124. Тогда монетчик: "Искони времен
Твою гортань от скверны раздирало;
Я жажду, да, и соком наводнен,
127. А ты горишь, мозг болью изглодало,
И ты бы кинулся на первый зов
Лизнуть разок Нарциссово зерцало [440]".
130. Я вслушивался в звуки этих слов,
Но вождь сказал: "Что ты нашел за диво?
Я рассердиться на тебя готов".
133. Когда он так проговорил гневливо,
Я на него взглянул с таким стыдом,
Что до сих пор воспоминанье живо.
136. Как тот, кто, удрученный скорбным сном,
Во сне хотел бы, чтобы это снилось,
О сущем грезя, как о небылом,
139. Таков был я: мольба к устам теснилась;
Я ждал, что, вняв ей, он меня простит,
И я не знал, что мне уже простилось.
142. "Крупней вину смывает меньший стыд, —
Сказал мой вождь, — и то, о чем мы судим,
Тебя уныньем пусть не тяготит.
145. Но знай, что я с тобой, когда мы будем
Идти, быть может, так же взор склонив
К таким вот препирающимся людям:
148. Позыв их слушать — низменный позыв".
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Колодец гигантов
1. Язык, который так меня ужалил,
Что даже изменился цвет лица,
Мне сам же и лекарством язву залил; [441]
4. Копье Ахилла и его отца [442]
Бывало так же, слышал я, причиной
Начальных мук и доброго конца.
7. Спиной к больному рву, мы шли равниной, [443]
Которую он поясом облег,
И слова не промолвил ни единый.
10. Ни ночь была, ни день, и я не мог
Проникнуть взором в дали окоема,
Но вскоре я услышал зычный рог,
13. Который громче был любого грома,
И я глаза навел на этот рев,
Как будто зренье было им влекомо.
16. В плачевной сече [444], где святых бойцов
Великий Карл утратил в оны лета,
Не так ужасен был Орландов зов.
19. И вот возник из сумрачного света
|
|
Каких-то башен вознесенный строй;
И я "Учитель, что за город это?"
22. "Ты мечешь взгляд, — сказал вожатый мой, —
Сквозь этот сумрак слишком издалека,
А это может обмануть порой.
25. Ты убедишься, приближая око,
Как, издали судя, ты был неправ;
Так подбодрись же и шагай широко".
28. И, ласково меня за руку взяв:
"Чтобы тебе их облик не был страшен,
Узнай сейчас, еще не увидав,
31. Что это — строй гигантов, а не башен;
Они стоят в колодце, вкруг жерла,
И низ их, от пупа, оградой скрашен".
34. Как, если тает облачная мгла,
Взгляд начинает различать немного
Все то, что муть туманная крала,
37. Так, с каждым шагом, ведшим нас полого
Сквозь этот плотный воздух под уклон,
Обман мой таял, и росла тревога:
40. Как башнями по кругу обнесен
Монтереджоне [445]на своей вершине,
Так здесь, венчая круговой заслон,
43. Маячили, подобные твердыне,
Ужасные гиганты [446], те, кого
Дий, в небе грохоча, страшит поныне.
46. Уже я различал у одного
Лицо и грудь, живот до бедер тучных
И руки книзу вдоль боков его. [447]
49. Спасла Природа многих злополучных,
Подобные пресекши племена,
Чтоб Марс не мог иметь таких подручных;
52. И если нераскаянна она
В слонах или китах, тут есть раскрытый
Для взора смысл, и мера здесь видна;
55. Затем что там, где властен разум, слитый
Со злобной волей и громадой сил,
Там для людей нет никакой защиты.
58. Лицом он так широк и длинен был,
Как шишка в Риме близ Петрова храма; [448]
И весь костяк размером подходил;
61. От кромки — ноги прикрывала яма —
До лба не дотянулись бы вовек
|
|
Три фриза [449], стоя друг на друге прямо;
64. От места, где обычно человек
Скрепляет плащ, до бедер — тридцать клалось
Больших пядей. "Rafel mai amech
67. Izabi almi", — яростно раздалось
Из диких уст, которым искони
Нежнее петь псалмы не полагалось.
70. И вождь ему: "Ты лучше в рог звени, [450]
Безумный дух! В него — избыток злобы
И всякой страсти из себя гони!
73. О смутный дух, ощупай шею, чтобы
Найти ремень; тогда бы ты постиг,
Что рог подвешен у твоей утробы".
