Одежда императора Николая I 25 глава

Курила и императрица Александра Федоровна. Судя по воспоминаниям, до 1905 г. она не курила, но «во время революции приохотилась к папиросам»⁷²³. О том, что императрица курила, свидетельствуют и ее денежные счета. Так, в сентябре 1914 г. ее Канцелярия опла­тила счет табачного магазина фабрики «Стамболи» на 1 руб. 25 коп.⁷²⁴

Поскольку здоровье Александры Федоровны оставляло желать лучшего, то импера­трица неоднократно пыталась бросить курить. В одном из писем к мужу в апреле 1915 г. она упоминала, что нездоровье заставило ее попытаться отказаться от курения. В августе 1915 г. она упоминала в письме, что ее «пост состоит в том, что я не курю - я пощусь с самого начала войны и люблю ходить в церковь»⁷²⁵. Однако отказаться от курения было непросто, и в ноябре она пишет Николаю: «Я себя скверно чувствую, так что даже несколько дней не курила»⁷²⁶.

Граффити на стекле

Говоря о повседневной жизни российских императоров, следует упомянуть об одной традиции, воспроизводившейся в семье на протяжении нескольких поколений. Речь идет о граффити на стекле. Это был способ лично запечатлеть то или важное событие. При­чем в фиксации событий проблем не возникало, поскольку российские императоры добро­совестно вели поденные дневники, а все их «телодвижения» тщательно фиксировались в камер-фурьерских журналах. В этом случае важна именно сиюминутная личная фиксация события. Технически все выполнялось очень просто несколько слов, дата или фраза выца­рапывались на стекле бриллиантом. Подчас об этой надписи становилось широко известно, подчас о ней знали только авторы. К сожалению, стекло - очень хрупкий материал, а Зимний дворец и другие императорские резиденции пережили не одну войну.

Одно из самых ранних свидетельств граффити - это надписи на стекле в Датском дворце Фриденсборг. В сентябре 1864 г. наследник цесаревич Николай Александрович и датская принцесса Дагмар объяснились в любви. В память об этом событии на одном из окон дворца они выцарапали надписи «№х» и «Dagmar». После того как цесаревич умер в апреле 1865 г., невеста «перешла» к младшему брату - Александру. Когда в мае 1866 г. буду­щий Александр III прибыл в Данию для сватовства на той же Дагмар, его поселили в тех же комнатах, где всего два года назад жил его любимый старший брат. В этих комнатах он и обнаружил выведенные на стекле надписи. После удачного завершения сватовства Алек­сандр повторил «опыт» старшего брата, оставив на стекле свое имя, сделанное перстнем с бриллиантом⁷²⁷. Так что окна Фриденсборга, возможно, по сей день украшают четыре про­царапанные на стекле имени - двух русских цесаревичей и дважды одной Дагмар.

Зимний дворец. Надпись на стекле. «Ники смотрит на гусар». 1902 г.

Другая дошедшая до нас история связана с «романом» цесаревича Николая и гессен­ской принцессы Алике. Во время их второй встречи в 1889 г. они оставили свои имена на стекле одного из окон Коттеджа в Петергофе. Тогда цесаревичу исполнился 21 год, а его будущей жене - 17 лет. История их граффити имела продолжение. В 1896 г. молодая семья императора Николая II и императрицы Александры Федоровны отправилась в первый загра­ничный вояж. В ходе путешествия они навестили родину императрицы, заехав в Дармштадт. И во дворце, в котором выросла девочка Алике, они вновь оставили свои имена, вырезан­ные бриллиантом на одном из «гостевых окон». Дело в том, что в Дармштадтском дворце было окно, на стекле которого из десятилетия в десятилетие все значимые гости оставляли автографы на стекле.

Прошли годы. Постоянной резиденцией императорской семьи вновь стал Зимний дво­рец. И вот как-то в 1902 г., стоя у одного из окон дворца, императрица Александра Федо­ровна вновь вырезает на стекле ничего не значащие для посторонних слова: «Ники смотрит на гусар».

Как это ни удивительно, несмотря на революцию 1917 г., пожар Гражданской войны, ремонты дворца и страшную блокаду, это стекло с надписью уцелело. Поэтому сегодня мы, проходя по залам, можем приподнять одну из занавесей и увидеть «руку» императрицы, вырезавшую на стекле малопонятную для нас надпись.

