Но он поехал. Всего через три недели после назначения Форд был уже на пути в Дамаск. Еще через неделю он предъявил свои верительные грамоты Асаду.
Во время торжественного заседания в расположенном на вершине холма дворце Форд внимательно наблюдал за лидером Сирии, пытаясь разглядеть личность за черным костюмом. Сидевший в бледно-голубом кресле в зале приемов Асад держался с очаровательной благожелательностью, в его речи не было и намека на снисходительный тон, столь обычный для выросших во дворце диктаторов. Высокий, узкоплечий, голубоглазый, с подстриженными усиками, сглаживающими невыразительный подбородок, он говорил со спокойной уверенностью в себе, как человек, доживший до средних лет без необходимости повышать голос. Встреча проходила вполне приятно, пока Форд осторожно не коснулся последнего доклада Госдепартамента о правах человека с его долгим каталогом имеющих место в Сирии злоупотреблений, включая государственные репрессии, пытки и убийства. Не успел он договорить, как атмосфера полностью переменилась. Тональность голоса осталась прежней, но Асад пришел в ярость.
– Последняя страна в мире, от которой я стал бы принимать советы, это Соединенные Штаты, – тихо проговорил он. – И точно не по поводу прав человека. После того, что вы творили в Гуантанамо, Абу-Граибе и Афганистане.
Форд вежливо слушал, собрав всю свою дипломатическую выдержку.
– Господин президент, вы совершенно правы, – начал он. – Нам следовало бы объясниться. Но мы также хотели бы выразить вам свою обеспокоенность. Если мы собираемся достичь прогресса в наших отношениях, нам придется честно обсудить эту тему.
В свете развивающихся событий обсуждение так и не состоялось. В течение двух недель после этой встречи египетского президента Хосни Мубарака изгнали с должности. Еще через четыре дня ливийская служба безопасности открыла огонь по протестующим в Бенгази, развязав гражданскую войну, которая приведет к свержению ливийского лидера Муаммара Каддафи. В начале марта протестующие вступили в бой с полицией в столицах Йемена и Бахрейна. И наконец, Сирия, казавшаяся устойчивой к пожару революций, разгоревшемуся к югу от ее границ, вспыхнула в течение одной бешеной недели. 18 марта бурные протесты разразились на юге, в городе Даръа, после того как полиция арестовала и подвергла пыткам нескольких местных подростков за антиправительственные граффити. 20 марта толпа подожгла здание партии “Баас” в Даръа, полиция открыла огонь, убив пятнадцать человек. 25 марта многочисленные толпы хлынули на улицы и в других городах Сирии, от Хамы и Хомса на западе до крупного Алеппо на севере. Династия Асада, столь грубо-эффективная в поддержании мира в стране, столкнулась с самым тяжелым внутренним кризисом за последние тридцать лет, и окно для плодотворного дипломатического сотрудничества с Соединенными Штатами, давним неприятелем, со стуком захлопнулось.
В Вашингтоне служащие Госдепартамента, изо всех сил старавшиеся оседлать полдюжины внезапно начавшихся неуправляемых процессов в самом неспокойном регионе мира, внимательно наблюдали, по какому пути пойдет сирийское восстание. Осуществит ли Асад политические реформы в попытке возглавить протестующих, как сделали правители Иордании и Марокко? Разделит ли судьбу египтянина Мубарака, свергнутого генералами в попытке спасти мир в стране и свои собственные шкуры?
Сирийский президент быстро определился с выбором. Он с самого начала дал понять, что не намерен идти на уступки, которые, по мнению многих из сирийской элиты, ускорили падение Мубарака в Египте. Асад не собирался принимать требования протестующих о политических и экономических реформах – он предпочел выбираться из кризиса при помощи дубинок, газа и пуль. За одну только первую неделю семьдесят демонстрантов были убиты и сотни брошены в импровизированные временные тюрьмы. Международная комиссия по контролю за соблюдением прав человека Human Rights Watch позже подтвердила донесения о двадцати семи пенитенциарных центрах, устроенных сирийской разведкой, где заключенных избивали дубинками, плетьми и проводами и подвергали пытке электрошоком. И все же протесты продолжали набирать силу.