76. И мне: "Он сам явил свой истый лик;
То царь Немврод, чей замысел ужасный
Виной, что в мире не один язык.
79. Довольно с нас; беседы с ним напрасны:
Как он ничьих не понял бы речей,
Так никому слова его не ясны".
82. Мы продолжали путь, свернув левей,
И, отойдя на выстрел самострела,
Нашли другого, больше и дичей.
85. Чья сила великана одолела,
Не знаю; сзади — правая рука,
А левая вдоль переда висела
88. Прикрученной, и, оплетя бока,
Цепь завивалась, по открытой части,
От шеи вниз, до пятого витка.
91. "Гордец, насильем домогаясь власти,
С верховным Дием в бой вступил, и вот, —
Сказал мой вождь, — возмездье буйной страсти.
94. То Эфиальт [451]; он был их верховод,
Когда богов гиганты устрашали;
Теперь он рук вовек не шевельнет".
97. И я сказал учителю: "Нельзя ли,
Чтобы, каков безмерный Бриарей [452],
Мои глаза на опыте узнали?"
100. И он ответил: "Здесь вблизи Антей;
Он говорит, он в пропасти порока
Опустит нас, свободный от цепей.
103. А тот, тобою названный, — далеко;
Как этот — скован, и такой, как он;
Лицо лишь разве более жестоко".
|
|
106. Так мощно башня искони времен
Не содрогалась от землетрясенья,
Как Эфиальт сотрясся, разъярен.
109. Я ждал, в испуге, смертного мгновенья,
И впрямь меня убил бы страх один,
Когда бы я не видел эти звенья.
112. Мы вновь пошли, и новый исполин,
Антей [453], возник из темной котловины,
От чресл до шеи ростом в пять аршин.
115. "О ты, что в дебрях роковой долины, —
Где Сципион был вознесен судьбой,
Рассеяв Ганнибаловы дружины, —
118. Не счел бы львов, растерзанных тобой,
Ты, о котором говорят: таков он,
Что, если б он вел братьев в горний бой,
121. Сынам Земли венец был уготован,
Спусти нас — и не хмурь надменный взгляд —
В глубины, где Коцит морозом скован.
124. Тифей и Титий далеко стоят; [454]
Мой спутник дар тебе вручит бесценный;
Не корчи рот, нагнись; он будет рад
127. Тебя опять прославить во вселенной;
Он жив и долгий век себе сулит,
Когда не будет призван в свет блаженный".
130. Так молвил вождь; и вот гигант спешит
Принять его в простертые ладони,
Которых крепость испытал Алкид.
133. Вергилий, ощутив себя в их лоне,
Сказал: "Стань тут", — и, чтоб мой страх исчез,
Обвил меня рукой, надежней брони.
136. Как Гаризенда [455], если стать под свес,
Вершину словно клонит понемногу
Навстречу туче в высоте небес,
139. Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу,
Навис Антей, и в этот миг я знал,
Что сам не эту выбрал бы дорогу.
142. Но он легко нас опустил в провал,
Где поглощен Иуда тьмой предельной
И Люцифер. И, разогнувшись, встал,
145. Взнесясь подобно мачте корабельной.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Круг девятый. — Коцит. — Обманувшие доверившихся. — Первый пояс (Каина). — Предатели родных. — Второй пояс (Антенора) — Предатели родины и единомышленников
1. Когда б мой стих был хриплый и скрипучий,
Как требует зловещее жерло,
Куда спадают все другие кручи,
4. Мне б это крепче выжать помогло
Сок замысла; но здесь мой слог некстати,
И речь вести мне будет тяжело;
7. Ведь вовсе не из легких предприятий —
Представить образ мирового дна;
Тут не отделаешься "мамой-тятей".
10. Но помощь Муз да будет мне дана,
Как Амфиону [456], строившему Фивы,
Чтоб в слове сущность выразить сполна.
13. Жалчайший род, чей жребий несчастливый
И молвить трудно, лучше б на земле
Ты был овечьим стадом, нечестивый!
16. Мы оказались в преисподней мгле, [457]
У ног гиганта, на равнине гладкой,
И я дивился шедшей вверх скале,
19. Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой!
Ведь ты почти что на головы нам,
Злосчастным братьям [458], наступаешь пяткой!"
