– А как?
– Как будто… я не знаю… легко. Мне плевать, накрашены ли у меня губы. Вчера днем я даже согласилась на конную прогулку.
– Ты же ненавидишь лошадей! Ты же их до смерти боишься.
– Вот именно. Но он сказал, что у меня получится, он заставил меня поверить, что у меня получится. И я согласилась.
– И что потом?
– Потом… потом я пошла работать. Во второй половине дня у меня было назначено много встреч с субподрядчиками, и вечером я не видела его, я вообще не виделась с ним со вчерашнего дня. Я не болтаюсь вокруг его дома в неглиже, если ты об этом.
– Я вовсе не об этом.
– Я приехала сюда работать, Шерон, а не спасаться бегством от романтической связи.
Шерон кивнула, ничего не сказав.
Официантка унесла тарелки из‑под закусок и принесла горячее: жареная курица под соусом песто для Шерон и морской окунь в белом вине для Джой. Шерон взяла вилку и нож и набросилась на курицу, но Джой окончательно утратила аппетит. Она подумала, обидится ли шеф‑повар, если она попросит завернуть с собой блюдо целиком.
– Интересная формулировка, – заметила Шерон, не поднимая головы.
– Какая еще формулировка? – спросила Джой.
– Спасаться бегством. Сдается мне, что так оно и есть.
– И от чего, по‑твоему, я спасаюсь?
– От Нью‑Йорка?
– Я люблю Нью‑Йорк!
– От одиночества? – И не успела Джой ответить, как Шерон продолжила: – Потому что именно это ты и делаешь – даже если сама не сознаешь, что делаешь, – и это несправедливо, Джой. Лили с Иэном пережили тяжелые времена, и последнее, что им нужно, – человек, который немного поразвлечется на фоне сельского пейзажа, чтобы потом исчезнуть из их жизни.
– Я не собираюсь исчезать.
– Точно?
– Только не из их жизни.
– И что это означает? Жизнь в скайпе и через электронную почту? Вот уж здорово!
Джой почувствовала, что в ней снова закипает гнев, и на этот раз она не собирается его подавлять.
– Послушай, Шерон, если тебе не по вкусу, что Иэн и я…
– Иэн и ты? – насмешливо переспросила Шерон.
– Да! Иэн и я! – Джой поняла, что даже при всем желании не сможет сдержать эмоции, рвущиеся потоком. – Я понятия не имею, к чему это приведет. Я не знаю, что готовит нам будущее. Я не знаю, к чему я стремлюсь, если стремлюсь к чему‑то, или могу стремиться, мы с Иэном не знаем – хотя я подозреваю, – как отнесется Лили к перспективе делить отца с кем‑то еще. Но я точно знаю, что он испытывает ко мне что‑то. Настоящие чувства. И я точно знаю, что он был ужасно одинок долгие годы, и сейчас он, кажется, в первый раз со смерти жены открыл свое сердце для другой женщины. Даже если на том все и закончится, пусть! Даже если все это только для того, чтобы Иэн Маккормак снова ожил и решил, что может быть – всего лишь может быть! – у жизни осталась для него капелька счастья, то я буду рада и этому. По‑настоящему рада. Даже если в итоге я все равно останусь одна в своем Нью‑Йорке!
– Я вовсе этого не хочу! – воскликнула Шерон. – Я хочу, чтобы ты была с кем‑то. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Но только не с Иэном. И не здесь.
– Я была бы в восторге, если бы ты осталась здесь!
– Честно говоря, я не верю в это, Шерон. Мне кажется, тебе нравится сознавать себя счастливой женой и матерью четверых детей, спокойно живущей среди идиллической английской природы. В противоположность мне, одинокой, незамужней, принесшей все в жертву карьере и поэтому несчастливой в том смысле, в каком ты понимаешь счастье. Мне кажется, подобный расклад устраивает тебя как нельзя лучше.
Шерон выпрямилась, ошеломленная. Она побледнела и казалась очень расстроенной.
– Если ты действительно так думаешь, ты совсем меня не знаешь.
