Бакос тоже поражало, как мыслит Заркави. Вернувшись в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, она изучила клад, скрытый в ноутбуке. Фотографии подтвердили ее представления о патологиях, которые демонстрировали иорданец и его ближайшие последователи: создание культа личности и мессианское мышление резко отличали их от бен Ладена и его помощников. Психологи ЦРУ, проводившие официальный анализ, пришли к тем же заключениям: классический нарцисс, Заркави, кажется, искренне видел себя реинкарнацией одного из древних воинов ислама, которыми так восхищался. Теперь его вера в собственное величие начала расти, как опухоль. Освященные временем религиозные установки, такие как запрет на убийство невиновных, больше ничего не значили: мнение Заркави растоптало века исламского богословия.
“Есть те, кто изучает Коран и понимает его, – говорила позже Бакос, все чаще размышлявшая об иорданском террористе. – Заркави способен был декламировать целые куски из Корана – он долго не мог читать его, потому что был практически неграмотным, – и интерпретировал их как хотел, несмотря на отсутствие образования и знания вопроса”.
Заркави занимал теперь все время Бакос. Всего год назад, по горло сытая постоянными требованиями проследить фантомную связь между “Аль-Каидой”* и Саддамом Хусейном, она в злобном раздражении попыталась уволиться из ЦРУ. Нада уведомила об этом своего босса и не выходила на работу четыре дня, пока один из руководителей не позвонил ей, чтобы уговорить вернуться. В качестве бонуса Бакос пообещали новую работу – аналитик-наводчик; ей предстояло сосредоточиться целиком на одном Заркави. “Наводчики”, как их называют на языке ЦРУ, – это суперищейки, которые собирают все следы и факты, могущие привести к поимке или ликвидации террориста, представляющего угрозу безопасности страны. Некоторые, подобно Бакос, живут двойной жизнью, разрываясь между бурным миром отдела по борьбе с терроризмом и опасными заокеанскими аванпостами. Часто эти сотрудники остаются в деле до тех пор, пока объект их охоты не окажется вычеркнутым из списка ЦРУ, обычно по причине смерти. Бакос, как новоиспеченному наводчику, предстояло нырнуть в потоки разведданных, притекающие по плотной сети американского правительства, и там найти ключ или изъян в системе безопасности Заркави, которые могли бы вывести иорданца из игры навсегда.
Между командировками в Ирак Бакос возвращалась к нормальной жизни – насколько получалось. Она переехала в вашингтонский Кливленд-парк, очаровательный район с домами конца девятнадцатого века и стильными кафе, и опустила сумки на пол в доме, находящемся в нескольких кварталах от Национального зоопарка. Должность с высшей степенью секретности – родные Бакос все еще имели лишь смутное представление о том, чем она зарабатывает на жизнь, – ограничивала круг ее общения в основном друзьями с работы. Хотя Бакос не питала склонности к рукоделью, она присоединилась к клубу “вязания и вина”, состоявшему из других женщин-аналитиков ЦРУ, исключительно ради компании. “Мы могли говорить друг с другом открыто, и это просто было очень хорошо, – вспоминала она. – Мы больше пили вино, чем вязали”.
Но на следующее утро надо было снова выходить на охоту.
Однажды в июле, через пять месяцев после обидного недолета в пустыне за пределами Рамади, сообщение из Багдада доставило очередной элемент головоломки. В разведывательную сеть попал уникальный факт корреспонденции: письмо к Заркави от человека номер два в “Аль-Каиде”* – Аймана аз-Завахири. Заместитель бен Ладена составил оценку достижений в шесть тысяч слов, в которых выражал обеспокоенность организации своим новейшим филиалом. Как послание попало в ЦРУ – не разглашалось. Бакос разрешили просмотреть письмо лишь в бронированном помещении, которое аналитики называют “склепом”. Нада читала, и ее изумление росло с каждой новой прочитанной строчкой.
Проблема, которую Завахири обрисовал сдержанной прозой, была, в общем, несложной: кровожадность Заркави начинала вредить репутации “Аль-Каиды”* среди мусульман. Убивать американцев и иракских солдат – это прекрасно, писал Завахири, но взрывающиеся автомобили, нападения на шиитские мечети и видеозаписи кровавых казней несут неправильное послание. Простых мусульман изображения мертвых шиитских детей и обезглавленных болгарских дальнобойщиков не вдохновляют, а отталкивают. “Движение моджахедов должно избегать любых действий, непонятных или неприемлемых для масс”, – предупреждал Завахири.