Духовники российских императоров

Император, Престолом Всероссийским обладающий, не может исповедывать никакой иной веры, кроме Православной⁷²⁸.

Взаимоотношения российских самодержцев и православной церкви имели свою, весьма драматическую историю. При этом следует иметь в виду, что все российские монархи были религиозными людьми, но к православной церкви как к институту власти они относи­лись по-разному.

В первой четверти XVIII в. Петр I сумел подчинить православную церковь, сделав ее частью государственного механизма. В результате священнослужители фактически пре­вратились в государственных служащих. Это решение не связано с личной религиозностью монарха. Это было политическое решение. Поэтому на протяжении XVIII - начала XX вв. церковные структуры интегрировались в бюрократическую систему Российской империи.

Процесс подчинения церкви государству сопровождался бюрократизацией ее струк­тур и постепенной утратой морально-нравственного авторитета священнослужителей в гла­зах народа. Совершенно не случайно то, что в великой русской литературе XIX в. крайне мало положительных образов священников. Художники также отдали дань антирелигиозной пропаганде. Достаточно вспомнить картины В.Г. Перова «Монастырская трапеза» и «Крест­ный ход на Пасху». Тем не менее именно православная вера цементировала целостность Империи, а российские монархи фактически определяли стратегию церковного влияния на душу народа. Поэтому небезынтересно оценить уровень личной религиозности российских монархов, формировавшейся не без влияния царских духовников.

Следует отметить, что демонстративное пренебрежение национально-религиозными традициями со стороны монархов было редкостью и в конечном счете дорого им обходилось. Так, Петр III, внук Петра I, всячески выказывал свое пренебрежение православной обряд­ностью. В придворной среде спустя десятилетия об этом ходили самые разные рассказы. В 1860-х гг. министр Императорского двора В.Ф. Адлерберг «рассказал, что слышал от импе­ратора Александра Павловича, как в Зимнем дворце была лютеранская церковь Петра III»⁷²⁹. Надо признать, что источники этой информации весьма авторитетны. Прагматичная Ека­терина II активно использовала «религиозный фактор» в процессе подготовки переворота, подчеркнуто демонстрируя приверженность идеалам православия.

Тем не менее после воцарения Екатерины II в 1762 г. никакого религиозного фанатизма при Российском императорском дворе не наблюдалось. Что весьма характерно для XVIII в., вошедшего в европейскую историю как век Просвещения, густо замешанный на атеизме.

Однако в XIX в. ситуация изменилась. Следует отметить, что система домашнего обра­зования российских монархов и великих князей предполагала их обязательное и традици­онное религиозное образование в детские годы. Вместе с тем уровень религиозности особ Императорской фамилии, естественно, оказывался разным, хотя на протяжении жизни со всеми ее драматическими коллизиями он мог меняться в ту или иную сторону.

Несмотря на свое исключительное положение, российские монархи, конечно, остава­лись людьми, разграничивавшими личную религиозность и религиозную политику импе­рии, во главе которой они находились. Говоря об уровне религиозности членов Импера­торского двора, необходимо также разграничивать личную религиозность императоров и сложившуюся, весьма устойчивую религиозную практику Высочайшего двора. Вплоть до последней четверти XIX в. религиозная практика Императорского двора оставалась в рам­ках формально-религиозных традиций, сложившихся еще при Екатерине II.

Для придворных в первой четверти XIX в. в целом присуще формально-скептическое отношение к религии, характерное для XVIII в. Безусловно, в этом сказалось воспитание Александра I в духе космополитических просветительских идей Ж. - Ж. Руссо и Вольтера.

Религиозным образованием Александра I в детские годы руководил протоиерей А.А. Самборский. Судя по воспоминаниям современников, это был человек достаточно светский, лишенный глубокого религиозного чувства. Протоиерей Андрей Афанасьевич Самборский (1732-1815) не только обучал будущего Александра I основам православия, но и стал его первым духовником.

А.А. Самборский.

В.Л. Боровиковский. Конец 1790-х и.