Страдания простых сирийцев были, с точки зрения многих официальных лиц США, не только трагическими, но и напрасными; их можно было легко избежать, окажись Асад более эффективным лидером. В 2011 году Сирия имела дело с проблемами в основном экономическими: безработица, усугубляемая продолжительной засухой, толкнула сельских жителей в города на поиски трудоустройства. Тысячи этнических и религиозных групп были подавлены за десятилетия баасистского правления. Самые первые демонстранты в Алеппо и Хаме выступали не против самого Асада, а против коррупции в ближайшем президентском окружении. Фредерик Хоф, бывший военный эксперт по ближневосточным делам, которого в 2009 году назначили специальным представителем в регионе, в первые недели задавался вопросом, попытается ли Асад купить немного доверия, укротив кое-кого из своих наиболее экстравагантных родственников и мягко обойдясь с теми, кто протестовал против жестокостей полиции.
“Проблемы страны усугублялись общим впечатлением от элиты Дамаска как от грабителей, – говорил Хоф, вспоминая, о чем думал в то время. – Президент вещал о реформах и прочем, а люди думали: иншалла, может, он что-нибудь с этим сделает. Разберись он с реформами и протестами по-умному, мог бы хоть императором Сирии короноваться”.
Вместо этого, продемонстрировав грубую силу – почти все было заснято на камеры мобильных телефонов, – сирийский лидер умудрился восстановить против себя бóльшую часть страны. В его руках все еще были сосредоточены значительные ресурсы. Из двадцати одного миллиона сирийцев Асад мог с уверенностью положиться на членов небольшой секты алавитов, которые контролировали элитные армейские подразделения и службу безопасности. Остальные восемьдесят семь процентов населения можно было купить или подавить. Но надолго ли?
Ненадолго. Такова была общая точка зрения служащих Белого дома, наблюдавших за крахом Сирии весной и летом 2011 года. К апрелю Асад двинул войска против мирных граждан. К маю танки перегородили главные площади Хамы, снайперы, засевшие на крышах, выборочно снимали протестующих. Демонстранты на время притихли, но потом, в начале лета, принялись наверстывать упущенное. Казалось, что остановить их невозможно.
“Самые первые разведданные говорили о том, что сирийская “весна” вряд ли имеет будущее – ее задушат в колыбели, и весьма жестоко, – говорил один из американских служащих высшего ранга, отслеживавший поток ежедневных донесений из Дамаска. – Мнение большинства быстро переменилось. От “избавиться от Асада невозможно” оно пришло к “этих людей невозможно остановить”.
Роберту Форду было неспокойно. За двадцать лет службы на Ближнем Востоке он всегда безошибочно определял, где центр тайфуна, какой бы кризис ни сотрясал принимающую его страну. Теперь вот и Сирия входила в полосу турбулентности, да так, что к ней окажется приковано внимание миллионов по всему миру, а Соединенные Штаты со всей определенностью встанут на сторону демонстрантов – во всяком случае, так виделось самим сирийцам.
Собственных предпочтений Форд не выказывал. Но на самом деле он был в долгу перед простыми гражданами Сирии за доброту, проявленную к нему почти тридцать лет назад. В 1983 году Форд, тогда еще тощий, с шапкой каштановых курчавых волос, двадцатипятилетний студент-арабист Американского университета в Каире, совершал на каникулах свою первую поездку по Сирии. Он и один его сокурсник ехали автобусом из Аммана в Дамаск и прибыли в сирийскую столицу очень поздно, почти все магазины уже оказались закрыты. Город был набит иранцами, приехавшими погостить на выходные, и двум американцам отказывали в одном отеле за другим. Когда они уже приготовились заночевать на улице, их позвал приветливый гостиничный администратор. “Так поздно вечером вы гостиницу уже не найдете, – сказал он двум грязным, измотанным дорогой чужестранцам. – Переночуйте сегодня у меня дома, завтра утром я отвезу вас сюда”.
Через несколько минут ребята уже сидели в скромной квартирке, где жил со своей семьей гостиничный служащий. Хотя было уже за полночь, сириец приготовил ужин, и все трое несколько часов просидели за разговором. Когда пришло время спать, хозяин извинился, что не приглашает американцев остаться подольше. “Если вы задержитесь дольше, чем на ночь, завтра в мою дверь уже будет стучаться тайная полиция”, – объяснил он.
