Вербуя добровольцев-смертников, Заркави сознательно противоречил положению Корана, строго запрещающему мусульманам отнимать у себя жизнь. Некоторые исламские богословы считали, что военные суицидальные задания в особых обстоятельствах допустимы, и джихадисты десятилетиями спорили, где именно проходит граница. Заркави высмотрел крошечную лазейку в законе ислама и растянул ее до абсурдных размеров; его дрессированные клерикалы дали добро на “операции с привлечением мучеников веры” для любой нужной ему цели. Результатом стал поток терактов с участием шахидов – поток, равного которому не было за всю историю джихада, как заключили потом богословы.
Как писал сам Заркави, такие операции были “самым мощным смертельным оружием, которым мы обладали, и этим оружием мы могли нанести нашему врагу самые глубокие раны”. Несколько цинично он прибавлял: “И ведь подобные операции требовали от нас так мало усилий: они были несложными и стоили очень дешево”.
В видеообращениях к новым добровольцам Заркави вел банальные речи о небесной награде. Однако более привлекательно звучало его приглашение стать частью движения, которое обширнее самой истории. Освобождение мусульманских стран – достойная цель, но это лишь начало. Заркави обещал ни много ни мало перекроить мировой порядок. “Вы одолеете Америку, с благословения Аллаха. Вы одолеете Америку, хотя, быть может, не сразу, – говорил он. – Она останется лишь родинкой позора на щеке времени”.
Тогда же Заркави впервые обнаружил свои убеждения касательно себя самого: он считал себя восприемником нового золотого века ислама. Заркави ссылался на апокалипсические места в хадисах, где описывалась битва в конце времен и окончательный триумф ислама. Согласно словам старых пророков, последняя битва человечества будет происходить в Северной Сирии, возле городка под названием Дабик. Эта история перекликается с раннехристианскими представлениями о легендарном сражении между силами добра и зла при Армагеддоне.
“Пламя джихада будет пылать, пока не пожрет Воинство Креста в Дабике”, – обещал Заркави.
Дерзкая заявка. Исламские лидеры и ученые-богословы ожесточенно спорили о Заркави.
Среди его наиболее жестких критиков были и собратьяджихадисты, в том числе хорошо знавшие Заркави. Одна из самых резких отповедей последовала от давнего знакомого Заркави, сокамерника и наставника из Иордании, человека, первым, еще в тюрьме Аль-Джафр, признавшего его лидерский потенциал. За те годы, что Заркави провел вне тюрьмы, Абу Мухаммад аль-Макдиси регулярно попадал за решетку, и разница, которая проявилась в их последние совместные недели заключения, еще увеличилась. Теперь Макдиси с неодобрением смотрел, как его бывший протеже убивал мусульман – мужчин, женщин и детей, не имевших никакого отношения к свержению коррумпированного правителя.
“Я вижу, как ширится хаос в Ираке, вижу, как хотят запятнать благородный образ джихада, взрывая машины, расставляя бомбы-ловушки и паля из минометов на улицах, рынках и в других местах, где собираются мусульмане, – писал Макдиси на своем личном сайте. Он полагал – и не ошибся, – что Заркави это прочтет. – Руки бойцов джихада должны оставаться чистыми, не запятнанными кровью тех, кому наносить вред запрещено, даже если они – взбунтовавшиеся грешники”.
Насилие не смущало Макдиси, но он был ярым приверженцем закона, как сам его понимал. Заркави, его ученик, как-то упустил эти тонкости.
“Пример подобного, – писал Макдиси, – когда воин переходит грань дозволенного шариатом, похищая или убивая мусульманина по нешариатским причинам, объявляя, например, что тот работал на неверных, хотя эта работа не заключалась в содействии неверным”.
Было еще кое-что: взрывы с участием террористов-смертников. Ислам запрещает подобное, заявлял Макдиси, за исключением тех редких случаев, когда нет других средств вести борьбу. Люди Заркави совершают грех, используя террористов-смертников для убиения невиновных. То, что теракты направлены против шиитов, – не оправдание.
“Даже если у наших суннитских братьев в Ираке есть множество причин поступать так, это не оправдывает взрывов в мечетях, – говорил Макдиси. – Разрешить [проливать] кровь шиитов – ошибка, и лучше бойцам джихада ее не совершать”.