Среди вещей, неприемлемых для мусульманского населения, любящего и поддерживающего тебя, – сцены жестокого убийства заложников. Тебе не следовало принимать решения, опираясь на похвалы иных излишне ревностных в вере молодых людей и на то, что они славят тебя как “шейха головорезов”. Не они выражают общую точку зрения тех, кто поддерживает сопротивление в Ираке и тебя самого, с соизволения и благословения Аллаха. Ты – вполне справедливо – мог бы ответить: “Почему нам не сеять ужас в сердцах крестоносцев и их пособников? Разве разрушение селений и городов на глазах у их обитателей – не более жестоко, чем самая жестокая месть?” Все эти и многие другие вопросы вполне справедливы, ты прав… Однако, несмотря на все это, я говорю тебе: мы на войне, и часто наше поле боя – страницы газет и экраны телевизоров. В этой медиавойне мы сражаемся за сердца и умы [мусульманского общества]. Как бы далеко ни простирались наши возможности, они никогда не будут равны тысяче возможностей, которые есть у служителей сатаны, ополчившегося на нас. Мы можем убивать пленных пулей. Так мы достигнем задуманного, не ввергая себя вопросами и ответами в затруднительное положение. Этого нам не нужно.
Назидание сопровождалось похвалами мужеству и батальным успехам Заркави; Завахири заканчивал письмо просьбой о некоторой сумме наличными (“Если у тебя есть возможность выслать примерно сто тысяч, мы были бы тебе очень благодарны”). И все же суть письма угадывалась безошибочно. В нем содержались признаки серьезных разногласий между главной ветвью “Аль-Каиды”* и ее дочерним предприятием в Ираке.
Заркави в каком-то смысле ответил, хотя и не напрямую “Аль-Каиде”*. Через две недели после реприманда Завахири он написал открытое письмо своему прежнему наставнику и сокамернику, Абу Мухаммаду аль-Макдиси, упрекая его и всех исламистов, усомнившихся в его методах. Макдиси может быть уважаемым исламским ученым, но он знает далеко не все, писал Заркави.
“Он не имеет и не должен иметь исключительного права на знание, и не все, что он говорит, верно, особенно что касается джихада и текущего положения дел”, – указывал он.
Заркави объявлял, что все его действия – от убийства шиитов до отправки шахидов на смерть – санкционированы “праведными и достойными доверия богословами-моджахедами”. Но назвать имена этих ученых он не может, писал он, поскольку они в тюрьме и упоминание их имен может нанести им вред.
Второе опровержение последовало в виде аудиозаписи, размещенной на джихадистских сайтах в сентябре 2005 года. Через два месяца после того, как человек номер два в “АльКаиде”* посоветовал ему воздержаться от убийства шиитов, Заркави объявил о начале нового наступления, направленного именно против рафидитов, или “отвергающих”, – уничижительное прозвище тех, кто исповедует шиитскую веру.
“Организация “Аль-Каида в Ираке”* объявляет полномасштабную войну рафидитам, где бы они ни находились в Ираке”, – говорил Заркави в видеозаписи. Он предупредил, что и другие группы иракцев могут оказаться под ударом, если не отрекутся публично от переходного правительства Ирака, которое пришло к власти после январских выборов 2005 года.
“Вам придется выбирать между добром и злом, – вещал Заркави. – Любое племя… чья поддержка крестоносцам и их агентам будет доказана, подвергнется таким же нападениям моджахедов, как и сами крестоносцы”.
Подобный демарш против руководства “Аль-Каиды”* выглядел загадочно, учитывая, что совершал его человек, изо всех сил старавшийся заслужить одобрение бен Ладена. Бакос и другие сотрудники отдела по борьбе с терроризмом, сидя в “склепе”, буквально по строчкам анализировали письма и расшифровки, гадая, ведет ли Заркави сознательно игру за то, чтобы возглавить джихад во всем мире, или он просто настолько глуп.
“Мы снова и снова перечитывали его письма, поражаясь их тону, – вспоминала впоследствии Бакос. – Заркави больше не был почтительным. Он осмелел, он спорил с Завахири по поводу собственной стратегии джихада в Ираке”.
