Описывая процесс подобной адаптивной активности субъекта, другие авторы необихевиористской ориентации — А. Бандура и Р. Уолтерс (1984) образно сравнивают приспособительное реагирование и формирующееся в результате поведение с тем, как скульптор отсекает лишнее у глыбы мрамора для того, чтобы получить в итоге скульптуру. Развивая так называемую теорию социального научения, эти авторы высказывают сомнение, что процесс формирования социального адаптивного поведения был бы успешным, если бы происходил только по классической схеме оперантного подкрепления и последовательного приближения к более адаптивному поведению.
Вот почему, с одной стороны, уделяется большое внимание феномену имитация в ходе социального научения. Здесь одним из способов формирования более адаптивных поведенческих реакций выступает наблюдение за адекватным поведением других, которое играет роль так называемого замещающего под-
крепления. С другой стороны, большое значение имеет интенсивность подкрепляемых ответов (поведенческих реакций), а также сама схема подкрепления: либо подкрепление отдельных реакций по какому-то правилу (например, подкреплять каждый второй ответ) либо подкрепление (отсутствие подкрепления) в определенные временные интервалы.
Понятие «самоэффективности» по А. Бандуре. Дальнейшее рассмотрение психологических механизмов, обеспечивающих адаптивное поведение, позволило А. Бандуре ввести понятие «самоэффективность» {self-efficacy). В соответствии с этим подходом успешность формирования адаптивного поведения, его длительность во многом зависит от того, насколько сам субъект адаптации уверен в своих способностях и верит в успешность своих действий. В ходе многочисленных исследований установлены корреляционные связи самоэффективности с уровнем общих способностей, успешностью обучения, степенью мотивации к осуществлению активных действий (особенно в трудных жизненных ситуациях).
|
|
Для формирования необходимой самоэффективности А. Бандура выделяет четыре источника поведенческого и когнитивного плана: конкретный успех в решении той или иной задачи, наблюдение за адекватным поведением других людей, вербально-логическое воздействие на рациональную сферу со стороны других, воспринимаемое эмоциональное (позитивное или негативное) возбуждение.
Повышение самоэффективности. На основе этой теоретической концепции Р. Шварцер и М. Ерусалем разработали специальную измерительную шкалу, адаптированная версия которой была использована нами в серии экспериментов по исследованию личностных факторов адаптации руководителей (Р. Шварцер, М. Ерусалем, В. Ромек, 1996). Большую практическую значимость представляют методические приемы, позволяющие повысить уровень самоэффективности у субъекта и тем самым закладывающие основы для успешной адаптации.
ВНИМАНИЕ
Для нас в этой связи большой интерес представляют результаты исследования изменения самоэффективности в группе руководителей (менеджеры крупной фирмы, работающей в сфере научно-технических и внедренческих услуг). В ходе четырехчасового курса управленческого тренинга, состоявшего в генерировании инновационных решений производственных проблем (улучшение работы с заказчиками и совершенствование управления фирмой), участники получали возможность взаимно обогащать идеи друг друга. По результатам управленческого тренинга проводилось измерение уровня самоэффективности, которая была выше, чем в контрольной группе.
|
|
Большое внимание зарубежные авторы уделяют поведенческим аспектам производственной адаптации как основного элемента в деятельности службы по развитию персонала. Так, в концепции «поведенческого управления кадрами» описываются четыре поведенческие техники управления:
—инструктирование в сочетании с моделированием;
—подкрепление адекватного производственного поведения;
—наказание за нарушение производственных правил и процедур;
—самоуправление (активное и самостоятельное производственное поведение).
Указывается, что необходимость использования той или иной поведенческой техники управления определяется исходя из частоты положительных подкреплений поведения заказчика, числа успешно решенных задач и оценок коллег. В результате многофакторных экспериментов показано, что наибольшей адаптивной эффективностью обладают управленческие техники, предполагающие менее активное вмешательство руководства, — инструктирование в сочетании с моделированием, а также самоуправление.
Адаптивность агрессии
Одним из психологических феноменов, сопровождающих развитие современного общества, является агрессия. Имея ярко
выраженную поведенческую составляющую, агрессия в то же время может быть достаточно полно проанализирована с учетом ее внутриличностных компонентов. И здесь закономерно встает вопрос: насколько адаптивна агрессия с точки зрения адекватного взаимодействия с внешней средой и достижения внутреннего эмоционального комфорта?
|
|
В этом вопросе, как было показано ранее (А. Л. Реан, 1996), эволюционно-генетический и этико-гуманистический подходы занимают прямо противоположные позиции. В целом отдавая предпочтение этико-гуманистической концепции, нельзя не признать, хотя бы в определенной мере, обоснованность представлений об адаптивной функции агрессии.
Проблема нормы. Преодоление этого противоречия невозможно в рамках рассмотрения агрессии вообще, вне выделения ее структуры или видов. Однако здесь возникают новые проблемы, связанные с выбором критериев структурирования.