Другие сирийцы, с которыми встречался Форд, были столь же радушными. Всего за несколько дней до этого американский военный корабль обстрелял позицию сирийских войск в холмах над Бейрутом. И все же когда Форд оказался в автобусе, полном сирийских солдат, с ним обошлись так доброжелательно, что он и несколько десятилетий спустя этому поражался. “Добро пожаловать!” – провозгласили солдаты, обнаружив в переполненном автобусе двух американцев. Кто-то уступил место иностранцам, другие засыпали их вопросами о том, как принято вести себя на свиданиях и все ли американки похожи на ту женщину из популярного сериала “Спасатели Малибу”. Потом один из офицеров, посерьезнев, потянул Форда в сторону. “Когда вернетесь в Америку, – сказал он, – объясните своим друзьям, что мы не барбар – не дикари”.
И вот теперь, через двадцать восемь лет, барбар из правительства свободно действовали во всех сирийских городах, разрушая обычную жизнь. Сирийцы-рабочие, которых так уважал молодой Форд, организовывали районные комитеты обороны – предшественники повстанческой милиции. К этому времени почти все убийства совершались одной стороной, и нейтралитет трудно было соблюдать даже дипломату, обязанному призывать к сдержанности обе стороны. Несмотря на свои личные чувства, Форд не мог отклониться от сценария, утвержденного Вашингтоном, и в середине лета 2011 года имел четкие предписания насчет того, что говорить. Президент Обама еще не призвал Асада отказаться от должности, как он без промедления сделал в случаях Мубарака и Каддафи. Кое-кто из помощников президента снова обеспокоился тем, что сирийский режим может рухнуть внезапно и сам собой, до того, как администрация США успеет занять четкую позицию. Выбор момента имел решающее значение: во время восстания в Египте арабские лидеры в прах разнесли Обаму за символическое отречение от Мубарака, давнего союзника США, пока тот еще являлся законно избранным главой государства. И напротив, протестующие египтяне обвиняли Белый дом в трусости – мол, он дождался политической “смерти” Мубарака, чтобы публично разорвать с ним отношения.
Однако существовали способы выразить поддержку мирному протесту, не произнося ни слова. В самые первые недели восстания старшие сотрудники Форда проводили негласные встречи с лидерами оппозиции и публиковали тщательно сформулированные статусы одобрения и поддержки на странице посольства США в Фейсбуке. Но широкий жест Форда – тот, что привел в ярость режим Асада и символически объединил Вашингтон с протестующими, – вырос из попытки не допустить резни в Хаме, городе на северо-западе Сирии, где регулярно проходили многолюдные антиасадовские митинги. После столкновений, продолжившихся несколько недель, и множества смертей Асад 3 июля 2011 года отправил в отставку губернатора провинции и бросил против пригородов военные части, в том числе танковые. Гнетущее спокойствие держалось три дня, причем протестующие заняли центр Хамы, а тяжеловооруженные правительственные войска ждали на окраинах.
Форд ничего не предпринимал – он пока наблюдал за противостоянием издалека. Он отрядил в Хаму свою двадцатишестилетнюю помощницу, которая с легкостью курсировала между столицей и окраинными городами, чтобы составить личное мнение о демонстрантах и их намерениях. Помощница вернулась с фотографиями и отчетом, произведшим сильное впечатление: десятки тысяч человек ежедневно собирались на главной площади города, и – в противовес рассказам сирийских СМИ о грабежах, актах вандализма и похищениях – толпы не обманывали ожиданий Форда. Дипломат отчитывался перед Вашингтоном: “Они выпускают голубей в небо и продают цветы. Все исключительно мирно”.
Но происходящее в предместьях недвусмысленно говорило о подготовке к сражению. Разведчики полагали, что Асад намерен двинуть танки в город и разгромить оппозицию Хамы в назидание остальным сирийцам. До сих пор Асад просто игнорировал уговоры США и европейцев проявить сдержанность. Глядя на приготовления, Форд задавался вопросом: рискнул бы сирийский лидер начать атаку, если бы знал, что действующий американский посол находится в городе и может оказаться свидетелем событий? Появление посла без приглашения в кровавом эпицентре восстания могли бы расценить как провокацию, так что Форд решил сделать свой визит по возможности незаметным. Ни мероприятий, ни речей – только молчаливое свидетельство американского дипломата, одно лишь присутствие которого привлечет внимание мировой общественности к происходящему в Хаме.
