Боевики подожгли тягачи, оставив тела водителей лежать лицом вниз, и ручейки крови уходили в оранжевую пыль. В конце видеозаписи зазвучал голос Заркави.
“О чудо, в Ираке разгорелась искра, – послышались слова мертвого лидера, – и огонь этот будет лишь усиливаться, и войска крестоносцев сгорят в Дабике”.
Таков был человек, с которым Багдади вознамерился построить свой исламский халифат. Первая партия бойцов, которую он отправил в Сирию, разочаровала его. Они оказались слишком мягкими, особенно по сравнению со своими иракскими “коллегами”. К тому же они были слишком сосредоточены на сирийских делах и, вероятно, слишком популярны, на вкус Багдади. Теперь он готовился начать сначала. В авангарде пойдут люди, подобные Абу Вахибу. Сам же Багдади будет командовать парадом.
Девятого апреля 2013 года Багдади опубликовал на исламистских сайтах аудиопослание длительностью в двадцать одну минуту; в послании содержалась информация о реорганизации компании. Группа, известная как “Фронт ан-Нусра”*, официально прекратила свое существование, объявил Багдади. Ее место займет вновь созданная организация, которую Багдади называл Исламским государством Ирака и Шама*. Последнее слово, приблизительно синонимичное английскому “Левант”, означало земли восточного Средиземноморья, от Южной Турции через современную Сирию, Ливан, Иорданию и Израиль. Западный мир узнает эту организацию под именем ИГИЛ*, или ИГИШ*.
Объясняя перемену, Багдади упомянул о предыдущих инкарнациях группы начиная с первых дней ее существования при Заркави, основателе и почитаемом “шейхе моджахедов”. Он рассказал, как Заркави, в первый раз принеся клятву верности Усаме бен Ладену, объявил потом своим последователям, что сделал это по стратегическим соображениям, а не по необходимости и не из искренней преданности.
“Клянусь Аллахом, мне не нужны были его деньги, оружие или люди, но я видел в нем символ”, – цитировал Багдади слова Заркави. Теперь, когда они собираются продолжать в схожем духе, сирийскому ответвлению организации необходимо символически объединиться со своей материнской компанией.
“Фронт ан-Нусра”* стал просто продолжением Исламского государства Ирак*, его частью, – объяснял Багдади. – И вот мы, храня нашу веру в Аллаха, упраздняем названия “Исламское государство Ирак”* и “Фронт ан-Нусра”* и объединяем их под одним названием “Исламское государство Ирака и Шама”*, а также под общим знаменем, которое есть знамя Исламского государства”.
Это сообщение повергло в глубокое отчаяние западные столицы. Аналитики давно предполагали, что “Фронт ан-Нусра”* был ответвлением Исламского государства*, хоть и смягчившим, по крайней мере временно, свой имидж. Теперь Багдади публично заявил, что две организации суть одна. Более того: наводящая страх иракская сторона оказалась главной.
Но наиболее эмоциональный ответ пришел из неожиданного источника – от предполагаемого партнера Багдади по слиянию. Никто не удосужился заручиться согласием “Фронта ан-Нусра”*, который, как оказалось, не собирался сходить со сцены. Глава “Ан-Нусры”* Абу Мухаммад аль-Джулани дал ответный залп два дня спустя, записав аудиопослание, в котором опровергал все сказанное Багдади. “Знамя “Ан-Нусры”* останется прежним, и ничего у нас не изменится”, – сказал старый соратник и бывший друг Багдади.
Чтобы урегулировать спор, Джулани обратился к джихадисту с мировым именем, предводителю “Аль-Каиды”* Айману аз-Завахири. Давний заместитель Усамы бен Ладена был известен размолвкой с Заркави по поводу обезглавливания и других шокирующих тактик. Не рад был старый египтянин и преемникам Заркави. 9 июня 2013 года Завахири опубликовал открытое письмо, в котором приказывал отменить слияние и выговаривал Багдади за попытку провести его без предварительной консультации с ним, Завахири. В этом потрясающем нагоняе он объявлял, что Багдади принимается на испытательный срок в один год в качестве главы Исламского государства Ирак*. Через двенадцать месяцев Завахири решит, позволит он Багдади остаться в должности или, как он выражался в письме, назначит нового эмира.