Возможным подходом может быть, например, выделение уровневой структуры агрессин, где основанием различения является количественный критерий силы агрессивных действий или степени агрессивности личности. Логика такого подхода не нуждается в особом разъяснении ввиду своей очевидности. По существу, это известная психометрическая логика выделения нормы и отклонений от нее влево (заниженные показатели) и вправо (завышенные показатели). Такой теоретический подход был бы удобен еще и тем, что он легко «переводится» на язык практической психологии. В сущности, в многочисленных тестах измерения агрессивности именно он и применяется. Однако на пути этого подхода имеются серьезные трудности, своего рода теоретические «подводные камни», незаметные на первый взгляд.
Главная трудность состоит в ответе на вопрос, что считать нормой. Казалось бы, ответ может быть найден в рамках распространенной в психологии парадигмы статистической нормы. Однако применительно к проблеме агрессии это не лучший путь. Социоонтогенетнческая обусловленность агрессивности накладывает серьезные ограничения на использование статистической нормы, ибо в определенных социумах или в определенные периоды их существования («состояние социума») «нормальной агрессивностью» может быть признан уровень, являющийся функционально деструктивным, разрушительным и для самойличности-носителя. А кроме того, как в рамках статистической парадигмы интерпретировать неизбежно возникающее понятие «недостаточный уровень агрессивности личности»? «Ненормальная» агрессивность (гипо- или гипервыраженная), в конце концов, требует разработки психокоррекционных и воспитательных программ, направленных на ее доведение до нормального уровня (будь то понижение или повышение). В теоретическом плане при описании уровневой структуры агрессии более адекватным может оказаться понятие не статистической, а функциональной нормы. Однако в психологии личности опыт ее практического применения реально отсутствует.
Фроммовская модель структуры агрессии. Значительным шагом вперед в решении проблем, связанных с оценкой агрессии, можно считать фроммовскую модель структуры агрессии. В ней предлагается различать два вида агрессии: доброкачественную и злокачественную (Э. Фромм, 1994).
Доброкачественная агрессия является биологически адаптивной, способствует поддержанию жизни и представляет собой реакцию на угрозу витальным интересам.
Злокачественная агрессия не является биологически адаптивной, не связана с сохранением жизни, не сопряжена с защитой витальных интересов.
Классификация Э. Фромма не уровневая, так как иерархия этих видов агрессии не задается. В основе такой классификации лежит функциональный подход. В данном случае он связан с дифференцирующим критерием: необходимо (полезно) — не нужно (вредно). Злокачественная агрессия действительно рассматривается как вредная, а ее синонимом является «деструктивность и жестокость». Таким образом, подход Э. Фромма дает прямые основания для преодоления «неразрешимого» противоречия в оценке агрессии между этико-гуманистической и эволюционно-генетической концепциями.
Восхищаясь красотой найденного Э. Фроммом решения и основательностью его построений, хотелось бы верить, что противоречия и неопределенность в проблеме оценки агрессии разрешены и сняты. Однако, к сожалению, и в этом подходе существуют трудности, которые пока не позволяют сделать столь категорически оптимистичный вывод.
1. Первый вопрос состоит в определении того, какие именно интересы объективно относятся к витальным, а какие — уже не являются витальными. Вопрос принципиальный, так как «защита витальных интересов» есть критерий различения доброкачественной и злокачественной агрессии. Однако круг витальных интересов достаточно широк. К сожалению, современная наука (в том числе и психологическая) не дает бесспорного перечня витальных интересов человека. Сам Э. Фромм констатирует, что сфера витальных интересов у человека значительно шире, чем у животного, и включает в себя не только физические, но и психические условия. Потребность в свободе и самоактуализации, в психическом комфорте и социальном успехе, в уважении, признании, любви и в сохранении своей системы ценностей — все это относится к витальным интересам личности. Без объективизации сферы витальных интересов человека практическое применение категорий доброкачественной и злокачественной агрессии невозможно.
2. Второй вопрос состоит в определении того, какой именно уровень агрессивных действий достаточен для защиты витальных интересов, а какой — уже избыточен. Этот вопрос, который ставится здесь с точки зрения объективного критерия достаточности, еще более сложен для решения, чем первый.
3. Проблемы свойственны не только сфере объективно-научного знания (а точнее — нашего незнания). Неизбежно возникает вопрос о субъективности восприятия витальных интересов, иными словами, о субъективном отнесении тех или иных интересов к витальным. В связи с этой проблемой, так же как и в предыдущих случаях, возникают трудности с практической дифференциацией доброкачественной и злокачественной агрессии. Преодоление этих трудностей в рамках «усредненной» типологической психологии личности принципиально невозможно. Проблема субъективного понимания витальных интересов должна всякий раз решаться индивидуально, то есть путем экспертно-психологического оценивания.