– Знала когда‑то. Ты была мне как сестра.
– Это было до того, как ты перестала замечать, что у меня рождаются дети, – выпалила в ответ Шерон. – До того, как не смогла приехать на мою свадьбу, до того, как стала видеть во мне человека, на которого ты не хотела бы походить.
– Я никогда не думала о тебе так!
– Нет?
– Нет!
– Значит, ты ловко меня провела.
Шерон отодвинула от себя тарелку. Они долго сидели молча.
– Насколько я понимаю, у нас два пути, – наконец проговорила она. – Мы можем сказать, что наши отношения себя исчерпали. Никаких обид, расстаемся по‑хорошему.
– Или? – спросила Джой.
– Начинаем все заново. Забываем, какими мы были когда‑то. Забываем все, что, как нам кажется, мы знали. И действительно пытаемся узнать друг друга снова, с самого начала.
Джой кивнула. Она была рада тому, что Шерон не закрывает глаза на правду, не пытается притвориться, будто бы с их дружбой ничего не случилось.
– Потому что прошло уже слишком много времени, – прошептала Шерон, и слезы навернулись ей на глаза. – Я надеялась, что мы просто продолжим с того места, где остановились, однако слишком много всего успело произойти.
– Я знаю. Мне хотелось бы попробовать… с самого начала.
– А мне хотелось бы хотеть, – сказала Шерон, – но, если честно, я не уверена, что хочу. Потому что я не остановлюсь на полпути, Джой. Если мы надеемся что‑то значить в жизни друг друга, мы должны присутствовать в жизни друг друга. Только такой дружбы я хочу от тебя.
– Ладно, – сказала Джой. – Мне кажется, мы… должны подумать об этом.
– Ладно, – согласилась Шерон, поглядев на часы.
Глава двадцать третья
Глаза Иэна сказали ей все, о чем он мог уже не говорить вслух: он здесь, с нею, и телом и душой, и ни прошлое, ни будущее не в силах повлиять на настоящее. Джой изумилась, когда он взял ее за руку и повел вверх по лестнице в ту комнату, где когда‑то жил с женой. Он снял с себя толстый шерстяной свитер и подошел ближе. Протянул руки к пуговицам на кремовой шелковой блузке и начал расстегивать их, нежно целуя Джой в шею рядом с ключицей. Она закрыла глаза, вдыхая его запах, сладкий и темный, отдающий запахом костра и пеной для бритья, веющий прохладной свежестью гор.
Она целовала его веки, когда он расстегнул блузку и провел загрубевшими пальцами по кружеву шелковой комбинации. Одной рукой лаская ее грудь, он снял с Джой блузку и бросил на стул. Она запустила обе руки под хлопчатобумажные нательные рубахи с длинным рукавом – две, чтобы было теплее, – и обнажила его широкую, сильную грудь. Ей хотелось отступить на шаг и полюбоваться его торсом, доведенным до совершенства долгими годами физической работы, но она понимала, что смутит Иэна, поэтому исследовала его тело не глазами, а кончиками пальцев. Он был подтянутый и рельефный, словно «Давид» Микеланджело, а твердые мышцы его живота отзывались на каждое ее прикосновение.
Он прильнул к ней, когда она расстегнула пуговицы на его джинсах и скользнула под ткань ладонью.
Он застонал и закрыл глаза.
– Боже мой, – проговорил он, целуя ее с все нарастающим обожанием, подхваченный теплой волной страсти и желания, которая грозила захлестнуть его, захлестнуть их обоих, слишком быстро, слишком сильно. Он увлекал ее к кровати, пока она расстегивала джинсы и сбрасывала их. Иэн тоже снял джинсы и отшвырнул в сторону, подхватил Джой на руки и опустил на постель, сам лег рядом и накрыл их обоих мягким пуховым одеялом.
Он скользнул ладонями по ее животу, забрался под комбинацию. Она подняла руки, чтобы снять рубашку.
– Нет, – проговорил он тихо. – Оставь.