22. Я увидал, взглянув по сторонам,
Что подо мною озеро, от стужи
Подобное стеклу, а не волнам.
25. В разгар зимы не облечен снаружи
Таким покровом в Австрии Дунай,
И дальний Танаис [459]твердеет хуже;
28. Когда бы Тамбернику [460]невзначай
Иль Пьетрапане [461]дать сюда свалиться,
У озера не хрустнул бы и край.
31. И как лягушка выставить ловчится,
Чтобы поквакать, рыльце из пруда,
Когда ж ее страда и ночью снится,
34. Так, вмерзши до таилища стыда [462]
И аисту под звук стуча зубами,
Синели души грешных изо льда.
37. Свое лицо они склоняли сами,
Свидетельствуя в облике таком
О стуже — ртом, о горести — глазами.
40. Взглянув окрест, я вновь поник челом
И увидал двоих [463], так сжатых рядом,
Что волосы их сбились в цельный ком.
43. "Вы, грудь о грудь окованные хладом, —
Сказал я, — кто вы?" Каждый шею взнес
И на меня оборотился взглядом.
46. И их глаза, набухшие от слез,
Излились влагой, и она застыла,
И веки им обледенил мороз.
49. Бревно с бревном скоба бы не скрепила
Столь прочно; и они, как два козла,
Боднулись лбами, — так их злость душила.
52. И кто-то молвил [464], не подняв чела,
От холода безухий: "Что такое?
Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала?
55. Когда ты хочешь знать, кто эти двое:
Им завещал Альберто, их отец,
Бизенцский дол, наследье родовое.
58. Родные братья; из конца в конец
Обшарь хотя бы всю Каину, — гаже
Не вязнет в студне ни один мертвец:
61. Ни тот, которому, на зоркой страже,
Артур пронзил копьем и грудь и тень, [465]
Ни сам Фокачча [466], ни вот этот даже,
64. Что головой мне застит скудный день
И прозывался Сассоль Маскерони; [467]
В Тоскане слышали про эту тень.
67. А я, — чтоб все явить, как на ладони, —
Был Камичон де'Пацци [468], и я жду
Карлино [469]для затменья беззаконий".
70. Потом я видел сотни лиц во льду, [470]
Подобных песьим мордам; и доныне
Страх у меня к замерзшему пруду.
73. И вот, пока мы шли к той середине,
Где сходится всех тяжестей поток, [471]
И я дрожал в темнеющей пустыне, —
76. Была то воля [472], случай или рок,
Не знаю, — только, меж голов ступая,
Я одному ногой ушиб висок. [473]
79. "Ты что дерешься? — вскрикнул дух, стеная. —
Ведь не пришел же ты меня толкнуть,
За Монтаперти лишний раз отмщая?"
82. И я: "Учитель, подожди чуть-чуть;
Пусть он меня избавит от сомнений;
Потом ускорим, сколько хочешь, путь".
85. Вожатый стал; и я промолвил тени,
Которая ругалась всем дурным:
"Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?"
88. "А сам ты кто, ступающий другим
На лица в Антеноре, — он ответил, —
Больней, чем если бы ты был живым?"
91. "Я жив, и ты бы утешенье встретил, —
Был мой ответ, — когда б из рода в род
В моих созвучьях я тебя отметил".
94. И он сказал: "Хочу наоборот.
Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый:
Нашел, чем льстить средь ледяных болот!"
97. Вцепясь ему в затылок волосатый,
Я так сказал: "Себя ты назовешь
Иль без волос останешься, проклятый!"
100. И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь,
Я не скажу, не обнаружу, кто я,
Хотя б меня ты изувечил сплошь".
103. Уже, рукой в его загривке роя,
Я не одну ему повыдрал прядь,
А он глядел все книзу, громко воя.
106. Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать!
И без того уж челюстью грохочешь.
Разлаялся! Кой черт с тобой опять?"
109. "Теперь молчи, — сказал я, — если хочешь,
Предатель гнусный! В мире свой позор
Через меня навеки ты упрочишь".
112. "Ступай, — сказал он, — врать тебе простор.
Но твой рассказ пусть в точности означит
И этого, что на язык так скор.
115. Он по французским денежкам здесь плачет.
"Дуэра [474], — ты расскажешь, — водворен
Там, где в прохладце грешный люд маячит"
118. А если спросят, кто еще, то вон —
Здесь Беккерия [475], ближе братьи прочей,
Которому нашейник [476]рассечен;
121. Там Джанни Сольданьер [477]потупил очи,
И Ганеллон, и Тебальделло с ним, [478]
Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи".