Отрицательная реакция религиозных деятелей на заркавизм спровоцировала волнение и в мусульманском мейнстриме. Наиболее сильный отпор пришел с родины Заркави, и дал его человек, чей декрет об амнистии 1999 года по недосмотру дал Заркави шанс.
В 2002 году американские чиновники раскритиковали Абдаллу II за предупреждение о том, что вторгнуться в Ирак – все равно что открыть ящик Пандоры, и сейчас его величество без удовольствия наблюдал, как его предсказания сбываются. Сытый по горло терактами и отрезанием голов во имя Аллаха, монарх задумал серию личных бесед с учеными-богословами. Предполагалось обсудить, где граница между исламом, древней верой, и отвратительной идеологией такфиризма, то есть обвинения всех неугодных в неверии, к которому прибегал Заркави, чтобы узаконить убийства предполагаемых еретиков.
Задача была непростой. В отличие от шиитов или римских католиков, у мусульман-суннитов отсутствует централизованная религиозная иерархия, позволяющая улаживать богословские диспуты. Муфтии, суннитские священники определенного ранга, могут оглашать религиозные эдикты, называемые фетвами, но любые два богослова могут затеять яростный спор из-за одного и того же: что является смертным грехом для одного богослова, то другой может рассматривать как грех, подлежащий прощению, или даже как должное поведение. За время своего пребывания в Ираке Заркави научился мастерски использовать эти противоречия, окружив себя духовными лицами, которые стояли на его позициях и издавали фетвы, призванные оправдать теракты с участием смертников, а также и убийство безвинных мусульман – хотя подобные действия рассматривались бы как антиисламские при почти любом разумном толковании Корана.
Лучшим противоядием, считал Абдалла, было бы мощное опровержение, которое вобрало бы в себя силу всех мировых ответвлений ислама. Формулировка должна быть ясной, универсальной, равно приемлемой для мейнстримных суннитов и шиитов от Каира до Кабула и от Тегерана до Тимбукту. Приступая к выполнению задачи, Абдалла назначил своим представителем одного из кузенов, получившего образование в Кембридже исламского богослова, принца Гази бен Мухаммада, и собрал вместе самых выдающихся священнослужителей и экспертов в области религии, чтобы выработать декларацию по трем ключевым вопросам: кто есть мусульманин? Кто обладает полномочиями издавать фетвы? При каких обстоятельствах один мусульманин может назвать другого вероотступником?
Девятого ноября 2004 года король занял место рядом с председателем верховного суда Иордании по имени Из ад-Дин ат-Тамими. Судья зачитал короткую декларацию, опираясь на которую, как надеялся Абдалла, мусульмане сумеют отвергнуть такфиризм.
“Мы осуждаем и обвиняем экстремизм, радикализм и фанатизм сегодня, как наши предки осуждали экстремизм, радикализм и фанатизм и противостояли им на протяжении всей истории ислама, – читал ат-Тамими. – Основываясь на религии и морали, мы осуждаем нынешнюю концепцию терроризма, которая связана с преступными практиками любого рода. Подобные акты жестокой агрессии против человеческой жизни нарушают законы Аллаха”.
На западе это обращение привлекло мало внимания. В Вашингтоне новостные медиа и политическая элита были заняты подробным разбором переизбрания Джорджа Буша на президентский пост; выборы проходили за неделю до этого, Буш победил своего соперника, демократа Джона Керри, с небольшим перевесом голосов. В течение тридцати шести часов после декларации внимание мировой общественности переместится во Францию, где палестинский лидер Ясир Арафат умрет от гриппа, что вызовет приступ скорби почти во всем арабском мире.
И все же Абдалла продолжал обрабатывать лидеров мусульманского мира, чтобы они поддержали его заявление. Через несколько месяцев более двухсот исламских богословов пятидесяти с лишним стран, от Саудовской Аравии и Египта до Ирана и Ливана, собрались в столице Иордании, чтобы составить обращение более обстоятельное, но столь же категорично отвергающее насилие. В течение следующего года в общей сложности пятьсот исламских богословов и семь международных исламских ассамблей официально одобрят так называемую Амманскую декларацию.