Говоря о духовниках российских императоров, следует иметь в виду, что по тради­ции, сложившейся к концу XV в., духовниками русских царей, а затем и российских импе­раторов становились настоятели Кремлевского Благовещенского собора. Хотя в имперский период российской истории духовники и жили в Петербурге, но по традиции протопрес­витер Большого придворного собора в Зимнем дворце одновременно возглавлял и Благове­щенский собор Московского Кремля, будучи духовником императорской семьи.

Как правило, духовники российских императоров были широко образованными людьми, подолгу жившими в Европе. Не являлся исключением и А.А. Самборский. Окон­чив в 1765 г. Киевскую духовную академию, он, по воле Екатерины II, отправлен в Англию для изучения агрономии. Одновременно с этим на него возложили обязанности ведения цер­ковных служб при российском посольстве в Лондоне. В 1768 г. он женился на англичанке, которую обратил в православие. В 1868 г. его официально назначили на должность священ­ника при посольской церкви. Наряду со службами на русском языке он совершал службы для греков и сочувствующих православию англичан на греческом или латинском языках. В Англии Самборский пробыл 15 лет. В 1780 г. императрица Екатерина II отозвала Самбор- ского в Россию.

В 1781 г. его включают в свиту наследника Павла Петровича во время его путеше­ствия по Европе. По завершении путешествия «графа Северного» Самборский награжден Екатериной II бриллиантовым крестом на голубой ленте. В 1785 г. Самборского назначили наставником в Законе Божием и духовником к великим князьям Александру и Константину Павловичам. Позже в этом же звании он был и при великих княжнах, дочерях Павла I. Когда в 1788 г. в Царском Селе возвели величественный Софийский собор, Самборский стал его первым протоиереем.

Его деятельность высоко оценили. В 1799 г. Самборский удостоился ордена Св. Анны I степени. В этом же году его определили духовником к великой княгине, эрцгерцогине австрийской Александре Павловне, при которой он находился вплоть до ее кончины в 1801 г. Его не забывали и после смерти Павла I. Самборского удостоили алмазными знаками ордена Св. Анны и позволили жить в Михайловском дворце «на покое».

Литургический прибор из походной церкви Александра I. Россия. Около 1812 г.

Влияние священника-агронома Самборского сказалось на экуминистических увлече­ниях Александра I. В результате император, воспитанный в традициях энциклопедистов, стал, по сути, космополитом, оставаясь православным монархом православной Империи. Проявлялось это в различных поступках. Известно, что император длительное время под­держивал отношения с баронессой В. - Ю. Крюденер, проповедовавшей идею слияния православной и католической церквей. В 1813 г. император посетил в Германии общину моравских братьев. С 1812 г. он начинает систематически читать Библию и посылает сестре Екатерине Павловне список «мистической литературы»⁷³⁰. Все эти увлечения были весьма далеки от канонического православия.

А.А. Самборский являлся духовником Александра I с 1785 г. по 3 апреля 1808 г., то есть на этой должности он пребывал 23 года. После ухода с должности одряхлевшего Самбор- ского его место при императоре занял Павел Васильевич Криницкий (1752-1835). Он про­исходил из дворян Черниговской губернии, образование получил в Черниговской гимназии и Киевской духовной академии. По окончании курса Криницкий некоторое время препода­вал поэзию и греческий язык в черниговской гимназии. Однако в 1783 г. его жизнь резко изменилась, поскольку его отправили священником в Париж, где он пробыл до 1791 г. и стал свидетелем начала Великой французской революции. По возвращении в Россию он с 1793 по 1795 г. состоял законоучителем в Академии художеств.

Император Александр I перед отъездом из Санкт-Петербурга 1 сентября 1825 г. Г.Г. Чернецов. 1825 г.

В 1799 г. началась придворная карьера П.В. Криницкого. Его определили законоучи­телем младших детей императора Павла Петровича и протоиереем Софийского собора. В расходных документах великого князя Николая Павловича впервые имя Криницкого упоми­нается в 1801 г., когда повелением императрицы Марии Федоровны «находящемуся при

Их Императорских Высочествах великих князьях духовником и законоучителем про­тоиерею Павлу Криницкому» выдается «в пожалование 100 руб.»⁷³¹.