Она улыбнулась, толкнула его на спину, а потом легла сверху, вытянувшись на нем всем телом, целуя его шею и лицо, давая ему почувствовать свою тяжесть и тепло, ощутить прикосновение кожи к коже, шелка к коже, прижимаясь все сильнее, ближе, теснее. Она шевельнулась, проводя пальцами по его бедрам. Они оба уже обливались потом, их движения стали свободными и плавными, как будто они были любовниками многие годы. Он, кажется, прекрасно знал, куда ее целовать, знал, какое прикосновение покажется ей слишком грубым или слишком вялым, слишком медленным или слишком быстрым. Она целовала его глаза, покусывала губы, проводила ногтями по плечам и в конце концов сняла с обоих оставшуюся одежду.
Теперь уже он был над ней, взяв инициативу на себя. Его не нужно было направлять, не нужно помогать, и она тяжело задышала, закрыв глаза, выгнувшись дугой, а он привлекал ее все ближе и ближе, удерживая рядом с собой руками, языком, дыханием.
И снова Джой утратила ощущение времени. В сознании всплывали сцены из прошедшего вечера: простой ужин, приготовленный Иэном; Дейзи, гоняющая полевую мышь, которая каким‑то образом попала в кухню и так же внезапно и быстро исчезла; Лили, рассказывающая что‑то смешное о своем учителе.
«Лили!» – с тревогой подумала Джой.
– Лили, – прошептала она.
Иэн, кажется, не услышал.
– Иэн.
Он замер, тяжело дыша. В глазах его читалось желание, щеки ярко горели. Как будто вынырнувший из глубин океана, он с недоумением покачал головой.
– Лили, – повторила Джой.
– Спит, – прошептал он.
– А вдруг она проснется? – спросила Джой.
– Не проснется. – Он придвинулся, чтобы снова ее поцеловать.
Джой отвернула голову:
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Стоит ей уснуть, и ее пушками не разбудишь.
– Ты уверен?
– Да, любовь моя, уверен.
Джой улыбнулась и вздохнула:
– Ты сказал: «Любовь моя».
– Правда? – переспросил он мягко.
Джой кивнула.
– Что ж…
Он улыбнулся и притянул ее к себе. Она блаженно застонала, подстраиваясь под его движения, и через миг он уже был внутри ее. Она затягивала его все глубже и глубже, крепко держа за талию и полностью проникаясь его силой и энергией. А потом они провалились куда‑то вместе, она обхватывала его ногами, а его движения были и мягкими, и сильными, и требовательными. Еще несколько мгновений, и они достигли пика блаженства, такого неистового и яркого, что, вспоминая об этом позже, Джой искренне удивлялась, как Лили действительно ничего не услышала.
Они лежали рядом, тяжело дыша, блестя от пота, одеяла сбились на пол. Она слушала, как постепенно успокаивается его дыхание, и знала, что через несколько минут, если его не тревожить, он провалится в сон.
Иэн поднял голову, когда она наклонилась за одеялом, чтобы накрыть его. А когда она стала собирать белье и одежду, спросил шепотом:
– И куда ты собралась?
– Я не могу остаться.
– Почему не можешь? Можешь.
– Нельзя, чтобы я была здесь, когда она проснется.
– Не уходи, – попросил он, протягивая руку.
Джой присела на кровать, и он привлек ее к себе:
– Я заведу будильник. Уйдешь в шесть. Все будет отлично.
– Мне нужно идти.
– Нет, пожалуйста. Останься! Вот, смотри, я уже завожу будильник. – Он взял с прикроватного столика будильник и завел на… кстати, сколько там уже? Половина третьего.
– Ты уверен? – спросила Джой. Ей так хотелось скользнуть под одеяло рядом с ним, вдохнуть его сладкий запах, заснуть в его объятиях, оберегающих ее.
Он ничего не сказал. Только раскрыл руки.
И она скользнула под одеяло рядом с ним, и он обнял ее. Она закрыла глаза.
– Папа?
Джой открыла глаза. В дверном проеме стояла Лили.
