Официальные духовники российских императоров

Наследственные черты Романовых

Специфика царской профессии предполагала многочисленные публичные контакты между монархом и подданными. Конечно, для каждого из подданных Российской импе­рии только возможность увидеть царя превращалась в одно из главных событий жизни. А уж если царь с кем-то заговаривал, то это становилось поводом для написания мемуа­ров. Любой, даже самый мимолетный разговор подданного с царем становился важнейшим событием и запоминался на всю жизнь. С другой стороны, для монарха эта бесконечная череда лиц не должна оставлять даже следа. Однако, как это ни удивительно, след оставался.

Дело в том, что большая часть Романовых в XIX в. обладала такой счастливой для монарха способностью, как память на лица. Да и вообще у них была хорошая память, что было очень важно при их публичной профессии, поскольку хорошая память необычайно способствовала их популярности.

В мемуарах рассыпано множество примеров этой знаменитой «памяти Романовых», которая, видимо, была устойчивой наследственной чертой. Монархи знали об этом и при случае старались блеснуть своей памятью. Приведем несколько примеров, относящихся ко времени правления Николая I.

Император Николай Павлович дважды за свою жизнь посетил Англию - в 1817 и 1844 гг. Перерыв между этими визитами составлял 27 лет. Тем не менее во время визита 1844 г. он узнал старого слугу, прислуживавшему ему в 1817 г.: «Я помню вас. Вы состояли при мне во время моей предыдущей поездки в Англию»⁸³⁸, - сказал царь. Американский посланник Д. Даллас приводит следующие слова Николая I: «Полторы недели тому назад я встретил вас, и вы меня не узнали. А вот я никогда не забываю лиц, хотя бы видел человека всего пять минут»⁸³⁹. Дочь Николая I великая княгиня Ольга Николаевна писала в своих записках: «У него была замечательная память на фамилии и лица, и он мог много лет спустя, встретясь с кем-нибудь, назвать его имя по фамилии или отнестись к нему как к товарищу, что доставляло иногда больше радости, чем всякая награда»⁸⁴⁰.

Один из бывших кадет вспоминал, как, глядя на ребенка, Николай Павлович вспо­мнил его отца: «Император Николай Павлович славился своей памятью на лица и имена, и потому неудивительно, что он вспомнил моего отца... такая внимательность государя не была обусловлена решительно ничем, кроме его замечательной памяти, которую он любил выказывать, а также его чисто отеческим отношением ко всем вообще детям»⁸⁴¹.

Подобные эпизоды бывали и в других учебных заведениях. Барон Корф упоминал, как император Николай I, обладавший «чудесной памятью, в особенности на лица, имена и фамилии», в декабре 1846 г. посетил Пажеский корпус и встретил племянника Корфа, при этом царь вспомнил, как звали отца мальчика, который умер в 1831 г., то есть за 15 лет до встречи⁸⁴².

Александр II, старший сын Николая I, в полной мере унаследовал память отца. Упоми­нания об этом имеются, однако их значительно меньше по сравнению с Николаем I. На еже­недельных воскресных разводах караулов император Александр II знал по имени не только всех офицеров, но и многих нижних чинов. В мемуарах рефреном проходит мысль, что «память у государя и наблюдательность были поразительные, в чем и мы не раз имели слу­чай убедиться»⁸⁴³.

У Александра III эта наследственная черта Романовых ярко не проявилась. Видимо, память на лица у него была в пределах нормы. При этом следует помнить, что Александр III далеко не блистал в годы учебы, и за ним вообще закрепилась репутация малоспособного ребенка. Зато Александр III в полной мере унаследовал харизму власти своего деда.

Возрождается наследственная память в полной мере в Николае II. Близко знавшая Николая в бытность его цесаревичем М.Ф. Кшесинская свидетельствовала, что наследник был очень образован, великолепно владел языками и обладал исключительной памятью, в особенности на лица и на все, что он читал⁸⁴⁴. Крупный чиновник В.И. Гурко также отмечал, что Николай II обладал исключительной памятью: «Благодаря этой памяти его осведомлен­ность в разнообразных вопросах была изумительна»⁸⁴⁵. А.Н. Шварц, министр народного просвещения, писал в мемуарах: «Бросалась в глаза его редкая память, если не на лица - зрительная память его, кажется, была невелика, - то на имена, числа, годы и т. п. В этом отно­шении он положительно поражал меня»⁸⁴⁶. Важно, что это оценка педагога-профессора. О прекрасной памяти царя пишет также военный министр А. Редигер. Он процитировал слова царя о его способе борьбы с бессонницей: «Он мне говорил, что в редких случаях бессон­ницы он начинает перечислять в памяти полки по порядку номеров и обыкновенно засыпает, дойдя до резервных частей, которые знает не так твердо»⁸⁴⁷. Следует заметить, что названия полков русской армии были достаточно сложны, и речь шла о сотнях наименований. Близкая ко Двору Лили Ден упоминает, как Николай II во время одного из приемов через 12 лет узнал полковника сибирского полка, с которым мимоходом встречался в 1891 г., когда возвращался в Петербург из Японии через Сибирь⁸⁴⁸.