Именно П.В. Криницкий стал первым законоучителем будущего императора Николая I. Любопытно, что таинство исповеди при Императорском дворе было «платной услугой». По крайней мере, в финансовых документах прямо фиксируется, что помимо жалованья в марте 1810 г. «духовнику протоиерею Павлу Криницкому» выдано «за исповедь 200 рублей»⁷³².

Систематические занятия Законом Божьим начались у великого князя Николая Павловича с осени 1802 г.

Постепенно Криницкий занял все должности дряхлевшего Самборского. В декабре 1803 г. его причислили к придворной церкви, 27 января 1806 г. назначили старшим над при­дворным духовенством. И, наконец, 3 апреля 1808 г. назначили духовником царским и чле­ном Священного Синода. Таким образом, в 1808 г. у Александра I появился второй духовник.

После 1815 г. близ царской семьи появляется новое духовное лицо - Николай Василье­вич Музовский, он стал духовником Николая и Михаила Павловичей. В результате вплоть до 1825 г. Криницкий оставался духовником Александра I, императриц Елизаветы Алексеевны и Марии Федоровны, а Музовский был духовником «младших» великих князей - Николая и Михаила. При этом, несомненно, решающее слово при решении «кадровых вопросов» в делах придворного духовенства играли Александр I и вдовствующая императрица Мария Федоровна. Примечательно, что Криницкий оставался духовником вдовствующей импера­трицы вплоть до ее смерти в 1828 г., а после этого его продолжали официально называть «бывшим духовником покойной государыни императрицы»⁷³³.

На момент коронации Николая I в августе 1826 г. «Камер-фурьерский журнал Высо­чайшего двора обеих половин» зафиксировал разделение полномочий между священниками следующим образом: среди духовенства, присутствовавшего на коронации, упоминается «Их императорских Величеств протопресвитер Криницкий» и «Его Императорского Вели­чества духовник протоиерей Музовский»⁷³⁴.

Формальная религиозность Высочайшего двора проявлялась и во внешнем облике духовника Николая Павловича - Николая Васильевича Музовского⁷³⁵. Своим внешним обликом он мало напоминал православного священника. В 1817 г. он ходил «в черной оде­жде, в белом галстуке и без бороды», и, по мнению современников, в нем «трудно было при­знать... нашего православного священника»⁷³⁶.

Прибор для причастия. 1820-е и.

Наряду с церковными службами, крещениями, венчаниями и прочим, одной из его обязанностей было обращение в православие немецких принцесс, выходивших замуж за великих князей дома Романовых. Когда в 1817 г. в Россию приехала будущая жена Николая I, духовник «постоянно должен был находиться в приемной принцессы, чтобы, пользуясь каждым свободным часом, помогать ей выучить наизусть Символ веры»⁷³⁷.

Надо признать, что формальный подход Н.В. Музовского к вопросам веры сделал пере­ход из протестантизма в православие для прусской принцессы Шарлотты тяжелым испыта­нием. Спустя много лет императрица Александра Федоровна вспоминала, что «Священник Муссовский, знакомивший меня с догмами греческой церкви, должен был подготовить меня к принятию

Святых Тайн; он был прекрасный человек, но далеко не красноречив на немецком языке. Не такой человек был нужен, чтобы пролить мир в мою душу и успокоить ее в смяте­нии в подобную минуту»⁷³⁸. Сама процедура приобщения к православию произвела тяже­лое впечатление как на прусскую принцессу, так и на ее свиту: «С грехом пополам прочла я Символ веры по-русски; рядом со мной стояла игуменья в черном, тогда как я была одета вся в белом, с маленьким крестом на шее; я имела вид жертвы; такое впечатление произвела я на всю нашу прусскую свиту, которая с состраданием и со слезами на глазах взирала на участие бедной принцессы Шарлотты в церковном обряде, естественно, странном в глазах протестантов»⁷³⁹.