“Я должен был поехать, чтобы просто наблюдать, – объяснит потом Форд. – Мне необходимо было засвидетельствовать все самому, иначе никто бы не поверил”.
Утром 7 июля, не говоря ни слова ни сирийским властям, ни собственному начальству, Форд с тремя своими сотрудниками забрался в армейский джип и направился на север в составе небольшой колонны машин; там же ехал и друг Форда, посол Франции Эрик Шевалье. Они пересекли гряду голых бурых холмов к северу от столицы и двинулись через буйно зеленеющие фермерские угодья и древние города северо-западной, главной части страны, направляясь к Хаме. Они ехали навстречу конфликту, хотя когда он произойдет и как будет разворачиваться, оставалось только гадать. Неизвестно было, смогут ли они вообще добраться до пункта назначения. По всему 130-мильному шоссе – и особенно на подходах к Хаме – стояли КПП, и на каждом полиция пожелает узнать, почему двое иностранных дипломатов пересекают их территорию без разрешения из Дамаска. И даже если люди Асада позволят американцу и французу проехать, нет никаких гарантий, что демонстранты в Хаме обрадуются паре незваных эмиссаров западных правительств, на которые многие сирийцы смотрели с подозрением и даже враждебностью.
Однако ошарашенные дежурные просто, махнув рукой, пропускали едущих. Через несколько часов желто-коричневый джип Форда благополучно въехал в центральную часть Хамы и покатил мимо огромных толп, кишевших на площади Асси. В центре царило восторженное настроение, словно освобождение уже свершилось. Кто-то повесил на одной из городских часовых башен огромный пунцовый транспарант со словами “Да здравствует свободная Сирия – долой Башара аль-Асада!”. Войска, танки и даже полиция остались за кордонами, в пригородах; в центре Хамы не было видно ни дубинок, ни полицейской формы.
Как и было задумано, двое послов зарегистрировались в городской гостинице, которая будет служить им базой во время этого визита. Они посетили больницу, чтобы побеседовать с теми, кто ухаживал за демонстрантами, раненными во время предыдущих стычек с полицией. Потом послы провели ряд встреч с лидерами оппозиции, стараясь не привлекать к себе внимания, подальше от телекамер. Форд, по его воспоминаниям, на этих встречах старательно воздерживался от чрезмерных обещаний. Главное – избежать насилия, настаивал он.
“Если вы перейдете к насилию, мы не станем вас поддерживать”, – предупредил посол. Несмотря на западную интервенцию в Ливии, ни одно военное подразделение США не придет на помощь сирийской оппозиции, если та начнет военные действия, объяснил он. “После войны в Ираке мы меньше всего намерены посылать войска в Сирию. Ни в коем случае”.
На следующий день, в пятницу, произошли самые масштабные на той неделе протесты. Прибыв на джипах, Форд и Шевалье обнаружили, что центральная площадь забита людьми – по более поздним оценкам, там собралась сотня тысяч или даже больше. Толпа была бурной, но упорядоченной, пока кто-то не разглядел дипломатические номера на желто-зеленой машине, пробиравшейся за спинами у демонстрантов. Накануне вечером по сирийскому телевидению прошла весьма нелестно поданная новость об американской делегации, прибывшей в четвертый по величине город страны. “Американский посол в Хаме!” – закричал кто-то из демонстрантов.
Ликующие сирийцы за какие-то несколько секунд окружили дипломатов; люди так тесно прижимались к машине, что она едва могла двигаться дальше. Зеваки бросали розовые лепестки и венки; водителю пришлось остановиться и очистить лобовое стекло. Где-то в толпе начали выкрикивать, причем крик быстро перешел в рев: “Народ хочет свергнуть режим!”
Кто-то в толпе успел заснять этот момент на камеру мобильного телефона. Взрослые мужчины прыгали от радости, кто-то размахивал ветками, кто-то пытался дотронуться до машины. Форд, в солнечных очках, сидел за водителем, вглядываясь вперед. Он намеревался только собрать свидетельства, однако теперь его визит превратился в событие. Форд приказал водителю как можно скорее покинуть город, но за несколько часов кадры, снятые на телефон, облетели мир, включая сирийскую столицу, где взбешенный Асад выступил против вмешательства Форда во внутренние дела.