Бакос пыталась представить себе, как все это выглядело с точки зрения Заркави. Этот человек теперь стоял во главе армии из тысяч бойцов, все они были преданы ему и полны решимости пожертвовать собой. Заркави достиг того, чего не добивался никто из военачальников-моджахедов со времен войны в Афганистане: унизил мировую сверхдержаву, втянув ее в болото партизанской войны. У него было полно денег, оружия и боевиков-добровольцев. В отличие от лидеров “Аль-Каиды”* в их добровольном изгнании, он сражался с американцами и их иракскими союзниками день за днем. Опросы показали, что американцы перестали поддерживать войну в Ираке; Заркави добился успеха. Зачем ему было прислушиваться к советам Завахири?
Его грубая тактика действительно оскорбляла некоторых мусульман, но вредило ли это Заркави? Бакос больше не была уверена в этом. Бескомпромиссные джихадисты из тех, что были готовы сражаться и умирать по приказу Заркави, хлынули в Ирак, от ста до ста пятидесяти человек в месяц, желая присоединиться к “шейху головорезов”. Интернет давал Заркави широкие возможности создать репутацию яростного бойца, без пощады убивающего врагов Аллаха. Фотографии, которые Заркави публиковал на сайтах, хотя и казались отвратительными большинству, сделали его иконой и героем в глазах многих тысяч молодых людей, увидевших в нем мстителя за века унижения и поражений мусульман. Это доказывало: Заркави больше не нуждается в официальном одобрении бен Ладена. Некоторые аналитики описывали его организацию как локальную или филиал, но было ясно, что для самого Заркави это не так. Его группа не была ответвлением “Аль-Каиды”*. Она была “Аль-Каидой-2.0”.
“Люди считали, что он вредит марке “Аль-Каида”*, – говорила Бакос. – На самом же деле Заркави успешно создавал собственную марку, потому что он побеждал”.
В то лето, когда Заркави и “Аль-Каида”* спорили, допустимо ли рубить головы заложникам, президент Джордж Буш созвал в Белом доме первое совещание совета безопасности, посвященное главным образом иорданскому террористу.
Оно состоялось утром 29 июня 2005 года, в тесноватом зале оперативных совещаний. Буш, чей второй президентский срок длился уже полгода, разместился в кожаном кресле в торце полированного деревянного стола. Другие места заполняли знакомые лица: вице-президент Дик Чейни, госсекретарь Кондолиза Райс, министр обороны Дональд Рамсфельд, советник по национальной безопасности Стив Хэдли. Утренний доклад читал Майкл Винсент Хейден, маршал ВВС и будущий директор ЦРУ, служивший тогда первым заместителем в кабинете директора национальной разведки.
В начале своего выступления Хейден коротко обрисовал жизнь самого печально известного иракского террориста. Он говорил о детстве и юности Заркави, о затерянной в песках Зарке, о первых преступлениях Заркави, о его похождениях в Афганистане, о религиозном обращении и времени, проведенном в тюрьме. Хейден рассказал о лагере в Герате, о побеге в горы Восточного Ирака, о расправе над дипломатом Лоуренсом Фоули и связи с “Заговором тысячелетия”. Потом принялся описывать первые террористические опыты Заркави в Ираке, ту смесь хитрости и “слепой удачи”, как выразился Хейден, которая позволила иорданцу нанести точные удары по ведущему иракскому умеренно-шиитскому священнослужителю и главе миссии ООН в Багдаде.
Буш поднял глаза.
– Он убил Сержиу? – спросил президент, имея в виду дипломата Сержиу Виейру ди Меллу, убитого во время демонстративного теракта в здании ООН, произведенного в первое лето войны. Буш лично знал энергичного бразильца и любил его. – Я не знал.
За сводкой президент обратился к Рамсфельду, который в свою очередь представил нового члена группы. Стэнли Маккристал, руководитель Совместного командования специальных операций и официальный предводитель охоты на Заркави, вернулся в Соединенные Штаты, и его призвали к президенту, чтобы он сообщил свежие новости лично. “Сейчас Стэн расскажет, что мы делаем, чтобы добраться до Заркави”, – сказал Рамсфельд Бушу.
Маккристал, теперь уже генерал-майор, начал слайдовую презентацию, во время которой Буш время от времени задавал вопросы (запись об этом осталась в протоколе встречи). Когда Маккристал закончил, Буш долго смотрел на него.