Для протестантки адаптация к новой для нее религии оказалась тяжелой. Не только из-за неизбежного духовного перелома, но и из-за особенностей повседневной обрядности. Для православной великой княгини Александры Федоровны, в прошлом прусской прин­цессы Шарлотты, необходимость выстаивать на ногах продолжительные службы показалась крайне тяжелой. Спустя много лет Александра Федоровна вспоминала о своем первом посе­щении Москвы: «Мне пришлось пролежать в постели, а затем на кушетке в течение несколь­ких дней; настолько утомили коленопреклонения мои ноги, я даже с трудом могла двигать ими»⁷⁴⁰.

Таким образом, мы можем констатировать, что, во-первых, в период правления «запад­ника» Александра I религиозная жизнь российского Императорского двора в полной мере воспроизводила традиции формальной религиозности, сложившиеся в XVIII в. Во-вторых, император Александр I после 1815 г. во многом находился во власти идей, связанных со стремлением к слиянию католической и православных церквей. В-третьих, оба духовника императора Александра I были широко образованными людьми, подолгу служившими при православных храмах в Европе. Немаловажно было и то, что внешний облик царских духов­ников был далек от канонического образа русского православного священника.

Николай I, став императором в декабре 1825 г., будучи православным по рождению и воспитанию, за 30 лет правления прошел через серьезную духовно-религиозную эволюцию, связанную с постепенным отказом от формальной религиозности.

Будущего императора начали учить молитвам и креститься с февраля 1803 г., когда ему шел восьмой год⁷⁴¹. Главными учителями, закладывавшими религиозность в детскую душу, были воспитательницы, как это ни странно, исповедовавшие протестантизм и лютеранство, что, безусловно, накладывало свой отпечаток на личную религиозность детей.

Если во второй половине 1820-х гг. молодой Николай I был достаточно формально религиозным человеком, то с начала 1830-х гг. его личная религиозность приобретает более одухотворенные формы. Духовная трансформация Николая I теснейшим образом связана с формированием собственного сценария власти, основанного на национальных традициях и отрицании западной религиозно-политической практики.

Подчас поступки императора Николая I настолько выбивались из привычных стерео­типов поведения, что это буквально приводило в смятение придворных. Но со временем они выстроились в линию поведения, которая и формировала национально ориентированный сценарий власти. И важнейшей частью нового сценария власти стала искренняя православ­ная религиозность Николая Павловича.

Так, мемуаристы упоминают, что иногда во время службы император Николай I ста­новился впереди, рядом с хором певчих и подпевал им своим красивым голосом. Одна из дочерей Николая I вспоминала, что «для Папа было делом привычки и воспитания нико­гда не пропускать воскресного Богослужения, и он, с открытым молитвенником в руках, стоял позади певчих. Но Евангелие он читал по-французски и серьезно считал, что цер­ковнославянский язык доступен только духовенству. При этом он был убежденным хри­стианином и глубоко верующим человеком, что так часто встречается у людей сильной воли»⁷⁴². Это очень показательная цитата. Действительно, искренне верующий православ­ный монарх, читающий Евангелие по-французски, является неким символом переломных процессов, начало которым положил Николай Павлович.

Одной из старых православных традиций, существовавших при царском дворе со вре­мен московской Руси, была практика изготовления «родовых» икон. С новорожденных сни­мали «мерку», по ее длине отрезали кусок доски, на нем иконописцы писали лик святого, в день которого появился на свет царственный младенец. Николай I в своих записках упомя­нул, что он для своих детей сохранил этот обычай, и «Императрица дарила каждому ново­рожденному икону его святого, сделанную по росту ребенка в день его рождения»⁷⁴³. При­мечательно, что в своем духовном завещании, составленном в 1844 г., Николай Павлович упомянул и о своей «родовой» иконе, распорядившись ее судьбой: «Образ Чудотворца Нико­лая, в рост мой при рождении, должен всегда оставаться в Аничкове»⁷⁴⁴. Когда в 1857 г. у Александра II родился сын, названный в честь Сергия Радонежского, то сразу по его рожде­нии известному иконописцу Пешехонову был заказан образ преподобного Сергия Радонеж­ского «в рост Его Высочества, как того требовал старинный благочестивый обычай»⁷⁴⁵.

Любопытно, что в Большой церкви Зимнего дворца богослужения совершались и по «политическим» поводам. В период правления Николая I каждый год 14 декабря соверша­лось богослужение, на которое приглашались только лица, причастные к событиям, связан­ным с подавлением восстания декабристов в 1825 г. После службы все допускались к руке императрицы Александры Федоровны и целовались с императором, как в Пасху.