Под конец Завахири заявлял: дабы удостовериться, что группы не станут соперничать друг с другом, он посылает личного эмиссара, почтенных лет деятеля “Аль-Каиды”* по имени Абу Халид ас-Сури, в Сирию, посредником в будущих спорах. “Мусульманину запрещено проливать кровь мусульманина”, – провозгласил Завахири.
“Я призываю моих мусульманских братьев прекратить споры, унять волнения среди моджахедов, – писал он, – и искать согласия и единения, а также завоевывать сердца и способствовать сплочению мусульман”.
Это была примечательная, на удивление публичная распря между ответвлениями “Аль-Каиды”*, в которой слышались отголоски не только спора между Заркави и бен Ладеном, но и более давнего разлада между Заркави и его бывшим наставником, Абу Мухаммадом аль-Макдиси. Склока тянулась несколько месяцев, причем исламские богословы и ученые мужи по всему миру принимали ту или иную сторону на интернет-форумах или в чатах, споря, кто из лидеров окажется более достойным представителем движения.
Багдади поступил с советом “Аль-Каиды”* так же, как Заркави, – проигнорировал его. Он опубликовал еще одно заявление, утверждая, что всего лишь повинуется высшей власти. “Я предпочитаю повеление Аллаха приказам тех, кто нарушает Его закон”, – объявил он. После чего продолжил готовить к выходу на рынок Исламское государство Ирака и Шама* так, будто “Фронта ан-Нусра”* вообще не существовало.
Весь 2013 год вооруженные банды боевиков ИГИЛ* прочесывали Сирию, от восточных пустынь, где не действовали никакие законы, до узких населенных ареалов вдоль турецкой и иорданской границы и до предместий Дамаска. Но прежде чем начать штурм, Багдади надо было уладить кое-какие дела в Ираке.
Сначала он как следует перетряхнул организацию, назначив региональных представителей, шариатских советников и военных командиров, чтобы было кому наблюдать за операциями в Ираке и Сирии на местах. Правительство Исламского государства* хотело функционировать как настоящее: с подлежащими одобрению проектами, со специальными ведомствами, ответственными за СММ, снабжение, обучение, вербовку и даже за управление будущими камикадзе – их держали отдельно от боевиков “регулярных войск”, чтобы должным образом промывать им мозги.
Дальше Багдади принялся нагнетать насилие в самом Ираке, инициировав волны терактов, которые вывели бессмысленное убийство мирных граждан на новый уровень. Погибшие начали поступать в иракские морги в количествах, невиданных со времен Заркави: ИГИЛ* отправляла террористов-смертников на спортивные арены и в футбольные клубы, а также в мечети, кафе и на рынки. Даже привычные к крови иракцы были потрясены, когда в октябре 2013 года игиловский доброволец направил грузовик с взрывчаткой на игровую площадку начальной школы в провинции Ниневия, убив тринадцать детей, выбежавших поиграть на перемене.
Финальным шагом была операция, которую Багдади назвал “Разрушение Ворот”. Она началась с эксперимента, проходившего в 2012 году, когда боевики Багдади вломились в маленькую тюрьму возле иракского города Тикрит и освободили сотню заключенных, половина из которых были террористами, приговоренными к смертной казни. А ночью 21 июля 2013 года ИГИЛ* произвела налеты на две крупнейшие тюрьмы – с участием множества террористов-смертников и с применением десятков минометных мин. Более масштабный из этих двух рейдов, на печально известную иракскую тюрьму АбуГраиб, освободил более пятисот заключенных; многие из них были ветеранами террористической организации Заркави.
Теперь у Багдади было все, чтобы вдохнуть жизнь в армию ИГИЛ*. Некоторые его боевики уже контролировали небольшие селения и города на севере и востоке Сирии. Теперь к ним должны были присоединиться закаленные в боях, идейные боевики прямо из самых страшных иракских тюрем. Некоторые города, в которые они входили, уже находились под контролем других мятежников, в том числе “Фронта ан-Нусра”*. ИГИЛ* предлагала местным выбор: присоединиться, бежать или сражаться. Если местные боевики сопротивлялись, иракцы без колебаний убивали их.