– Вы же его поймаете? – спросил президент.
Маккристал собрал всю свою уверенность.
– Поймаем, господин президент, – сказал он. – Я в этом не сомневаюсь.
Позже на том же совещании Буш снова обратился к Маккристалу.
– Вы хотите убить его или арестовать? – спросил он.
– Я бы хотел арестовать его, господин президент.
– Почему бы просто не убить? – спросил Буш, вызвав нервные смешки по всему залу.
– Видите ли, господин президент, я хотел бы потолковать с ним. Он знает вещи, которые хотим знать мы.
Буш выглядел удовлетворенным. Улыбаясь, он заметил:
– Отлично сказано.
На самом деле Маккристал и впрямь был уверен в успехе, хотя не имел веских доказательств, что приблизился к поимке Заркави. Оперативная группа 6-26 под командованием Маккристала сосредоточилась на помощниках террориста. Некоторых убили, а других теперь допрашивали на авиабазе в Баладе, служившей опергруппе штаб-квартирой. С каждым арестованным террористом американская разведка становилась сильнее. И все же пока сил было недостаточно.
Уточненные разведданные позволяли Маккристалу точнее оценивать, на что способен враг. Пусть и без образования, Заркави снова и снова показывал себя талантливым полевым командиром, способным превращать толпы неподготовленных рекрутов в солдат и террористов-смертников, наносивших удары целенаправленно и дисциплинированно. Из рассказов пленных боевиков вырисовывался портрет бесстрашного человека, лидера с тихой, сдержанной харизмой. “Этот парень – мужик что надо”, – сказал один из заместителей Маккристала во время совещания.
Не согласиться с этим было трудно. Заркави обладал “тайной джихадиста – мощная смесь жестокости и истинной харизмы была основательно сбрызнута пропагандой”, напишет позже Маккристал. И теперь эта смесь просачивалась за иракскую границу.
Записи, попавшие в руки людям Маккристала, также проливали свет на изощренную систему вербовки, переправки, обучения и распределения террористов-смертников по всему Ближнему Востоку и за его пределами. Зачастую контакт провоцировала какая-нибудь из пропагандистских записей Заркави, доступных каждому обладателю компьютера с выходом в интернет и без проблем предоставлявших электронный адрес для связи. Как только начиналась электронная переписка, армия кураторов уже была наготове. Потенциального рекрута проверяли на благонадежность и подвергали идеологической обработке, после чего он проходил несколько явочных квартир, и, наконец, наступал черед опасного путешествия пешком через сирийско-иракскую границу. Оказавшегося в Ираке добровольца освобождали от любой наличности и отправляли в помещение вроде камеры временного содержания для дальнейшей промывки мозгов в почти полной изоляции. “Все было устроено так, что террорист-смертник зачастую впервые видел иракцев во плоти за минуту до того, как убить их”, – говорил Маккристал.
Такие новобранцы редко видели (если вообще видели) Заркави, чья усиленная личная охрана становилась все многочисленнее, по мере того как войска США и оперативники ЦРУ продвигались вперед в своих поисках. Как выяснили во время допросов люди Маккристала, Заркави хранил тайну своего местонахождения от всех, за исключением горсточки главных помощников. Он никогда не пользовался сотовым телефоном и постоянно перебирался с места на место. Он завел третью жену – жительницу Ирака, лет пятнадцати, – и его теперь сопровождали двое детей от второго брака. Но Заркави так хорошо прятал их, что американские разведчики так и не смогли обнаружить их следов.
Однако охотники тоже успешно продвигались вперед. К середине 2005 года команда Маккристала, специализирующаяся на Заркави, расширилась и теперь включала в себя лучших специалистов по борьбе с терроризмом из государственных ресурсов США, от опытных бойцов спецподразделений до аналитиков ЦРУ и техноволшебников из АНБ. Чтобы они сработались как единая команда, Маккристал посадил их всех вместе за столы из ДСП в большой пультовой комнате. На мониторы в несколько ярусов шла прямая трансляция с дронов, постоянно круживших наверху.
Маккристал стремился нейтрализовать главное, по его мнению, преимущество Заркави – способность контролировать темп сражения. Гибкая структура командования позволяла Заркави наносить удары быстро и менять направление, сообразовываясь с передвижениями врагов. Чтобы противостоять Заркави, американцам надо было суметь опередить его.