Мы можем уверенно отметить наличие такой наследственной характеристики, как пре­красная память, у нескольких поколений правящего дома Романовых. Степень яркости про­явления этой наследственной черты различная, как была и различной степень «эффектив­ности» этой памяти. Так, современники, единодушно признавая факт прекрасной памяти Николая II и, соответственно, высокий уровень его эрудиции, не менее единодушно утвер­ждали, что у царя была слабо развита способность к аналитическому мышлению. Поэтому, по мнению некоторых мемуаристов, богатейшие знания царя представляли собой груду несистематизированного и отчасти бесполезного хлама.

И еще одно замечание по поводу памяти первых лиц. В 1948 г. в США во время пред­выборной кампании Г. Трумэна впервые использовалась технология, применявшаяся рос­сийскими монархами на уровне инстинкта. Политтехнологи Трумэна при подготовке его визита в тот или иной американский город устанавливали всех простых людей, с кем ранее так или иначе общался американский президент. И когда президент, пожимая руку изби­рателя, «вспоминал» этого очередного Джона или Смита и напоминал ему обстоятельства их встречи, то это производило потрясающее впечатление. Почти такое же, как в России, когда Николай I или Николай II вспоминали не только имя, но и послужной список человека. Только в XX в. на Трумэна работала команда политтехнологов, готовившая для него «впе­чатления», а российские монархи обходились лишь своей головой.

Филологическая подготовка российских монархов

Особое место в образовательной практике российской императорской семьи занимала филологическая подготовка. В этом процессе было два встречных потока. С одной сто­роны, женам русских императоров, как правило, немецким принцессам, приходилось срочно изучать язык своей новой родины. С другой стороны, русские великие князья и княжны изучали внушительный блок иностранных языков.

Необходимость изучения иностранных языков ни у кого не вызывала вопросов. Во-первых, в дворянской России знание французского языка было просто необходимо, поскольку петербургский бомонд использовал его как язык повседневного общения. Во- вторых, императрицы, будучи сами носительницами языка, передавали его (немецкий или датский язык) своим детям. В-третьих, все многочисленные взаимные родственные или официальные визиты требовали общения без переводчиков на языках-посредниках. Это было нормой дипломатической практики XVIII начала XX вв. В-четвертых, многоязычность Императорского двора формировала многослойную структуру восприятия мира, когда орга­нично, на языке носителя, усваивалась европейская культура во всем ее многообразии. В- пятых, уровень знания иностранных языков при Императорском дворе служил почти офици­альным «индикатором», делившим присутствующих на «своих» (это те, кто знал иностран­ные языки как родные) и «чужих» (то есть тех, кто говорил на смеси «нижегородского с французским»), И только те «чужие», кому удавалось подняться на самый верх иерархиче­ской лестницы, могли пренебречь этим «индикатором», и общество смирялось с этим. Такой «чужой» был А.А. Аракчеев, он учился на «медные деньги» и языками не владел.

Следует упомянуть еще об одной важной составляющей филологического блока обра­зования царских детей. Цесаревич и великие князья должны были правильно, без акцента, говорить по-русски. В многоязычном Императорском дворе, когда дети начинали говорить на английском или французском языках и только потом на русском, это представлялось необычайно важным. Все это достаточно очевидно, но мало известно, как, собственно, стро­ился образовательный процесс.

В XVIII в. в основу филологического образования было положено прямое общение детей с носителями языка, которых зачисляли в обслуживавший штат царственных младен­цев. Английские бонны не только растили младенцев, но и общались с ним. Детей окружали вниманием придворные, для них французский язык был более органичен, чем их родной язык. Ну а бабушка Екатерина II и все последующие немки на троне всегда хорошо помнили свои корни. В результате этого «вавилонского» смешения языков дети усваивали начала ино­странных наречий, органично врастая в пеструю языковую среду.