“Присутствие посла США в Хаме без предварительно полученного разрешения ясно доказывает причастность США к происходящим событиям и намерение американцев и дальше нагнетать напряжение”, – говорилось в правительственном заявлении, оглашенном министерством иностранных дел.
Ядовитые испарения из столицы почти полностью заслонились восторгом Хамы, ставшей, пусть хотя бы на эти дни, первой и единственной свободной провинцией Сирии. Местный оргкомитет назначил гражданский караул, и двое сирийцев на мотоциклах составили эскорт; они раздвинули толпу, и джип Форда сумел без приключений выбраться назад, на шоссе до Дамаска. В центре города ликование продолжалось до самого вечера, а танки в пригородах стояли за своей чертой. По крайней мере, на этот день Асад задержал обстрел.
И вот через три дня Форд с десантниками стоял на верхнем этаже посольства. Выдержит ли сотрясаемая ударами дверь на крышу? Грозная реакция воспоследовала, и со всей очевидностью ее мишенью стал сам Форд.
Алавитские бандиты – такие же, каких возили автобусами по городам Сирии избивать демонстрантов, – продолжали искать, что тут еще можно разнести вдребезги. Они сорвали с флагштока на крыше американский флаг, подожгли, а на его место подняли сирийский. Из французского посольства пришли тревожные вести – там началась стрельба. Нападавшие протаранили дверь гаража и искорежили посольскую машину. Трое посольских работников были ранены, потом охранники-французы дали несколько предупредительных залпов, и толпа рассеялась.
В Вашингтоне в отделении Госдепартамента по ближневосточным делам раскалились телефоны: служащие пытались найти в сирийском правительстве человека, способного прекратить происходящее в посольстве. Взбешенная госсекретарь Хиллари Родхэм Клинтон созвала пресс-конференцию, чтобы объявить: за нападением на посольство, возможно, стоит сирийский лидер. На этот раз от сценария Белого дома отклонилась Клинтон, которая едва не договорилась до требования отстранить Асада от власти.
“Президент Асад не является незаменимым, и мы ничуть не заинтересованы в том, чтобы он оставался у власти, – заявила Клинтон. В каждом ее слове звучала ледяная решимость. – С нашей точки зрения, он утратил легитимность”. Впервые официальное лицо США публично подвергало сомнению право сирийского президента управлять страной.
Как бы то ни было, нападение на дипломатический квартал в Дамаске неожиданно свернули. Полицейские, бездействовавшие, когда бунтовщики лезли через ограду американского посольства, теперь озаботились выполнением своих обязанностей и выстрелами стали отгонять нападающих от посольских построек, хотя никого и не арестовывали. До импровизированного оборонительного поста на верхнем этаже звуки конфликта долетали все реже, и наконец на территории посольства снова настала тишина.
Когда стало безопасно, посольские работники рискнули выйти наружу, чтобы оценить повреждения. Повсюду они натыкались на свидетельства утреннего побоища: осколки стекла, граффити, булыжники, гнилые фрукты. Нападавшие почти полностью разрушили главный вход и даже умудрились сорвать металлические буквы с таблички на воротах. Однако более серьезный вред в глаза так не бросался. Правительство Сирии позволило толпе осадить американскую дипломатическую миссию. А потом, с чьего-то попустительства или по плану, не помешало учинить бесчинства на территории посольства; по сути, это было нападение на суверенную территорию США.
Но как реагировать? После того как были заявлены обычные протесты, у Белого дома все еще оставалась в запасе сильная карта. Президент Обама еще не произнес слов, которые его команда назовет “волшебными”: “Асад должен уйти”. С новой силой развернулись дебаты о том, как и когда Соединенные Штаты должны объявить, что срок годности Асада истек. На администрацию давили, требуя решительного ответа, со всех сторон: Конгресс, сирийские беженцы, авторы передовиц, верные союзники вроде Франции. Почти все считали правительство Асада слабым режимом – гораздо слабее египетского правительства Мубарака, которого сбросили с трона меньше чем за месяц. Каждый день приносил новые известия о трудностях, с которыми сталкивался Асад, – от нарушивших присягу старших командиров сирийской армии до быстрого сокращения валютных резервов страны. Белый дом крепко верил, как скажет потом советник по Сирии Фредерик Хоф, “что Асаду остались считаные дни”.