“Если бы мы могли методично наносить сокрушительные удары по АКИ [“Аль-Каида в Ираке”]* – организации, чья тактика заключалась в чередовании вспышек насилия с периодами спокойствия и восстановления сил, – то остановили бы ее рост, не дали бы ей развиться, – говорил он впоследствии, анализируя стратегию своей американской группы, называвшейся теперь по-новому. – При достаточном давлении члены АКИ* были бы крепко заняты тем, чтобы остаться в живых, и, таким образом, лишились бы возможности вербовать добровольцев, изыскивать финансы или выстраивать стратегию”.
Чтобы наносить такие удары без перерыва, американцам надо было “действовать так, чтобы вымотать врагов, но и так, чтобы мы сами могли продолжать”, вспоминал Маккристал. Для членов опергруппы 6-26 это означало выдерживать жесткий шестнадцатичасовой рабочий день Маккристала, отвлекаясь, как правило, только на еду и физкультуру. Генерал обычно работал и ночью, урывая несколько часов сна ближе к рассвету, после чего следовала ежедневная пробежка на почти 50-градусной утренней жаре Балада.
“Совиный” график позволял аналитикам работать синхронно со спецназовцами, которые производили ночные рейды по предполагаемым укрытиям мятежников. Взятых в плен боевиков немедленно доставляли на допрос, в здание по соседству с оперативным центром Маккристала. Другие специалисты быстро просматривали “карманный мусор” – мобильные телефоны, записки, карты – ради крох информации, которая могла указать направление следующих ночных рейдов. Специалисты по разведке из АНБ садились за те же столы, что коммандос и служащие ЦРУ, и добавляли очередной слой данных, полученных из покадрового просмотра дневных видеозаписей и из перехватов звонков с мобильных телефонов. Число аэрофотокамер постоянно росло, и наконец вся страна оказалась под круглосуточным пристальным наблюдением – “недреманное око”, как выражался Маккристал, – что давало ценную возможность отмотать запись назад и проследить, как боевики устанавливают придорожные мины.
К осени 2005 года новая стратегия безоговорочно доказала свою эффективность. Команда Маккристала понемногу разоряла командную структуру Заркави, уменьшая количество оперативников среднего звена, ответственных за все от логистики и коммуникаций до вербовки и обучения новобранцев. Список убитых или взятых в плен адъютантов Заркави увеличился до сотни имен, потом до двухсот. Из двадцати одного старшего заместителя, людей, иерархически наиболее близких к Заркави, двадцать были вычеркнуты из списка – погибли или попали в тюрьму. Из Балада и Багдада шел непрерывный поток конфиденциальных военных рапортов о сорванных террористических заговорах и об огромном количестве складов с оружием и взрывчаткой, выявленных и уничтоженных. Один доклад, переданный в Пентагон в конце сентября, описывал обнаружение письма, подписанного самим Заркави, в котором речь шла об атаке на печально известную тюрьму Абу-Граиб возле Багдада, где томились и люди Заркави. Удар предполагалось нанести силами “соединений АМЗ” – аббревиатура, означавшая войска Заркави, – в октябре или ноябре, во время Рамадана, когда акт мученичества, как считается, должен обеспечить особую награду в загробной жизни.
Заговор был выявлен, Рамадан прошел по иракским меркам спокойно. Но через пять дней, 9 ноября 2005 года, на экранах в оперативном центре Маккристала вспыхнула надпись “Срочный выпуск”. По соседству, в столице Иордании, террористы-смертники атаковали одновременно три отеля. Погибли сотни людей.
Маккристал в ту ночь был на рабочем месте; вместе со своими помощниками он смотрел новости, видел развороченное лобби амманского отеля “Рэдиссон” и накрытые тела, выложенные в ряд на подъездной дорожке. Сомнений в том, кто стоял за нападением, почти не было. По мнению Маккристала, столь же мало сомнений было в том, что Заркави допустил грубый, а возможно и фатальный, просчет.
“Это грубейший промах”, – сказал Маккристал сидевшему рядом с ним заместителю.