Примечательно, что эти традиции сохранялись вплоть до начала XX в. Дети начинали одновременно говорить и по-русски, и по-английски, уже в раннем возрасте они усваивали основы французского языка. Так, о великом князе Сергее Александровиче, которому в 1865 г. шел девятый год, его воспитатель писал: «Из новых языков Сергей Александрович довольно свободно владел английским языком, которому научился, конечно, исключительно практи­чески, почти одновременно с тем, как начал говорить и по-русски, благодаря тому, что был на руках у англичанки-няни Е.И. Струтон. Довольно бегло великий князь говорил и по- французски, научившись этому языку практическим путем частью под руководством г. Реми, частью слыша постоянно французскую речь и у родителей, и в обществе сестры, когда он был на попечении А.Ф. Тютчевой... наконец, и по-немецки еще до отъезда за границу летом 1864 г. Сергей Александрович начал брать уроки, но говорить еще не умел»⁸⁴⁹. Таким обра­зом, для российских монархов и великих князей со второй половины XVIII в. и до начала XX в. являлось нормой знание трех-четырех иностранных языков.

Начало этой практике положено при дворе Екатерины II. О четырехлетнем внуке, буду­щем Александре I, Екатерина II писала в июле 1781 г., что «он очень хорошо понимает по- немецки, и еще более по-французски и по-английски...»⁸⁵⁰. Для того чтобы закрепить и систематизировать языковую подготовку внука, к нему в 1784 г. пригласили преподавателя французского языка швейцарского гражданина Цезаря Лагарпа.

Когда подросли младшие сыновья Павла I, их также начали учить языкам. Будущего Николая I начали регулярно учить французскому языку в 1802 г., в возрасте 7 лет. Его учи­тельницей сначала была мать - вдовствующая императрица Мария Федоровна. Затем про­цесс перешел в руки профессионального педагога дю-Пюже. Впоследствии Николай I вспо­минал, что эти уроки ему не особенно нравились.

Одновременно с французским языком в 1802 г. начались уроки русского языка, но уроки русского, в отличие от иностранных языков, вели дилетанты. Так, первой учительни­цей русского языка будущего императора стала его воспитательница шотландка мисс Лайон. С ней он учил «русскую азбуку». Затем занятия русским языком перешли под контроль безы­мянных «дежурных кавалеров». Вряд ли эти «дежурные» уделяли серьезное внимание пра­вилам русского языка. Но, так или иначе, в 1806 г. Николай Павлович уже писал сочинения на русском языке.

В январе 1804 г. 9-летний великий князь Николай Павлович начал изучать немецкий язык, который ему преподавал профессиональный учитель Аделунг. Этот же педагог препо­давал великому князю латинский и греческий языки⁸⁵¹. Древние языки в то время были обя­зательной частью добротного образования. Но в аристократической среде изучение латыни и греческого языков широко не распространилось. Эти языки введены в образовательную программу Николая Павловича по настоянию их матери - императрицы Марии Федоровны. С изучением латыни и греческого у Николая I связаны самые мрачные воспоминания⁸⁵².

Когда в 1817 г. великий князь Николай Павлович женился на прусской принцессе Луизе, принявшей в православии имя Александры Федоровны, новой великой княжне при­шлось срочно приступить к изучению русского языка. Летом 1817 г. в учителя к Александре Федоровне определили Василия Андреевича Жуковского, в то время уже известного поэта.

В.А. Жуковский был поэтом, а не преподавателем-мето-дистом. Поэтому его уроки преследовали цели весьма высокие, но далекие от утилитарной задачи - в кратчайшие сроки научить прусскую принцессу правильно говорить по-русски. В дневнике В.А. Жуковский свои педагогические задачи формулировал следующим образом: «Я надеюсь со временем сделать уроки свои весьма интересными. Они будут не только со стороны языка ей полезны, но дадут пищу к размышлению и подействуют благодетельным образом на сердце»⁸⁵³.

От своей воспитанницы он, конечно, слышал только слова благодарности (6 ноября 1817 г.): «Урок мой был очень приятен. Я имел удовольствие слышать от нее, что мои уроки ей нравятся»⁸⁵⁴. Однако впоследствии Александра Федоровна хотя и вспоминала его уроки с благодарностью, но это не мешало ей видеть методические «огрехи» своего учителя. С уважением относясь к Жуковскому, она считала его слишком «поэтичным», чтобы быть хорошим учителем⁸⁵⁵. По ее словам, «вместо того чтобы корпеть над изучением грамматики, какое-нибудь отдельное слово рождало идею, идея заставляла искать поэму, а поэма служила предметом для беседы; таким образом проходили уроки. Поэтому русский язык я постигала плохо, и, несмотря на мое страстное желание изучить его, он оказывался настолько трудным, что я в продолжение многих лет не имела духу произносить на нем цельных фраз»⁸⁵⁶.