“Недопустимо объявлять вероотступниками ни одну группу мусульман, верящих в Аллаха”, – говорилось в заявлении.
Впервые богословы и религиозные лидеры со всего исламского мира собрались вместе, чтобы осудить такфиризм в единодушном обращении, признанном обязательным для глубоко верующих мусульман. Никто не ожидал, что кровопролитие в Ираке остановится немедленно, убийства продолжались, как прежде. И все же Абдалла, размышляя впоследствии об этой попытке, вспоминал, что заговорить вслух было единственным возможным выходом. Даже если Заркави сражался с американцами и шиитами, его главной целью были в конечном итоге умы молодых мусульман, которых он надеялся склонить на свою сторону. Каждый взрыв бомбы, показанный в вечерних новостях, каждое кровавое видео, загруженное в интернет, приближали Заркави к цели. И до сего момента остальной мусульманский мир не мог дать веского ответа.
“Способность небольшого числа экстремистов воздействовать на мнения людей посредством актов варварской жестокости настоятельно требует от умеренных верующих, в любой религии, возвысить голос, – сказал король. – Если большинство продолжит молчать, экстремисты выйдут из спора победителями”.
Другой претендент на симпатии молодых мусульман начинал смотреть на Заркави более снисходительно. Усама бен Ладен никогда не скрывал личной неприязни к иорданцу. Однако через три года после атаки 11 сентября Заркави предложил возможности для достижения того, в чем отчаянно нуждался бен Ладен, – победы.
Основатель “Аль-Каиды”* оказался в ловушке изгнания, созданной собственными руками. Все, что он мог, – передавать с курьером инструкции и советы боевикам, действовавшим за сотни миль от него. Скооперировавшись с Заркави, “Аль-Каида”* смогла бы разделить его успех и подзарядиться энергией от его внезапно раскалившейся добела известности. А со временем, возможно, и удержать Заркави от наиболее вопиющих перегибов.
Партнерство было официально подтверждено бен Ладеном в аудиозаписи, переданной по арабским кабельным новостным каналам. В своей обычной флегматичной манере он объявил о создании новой ветви движения “Аль-Каида”* и весьма выразительно представил человека, которого назначил предводителем.
“Следует знать, что брат-моджахед Абу Мусаб аз-Заркави – эмир “Аль-Каиды”* в Базе джихада в Двуречье*, – объявил бен Ладен. – Братья должны внимательно относиться к его приказам и повиноваться ему во всем том, что есть хорошо”.
Заявление со стороны Заркави – срежиссированное, по убеждению западных аналитиков, – фонтанировало энтузиазмом. Оно провозглашало слияние исторической важности, подробности о котором принесут “величайшую радость людям ислама, особенно тем, кто на линии фронта”.
“Чувствуя волны поддержки, в этот благословенный месяц предводитель Армии единобожия и джихада* Абу Мусаб аз-Заркави (да хранит его Аллах) и его последователи присягнули на верность шейху моджахедов нашего времени, Абу Абдалле Усаме бен Ладену, да хранит его Аллах”, – говорилось в ответе.
Это объединение, большее, чем просто партнерство, даст начало движению, которому предстоит очистить мусульманские государства от “всех неверных и нечестивых еретиков” и проложить путь к реставрации исламского халифата, гласило обращение.
“Это бесспорное указание на то, что победа, с соизволения Аллаха, близка и что она являет собой возвращение к славному прошлому, – говорилось в заявлении Заркави. – Мы будем, исполнившись великой ярости, внушать страх врагам ислама”.
Заркави обещал бен Ладену слушаться его приказов, “даже если ты велишь нам броситься в океан”. И все же он не удержался и напомнил, что именно бен Ладен неблагожелательно отнесся к предложению Заркави начать партизанскую войну. “Наши благородные братья из “Аль-Каиды”*со временем поняли нашу стратегию, – писал он. – Их сердца открылись и приняли наши методы и общую задачу”.
Теперь “Аль-Каида”* имела официальный филиал в Ираке, а косноязычный головорез из Зарки обрел новый титул: эмир. Или, на европейский манер, принц. Первый приказ пришел в новый филиал “Аль-Каиды”* очень скоро – и лично от Усамы бен Ладена: остановить выборы в Ираке.
Глава 14
“Вы же его поймаете?”