Примечательно, что традиция богослужений в память событий 14 декабря сохраня­лась и при Александре II, правда, уже только по юбилейным датам. Например, 14 декабря 1875 г., в память 50-летия событий на Сенатской площади, состоялся торжественный обед, на который пригласили оставшихся участников событий, в числе которых были князья А.А. Суворов, В.Ф. Адлерберг, Р.Е. Гринвальд. На это время в Зимний дворец привезли мундир Николая I по форме лейб-гвардии Измайловского полка, в котором был император в этот трагический день. Естественно, старики вспоминали о событиях. Нашел о чем рассказать сыновьям и Александр II, которому в декабре 1825 г. было 7 лет⁷⁴⁶.

Николай Павлович с первой половины 1830-х гг., когда завершился процесс оформле­ния его «сценария власти», всячески подчеркивал свою «русскость». Наряду с введением в повседневный придворный быт русского языка (он разговаривал на русском языке «даже с женщинами (дотоле неслыханное дело при Дворе)») он первый ввел в моду «привычку петь тропари праздничные и даже всю обедню вместе с хором в церкви - это одни мелочи; но модные дамы времен Александра рассказывают, какое это сделало впечатление, как удивило, как показалось странным, причудливым и какой переворот сделало в гостиных, а впослед­ствии и в семейной жизни, и в воспитании, и мало-помалу разбудило народное чувство»⁷⁴⁷.

Следует подчеркнуть, что вера Николая I была совершенно искренней, и он созна­тельно «подтягивал» свой Двор к искренней и благоговейной православной религиозности. Фрейлина А.Ф. Тютчева вспоминала, что в дни больших праздников и особых торжеств богослужение отправлялось в Большой церкви Зимнего дворца. На службе мужчины были в парадной форме, при орденах, дамы - в придворных костюмах, то есть в повойниках и сарафанах с треном, расшитым золотом, производивших величественное впечатление.

Впрочем, обрядовая религиозность Императорского двора, естественно, была далека от проявлений простонародных традиций православного благочестия. Славянофилка фрей­лина А.Ф. Тютчева упоминала, что она не смела ни становиться, как привыкла, на колени, ни класть земных поклонов, «так как этикет не допускал подобных проявлений благоче­стия. Все стояли прямо и вытянувшись....Члены императорского дома, однако, держали себя в церкви примерно и, казалось, молились с истинным благочестием. Император Николай стоял один впереди, рядом с хором певчих и подпевал им своим красивым голосом»⁷⁴⁸.

При Николае Павловиче начали возводиться новые придворные соборы. Любовно обу­страивая Петергофскую Александрию, Николай I приказал возвести домашнюю церковь близ Коттеджа. Ее построили в модном тогда готическом стиле и назвали Капеллой Св. Алек­сандра Невского. С июля 1834 г. там начались богослужения. Они носили семейный, камер­ный характер. К службе кроме членов семьи Романовых приглашали по особым спискам лишь близких родственников и придворных. При Николае I исключение делали только для кадет. В Царском Селе в 1825-1827 гг. в Александровском парке соорудили в готическом стиле Шапель⁷⁴⁹. В арочном своде Шапели устроили вход в квартиру духовника императора Н.В. Музовского.

Религиозному воспитанию своих детей Николай I уделял большое внимание. Следуя традиции, он лично выбрал кандидатуру законоучителя для старшего сына - цесаревича Александра Николаевича. Им стал доктор богословия Г.П. Павский.

Герасим Петрович Павский в 1814 г. окончил Петербургскую духовную академию со званием магистра. В этом же году он занял в академии кафедру еврейского языка. В 1815 г. Павский получил должность священника при Казанском соборе в Петербурге. В 1817 г. его определили законоучителем в Царскосельский лицей, ив 1821 г. Павский получил степень доктора богословия и высочайше награжден орденом Св. Владимира IV степени. На то время ему исполнилось только 34 года. На этом карьерный взлет молодого богослова не окончился. После открытия в 1819 г. Петербургского университета попечитель Учебного округа С.С. Уваров предоставил Павскому кафедру богословия. И в академии, и в лицее, и в универси­тете лекции талантливого богослова вызывали всеобщий интерес. Поэтому не случайно он вошел в круг преподавателей цесаревича Александра Николаевича, которых подбирал В.А. Жуковский. По поручению императора Николая I Павский составил программу преподава­ния Закона Божия, по которой начал свои занятия с цесаревичем с 30 ноября 1826 г.