– Джой?
Иэн резко сел, а Джой потянулась за одеялом. К счастью, ночью она замерзла и натянула на себя одну из рубах Иэна.
– А сколько…
Иэн схватил будильник и потряс его, как будто этим жестом можно было повернуть время вспять, заставить будильник зазвонить тогда, когда он должен был зазвонить, и избежать неловкой сцены, когда в дверях стоит дочь.
– Половина восьмого, – спокойно ответила Лили.
– Это не то, что ты думаешь, – автоматически произнес Иэн.
Лили наклонила голову и насмешливо уставилась на него:
– Неужели? Брось, папа. Не считай меня круглой дурой.
– Извини, – проговорила Джой, выбираясь из постели и хватаясь за джинсы. – Это я виновата, я…
– В чем виновата? – спросила Лили. – В том, что вы с отцом совокупляетесь?
– Лили! – одернул ее Иэн.
– Ах, простите, – сказала Лили, растягивая рот в улыбке. – Вы ведь просто спали рядом, верно?
– Поговорим об этом позже, – сказал Иэн, застегивая джинсы и натягивая свитер.
– О чем поговорим? Я только за, папа.
– Мне жаль, – сказала Джой.
– А мне нет, – ответила Лили, развернулась и ушла вниз.
Иэн помчался за ней, а Джой обхватила голову руками. Она ведь знала, что нужно идти! Знала, что не стоит оставаться здесь на ночь, нельзя было поддаваться на уговоры Иэна. Она немного подождет, прежде чем спускаться к ним. Она оденется, умоется, возьмет себя в руки, а потом спустится и пожелает доброго утра, не станет усложнять сейчас их разговор своим присутствием.
Она зашла в ванную и, оказавшись там, решила наскоро принять душ. Это не намного дольше умывания, и вдруг Джой показалось важным смыть с себя все запахи Иэна, чтобы Лили ничего не почувствовала. Дело и так плохо, незачем усугублять положение.
Она сделала воду погорячее, насколько возможно было терпеть, намылила руки, лицо, волосы, все тело. Постояла под душем, ощущая, как потоки воды сбегают по спине и ногам, а затем вышла в прохладный воздух ванной и растерлась жестким полотенцем. Причесалась и оделась. Сначала подумала, не заправить ли кровать, но потом решила, что лучшей ей убраться из дома как можно быстрее. Иэн, наверное, злится на нее. Лили, возможно, уже решила, что она все‑таки против, подумала и поняла, что ей это неприятно.
Может, Шерон была права, засомневалась Джой. Она вела себя эгоистично, ставя свои желания и нужды выше желаний и нужд двух людей, которые, как она уверяла, ей небезразличны. Она вела себя глупо и безрассудно. Ей нужно уйти немедленно, пока она не натворила чего‑нибудь еще.
Когда она уже спускалась по лестнице, ведущей в прихожую, кто‑то позвонил в дверь. Лили, не успев обуться, пробежала через прихожую в одних колготках и открыла дверь как раз в тот момент, когда Джой спустилась с последней ступеньки. За дверью стояла Лилия.
– Бабушка! – сказала Лили.
Она с тревогой поглядела на Джой, когда Лилия вошла в дом, пока еще не замечая ее присутствия. Джой застыла на месте. Может, если она не будет дышать и двигаться, Лилия как‑нибудь не заметит ее. Лилия в данный момент копалась в сумочке, может быть – вдруг! – повезет и Лили сразу проведет ее в кухню, а Джой тем временем успеет ускользнуть.
Но Лили медлила. Она улыбнулась Джой, кивнула и сказала:
– Бабушка, ты ведь знакома с Джой Рубин?
Лилия оторвалась от своей сумочки и посмотрела на Джой. Ее взгляд скользнул по влажным волосам Джой, по ее пылающим щекам, помятой одежде, в которой та явно провела весь предыдущий день. Она раскрыла рот, чтобы заговорить, но получился только сип.
– Доброе утро, Лилия, – сказала Джой негромко.