Трещина в отношениях с “Ан-Нусрой”* мало-помалу превратилась в пропасть. Личный миротворец Завахири, Абу Халид ас-Сури, оставался какое-то время в Сирии, все еще надеясь придумать, как положить конец спору. В начале 2014 года он спал в штаб-квартире исламской милиции в городе Алеппо на севере Сирии, когда пятеро мужчин ворвались в здание, паля из ружей. Один из нападавших нажал взрыватель на своем поясе шахида, убив ас-Сури и еще шестерых человек.
Никто не взял на себя ответственность за эту операцию, но “Аль-Каида”* после этого отказалась иметь что-либо общее с ИГИЛ*. Поначалу она призывала своих последователей не оставаться в стороне и активно противостоять наглецам из Исламского государства*. Но к тому времени это едва ли имело смысл. Багдади теперь распоряжался отлично вооруженными и самыми опытными боевиками сирийской оппозиции. Группировка была готова наращивать силы и дальше.
Административный центр одной из восточных провинций Сирии, Ракка – занесенный песками приречный город, на который издавна притязали иноземные захватчики. Первыми были греки; за ними последовали римляне, персы, монголы и, среди прочих, турки-османы. Теперь настала очередь джихадистов. С середины весны до начала лета 2013 года колонны белых пикапов ИГИЛ*проезжали по городу одна за другой, выбивая из него остатки Сирийской свободной армии*и организуя штаб-квартиры своей террористической группы. Двумстам двадцати тысячам жителей Ракки предстояло стать первыми горожанами, вкусившими опыт жизни в городе, полностью находящемся под контролем Исламского государства*.
Едва очистив город, новоприбывшие принялись устанавливать свои порядки. Огромное знамя ИГИЛ* обвило башню на площади Аль-Джалаа – бывшей площади Свободы, – и новые власти города начали официально перечислять, какого поведения они не потерпят.
Снимки декретов ИГИЛ* тайно делал отважный молодой человек, называвший себя Абу Ибрагимом ар-Раккави. Вместе с парой приятелей он в следующие полтора года честно документировал трансформацию Ракки, тайком делая фотографии и видеозаписи, которые потом публиковал в интернете, чтобы о происходящем знал весь мир.
Абу Ибрагим живо помнил триумфальный вход ИГИЛ* в город. Ему предшествовала неделя ожесточенных уличных боев, после которых на улицах остались сотни трупов, а большинство горожан сидели по домам, как в клетках, боясь попасть под выстрел снайпера. Магазины и пекарни закрылись, многие семьи остались без еды. “Иметь хлеб было как иметь миллион долларов, – вспоминал Абу Ибрагим. – Это были самые тяжелые дни”. Бои пошли на убыль, когда милиция, противостоявшая ИГИЛ*, или бежала, или перешла на сторону захватчиков. Потом, все разом, колонны иностранных боевиков – в основном иракских, по воспоминаниям Абу Ибрагима, – появились на улицах. Люди из ИГИЛ* подняли черные флаги над главными общественными зданиями и провозгласили Ракку новой столицей Исламского государства*.
“Они расхаживали везде с оружием, обещали, что теперь все станет хорошо, – говорил Абу Ибрагим. – Они даже начали убирать трупы, валявшиеся повсюду на улицах”.
По его словам, многие в Ракке поначалу не знали, что думать о чужаках. Люди просто с облегчением видели: бои наконец закончились. Магазины открылись, в городе снова стало безопасно.
А потом начались казни.
Первым казненным, по свидетельству Абу Ибрагима, стал молодой человек, которого командование ИГИЛ* объявило преступником, хотя в чем состояла его вина, так и осталось неизвестным. Осужденного вывели на главную площадь Ракки и огласили приговор. Потом на глазах у небольшой толпы ему выстрелили в голову, после чего боевики ИГИЛ* привязали руки убитого к перекладине. Распятый труп разлагался на площади трое суток.
Следующее распятие последовало через несколько дней. Потом – целая череда наказаний: на той же площади солдаты ИГИЛ* убили семерых мужчин и подростков. Кто-то из казненных вроде бы относился к разбитым отрядам сопротивления, но были среди них и безбородые мальчишки. На этот раз боевики отрубили им головы, которые потом насадили на прутья ограды городского парка.
“Люди были напуганы, а им того и надо, – говорил Абу Ибрагим. – Они хотели, чтобы их боялись”.