Свои занятия он начал с изучения молитвы «Отче наш», применительно к предста­влениям восьмилетнего ученика. Занимаясь преподаванием цесаревичу, Павский соста­вил два руководства («Начертание церковной истории» и «Христианское учение в краткой системе»), их издали ограниченным тиражом.

Царственным родителям и руководителям воспитательного процесса цесаревича В.А. Жуковскому и К.К. Мердеру Павский понравился. Об этом свидетельствует запись в днев­нике воспитателя цесаревича К.К. Мердера: «2 февраля 1829 г. Вечером Их величества при­сутствовали при экзамене в Законе Божием. Великий князь отличался в особенности, все ответы его были прекрасны и доказывали большую правильность его суждений». По резуль­татам экзамена Николай I «объявили совершенное удовольствие» отцу Павскому⁷⁵⁰.

Вскоре Павский начал преподавать Закон Божий и дочерям Николая I - Марии, Ольге и Александре. Кроме этого, его причислили к Большому собору Зимнего дворца. И, наконец, пиком придворной карьеры Павского стало его назначение духовником всех высоких воспи­танников. Его неоднократно отмечали и награждали (бриллиантовым наперсным крестом, алмазными знаками Св. Анны II степени, орденом Св. Владимира III степени и еще двумя бриллиантовыми перстнями). При Императорском дворе Павский проработал 9 лет. Столь заметные успехи порождали зависть среди церковных иерархов.

В 1835 г. разразился скандал. Поводом к нему стали «конспекты-методички» Павского, подготовленные для цесаревича. Его обвинили в ошибках, недобросовестности и неблаго­намеренности. В дневнике А.С. Пушкина в феврале 1835 г. появилась запись: «Филарет⁷⁵¹ сделал донос на Павского, будто бы он лютеранин. Павский отставлен от великого князя. Митрополит и Синод подтвердили мнение Филарета. Государь сказал, что в делах духовных он не судия; но ласково простился с Павским. Жаль умного, ученого и доброго священника! Павского не любят»⁷⁵².

Тем не менее Павский сохранил доброе расположение со стороны Николая I, поскольку только с его ведома Павского могли назначить на должность священника Таврического дворца, сохранив за ним все права и преимущества по службе.

Поскольку цесаревич лишился не только законоучителя, но и духовника, то встал вопрос о его замене. Эту проблему вновь решал лично император Николай I. Инициатор «дела Павского» московский митрополит Филарет обратил внимание императора на моло­дого священника Василия Борисовича Бажанова.

К 1835 г. В.Б. Бажанов уже считался опытным преподавателем. После окончания в 1823 г. Духовной академии со званием магистра он до 1827 г. преподавал Закон Божий во Втором кадетском корпусе, а после ухода Павского из университета принял от него кафе­дру богословия. Одновременно он преподавал в Главном педагогическом институте и в 1­й гимназии. Именно в гимназию на урок Бажанова и пришел Николай I. Императору хва­тило 15 минут, чтобы составить мнение о священнике, после чего он ушел. По воспомина­ниям Бажанова, император по возвращении во дворец заявил, что нашел, наконец, законо­учителя для наследника. Естественно, не все встретили это назначение доброжелательно. Фрейлина императрицы Александры Федоровны отметила в дневнике: «Променяли ястреба на кукушку»⁷⁵³.

Здесь уместно будет сослаться и на мнение А.С. Пушкина, тот, будучи близким при­ятелем В.А. Жуковского, лично знал и Г.П. Павского (1787-1863), и В.Б. Бажанова (1800­1883). Первого он называл «умным, ученым и добрым священником», а второго - человеком «очень порядочным»⁷⁵⁴. Таким образом, мы можем констатировать, что законоучителями и духовниками у подраставшего цесаревича были грамотные и достойные священники.