Неожиданно рядом с дочерью появился Иэн.
– Лилия, – произнес он, – что вы здесь делаете?
Старуха вдруг вся как будто сморщилась.
– Сегодня день рождения Кейт, – сказала она так тихо, что они едва разобрали слова. – Мы всегда ходим на кладбище.
– Да, – подтвердил Иэн благожелательно. – Ходим. Зайдите, Лилия. Выпейте чаю.
Он подал ей руку, но она только затрясла головой, недоверчивым взглядом уставившись на Джой.
– Что вы здесь делаете? – спросила Лилия.
– Она гостит у нас, – просто пояснил Иэн.
– Но… но это же дом моей дочери, – проговорила Лилия, начиная закипать.
– Это наш дом, бабушка! – возразила Лили.
– Не вмешивайся! – приказал Лили Иэн.
– Нет, буду вмешиваться! Это и мой дом! – Она посмотрела на Джой. – И я рада, что она гостит у нас!
– Лили! – сурово произнес Иэн. – Иди наверх! Немедленно!
– Нет! – Она скрестила руки на груди и подошла поближе к Джой.
– Сию же минуту! – Иэн повысил голос.
Лили бросила на него испепеляющий взгляд и промчалась мимо Джой вверх по ступенькам.
– Я ухожу, – едва слышно проговорила Джой. – Мне лучше уйти.
– Вам лучше было не приходить! – проскрипела в ответ Лилия. – В день рождения моей дочери? Да как у вас духу хватило, какая жестокость…
– Лилия, – сказал Иэн, – успокойтесь, не стоит…
Он попытался взять ее за руку, но она оттолкнула его.
– Дом моей дочери! Муж моей дочери! – Она обернулась к Джой и продолжила с горечью в голосе: – Кто вы такая? Куда я ни повернусь – везде вы, лезете туда, где вам не место, проникаете…
– Лилия! – сердито проговорил Иэн. – Достаточно!
– Простите, Лилия, – сказала Джой. – Мне очень жаль. Я вовсе не хотела оказаться там, где меня не ждут, или тем более кого‑то обидеть.
– Но сделали и то и другое! – отрезала Лилия.
– В таком случае я искренне прошу прощения. Я ухожу. – Она обернулась к Иэну. – Поговорим позже.
Иэн кивнул. Джой знала, что он хочет проводить ее до двери, хочет объяснить, как‑то утешить ее, но от этого гнев Лилии разгорелся бы только сильнее. Джой прошла через прихожую, обогнув Лилию, и закрыла за собой дверь привратницкой.
Когда она переходила дорожку, ей показалось, что она слышит голос Лили. Она и сама была вне себя от гнева, и вовсе не потому, что совершила нечто, по ее мнению, нехорошее. Иэн взрослый мужчина, она взрослая женщина, оба они не связаны никакими другими отношениями. Так почему же они не могут быть счастливы вместе? Неужели им двоим, в отличие от всех остальных, отказано в праве находить радость, удовольствие и утешение в отношениях с другими людьми, которые встречаются им на жизненном пути?
Ничего подобного, успокоила она себя после некоторого размышления. Дело не в этом. Просто‑напросто они случайно попали в неловкую ситуацию, а все из‑за того, что она, не в силах отказаться от удовольствия, не сделала то, что должна была сделать, – не ушла среди ночи. Какая глупость. Если бы она ушла, ничего этого не случилось бы, ни Лили, ни Лилия ни о чем бы не узнали.
Обычно Джой терпеть не могла ранние прогулки с Дейзи и часто раздражалась при мысли, что по утрам ей волей‑неволей приходится первым делом бежать на улицу или, как здесь, носиться по полям и лесам. Однако сегодня она поняла, что нуждается в прогулке. Она поведет Дейзи далеко‑далеко, мимо сарая, где живут Гром и Мэгги, мимо пруда Грэвити, мимо Пирамиды, и они будут идти и идти, вдыхая утренний воздух. И может быть, всего лишь может быть, Джой придумает, как все исправить в отношениях с Иэном, с Лили, с Шерон, даже с Лилией. Она была рада, что на утро не назначено никаких встреч с субподрядчиками. Она не вернется в Стэнвей‑Хаус, пока не обдумает все как следует.
