика.
На экране связанный Берг в оранжевом комбинезоне сидел на земле, его лицо ничего не выражало. Пятеро мужчин в масках, одетые в черное, стояли у него за спиной на фоне светлой стены; один из них, посредине, читал написанное на листе бумаги. Бакос узнала этот голос, узнала коренастое сложение, маска не сбила ее с толку. Это был Заркави.
Бакос обратила внимание на оранжевый комбинезон, знакомый любому, кто следил за разворачивающимся скандалом вокруг издевательств американской военной охраны над иракскими пленными. Предыдущие попытки Заркави сделать публичное заявление не отличались тонкостью или изобретательностью. Было ли это послание к мусульманам, приглашал ли он их в свидетели акта символической мести за унижение заключенных самой кошмарной иракской тюрьмы?
Да.