Но что, если Асад откажется уйти? На что должна решиться Америка? Хоф был среди тех – немногочисленных – старших советников, кто подозревал, что уход Асада будет не таким скорым, как полагало общественное мнение. Если сирийский президент найдет способ зацепиться, то слабыми будут выглядеть уже американцы.
“Президент не дает советов и не высказывает мнений. Если он говорит, что Асад должен отойти в сторону, то наша задача – сделать так, чтобы он действительно отошел в сторону”, – объяснял позже Хоф.
Обама призвал Асада уйти в отставку вскоре после инцидента в посольстве, 18 августа 2011 года, через пять недель после нападения на дипломатов и через пять месяцев после первой атаки Асада на гражданских жителей. Заявление было согласовано с лидерами Франции, Германии и Британии.
“Мы твердили, что президент Асад должен начать демократические перемены или уйти, – говорил Обама. – Он отказался от перемен. Президенту Асаду пора уйти – ради сирийского народа”.
Позже чиновники президентской администрации признавали, что после заявления Обамы от Америки стали ожидать действий, которых она не обещала напрямую. В начале 2011 года ближневосточные правительства переживали смутные времена, а Белый дом то и дело обнаруживал себя в непривычной роли “арбитра законности для руководителей государств”, говорил Бенджамин Роудс, бывший спичрайтер Белого дома, ставший при Обаме заместителем советника по национальной безопасности. Обаму потрясло, что Асад применил снайперов и танки, чтобы убивать демонстрантов. Роудс сообщал: президент “долгое время испытывал глубокое отвращение к действиям сирийского режима”. Обама считал необходимым продемонстрировать, что Соединенные Штаты выступают против поведения Асада, объяснял Роудс, хотя Белому дому было ясно, что, “честно говоря, у нас нет рычагов давления (за исключением полномасштабной интервенции), чтобы принудительно отстранить Асада от власти”.
В то время казалось, будто больше ничего особо и не нужно. “Все думали, что история сама позаботится об этом, – говорил высокопоставленный сотрудник администрации, участник политических дебатов, – что Асад уйдет, и очень скоро”.
Но президент Сирии не собирался уходить, и у него все еще оставались карты, которые он мог разыграть. Пусть Асад и не мог подавить восстание, но летом 2011 года он уже имел наготове план, призванный радикально изменить причину конфликта.
Когда противостояние в Хаме готово было закипеть в полную силу, в речах и публичных выступлениях Асада, осуждающих восстание, зазвучала новая тема. Протестующие не назывались больше “вандалами” и “преступниками”. Теперь сирийский лидер говорил о борьбе против такфиристов – радикальных исламистов.
“Подобная идеология любит прятаться в темных углах, но является на поверхность при первой возможности, – говорил Асад в телеобращении к нации. – Она убивает, прикрываясь словами о вере, разрушает, прикрываясь словами о реформах, и сеет хаос, прикрываясь словами о свободе”.
Сама идея, что протестующие из Хамы и Даръа – религиозные экстремисты, была заведомо абсурдной. Более того – самые первые демонстрации были удивительными примерами единения: сунниты, шииты, христиане, курды и даже члены асадовской секты алавитов собирались под одними знаменами. И все же Асад продолжит утверждать, что Сирия сцепилась в смертельной схватке с джихадистами, желающими развязать религиозную войну и отбросить страну в Средневековье.
Отсутствие среди демонстрантов ярко выраженных исламистов поначалу казалось уязвимым местом в заявлениях президента. Но в последующие месяцы две разные группы – одна внутри режима, одна с базой за границей – предпримут шаги, чтобы ввести в конфликт истинных такфиристов, превратив внутренний сирийский кризис в катастрофу международного масштаба.
Глава 18
“Ну и где ваше Исламское государство Ирак? *”
Осенью 2011 года король Иордании Абдалла II позвонил своему сирийскому соседу Башару альАсаду, чтобы по-дружески предостеречь. Дипломатические любезности едва прикрывали лихорадочно-настойчивый характер разговора: звонок должен был разбудить старого друга, чей горящий дом стоял рядом с домом самого Абдаллы.