124. Мы отошли, и тут глазам моим
Предстали двое, в яме леденея;
Один, как шапкой, был накрыт другим.
127. Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.
130. И сам Тидей [479]не яростней глодал
Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,
Чем этот призрак череп пожирал.
33. "Ты, одержимый злобою звериной
К тому, кого ты истерзал, жуя,
Скажи, — промолвил я, — что ей причиной.
136. И если праведна вражда твоя, —
Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
Тебе на свете послужу и я,
139. Пока не станет мой язык недвижен".
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Круг девятый — Второй пояс (Антенора). — Предатели родины и единомышленников (окончание). — Третий пояс (Толомея). — Предатели друзей и сотрапезников
1. Подняв уста от мерзостного брашна,
Он вытер свой окровавленный рот
О волосы, в которых грыз так страшно,
4. Потом сказал: "Отчаянных невзгод
Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;
Не только речь, и мысль о них гнетет.
7. Но если слово прорастет, как семя,
Хулой врагу, которого гложу,
Я рад вещать и плакать в то же время.
10. Не знаю, кто ты, как прошел межу
Печальных стран, откуда нет возврата,
Но ты тосканец, как на слух сужу.
13. Я графом Уголино [480]был когда-то,
Архиепископом Руджери — он;
Недаром здесь мы ближе, чем два брата.
16. Что я злодейски был им обойден,
Ему доверясь, заточен как пленник,
Потом убит, — известно испокон;
19. Но ни один не ведал современник
Про то, как смерть моя была страшна.
Внемли и знай, что сделал мой изменник.
22. В отверстье клетки — с той поры она
Голодной Башней называться стала,
И многим в ней неволя суждена —
25. Я новых лун перевидал немало,
Когда зловещий сон меня потряс,
Грядущего разверзши покрывало.
28. Он [481], с ловчими, — так снилось мне в тот час, —
Гнал волка и волчат от их стоянки
К холму, что Лукку заслонил от нас;
31. Усердных псиц задорил дух приманки,
А головными впереди неслись
Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки. [482]
34. Отцу и детям было не спастись:
Охотникам досталась их потреба,
И в ребра зубы острые впились.
37. Очнувшись раньше, чем зарделось небо,
Я услыхал, как, мучимые сном,
Мои четыре сына [483]просят хлеба.
40. Когда без слез ты слушаешь о том,
Что этим стоном сердцу возвещалось, —
Ты плакал ли когда-нибудь о чем?
43. Они проснулись; время приближалось,
Когда тюремщик пищу подает,
И мысль у всех недавним сном терзалась. [484]
46. И вдруг я слышу — забивают вход
Ужасной башни; я глядел, застылый,
На сыновей; я чувствовал, что вот —
49. Я каменею, и стонать нет силы;
Стонали дети; Ансельмуччо мой
Спросил: "Отец, что ты так смотришь, милый?"
52. Но я не плакал; молча, как немой,
Провел весь день и ночь, пока денница
Не вышла с новым солнцем в мир земной.
55. Когда луча ничтожная частица
Проникла в скорбный склеп и я открыл,
Каков я сам, взглянув на эти лица, —
58. Себе я пальцы в муке укусил.
Им думалось, что это голод нудит
Меня кусать; и каждый, встав, просил:
61. "Отец, ешь нас, нам это легче будет;
Ты дал нам эти жалкие тела, —
Возьми их сам; так справедливость судит".
64. Но я утих, чтоб им не делать зла.
В безмолвье день, за ним другой промчался.
Зачем, земля, ты нас не пожрала!
67. Настал четвертый. Гаддо зашатался
И бросился к моим ногам, стеня:
"Отец, да помоги же!" — и скончался.
70. И я, как ты здесь смотришь на меня,
Смотрел, как трое пали Друг за другом
От пятого и до шестого дня.
73. Уже слепой, я щупал их с испугом,
Два дня звал мертвых с воплями тоски;
Но злей, чем горе, голод был недугом". [485]
76. Тут он умолк и вновь, скосив зрачки,
Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая
Как у собаки крепкие клыки.
79. О Пиза, стыд пленительного края,
Где раздается si! [486]Коль медлит суд
Твоих соседей, — пусть, тебя карая,
82. Капрара и Горгона с мест сойдут [487]
И устье Арно заградят заставой,
Чтоб утонул весь твой бесчестный люд!