Первые в истории Ирака выборы в Национальную ассамблею были назначены на 30 января 2005 года, и бен Ладен в том же обращении, где принимал Абу Мусаба аз-Заркави под свое крыло, объявил избирательные участки гнездилищами греха. “Все это противно воле Аллаха”, – сказал он. Заркави уже вовсю трудился над тем, чтобы выборы провалились. Чтобы дискредитировать выборы, не требовалось даже прерывать голосование; надо было только не дать достаточному числу иракских суннитов добраться до избирательных участков. Его кампания, призванная сделать Ирак небезопасным для демократии, была словно специально задумана, чтобы свести на нет усилия главного дипломата-политика в американском посольстве, чьей сверхзадачей той зимой было убедить суннитских политиков выставить свои кандидатуры.
Роберту Форду нужно было что-то, что для иракцев, которых он агитировал, звучало бы как смертельная угроза им самим, а возможно, и их семьям. В ином случае вести аргументированный разговор ему было бы сложно. Весь предыдущий год членов суннитского правительства и кандидатов расстреливали, резали, похищали, взрывали в собственных домах и машинах. Больше всего угнетало Форда, когда подобное касалось лично знакомых ему иракцев вроде нервного губернатора Анбара, которого он встретил в Рамади во время одной из своих первых поездок за пределы “зеленой зоны”. Этот человек, Карим аль-Бурджас, бывший армейский генерал, доверительно говорил Форду, что хотел бы уйти с должности, потому что боится за себя. Пять дней спустя боевики Заркави напали на дом Бурджаса и похитили троих его сыновей, младшему из которых было всего пятнадцать. Бурджас немедленно ушел в отставку, чтобы их освободили. Его поспешно назначенному преемнику пришлось совмещать две должности – губернатора и мэра, поскольку никто из горожан не хотел занимать вакансию.
“Местное правительство в состоянии кризиса”, – гласила секретная докладная, отправленная Фордом в Вашингтон после визита в Рамади.
Форд продолжал поиски. Он, как у него было заведено в те месяцы, нанес визит одному должностному лицу из иракских суннитов; этот человек мог дать честный совет, хотя иногда высказывался резковато. Британский акцент и английский костюм выдавали симпатии отставного полковника Тарика альХашими к Западу. Он часто злил высокопоставленных американцев в посольстве своими долгими филиппиками по поводу бесчинств американских войск. Однако, обладая живым умом, аль-Хашими отлично понимал, что происходит с суннитской политикой, и смело высказывал свою точку зрения. Форд слушал с уважением, и они в конце концов стали друзьями.
Когда Хашими было за тридцать, он оказался вовлечен в подпольную иракскую политику, став членом “Братьев-мусульман”*, консервативной религиозной организации с отделениями по всему исламскому миру. Он поднимался по иерархической лестнице в партии, впоследствии известной как Исламская партия Ирака, и одновременно усиленно работал над получением степени по экономике. После свержения Саддама Хусейна эта партия по умолчанию оказалась самым сильным и наиболее организованным политическим объединением суннитов Ирака, и возглавлял ее Хашими. Когда американцы предложили провести выборы в Национальную ассамблею в январе, чтобы составить проект конституции Ирака, партия Хашими поначалу подхватила идею и предложила список кандидатов. Но потом, за несколько недель до начала голосования, она внезапно сменила курс и полностью отстранилась от выборов.
Форд проделал путь от “зеленой зоны” до виллы Хашими, чтобы просить его пересмотреть решение. Отставной полковник, красивый грубоватой мужской красотой, с коротко стриженными седыми волосами и ухоженной бородкой, как всегда вежливо обратился к дипломату по имени. После чего предложил Форду и его согражданам убираться, пояснив без обиняков: “Мы не будем выдвигать кандидатов на эти выборы, потому что не собираемся подставлять себя под пули”.