4. К этому же кругу вопросов относится и субъективная интерпретация внешних действий как угрожающих витальным интересам личности. Эта проблема также привносит свои трудности в различение доброкачественной и злокачественной агрессии. Разработка данной проблемы связана, конечно, с исследованием социально-перцептивных механизмов агрессии. Но, как и в предыдущем случае, конкретные выводы могут быть сделаны лишь на основе экспертно-психологического исследо-
вания личности. Продолжает оставаться открытым вопрос, является ли достаточным основанием для интерпретации агрессии как доброкачественной то, что субъект воспринимал чьи-то действия как угрожающие его витальным интересам, хотя в действительности они таковыми не являлись.
5. С предыдущим вопросом связана также проблема антиципации угрозы. У человека, в отличие от животного, механизм оборонительной агрессии срабатывает и в случае отсутствия явной угрозы. С одной стороны, она может присутствовать неявно, с другой — может оказаться ошибкой антиципации. Как же в этом случае квалифицировать агрессию: как оборонительную или как злокачественную? Ответ на этот вопрос неочевиден. Правда, что в данном случае человек выдает агрессивную реакцию на свой собственный прогноз (Э. Фромм, 1994, с. 171). Но в то же время он убежден в адекватности своего прогноза и в том, что его витальные интересы находятся в потенциальной опасности.
Однако более принципиально, пожалуй, другое. Ошибка антиципации — это: а) проблема агрессивной готовности личности или б) проблема интеллекта? То есть стоит ли за такой ошибкой готовность личности воспринимать ситуацию как потенциально угрожающую и, соответственно, готовность к оборонительной агрессии или же за ней стоит недостаточная способность к «просчитыванию ситуации», анализу ее развития и прогнозу возможных последствий?
6. Следующая проблема состоит в субъективной оценке достаточности или недостаточности действий для защиты своих витальных интересов. Определенный уровень агрессивных действий, направленных на устранение реальной угрозы, может быть объективно избыточным, тогда как субъективно он воспринимается личностью как необходимый и адекватный. Является ли в данном случае агрессия доброкачественной, а если является, то может ли она оцениваться так же, как и более адекватные варианты этого вида реагирования?
7. Более частным но сравнению с другими является вопрос об оценке такой формы поведения, как мщение. Эту форму поведения Э. Фромм относит к деструктивной и считает ее проявлением злокачественной агрессии. Мщение, но Фромму, не выполняет функцию защиты от угрозы, так как всегда осуществляется уже после того, как нанесен вред. Однако проблема состоит здесь в том, что часто мщение как раз и направлено на нейтрализацию того вреда, который был нанесен. Дело в том, что сфера витальных интересов человека чрезвычайно широка (мы уже говорили об этом достаточно подробно) и вовсе не сводится к одним биологическим интересам. В большинстве культур сфера витальных интересов включает, в частности, социальное признание, уважение в микросоциуме и любовь близких. Также известно, что в тех культурах, где распространен обычай кровной мести, отказ от ее осуществления представляет прямую угрозу всем вышеназванным пунктам. При этом угроза потерять уважение и признание, стать изгоем нависает не только над самим уклоняющимся от мести, но и над его семьей, родом. Отсюда — можно ли считать местью антиципацию такой угрозы и агрессию как реакцию на это предвидение или это следует обозначать иным понятием? Может быть, дальнейшие исследования феноменологии мести покажут, что отсроченная агрессия может носить как оборонительный, доброкачественный характер, так и иметь деструктивную, злокачественную природу. По крайней мере, само понятие «месть» нуждается в серьезном уточнении.
Более всего, пожалуй, трудно согласиться с тем, что вообще все формы наказания (в том числе и определенные законом) есть выражение деструктивной мести. То, что наказание следует по времени за нанесением вреда, то есть «опаздывает», вовсе не является доказательством его деструктивной природы. Адекватное наказание есть фактор, ориентирующий, а не дезориентирующий личность. Дополнительно к этому правовое наказание (без чего невозможно правовое регулирование) является фактором обеспечения стабильности общества и безопасности его граждан. Потенциальная возможность наказания, выполняя ориентирующую функцию, играет роль превентивного механизма относительно контрнормативного, асоциального поведения личности и в том числе предупреждает проявление злокачественной агрессии. Предвидение правовых последствий не может не воздействовать на индивидуальное сознание и требует от человека более внимательно задумываться о последствиях своих поступков; отсутствие же правовой идеи наказания ослабляет это внимание. Необходимость отчета, как показывают экспериментальные данные, повышая индивидуальную ответственность личности, снижает проявление агрессивности даже при групповых формах агрессии.
Наличие этих трудностей не предполагает, однако, отказа от фроммовской концепции доброкачественной и злокачественной агрессии. Преодоление этих трудностей, так же как и перспективы решения общих проблем психологии агрессии, как мы полагаем, в значительной степени связано с дальнейшим развитием концепции адаптивной и неадаптивной агрессии. В методологическом плане развитие этой теории, очевидно, должно быть связано с гуманистической парадигмой.