Глава двадцать четвертая
Иэн еще только загонял пикап на площадку рядом с домом, когда Джой уже вышла из двери. Она почти два часа бродила с Дейзи по холмам и лесам, потом снова принимала душ, пила кофе, завтракала и по всем правилам должна была почувствовать себя лучше. Однако ничего не помогло. Ни свежий, прохладный воздух, ни горячий душ, ни аромат кофе французской обжарки, от которого ей всегда шли в голову приятные мысли. Она снова и снова мысленно прокручивала сцену, разыгравшуюся в прихожей Иэна: Лилия задыхается от гнева, Иэн беспомощно стоит рядом, Лили негодует на бабушку. И все – до последней мелочи – произошло из‑за Джой.
И это в довершение к полной разочарований встрече с Шерон, о которой Джой умудрилась забыть, пока была с Иэном. Много лет назад она ни секунды бы не размышляла о ссоре, подобной той, что случилась за обедом. Подрастая, они постоянно спорили о чем‑то, легко, бурно, шумно. Но при этом они были так близки, их жизни так тесно сплетены, что размолвка, подобная вчерашней, забылась бы мигом.
Теперь же все было иначе, совсем по‑другому. Их жизни больше не переплетались, и Шерон даже сказала вслух, что не хочет общаться так, как в последние пятнадцать лет. Джой даже сомневалась, хочет ли Шерон, если копнуть глубже, общаться так, как это было до последних пятнадцати лет. Джой уехала с обеда с отчетливым и тревожным чувством, что ее старинная подруга уже не любит ее так, как раньше.
Иэн заметил Джой на ступеньках Стэнвей‑Хауса и остановился. Джой видела, что он не расположен к разговору, и пожалела, что не притворилась, будто не заметила его, и не скрылась за одной из колонн. Но он уже шел к ней, сутулясь, с бледным, осунувшимся лицом.
– Прости меня, – все, что она смогла прошептать.
Иэн покачал головой:
– Не извиняйся. Она была не в себе.
Джой ждала продолжения, но Иэн казался усталым и озабоченным чем‑то другим.
– И Лили, – сказала Джой. – Я ужасно виновата. Мне надо было уйти.
– Ты пыталась, – сказал он негромко.
Улыбка заиграла у него на губах, но тут же угасла. Иэн был где‑то далеко, так далеко, что Джой с трудом представляла, как это всего несколько часов назад их губы сливались, а руки сплетались, так же как и души, в благословенном единении. Теперь же в утреннем воздухе разливалось тяжкое молчание, и Джой не знала, что ей сказать, чтобы хоть как‑то все исправить.
– Лили в школе? – спросила она с наигранной бодростью.
– Она не захотела идти так поздно…
– Почему поздно?
– Мы были… у Кейт, на кладбище. Мы всегда ходим, но только не с утра пораньше.
Джой вздохнула, как ни странно, ощущая нарастающий гнев. Она делает все возможное, чтобы не задевать чувства других, но ведь у нее тоже есть чувства. Утреннее происшествие поставило ее в неловкое, если не сказать унизительное, положение.
– Почему Лилия пришла сегодня утром? Почему она появилась вот так?
– А почему она вообще делает что‑то? – сердито спросил Иэн. – Ей просто так захотелось. Она настолько ослеплена своим собственным… извини. – Иэн пытался умерить свой гнев. – Я понимаю, что она достойна всяческого сочувствия, но иногда…
– Ты же тоже потерял Кейт, – сказала Джой. – И Лили.
Лицо Иэна окаменело, он закрыл глаза. Джой протянула руку, желая утешить его, однако вместо того, чтобы поддаться ей, как он поддавался прошлой ночью, его руки сделались жесткими и напряженными. Он покачал головой и отстранился, после чего поспешно ушел в дом.