Заявив таким образом о себе, новые хозяева Ракки начали уничтожать все, что входило в явное противоречие с их установлениями. Три городские христианские церкви заперли на замок, кресты и другие христианские символы сбили на землю или прикрыли. Шиитскую мечеть с чудесным бирюзовым куполом взрывом разнесли на куски. Сигареты и алкоголь – символы западного разложения – сложили в кучи и сожгли. Потом ИГИЛ* принялась создавать собственную символику. Для начала городской полицейский участок выкрасили в черный цвет от цоколя до крыши и перепрофилировали в администрацию и шариатский суд, который отныне будет заниматься преступлениями и наказаниями. Жители Ракки вдруг оказались обязаны соблюдать множество вызывающих недоумение новых постановлений. За их исполнением следила назначенная ИГИЛ*хисба – исламская полиция, которая вольна была интерпретировать законы так, как считала нужным.
Новые правители начали с обязательных религиозных ритуалов. От лавочников потребовали закрывать магазины на время дневной молитвы, потом список расширился и стал регулировать одежду и поведение людей. ИГИЛ* запретила не только курить и пить спиртное, но также слушать западную музыку и выставлять западную одежду в витринах магазинов. Женщины могли выходить из дома, только полностью закрывшись, но даже тогда идущая по улице рисковала подвергнуться унизительной инспекции со стороны полиции, желавшей проверить, достаточно ли непроницаема и широка абайя, ведь не должно быть даже намека на женские формы.
Наказание за нарушение правил ИГИЛ* варьировалось от публичного поношения или штрафа до порки или того хуже. Одну не состоящую в браке пару избили за то, что они сидели вместе на лавочке в парке. Мужчину подвергли публичной порке за то, что он женился на разведенной женщине до того, как истекли предписанные законом три месяца после развода. По свидетельству Абу Ибрагима, любое нарушение несло с собой неявную угрозу смертной казни, которую иногда производили, казалось, просто по чьему-то капризу.
“Иногда неделя или две проходят без казней, а потом вдруг казней до пяти сразу. Простых людей штрафуют и наказывают за все: за ведение бизнеса, за парковку машины, за то, что подбираешь мусор. У тебя отбирают деньги и из этих денег платят иностранным боевикам. Люди боятся что-то делать, потому что их могут наказать за что угодно”.
Но тяжелее всего Абу Ибрагиму было смотреть, как оккупанты обращаются с городскими детьми. Придя к власти, ИГИЛ* на время закрыла школы, а когда наконец открыла, в школах все изменилось. Старые учебники и учебные программы, объявленные ИГИЛ* “книгами неверных”, выбросили, заменив религиозным обучением. А сотни городских сирот – детей и подростков – свезли в военные лагеря, учиться стрелять из винтовки и водить начиненные взрывчаткой автомобили. Абу Ибрагим видел иногда юных новобранцев ИГИЛ* в военных конвоях, с оружием в руках и в форме, которая была велика им на несколько размеров.
“Некоторым мальчишкам нет еще и шестнадцати, – говорил он. – Когда школы закрыли, им нечем стало заняться. Они видят крутых парней с “калашниковыми”, и на них это действует. Им тоже так хочется”.
И действительно, ИГИЛ* частенько хвасталась своими лагерями для молодежи, предлагая в соцсетях виртуальные туры по местам с названиями вроде “Лагерь аз-Заркави”. На фотографиях и видео, опубликованных в Твиттере, препубертатные мальчишки в камуфляже стреляли и отрабатывали боевые приемы. Другие снимки изображали юных курсантов, которым поручили казнить заключенных выстрелом в голову.
Абу Ибрагим видел в этих лагерях попытку ИГИЛ* обеспечить себе выживание и подстраховаться на случай военных неудач в будущем. Организация вкладывала деньги в молодых фанатичных последователей, которые станут убивать других или жертвовать собой, если таков будет приказ. “Им промыли мозги, чтобы создать армию верных последователей”, – говорил Абу Ибрагим о юнцах из ИГИЛ*.
Между тем у ИГИЛ* уже имелась отличная армия. Через несколько месяцев после вторжения в Сирию ряды Исламского государства* раздулись почти до десяти тысяч бойцов, включая иностранных добровольцев, устремившихся в Сирию из пятидесяти стран мира. Противостоящие им группы повстанцев, от “Фронта ан-Нусра”* до секулярной Сирийской свободной армии*, жаловались, что ИГИЛ* выигрывает соревнование по вербовке добровольцев – и не только потому, что может предложить бóльшую плату: ИГИЛ* провозглашала, что сражается за нечто большее, чем Сирия.