Глава 15
“Это наше девять-одиннадцать”
Вдень теракта Саида ар-Ришави встала на утреннюю молитву, точно зная: сегодняшний день будет ее последним днем на земле. Несколько часов она убила, ожидая в пустой квартире своего напарника с тем, что позволит им приступить к последним приготовлениям. Наконец Али появился. Уже через несколько минут элементы бомб, которые заставили супругов проделать опасное путешествие через всю иракскую пустыню до самого Аммана, были извлечены из упаковки. И вот они лежат бок о бок: его и ее жилеты смертников, сшитые по мерке для обоих. Обе бомбы были мощными, но тонкие жилеты под уличной одеждой никто не заметит.
Ришави до этого дня не видела таких жилетов. Вдруг оказалось – пора. Она схватила свой жилет, оказавшийся неожиданно тяжелым, коснулась цилиндриков, раздувшихся от стального наполнения. Следовало разобраться с проводками и детонатором и немного подогнать жилет, чтобы он сел на плечах и животе как надо. Даже в жилете смертника телу должно быть удобно.
“Он надел один на меня и сам надел второй, – скажет потом эта тридцатипятилетняя жительница Рамади. – Научил обращаться с ним, показал, на что нажать, чтобы привести взрывчатку в действие”.
Капитан Абу Хайсам слушал молча, стараясь не допустить реакции, которая могла бы остановить поток слов. Шел второй день допроса Ришави, и Абу Хайсам чувствовал облегчение от того, что женщина наконец заговорила. В Аммане еще шли акции в память о жертвах самого жестокого теракта за всю историю Иордании: три взрыва, прогремевшие одновременно в трех отелях, убившие шестьдесят человек и потрясшие страну до самого основания. Абу Хайсам, второй человек в отделе по борьбе с терроризмом в Мухабарате, как раз занимался реконструкцией преступления, и путь ему указывала выжившая смертница.
Интерес Абу Хайсама к Ришави далеко не ограничивался ее ролью в преступлении. Вдохновитель теракта быстро взял на себя ответственность, и Мухабарат, основываясь на других доказательствах, заключил, что за деянием стоит Абу Мусаб аз-Заркави. Теперь вопрос заключался в том, сможет ли эта полубезумная женщина с глазами-ямами привести Мухабарат к самому Заркави. Смертники не входили в ближний круг Заркави, но эта женщина была выбрана для необычайно сложной миссии, требовавшей фальшивых документов и пересечения государственной границы. Кто-то счел Саиду ар-Ришави достойной участия в первом за пределами Ирака теракте с применением оружия массового поражения. Она могла знать имена своих вербовщиков, могла опознать людей, обучавших ее, достававших фальшивые паспорта или собиравших бомбу. Она могла знать других боевиков, которые в эти минуты готовились к будущим терактам в Иордании.
Служащие разведки разрабатывали несколько участков одновременно. С удвоенным рвением разведчики арестовывали и допрашивали иорданцев и иностранцев, подозреваемых в связях с террористами. Специально созданные команды для работы под прикрытием отправили на запад Ирака, прочесывать местность в поисках любой информации, которая могла бы содержать предупреждение о следующей атаке Заркави. Но самые большие надежды возлагались на инсайдера, кого-то, кто мог бы провести иорданцев через все слои тщательно составленного кокона системы безопасности Заркави.
Как и следовало ожидать, женщина заговорила. В ее случае не было причин применять более сильные средства убеждения, чем голос капитана.
Между приступами тихих слез понемногу проступали очертания несчастливой жизни этой женщины. Ришави была уроженкой одного из взрывоопасных центральных районов суннитского Ирака, ее братья присоединились к движению Заркави в первые же недели американской оккупации. Один из братьев успел стать командиром среднего уровня в “Аль-Каиде в Ираке” (АКИ)*, прежде чем американцы убили его в Фаллудже. Американцы убили и второго брата, и зятя. На удрученную горем женщину давило чувство долга: согласно обычаям иракские сунниты обязаны мстить за убийство члена семьи. Осень 2005 года стала горькой годовщиной – год со смерти первого брата – и принесла известие о первом теракте с участием смертницы, который произошел в столице Ирака. Власти оказались застигнуты врасплох. Женщин обычно легко пропускали через границу, а свободно сидящие абайи, вместе с иракским табу на обыск женщин, позволяли им без труда проносить взрывчатку.
Так Ришави стала добровольцем.
“Я хочу убивать американцев”, – сказала она Абу Хайсаму, описывая свое обращение к контакту из “Аль-Каиды в Ираке”*, с которым связалась через братьев.