85. Как ни был бы ославлен темной славой
Граф Уголлино, замки уступив [488], —
За что детей вести на крест неправый!
88. Невинны были, о исчадье Фив, [489]
И Угуччоне с молодым Бригатой,
И те, кого я назвал, в песнь вложив. [490]
91. Мы шли вперед равниною покатой [491]
Туда, где, лежа навзничь, грешный род
Терзается, жестоким льдом зажатый.
94. Там самый плач им плакать не дает,
И боль, прорвать не в силах покрывала,
К сугубой муке снова внутрь идет;
97. Затем что слезы с самого начала,
В подбровной накопляясь глубине,
Твердеют, как хрустальные забрала.
100. И в этот час, хоть и казалось мне,
Что все мое лицо, и лоб, и веки
От холода бесчувственны вполне,
103. Я ощутил как будто ветер некий.
"Учитель, — я спросил, — чем он рожден?
Ведь всякий пар угашен здесь навеки". [492]
106. И вождь: "Ты вскоре будешь приведен
В то место, где, узрев ответ воочью,
Постигнешь сам, чем воздух возмущен".
109. Один из тех, кто скован льдом и ночью,
Вскричал: "О души, злые до того,
Что вас послали прямо к средоточью,
112. Снимите гнет со взгляда моего,
Чтоб скорбь излилась хоть на миг слезою,
Пока мороз не затянул его".
115. И я в ответ: "Тебе я взор открою,
Но назовись; и если я солгал,
Пусть окажусь под ледяной корою!"
118. "Я — инок Альбериго [493], — он сказал, —
Тот, что плоды растил на злое дело
И здесь на финик смокву променял". [494]
121. "Ты разве умер?" [495]— с уст моих слетело.
И он в ответ: "Мне ведать не дано,
Как здравствует мое земное тело.
124. Здесь, в Толомее, так заведено,
Что часто души, раньше, чем сразила
Их Атропос [496], уже летят на дно.
127. И чтоб тебе еще приятней было
Снять у меня стеклянный полог с глаз,
Знай, что, едва предательство свершила,
130. Как я, душа, вселяется тотчас
Ей в тело бес, и в нем он остается,
Доколе срок для плоти не угас.
133. Душа катится вниз, на дно колодца.
Еще, быть может, к мертвым не причли
И ту, что там за мной о г стужи жмется.
136. Ты это должен знать, раз ты с земли:
Он звался Бранка д'Орья [497]; наша братья
С ним свыклась, годы вместе провели".
139. "Что это правда, мало вероятья, —
Сказал я. — Бранка д'Орья жив, здоров,
Он ест, и пьет, и спит, и носит платья".
142. И дух в ответ: "В смолой кипящий ров [498]
Еще Микеле Цанке не направил,
С землею разлучась, своих шагов,
145. Как этот беса во плоти оставил
Взамен себя, с сородичем одним,
С которым вместе он себя прославил.
148. Но руку протяни к глазам моим,
Открой мне их!" И я рукой не двинул,
И было доблестью быть подлым с ним.
151. О генуэзцы, вы, в чьем сердце минул
Последний стыд и все осквернено,
Зачем ваш род еще с земли не сгинул?
154. С гнуснейшим из романцев [499]заодно
Я встретил одного из вас [500], который
Душой в Коците погружен давно,
157. А телом здесь обманывает взоры.
ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Круг девятый. — Четвертый пояс (Джудекка). — Предатели благодетелей. — Люцифер. — Три пасти Люцифера. — Предатели величества божеского и человеческого. — Центр вселенной. — Восхождение к южному полушарию
1. Vexma regis prodeunt inferni [501]
Навстречу нам, — сказал учитель. — Вот,
Смотри, уже он виден в этой черни".
4. Когда на нашем небе ночь встает
Или в тумане меркнет ясность взгляда,
Так мельница вдали крылами бьет,
7. Как здесь во мгле встававшая громада.
Я хоронился за вождем, как мог,
Чтобы от ветра мне была пощада.
10. Мы были там [502], — мне страшно этих строк, —
Где тени в недрах ледяного слоя
Сквозят глубоко, как в стекле сучок.
13. Одни лежат; другие вмерзли стоя,
Кто вверх, кто книзу головой застыв;
А кто — дугой, лицо ступнями кроя.