Судя по всему, относительно регулярные уроки русского языка продолжались около полутора лет. По крайней мере, зимой 1819 г. Александра Федоровна еще продолжала «брать уроки у Жуковского»⁸⁵⁷. Впрочем, салонным языком российского Императорского двора в это время был французский язык, и по-русски при Дворе говорили мало. Надо сказать, что у молодой великой княжны в начале ее жизни России возникли большие филологические сложности, поскольку кроме русского языка, ей пришлось срочно закрывать пробелы и во французском языке, на котором она также сначала «затруднялась говорить»⁸⁵⁸.

Конечно, со временем все проблемы разрешились, хотя трудности с русским языком у императрицы Александры Федоровны оставались на протяжении всей ее 43-летней жизни в России. К своему первому учителю русского языка, поэту В.А. Жуковскому, она сохранила теплое отношение на всю жизнь и хорошо помнила его уроки. У них отмечались даже «свои» юбилеи. Так, 12 марта 1842 г. она сочла своим долгом написать поэту: «И вот мы с вами отпразднуем наши серебряные уроки, кажется, в сентябре месяце. 25 лет!!! Боже мой, это целая жизнь»⁸⁵⁹.

Об уровне владения иностранными языками российских монархов сохранились сви­детельства самих иностранцев. Так, американский посланник Д. Даллас при Российском императорском дворе в 1837-1838 гг. упоминал, что императрица Александра Федоровна «довольно хорошо знала английский язык» и много беседовала с послом об американской литературе и особенно о Фениморе Купере, романами которого в то время зачитывалась вся Европа⁸⁶⁰. И если с императрицей американский посол говорил по-английски, то с Николаем I - сначала по-французски. Однако после того как знакомство состоялось, император также перешел на английский язык. Следует иметь в виду, что правила придворного этикета пред­писывали говорить на том языке, на котором заговорят высочайшие особы. Видимо, сначала Николай Павлович был не уверен в своем английском. Впоследствии император говорил послу: «Вы первый человек, который заставил меня при публике заговорить по-английски. Надеюсь, что вы не откажете почаще беседовать со мной и учить меня этому языку»⁸⁶¹.

Видимо, неуверенность в английском так и осталась у Николая I, что вполне понятно, поскольку повседневный при Российском императорском дворе - французский язык, а им император владел великолепно. На английском языке ему говорить было фактически не с кем. Поэтому во время официального визита в Англию в 1844 г. Николай I общался с хозяе­вами на французском языке и, эпизодически, на немецком. Только перед отъездом из Англии он обратился на английском языке к одному из сановников⁸⁶².

Оценивали уровень языковой подготовки Николая I и соотечественники. Барон Корф, описывая манеру Николая Павловича вести себя на дворцовых приемах, упоминает, что император беседовал со своими гостями то «по-русски, то по-французски, то по-немецки, то по-английски. И все одинаково свободно»⁸⁶³. За столом Николай Павлович обыкновенно говорил по-русски, и только обращаясь к императрице, или когда у других шел разговор с нею, переходил на французский язык.

Фрейлина А.Ф. Тютчева отмечала, что император Николай Павлович «имел дар язы­ков; он говорил не только по-русски, но и по-французски, и по-немецки с очень чистым акцентом и изящным произношением»⁸⁶⁴. Об уровне знания английского языка Николаем I Тютчева не упоминает, поскольку в то время его при Дворе практически не использовали. Надо заметить, что Корф и Тютчева - образованнейшие люди своего времени и хорошо раз­бирались в филологических нюансах.

Дети Николая I знакомились с иностранными языками так же, как и их родители, через английских бонн и придворных. По словам дочери Николая I, великой княжны Ольги Алек­сандровны, она уже в пять лет могла читать и писать на трех языках⁸⁶⁵. Видимо, она имела в виду немецкий, английский и французский языки.

Когда в конце 1820-х гг. поэт В.А Жуковский составил план образования цесаревича Александра Николаевича, в нем, естественно, большое внимание уделялось иностранным языкам. Постепенно вокруг цесаревича сложился круг преподавателей-филологов. Эти же преподаватели несколько позже вели занятия и у дочерей Николая I. Одна из них дала харак­теристики каждому из преподавателей. Так, английский язык вел «веселый» Веранд. Немец­кий язык преподавал Эртель. По словам Ольги Николаевны, он «вдалбливал в своевольные головы наши ужасно трудные немецкие фразы, в которых до бесконечности нужно ждать глаголов». Девочка даже пыталась вести свой дневник по-немецки. Систему занятий Эртеля княжна называла «блестящей», но при этом добавляла, что говорить по-немецки она научи­лась, только выйдя замуж и уехав в Германию⁸⁶⁶.