Заркави задумал соединить незамужнюю Ришави с Али, мужчиной, которого она знала еще по родному городу, и сделать из них супругов-смертников, обычную пару средних лет, какая могла бы войти в любое общественное здание, не привлекая лишнего внимания.
В начале ноября чета встретилась еще с двумя добровольцами из Ирака, а также со своим контактом из АКИ*, чтобы закончить приготовления. Ришави и ее “мужу” вручили фальшивые паспорта, доказывающие, что они супружеская чета, и впервые объявили, что их избрали для выполнения особо важной миссии за границей, в Иордании: их цель – служащие американской и израильской разведок. “Супругам” также выдали правдоподобно звучавшую легенду: они приехали в Амман лечить бесплодие, чтобы зачать ребенка. В качестве последнего шага обоих привели к одному из нанятых Заркави священнослужителей для торопливой и сомнительной с точки зрения закона брачной церемонии. Это было сделано не ради Ришави и ее “мужа” – не предполагалось, что они доживут до осуществления брачных отношений, – а чтобы избежать нарушения строгих религиозных установок Заркави. У исламистов женщине запрещено путешествовать без сопровождения мужа или близкого родственника мужского пола.
Ришави и Али дождались Ид аль-Фитра, праздника, знаменующего конец Рамадана, и на следующее утро начался занявший весь день переход через пустыню, к иорданской границе. При пересечении границы их документы тщательно проверили; наконец измученные супруги добрались до квартиры, снятой для них в одном из населенных преимущественно иракцами районов Аммана. До теракта оставалось четыре дня: он был намечен на 9 ноября, дату, которую иорданцы, как и европейцы, пишут как “9/11”.
В назначенный день Али помог Ришави надеть жилет. Он закрепил двадцатифунтовую ленту с гексагеном и шрапнелью у нее на поясе, а для надежности и лучшей посадки обмотал всю конструкцию несколькими слоями изоленты. Террористы забрались в арендованную машину и поехали к отелю “Рэдиссон”, куда прибыли незадолго до девяти часов вечера.
Как призналась потом Ришави Абу Хайсаму, вид и звуки праздника, встретившие их в огромном танцевальном зале “Филадельфия”, смутили ее. Вместо говорящих по-английски разведчиков в западных костюмах она увидела нечто гораздо более обычное и знакомое.
Свадьбу.
Присмотревшись через открытые двери зала, Ришави увидела семьи. Малыши, девушки, женщины в праздничных нарядах. Мужчины выстроились по одну сторону зала, женщины по другую: танец дабка, традиция арабских свадеб. Ришави не знала, что делать.
К супругам подошел отельный служащий. Они кого-то ищут? Партнер Ришави пробормотал, что хотел посмотреть настоящую иорданскую свадьбу. Надо было двигаться дальше.
В танцевальном зале террористы разделились и стали пробираться в противоположные углы, причем Ришави заняла место возле женщин и девушек. Одну руку она сунула под верхнюю одежду и неловко нащупала взрыватель. Почему бомба не взорвалась, потом так и не выяснили – была ли это техническая ошибка или нервы подвели? – но женщина стала жестами показывать партнеру, что возникло затруднение. Тот, явно разнервничавшись, указал ей на двери зала.
Повернувшись, чтобы уходить, Ришави увидела, как он залезает на стол. Потом раздался ужасный взрыв.
“Я не знала, что делать, а от жилета избавиться не могла, – скажет она позже. – И я побежала”.
Ришави пробежала через лобби отеля вместе с перепуганными гостями, перешагивая через раненых и умирающих. Когда Ришави наконец остановилась, хватая ртом воздух, она была уже далеко от отеля; она стояла, все еще в жилете смертника, и на ее черной верхней одежде виднелись пятна крови.
Потом, в такси, она нервничала и путалась, не могла вспомнить адреса и ориентиры. Владельцы магазинов и прохожие запомнят странную женщину в черном, как-то неестественно ссутуленную, которая выходила из машины, чтобы спросить дорогу, – нервно, с иракским акцентом. Один из тех, кто запомнил ее, говорил, что с ней “что-то было не так”. Ришави помнила, как она, спотыкаясь, добралась до дома своей невестки и рухнула на кровать, где ее и нашли в конце концов сотрудники Мухабарата.