Джой, оглушенная, постояла несколько минут, глядя, как отдельные снежинки падают на гравиевую дорожку. За последние полчаса небо затянуло тучами, и в воздухе ощущался запах дождя или снега. Она медленно поднялась по ступенькам Стэнвей‑Хауса и вошла. Она была рада, что на сегодня не назначено никаких встреч. Массимо, которому выдали полный набор ключей, теперь приезжал и уезжал сам, взяв на себя всю ответственность за первую стадию реконструкции. Джой сомневалась, что сможет сосредоточиться на бумагах, и жалела, что она сейчас не у себя в конторе, где всегда стоит деловой шум. Там всегда есть с кем поговорить, с кем выпить в конце рабочего дня. И – чего не бывало с ней дома, в Нью‑Йорке, – Джой ощутила себя совершенно и бесконечно одинокой.
«Что же делать?» – соображала она, поднимаясь в свои комнаты. С Шерон поговорить невозможно, только не после вчерашнего. Бегать тоже не хотелось после двухчасовой прогулки по пересеченной местности. Она не хотела есть, не хотела пить и была слишком взбудоражена, чтобы спать. Первый раз за всю свою взрослую жизнь Джой пожалела о свободном графике, ведь иначе ей пришлось бы, хочешь не хочешь, приняться за работу и сосредоточиться. Но пока Массимо не проведет все предварительные консультации и не привезет ей бумаги с полным описанием, ей нечем заняться. Через день или два, да, ей придется приступить к делу, но пока итальянец не утвердит субподрядчиков, не сравнит их предложения, парадом командует он.
Дейзи вскинула голову, когда Джой вошла.
– Паршиво, – сказала Джой, – но спасибо, что спросила.
Дейзи наклонила голову, озадаченная.
– Спи давай, – сказала Джой.
Дейзи настороженно вглядывалась в нее несколько мгновений, затем положила голову на лапы, довольно вздохнула и закрыла глаза.
Джой прибралась в комнате, сложила одежду, разбросанную по стульям, заправила постель. Изучила корешки книг, надеясь найти что‑нибудь интересное. Детективы Филлис Дороти Джеймс? Биография Нэнси Митфорд? Сборник стихов Китса? Ничто не привлекало, и Джой нисколько не сомневалась, что результат был бы точно таким же, даже если бы сейчас в ее распоряжении оказались все тома Британской библиотеки. Она упала на кровать, немного полежала, глядя в потолок, а потом ее осенило: ей необходима компания. Все, что ей нужно, – кто‑нибудь (кто угодно!), с кем можно поговорить. Она пойдет в город, купит продуктов, посидит в «Старой пекарне» за чашечкой чая. Она может даже прогуляться до пруда.
А что, если Лилия там? Нет, Лилии там не будет, решила Джой, не пойдет она плавать в годовщину Кейт. Но если она все‑таки окажется на пруду, Джой будет вести себя так, словно ничего не случилось. Она будет вежлива и мила, не для того, чтобы подольститься к Лилии, а просто потому, что так будет правильно. Сорок лет назад Лилия родила девочку, которая теперь покоится на кладбище Святого Петра. И если она не заслуживает хотя бы капли понимания и сочувствия, тогда кто его заслуживает?
Когда Джой дошла до пруда, снег уже валил по‑настоящему. Тропинка между деревьями была засыпана белыми хлопьями, полог над ней, образованный кронами деревьев, тоже был припорошен белым. В чайной Джой вдруг расплакалась, не в силах избавиться от картин этого утра, мелькавших перед глазами: Лили, стоявшая перед ней и Иэном, Лилия, замершая у двери, Иэн, который отворачивался и уходил в дом у ворот, оставив ее одну на утреннем холоде. Джой открыла сумочку и достала деньги за чай и лепешку. Она ушла из чайной, не доев и не допив чай, и поняла, что идет по дороге, ведущей к пруду.
Джой задышала ровнее, слезы уже не текли, она прошла по дощатым мосткам и остановилась на краю, глядя на воду. Спокойствие и красота пруда успокоили ее, исходившее от него умиротворение проникло в душу, прогнало тревожные мысли и страхи.