До этого монарх пытался достучаться до Асада более тонким образом, отправляя в Дамаск для встречи с президентом и его министрами личных представителей. Сейчас он обращался к Асаду напрямую. Абдалла чуть ли не единственный среди лидеров региона видел, как Сирия проваливается в многолетнюю гражданскую войну, которая расколет страну и сделает весь Ближний Восток взрывоопасной точкой. Продуманная реакция правительства еще могла бы предотвратить беду. И хотя в Дамаске, кажется, никто не собирался ничего продумывать, Абдалла, движимый чувством долга, был готов предложить хороший совет.
Король Иордании и президент Сирии были не слишком близки, хотя поддерживали неплохие отношения и имели много общего. Оба были сыновьями могущественных и почитаемых правителей, обоих отцы выбрали своими преемниками неожиданно. Оба лидера учились в Британии, оба были женаты на ярких, современных до кончиков ногтей женщинах с западным образованием и собственной карьерой. Даже их дети дружили: во время семейных визитов королевские отпрыски с увлечением вместе играли в “Супер-Марио”. И все же реакции двух правителей на волнения, связанные с “Арабской весной”, были диаметрально противоположными.
В Иордании, как и в большинстве стран региона, известия о революциях в Тунисе и Египте собрали огромные толпы демонстрантов, требовавших перемен. Абдалла был к этому готов. Он сместил действующего премьер-министра в пользу любимого в народе, настроенного на реформы отставного генерала Маруфа аль-Бахита, на которого возложил задачу вычистить коррупцию и сделать местное управление более прозрачным. Потом король начал серию реформ, чтобы быстрее провести государственные и местные выборы, а также предоставить больше власти премьер-министру и его кабинету. Иорданские оппозиционеры быстро утратили запал: монарх сам не меньше их был нацелен менять систему. Абдалла объяснял потом, что приветствовал “Арабскую весну”, потому что она дала ему возможность перетряхнуть традиционную политическую систему, защищавшую элиту страны – могущественных олигархов и богатых членов королевской фамилии, которым не хотелось отказываться от привилегий.
Теперь король надеялся уговорить Асада принять подобные меры в Сирии, ради себя самого и ради страны, – к дипломатической агитации своего давнего соседа Абдалла приступил в присутствии помощников. Телефонный разговор между лидерами начался со светской болтовни о семейных делах. Потом Абдалла завел речь о волнениях и о том, какие шаги Асад предпринял и что намерен делать дальше.
Асад оборвал короля. “Думайте лучше об Иордании и о себе самом”, – заявил сириец. Вскоре после этого беседа закончилась.
Королю велели отвязаться. Неприятно. Абдалла ожидал от Башара аль-Асада большего. Отец Асада был человеком жестким; борец по натуре, он вскарабкался от бедности к власти благодаря сочетанию хитрости и грубой силы. Но Башар не был похож на отца. Приняв президентский пост, он впечатлил помощников Абдаллы тем, что назначил несколько молодых советников, умных и опытных, иные из которых достигли успеха в мультинациональных корпорациях и банках. Американцы не единственные верили, что президент Сирии все еще нацелен на реформы; однажды он уже создал себе опору и успешно противостоял генералам и шефам разведки, которые контролировали тогда структуры госбезопасности.
“Его величество протянул руку Башару, надеясь вытащить его, – вспоминал один из старших помощников Абдаллы. – Мы думали: вот парень, который действительно сможет изменить Сирию и развернуть ее в другом направлении. Когда начались репрессии – со временем все более жестокие, – мы были потрясены”.
Иорданцы не зря были обеспокоены беспорядками у соседей. У Иордании с Сирией единая граница длиной в 233 мили, и на ней – десятки пунктов, где границу неофициально пересекали племена, обитавшие то по одну, то по другую сторону разделяющей полосы. Затянувшийся конфликт неминуемо ударит по Иордании, советники Абдаллы это понимали. Появятся беженцы, а возможно, и толпы новых преступников, которые окопаются в приграничных городах, чтобы начать тайные поставки оружия и контрабанду. Иорданские предприниматели могли потерять доступ к главным транспортным артериям, связывающим их с рынками Южной Турции и европейских городов. Более серьезная дестабилизация в Сирии означала бы потерю контроля над большей частью вооружения, от противовоздушных снарядов, способных сбивать и пассажирские самолеты, до асадовских смертельных запасов химического оружия. Даже несколько украденных снарядов с нервно-паралитическим газом Ви-Экс или зарином при террористической атаке могли бы убить сотни, если не тысячи человек.