У Хашими был длинный список жалоб, который он оглашал любому американцу, согласному выслушать его. Начинался список жалобой, разделяемой большинством иракских суннитов: после свержения Саддама Хусейна сунниты оказались политически маргинализированы – а во многих этнически смешанных районах еще и подвергались жестоким издевательствам со стороны шиитов, жаждущих отомстить за десятилетия притеснений. Суннитов изгоняли из шиитских районов Багдада и Басры, некоторых пытали и убивали шиитские банды и даже служащие шиитской полиции. Конечно, убийства происходили с обеих сторон, но многие сунниты после десятилетий сравнительно привилегированного статуса при Саддаме возмущались неспособностью американских военных прекратить нападения. Вместо того чтобы обеспечивать безопасность, американские солдаты по ночам вламывались в суннитские дома, ища оружие и мятежников. При этом они ломали вещи и нарушали арабские культурные запреты на пребывание посторонних мужчин там, где спят женщины и дети.
“Вы тут арестовываете кого попало, налево, направо и по центру, – жаловался Хашими. – И частенько берете не тех, а в результате позорите людей вроде меня”.
Но разве сунниты не стреляют в американских солдат, не взрывают их джипы? – недоумевал Форд. А как насчет суннитов, которые предоставляют убежище террористам вроде Заркави?
Форд прекрасно знал, что Хашими тоже не в восторге от Заркави и других пришлых боевиков, которые захватывали целые деревни и городские районы по всему Западному Ираку. Несколькими неделями раньше американские войска вступили в жестокий бой, чтобы выбить боевиков из Фаллуджи, – а потом бессильно смотрели, как мятежники ускользают в направлении Рамади и других городов. Заркави превратил суннитские жилые районы в зоны военных действий, ни в чем не повинные иракцы погибали от взрывов спрятанных в машинах бомб. И все же Хашими стоял на своем. “Естественно, они против вас, – говорил он. – Вы превратили их жизнь черт знает во что”.
Несмотря на эти разглагольствования, Форду было ясно: Хашими хочет, чтобы сунниты имели в будущем иракском правительстве достаточно голосов. Но этого не произойдет, пока Заркави регулярно запускает в эфир послания с обещаниями смерти любому иракцу, который выдвинет свою кандидатуру или явится голосовать. Хашими объяснил, что не может с чистой совестью просить своих единоверцев идти на такой риск. “Радикалы-сунниты будут убивать их в местах вроде Рамади и Фаллуджи, – сказал он. – В местах вроде Мосула их если и не убьют, то просто подвергнут бойкоту, и они все равно проиграют шиитам и курдам из-за вашей дурацкой пропорциональной избирательной системы”.
Следующие несколько недель Форд и его коллеги из посольства слали администрации Буша отчеты, настаивая, что выборы следует отложить. Надо дождаться, пока ситуация с безопасностью в Ираке не улучшится; тогда суннитов можно будет склонить к участию в выборах. Соединенные Штаты не должны служить гарантом выборов, которые в глазах трети населения страны будут нелегитимными, предупреждали дипломаты.
“Мы говорили об этом Вашингтону, – вспоминал позже Форд. – Шииты будут голосовать, курды будут, а сунниты – нет. Вы получите перекошенное шиито-курдское правительство без единого суннита. А это может усугубить проблему”.
Это послание захотели услышать очень немногие из администрации Буша. Некоторые члены администрации предлагали альтернативные пути – такие, чтобы сунниты могли заполнять бюллетени дома, не подвергая себя риску в кабинках для голосования. В частности, было предложено разрешить иракцам голосовать по интернету или по мобильным телефонам, однако этот вариант быстро отвергли как невыполнимый. Даже если предположить, что компьютеры найдутся, во многих районах провинции Анбар электричество бывало далеко не всегда, а часто его и вовсе не было. Когда Форд указал на неосуществимость предложенных мер, помощник из Белого дома сделал ему выговор за “нерадивость”.
В любом случае президент Буш был непреклонен насчет намеченных дат. План, составленный в Белом доме, предусматривал выборы в конституционную ассамблею Ирака, потом голосование за новую конституцию Ирака, потом второй тур выборов в новый парламент и, наконец, формирование законно избранного правительства Ирака, которое возьмет на себя ответственность за страну и мириады ее проблем. Задержать план даже на один день значило бы отложить момент, когда Соединенные Штаты смогут символически передать ключи новому правительству и удалиться.
“Президент, – вспоминал Форд, – и слышать об этом не хотел”.