16. В безмолвии дальнейший путь свершив
И пожелав, чтобы мой взгляд окинул
Того, кто был когда-то так красив,
19. Учитель мой вперед меня подвинул,
Сказав: "Вот Дит [503], вот мы пришли туда,
Где надлежит, чтоб ты боязнь отринул".
22. Как холоден и слаб я стал тогда,
Не спрашивай, читатель; речь — убоже;
Писать о том не стоит и труда.
25. Я не был мертв, и жив я не был тоже;
А рассудить ты можешь и один:
Ни тем, ни этим быть — с чем это схоже.
28. Мучительной державы властелин
Грудь изо льда вздымал наполовину;
И мне по росту ближе исполин,
31. Чем руки Люцифера исполину;
По этой части ты бы сам расчел,
Каков он весь, ушедший телом в льдину.
34. О, если вежды он к Творцу возвел [504]
И был так дивен, как теперь ужасен,
Он, истинно, первопричина зол!
37. И я от изумленья стал безгласен,
Когда увидел три лица на нем;
Одно — над грудью; цвет его был красен;
40. А над одним и над другим плечом
Два смежных с этим в стороны грозило,
Смыкаясь на затылке под хохлом.
43. Лицо направо — бело-желтым было;
Окраска же у левого была,
Как у пришедших с водопадов Нила. [505]
46. Росло под каждым два больших крыла,
Как должно птице, столь великой в мире;
Таких ветрил и мачта не несла.
49. Без перьев, вид у них был нетопырий;
Он ими веял, движа рамена,
И гнал три ветра вдоль по темной шири,
52. Струи Коцита леденя до дна.
Шесть глаз точило слезы, и стекала
Из трех пастей кровавая слюна.
55. Они все три терзали, как трепала,
По грешнику [506]; так, с каждой стороны
По одному, в них трое изнывало.
58. Переднему не зубы так страшны,
Как ногти были, все одну и ту же
Сдирающие кожу со спины.
61. "Тот, наверху, страдающий всех хуже, —
Промолвил вождь, — Иуда Искарьот;
Внутрь головой и пятками наруже.
64. А эти — видишь — головой вперед:
Вот Брут, свисающий из черной пасти;
Он корчится — и губ не разомкнет!
67. Напротив — Кассий, телом коренастей. [507]
Но наступает ночь [508]; пора и в путь;
Ты видел все, что было в нашей власти".
70. Велев себя вкруг шеи обомкнуть
И выбрав миг и место, мой вожатый,
Как только крылья обнажили грудь,
73. Приблизился, вцепился в стан косматый
И стал спускаться вниз, с клока на клок,
Меж корок льда и грудью волосатой.
76. Когда мы пробирались там, где бок, [509]
Загнув к бедру, дает уклон пологий,
Вождь, тяжело дыша, с усильем лег
79. Челом туда, где прежде были ноги,
И стал по шерсти подыматься ввысь,
Я думал — вспять, по той же вновь дороге.
82. Учитель молвил: "Крепче ухватись, —
И он дышал, как человек усталый. —
Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись".
85. Он в толще скал проник сквозь отступ малый. [510]
Помог мне сесть на край, потом ко мне
Уверенно перешагнул на скалы.
88. Я ждал, глаза подъемля к Сатане,
Что он такой, как я его покинул,
А он торчал ногами к вышине.
91. И что за трепет на меня нахлынул,
Пусть судят те, кто, слыша мой рассказ,
Не угадал, какой рубеж я минул.
94. "Встань, — вождь промолвил. — Ожидает нас
Немалый путь, и нелегка дорога,
А солнце входит во второй свой час". [511]
97. Мы были с ним не посреди чертога;
То был, верней, естественный подвал,
С неровным дном, и свет мерцал убого.
100. "Учитель, — молвил я, как только встал, —
Пока мы здесь, на глубине безвестной,
Скажи, чтоб я в сомненьях не блуждал:
103. Где лед? Зачем вот этот в яме тесной
Торчит стремглав? И как уже пройден
От ночи к утру солнцем путь небесный?"
106. "Ты думал — мы, как прежде, — молвил он, —
За средоточьем, там, где я вцепился
В руно червя, которым мир пронзен?
109. Спускаясь вниз, ты там и находился;
Но я в той точке сделал поворот,
Где гнет всех грузов отовсюду слился;