На страницах группы в Твиттере и Фейсбуке ежедневно появлялись хвалебные письма от добровольцев из Европы, Северной Африки и с Ближнего Востока, которые соловьями разливались о дарах джихада, и небесных, и сиюминутных. В августе 2013 года сирийский джихадист, называвший себя Насруддин аш-Шами, написал в Твиттере, что, записавшись в ИГИЛ*, ощутил свою принадлежность “мировому сообществу”. “Я решил сражаться под этим флагом, ибо понял, что он и арабский, и неарабский, – писал аш-Шами. – Я нашел здесь людей Полуострова, исламского Магриба, египтян и иракцев. Я встретил людей из Леванта и Турции. Я встретил французов, британцев и пакистанцев. Список можно продолжать. Все эти люди – мои возлюбленные братья, чья задача – хранить веру в Аллаха”.
Британский доброволец ИГИЛ* говорил британскому радиожурналисту: “Это здóрово. Как называлась та [видео]игра – Call of Duty? [2] Похоже на нее, только она происходит в реальности, понимаете, она трехмерная. Все разворачивается у тебя перед глазами. На самом деле. Понимаете, что я хочу сказать?”
По мере того как игиловская оккупация принимала постоянный характер, на старых рынках Ракки бородатых иностранцев с винтовками иногда оказывалось больше, чем местных жителей. Казна группы быстро наполнялась благодаря штрафам и податям, которыми игиловцы обложили бизнес, а также ежедневной продаже более сорока тысяч баррелей сырой нефти из скважин, захваченных ИГИЛ* в марте в сирийской пустыне. Джихадисты, столь взволнованные захватом Ракки несколько месяцев назад, теперь неторопливо двигались к будущим завоеваниям, отмечал Абу Ибрагим. Люди Исламского государства* бывали агрессивными, вынося приговоры, но Абу Ибрагим видел, как между казнями и порками они расслабляются в ресторанах, шарят по западным сайтам в интернет-кафе или покупают в аптеке паленую виагру.
Для оккупантов Исламское государство* уже сложилось, по крайней мере в миниатюре. Мужчин с оружием, видимо, вполне устраивало положение дел, поскольку они правили этим городом. Остальные обитатели Ракки, писал Абу Ибрагим, все это ощущали как “питательную среду для отсталости и террора, возникшую после того, как захватчики погасили свет разума”.
В апреле 2013 года, когда Багдади готовился объявить о реструктуризации, Муаз Мустафа проскользнул в страну, как делал уже много раз – через дыру в пограничной рабице, в провинции Хатай на юге Турции. Передвигаясь беспрепятственно – север Сирии был освобожден от Асада почти за год до этого, – он пешком добрался до Хирбет аль-Джоз, деревушки, которая стала чем-то вроде базы для его Сирийских сил чрезвычайного назначения. Бывший помощник конгрессмена и его команда составили проект восстановления базовых служб поселка, все еще покрытого шрамами после нескольких месяцев боев и грабежей. Поспособствовав восстановлению полицейского управления, он стал встречаться с местными – жители хотели учредить судейскую контору, чтобы решать небольшие споры. Мустафа и представить себе не мог, кто явится на собрание.
На встрече присутствовал хорошо одетый юрист, который представился как Мухаммад. Мужчина заявил, что представляет клиента, заинтересованного в отправлении правосудия в постасадовской Сирии. На него надавили, и он назвал нанявшую его группу. “Я представляю здесь Исламское государство*”, – объявил юрист.
Все присутствовавшие были ошеломлены, от американских гостей до христианских и мусульманских священнослужителей, которые неофициально руководили поселком, с тех пор как из него ушли правительственные войска.
“Мы испытали потрясение, – говорил Мустафа. – Он был чисто выбрит, лет пятидесяти, в костюме. Мы замерли, потому что не знали, как быть”.
Человек из ИГИЛ* мало что сказал на этой встрече – кажется, он в основном слушал и что-то записывал. Однажды вставил, что его клиент склонен предпочитать шариат светским юридическим кодексам.
“Мы не стали вступать в дискуссию, – рассказывал Мустафа. – Не хотели, чтобы он там был”.