– Джой? Это вы?
К берегу плыла Мег, а рядом с ней Вив, Гала и Агги. Джой вгляделась в воду: не с ними ли Лилия? Но она насчитала только четыре купальные шапочки, покачивающиеся на поверхности воды, словно детские мячики.
Обрадовавшись, Джой воспрянула духом.
– Вы сумасшедшие! – крикнула она. – Вы что, не видите, что снег идет?
– Вода теплее воздуха, – отозвалась Агги.
– Ага, как же! – крикнула в ответ Джой.
– Это правда! – подтвердила Гала. – Можете убедиться.
– Ну уж нет!
– Трусиха!
– Ага!
Джой улыбалась, пока дамы, словно белые медведицы, бороздили воду, а затем одна за другой поднимались по лесенке. Они быстро растерлись полотенцами, завернулись в одеяла, сложенные тут же стопкой, проворно поднялись по холму и направились к пляжному домику. Джой пошла за ними.
На медленном огне стояла кастрюля с молоком, рядом с ней Джой заметила большую тарелку с плитками шоколада и бутылку водки. Со спинок всех стульев свисали полосатые пледы ручной вязки, а от потрескивающих в печке дров веяло удивительным теплом. Агги открыла дверцу печи и кинула еще три полена из кучи. Поленья зашипели и затрещали почти сразу, и Агги захлопнула дверцу. Дамы разошлись в разные углы домика, стягивая с себя мокрые купальники, надевая толстые колготки, носки, брюки, свитера и шарфы. Джой пододвинула стул к печке, неожиданно заметив, что после угрюмого утра и печального дня ощущает прилив бодрости.
Гала, которая переоделась раньше других, прибавила огонь под кастрюлей и осталась стоять рядом, наблюдая, как закипает молоко.
– Может, тебе помочь? – спросила Вив, подмигивая Джой и даже не пытаясь подняться со стула, придвинутого вплотную к печи.
Гала поглядела на нее, улыбаясь и качая головой.
– Вив даже воду не умеет вскипятить, – пояснила Гала.
– Я умею! Я умею заваривать чай.
– Она умеет заваривать чай, – повторила Гала. – И заваривать чай – это все, что она умеет.
– Я могу приготовить тост, – прибавила Вив.
– Значит, вы только этим и питаетесь? – поинтересовалась Джой. – Чаем с тостами?
– Я бы отлично прожила на чае с тостами, – заявила Вив, – но мой повар и слышать об этом не хочет!
Агги, уже переодевшаяся, сняла с полки, прибитой к стене, пять глиняных кружек и поставила на стол.
– Вам повезло, Джой, – сказала Агги. – Гала делает такое какао, «какао по‑русски», только в снегопад, а в Котсуолдсе снег выпадает не так уж часто.
– Но я всегда держу наготове все необходимое, – сказала Гала.
Она достала из сумки металлическую терку и протянула Мег. Мег сняла обертку с одной шоколадки, поставила на колени тарелку и принялась тереть шоколад. Когда все шоколадки превратились в высокую горку стружки, Гала разлила горячее молоко по кружкам, куда Вив уже успела плеснуть по порядочной порции водки. Мег отдала Гале тарелку, та всыпала в каждую кружку натертого шоколада и размешала. Затем она раздала всем кружки, от которых шел ароматный пар.
Джой попробовала глоток:
– Боже мой! Какая вкуснота!
– Эта штука здорово ударяет в голову, – предупредила Мег, – пейте маленькими глоточками.
– Хорошо.
– Кто‑нибудь сегодня разговаривал с Лилией? – спросила Мег.
– Я утром ей звонила, но ее не было дома.
Джой перевела взгляд с Галы на Мег, потом на Вив и Агги. Она подумала, не рассказать ли им, но тут же отказалась от этой мысли. Она сделала большой глоток какао. К черту предостережения, в данный момент она будет рада, если напиток «ударит в голову».