Тридцатого января 2005 года миллионы граждан явились голосовать на первые в истории страны демократические выборы. Новостные телепрограммы показывали улыбающихся иракцев, которые поднимали испачканные лиловыми чернилами пальцы, чтобы показать: они проголосовали. В соответствии с предупреждениями Заркави, мятежники произвели множество нападений на избирательные участки, в основном в суннитских районах. Погибли по меньшей мере сорок четыре человека.
Официальные лица США и Ирака объявили выборы состоявшимися. Несмотря на нападения, Заркави не удалось привести в исполнение угрозу “залить улицы кровью”.
Однако по второму ключевому направлению лидер “АльКаиды в Ираке”* добился желаемого: по всей стране, от сирийской границы до Персидского залива, избиратели-сунниты остались дома. В провинции Анбар число суннитов, принявших участие в голосовании, едва достигло двух процентов. В последующие десять месяцев другие иракцы утвердят проект конституции, которая будет решать, как распределятся власть и нефтяное богатство среди трех крупнейших религиозных групп Ирака и тридцати шести миллионов человек. Но голоса суннитов в этих дискуссиях не будут слышны, и отчаяние суннитов по поводу их унизительного положения – лишенное права голоса и преследуемое меньшинство в стране, которой они когда-то владели, – с годами будет лишь углубляться.
И все же, методично побуждаемый Фордом, Хашими в конце концов согласился принять участие в политической жизни; он поднялся до вице-президента Ирака и стал одним из наиболее влиятельных людей, защищающих интересы суннитов. Но всего через неделю после его вступления в должность боевики Заркави напали из засады на брата и сестру Хашими, совершив два убийства на улицах Багдада. Второй брат, старший военный советник в правительстве Ирака, был застрелен в собственном доме пять месяцев спустя.
Через два дня после похорон сестры Хашими согласился дать телеинтервью “Би-би-си”. Исчезла его обычная вальяжность, а легкая дрожь в голосе выдавала надрыв человека, только что похоронившего брата и сестру, которых убили, чтобы запугать его и заставить уйти в отставку. Но Хашими объявил, что не собирается уходить. “Главное, что наш курс тверд, – сказал он. – Пролитая кровь и павшие мученики – цена, которую мы платим”.
Росло число убитых, но росло и число врагов Заркави. Даже в провинции Анбар, где столь многие приветствовали иностранных боевиков, когда те убивали американских солдат и шиитов, кое-кто теперь сдавал террористов американцам. Почти каждый день информация поступала в полицейские участки, милицейским патрулям, осведомителям, которые по цепочке передавали ее другим осведомителям; цепочка заканчивалась в постоянно расширявшемся оперативном центре ЦРУ в Багдаде.
Одно из таких сообщений, в феврале 2005 года, почти помогло взять Заркави. Эта история разворачивалась на глазах у сотрудницы ЦРУ Нады Бакос. Безотрывно, в тревоге, а потом в ярости она смотрела на монитор, куда в режиме реального времени транслировалась запись с камер беспилотного разведчика.
Ломоть информации, перепавший американцам, выглядел крайне аппетитно: 20 февраля один из старших подручных Заркави поедет по шоссе Фаллуджа – Рамади, направляясь на важную встречу. Судя по обстоятельствам, вероятность, что Заркави тоже окажется с ним, весьма высока, сочли американцы. Наблюдение за дорогой велось при помощи отрядов спецназа, расположившихся по маршруту, и беспилотного разведчика.
Как и следовало ожидать, ближе к вечеру дрон засек машину подручного и последовал за ней; машина на большой скорости двигалась на запад. Еще два автомобиля, в том числе небольшой грузовик, следовали за первой на разумном расстоянии, несясь по плоской пустынной дороге, вдоль которой тянулись орошаемые хозяйства и островки финиковых пальм.
Внезапное появление военного заграждения на дороге заставило немногочисленный караван остановиться столь резко, что завизжали тормоза. Первую машину тут же облепили солдаты, но другие две резко свернули с дороги в пустыню, развернулись и понеслись в разных направлениях. Дрон зафиксировал камеру на грузовике, водитель которого – или интуитивно, или встревоженный зудящим свистом летательного аппарата – начал резко вилять в явной попытке уйти от любого выпущенного в его сторону снаряда. Фургон швыряло туда-сюда, он едва избегал столкновения с брошенными машинами и дорожными знаками; водитель тщетно пытался перехитрить дрон.