Представитель ИГИЛ* в конце концов ушел, но его появление послужило предупреждением. Оно говорило не только о присутствии ИГИЛ* в Сирии; оно доказывало стремление этой группы пробраться в управление на уровне молекулярной решетки.
Для Мустафы, который уже два года работал на своей нынешней должности и был вовлечен в борьбу Сирии глубже, чем мог себе представить, эта встреча знаменовала очередной зловещий поворот. К началу 2013 года Мустафа почти полностью утратил надежду на масштабное американское вмешательство в конфликт. Сейчас он без устали искал возможности улучшить жизнь сирийцев в районах, вышедших из-под контроля Асада. Но за каждым шагом вперед следовал шаг назад: распри среди повстанцев, повсеместная коррупция, иногда простимулированная чемоданами денег от арабских правительств; растущая пропасть между представителями разных религиозных течений, мешающая сплоченной работе, а иногда ведущая и к убийствам с обеих сторон. Вскоре проблема ИГИЛ* – присутствие вооруженных до зубов экстремистов на войне всех со всеми, замена существующих судов и полиции своей собственной системой юстиции – затмит все остальные, еще больше затруднив попытки умеренных повстанцев добиться поддержки Запада.
Мустафа теперь наблюдал за Сирией с близкого расстояния. Он постоянно ездил сюда, часто с риском проскакивая в нескольких милях от постоянно смещающейся линии фронта. Он регулярно встречался с командирами повстанцев, которые составляли теперь звено в сети личных связей Мустафы, включавшей в себя журналистов, сотрудников миротворческих корпусов, иностранных дипломатов и богатых жертвователей. После закрытия американского посольства в Дамаске отчеты Мустафы стали полезным окном в те части страны, куда американцы не могли больше заглядывать сами. Когда той весной появились подозрения, что асадовский режим применяет химическое оружие малого радиуса поражения, Мустафу спросили, могут ли члены его сети достать образцы крови и тканей. И они смогли достать нужные образцы.
В мае 2013 года Мустафа стоял рядом с сенатором Джоном Маккейном, когда республиканец из Аризоны неожиданно посетил Сирию, чтобы встретиться с командирами повстанцев. Маккейна провели через контролируемый повстанцами пункт пересечения границы, а потом – в небольшое здание, служившее командным центром Сирийской свободной армии*. Там он и сидел, насупившись, пока с десяток командиров по очереди жаловались на нежелание Вашингтона оказывать им поддержку оружием, особенно противовоздушными ракетами, чтобы прекратить асадовские бомбардировки гражданских анклавов. Вместо необходимых им ружей и бомб бойцы получили дополнительные продуктовые пайки – вездесущие пайки в дурацких пластиковых упаковках.
“Я должен сбивать самолеты пиццей?” – спросил один из офицеров. Позже Маккейн узнал, что почти все (кроме двух) командиры, с которыми он тогда встречался, погибли в боях.
“Мы обязаны повлиять на ситуацию, – говорил Маккейн в телеинтервью после возвращения домой. – Ни одного американского ботинка на той земле, [но надо] создать безопасную зону, защищать ее и поставлять оружие тем сирийцам, которые борются за то, во что верим и мы”.
Однако в Белом доме президент стоял на своем: закачка оружия в Сирию только ухудшит положение. “Не думаю, что кто-то в регионе… согласится, что односторонние действия Америки – это лучший выход”, – говорил Обама на пресс-конференции. Со стороны Америки военный ответ последует только в том случае, если Асад применит химическое оружие, “что-то, что запрещено в цивилизованном мире”.
Помощи от Вашингтона не будет, говорил Мустафа своим рассерженным друзьям. Конфликт, которому пошел уже второй год, продолжится – продолжатся бои, в которых нет победителя, и умножатся страдания мирного населения. Радикальная перемена состояла лишь в том, что риск мучительной гибели грозил теперь почти отовсюду. Двое сирийцев, занимавшихся раздачей гуманитарной помощи, были убиты боевиками Асада. Двое других, оба – молодые мужчины, которых Мустафа хорошо знал, пропали после того, как их остановили на игиловском КПП. Бойцы спецбригады узнали потом, что боевики нашли ноутбуки ребят, подтверждавшие, что их наняла западная благотворительная организация. Обоих казнили, тела бросили в яму.
В конце лета асадовский режим произвел химическую атаку на жителей Гуты, предместья Дамаска, и ожидание военного ответа со стороны Запада ненадолго вспыхнуло вновь. Американская разведка обнаружила доказательства того, что асадовские военные 21 августа подожгли канистры с зарином в жилых районах, и Обама ясно дал понять, что намерен наказать Асада за пересечение очевидной для Америки черты допустимого. Несмотря на безмерный гнев из-за гибели мирных жителей, Белый дом не мог заручиться политической поддержкой для военного вмешательства. Конгресс блокировал голосование по резолюции о воздушных ударах против Асада, а парламент Британии – предположительно ключевого партнера в любой военной кампании – отклонил аналогичное предложение со стороны правительства тори под руководством премьер-министра Дэвида Кэмерона. Президент Обама сумел с помощью России уладить сделку, состоявшую в удалении всего химического оружия с территории Сирии, и перспектива военного вмешательства вновь отодвинулась.
По словам Мустафы, для лидеров сирийской оппозиции провал (с их точки зрения) решимости Запада после нападения на Гуту был более серьезным психологическим ударом, чем сама химическая атака. Некоторые повстанческие группировки, которые раньше объединялись с умеренной Сирийской свободной армией*, просто присоединились к исламистам, которые хотя бы лучше платили.
“Люди пришли в восторг, поверив, что США наконец-то вмешаются, – говорил Мустафа. – Один из тех моментов, когда каждый точно помнит, где находился. Режим был изранен. Мы слышали сообщения, что люди бегут из Дамаска. Даже мысль о бомбах уже не пугала. Ну вроде как: слава богу. Если мы погибнем под этими бомбами, то хотя бы положение дел переменится. А потом, когда ничего не произошло, наступил конец. Больше надеяться было не на что”.
Изнутри замешательство Вашингтона по поводу химических атак выглядело еще хуже. “Ужасная проблема” Сирии, как назвала ее госсекретарь Хиллари Клинтон, расколола Совет национальной безопасности; теперь потери начались среди старших советников президента.
Фредерик Хоф, старший дипломат, помогавший координировать административный ответ Сирии, в разочаровании ушел в отставку в конце 2012 года. Роберт Форд, дамасский посол в изгнании, тоже начинал подумывать об уходе.
Форд вел бесплодную борьбу внутри администрации, требуя конкретных мер для реальной поддержки умеренной оппозиции как противовеса исламистам. Умеренные контролировали около четверти сирийской территории, в том числе пограничные пункты с Ираком и Турцией. Он выступал за воздушные удары после асадовской химической атаки на Гуту в августе 2013 года, а когда это ни к чему не привело, стал добиваться прямой поддержки хорошо известных и тщательно проверенных умеренных военных подразделений.
“Помогайте активнее. Делайте больше”, – настаивал он. Несмотря на данные после химической атаки обещания Белого дома ускорить организованную ЦРУ подготовку повстанцев в Иордании и Южной Турции, усилия были слишком незначительны и медлительны, чтобы ощутить разницу. “На самом деле мы не делаем ничего”, – говорил Форд.
Все усугублялось тем, что Форда регулярно призывали с отчетами на Капитолийский холм – защищать политику администрации перед конгрессменами. Чувствительные к политическим возможностям, республиканцы оскорбляли Форда на слушаниях, транслируемых по телевидению, пытаясь выставить дипломата символом неспособности Белого дома справиться с кризисом. На одном из слушаний Маккейн поставил под вопрос взгляды Форда на ситуацию в Сирии и предположил, что дипломат желает и дальше поддерживать бойню, которую Асад устроил в собственной стране. “Такое впечатление, что происходящее вас устраивает”, – объявил Маккейн.
Форд сохранял спокойствие, но внутри у него все бушевало. “Зачем мне все это?” – думал он.
На самом же деле, насколько понимал Форд, Конгресс, как и администрация, раскололся и не знал, что делать. “Ястребы” вроде Маккейна хотели вооружить повстанцев, но другие республиканцы предпочитали оказывать военную поддержку только группам, которые сражались с ИГИЛ*. А некоторые законодатели – республиканцы и демократы – весьма скептически относились к любому вмешательству со стороны США, выражая мнение большинства американских избирателей.