Бакос смотрела на экран, как завороженная. Какая невероятная удача будет, если карьера Заркави закончится внутри горы искореженного металла на дороге в Рамади, думала она. “Врежься во что-нибудь – и все! – крикнула она немым изображениям на экране. – Умри в машине!”
Но Заркави не суждено было умереть в тот день. Несущийся на полной скорости грузовичок снова резко сменил направление и съехал на грунтовую дорогу, к небольшой ферме, окруженной густой пальмовой рощей. Какая-то фигурка выскочила из машины; водитель продолжал гнать грузовик вперед и наконец остановился под навесом из пальмовых листьев.
Заркави еще можно было схватить, но из-за технического сбоя произошло худшее, что только могло произойти. Камера беспилотного разведчика решила перезагрузиться именно в тот момент, когда Заркави убегал через пальмовую рощицу. Когда на место прибыли американские солдаты, им пришлось пробираться через рощу медленно, чтобы не нарваться на засаду или мину-ловушку. К тому времени беглецы уже давно скрылись, бросив грузовик у финиковой пальмы. Обыскав его, солдаты обнаружили кое-что крайне ценное. На сиденье покоился ноутбук – ноутбук Заркави, – а рядом с ним мешок, содержавший сотни тысяч долларов в разной валюте. Обладатели грузовика бежали в такой панике, что бросили свои сокровища.
Чтобы взломать компьютерные шифры, понадобилось две недели, и гораздо больше времени – чтобы полностью перевести и проанализировать внутренний жесткий диск. К тому времени бóльшая часть полезных подробностей – адреса явочных квартир, планы операций, номера сотовых телефонов – утратила актуальность. И все же компьютер содержал нечто бесценное: благодаря ему американские аналитики смогли с близкого как никогда расстояния заглянуть в мозг Заркави.
Одна папка содержала десятки фотографий, в том числе паспортные изображения, показывавшие, как Заркави примеряет различные образы – от чисто выбритого бизнесмена в очках в тонкой оправе до усатого арабского шейха в клетчатой куфие. В другой были медицинские файлы Заркави – еще больше фотографий и записи о том, как и чем лечили его боевые раны. Были памятные записки и электронная почта, выдававшие, как менялась структура террористической группы, в которой Заркави взял на себя роль “командира подразделения”, в то же время предоставляя иракцам номинальные роли руководителей “Аль-Каиды в Ираке”*. Кроме того, обнаружились длинные электронные письма лидерам “Аль-Каиды”*, включая самого бен Ладена, а также презентации в PowerPoint и бесценные видеозаписи встреч Заркави с командирами его группы, на которых высокопоставленные боевики обсуждали стратегию и планы. Кое-какие личные документы были уже известны американским экспертам по борьбе с терроризмом, но другие оказались для аналитиков новыми.
“Презентация в PowerPoint была сделана просто как по заказу, – вспоминал военный аналитик, бывший среди тех, кто просеивал содержимое компьютера. – Вся организация Заркави – на графике из линий и блоков: все было там. Как в “Кто есть кто”.
На одном из видео была заснята встреча всего военного совета в уютной камерной обстановке, что одновременно приводило в восторг и пугало до мурашек по коже. Закоснелые убийцы сидели в кружок на ковриках, словно школьники, и с сосредоточенным вниманием слушали, как один поет песню, а другой декламирует стихи. Заркави, когда подошла его очередь, рассказывал анекдоты и истории. Потом он заговорил о том, каким видит Ирак и весь регион и как из обломков и пепла джихадисты создадут нечто исключительно новое, но вместе с тем древнее, как ислам.
Вот Заркави оставил обычную джихадистскую риторику. Другие исламисты-радикалы расплывчато заговорили о реставрации халифата времен золотого века ислама, когда все мусульмане жили по законам единой веры, которая стирала установленные Западом государственные границы. Но Заркави говорил не об отдаленном будущем. Он говорил о халифате в настоящем времени, а о самом себе – как о полководце освободительной армии, которая уже на марше.
“Он уже начал создавать свой халифат, – замечал военный аналитик, изучавший содержимое ноутбука. – Он мыслил стратегически и просчитывал действия далеко вперед”.