Хотя по-французски Ольга Николаевна говорила и писала с 5 лет (по ее словам), но системно изучать французский язык начала только в 15 лет. Видимо, это была просто грам­матическая шлифовка уже имевшихся знаний. Но и занималась этим языком княжна дольше остальных языков. Свое образование великая княжна закончила в 1842 г. К этому году она занималась только русским и французским чтением «у Плетнева и Курно»⁸⁶⁷.

О практике повседневного использования иностранных языков в императорской семье Ольга Николаевна писала: «Мама много читала по-русски... но говорить ей было гораздо труднее. В семье мы, четверо старших, говорили между собой, а также с Родителями всегда по-французски. Младшие же три брата, напротив, говорили только по-русски. Это соответ­ствовало тому национальному движению в царствование Папа, которое постепенно вытес­няло все иностранное»⁸⁶⁸.

Николай Павлович, следуя своему национально ориентированному сценарию власти, положил начало «филологической революции» при своем Дворе. Общаясь с придворными, он начал говорить по-русски. Это немедленно отметили в его ближайшем окружении. Одна из фрейлин записала в дневнике: «Государь со мной всегда говорит по-русски. Он первый заговорил в салоне императрицы по-русски. Александр Павлович и его Лизетта всегда гово­рили по-французски»⁸⁶⁹. Следует пояснить, что речь идет об Александре I и его жене импе­ратрице Елизавете Алексеевне. Об этом же, с чувством некоторого удивления, записал в дневнике и А.С. Пушкин: «28 февраля 1834 г. Воскресенье на бале, в концертной, государь долго со мною разговаривал: он говорит очень хорошо, не смешивая обоих языков, не делая обыкновенных ошибок и употребляя настоящие выражения»⁸⁷⁰. Однако, несмотря на все старания Николая Павловича, Российский императорский двор так и остался франкоговоря­щим. Но русский язык при Дворе, по крайней мере, перестал быть моветоном.

Русским языком император Николай I владел во всей его палитре, особенно в мужской, офицерской среде. Так, однажды, после неудачного смотра сводного батальона военно-учеб­ных заведений, он назвал батальон «бланманже»⁸⁷¹.

Повседневное общение между родителями и дочерьми на французском языке приво­дило к «языковым перекосам». Так, младшая дочь Николая I Александра Николаевна, или Адини, как ее звали родные, вообще плохо говорила по-русски, поскольку у нее была не только бонна-англичанка, но и английская воспитательница. Поэтому она так и не научилась свободно говорить на родном языке⁸⁷².

Изучению иностранных языков цесаревичем Александром Николаевичем уделялось первостепенное значение. В курс его обучения входил «стандартный набор» из трех ино­странных языков. Но для того чтобы расширить кругозор детей, их периодически собирали в библиотеке цесаревича, и актеры Французского театра читали им французских классиков, особенно часто Мольера, конечно, в оригинале⁸⁷³.

Наряду с изучением «стандартного набора» европейских языков цесаревич специально изучал польский язык, что произошло с подачи Николая I: тот понимал, что польские про­блемы не ограничатся временем его царствования. Польским языком с цесаревичем зани­мался преподаватель Первого кадетского корпуса капитан Юрьевич. Более того, для того чтобы дать цесаревичу определенную языковую практику, Николай I приказал воспитателю цесаревича К.К. Мердеру в январе 1829 г. пригласить к обеду флигель-адъютанта Гауке, и великий князь несколько раз «решался с ним разговаривать по-польски»⁸⁷⁴. Надо добавить, что великому князю тогда шел 11-й год. Буквально через несколько дней после этого обеда состоялся экзамен цесаревича по польскому и английскому языкам. Видимо, устраивая обе­денную встречу с поляком, Николай I хотел уяснить для себя, насколько цесаревич овладел разговорным языком, и дать сыну возможность дополнительного тренинга перед экзаме­ном. В результате Николай I и императрица Александра Федоровна «были весьма довольны успехами, сделанными в обоих языках, в особенности в польском. Великий князь перево­дил с русского на польский и писал по-польски без ошибок»⁸⁷⁵. В зрелые годы Александр II довольно свободно говорил на польском языке.

Надо сказать, что опасения Николая I по поводу Польши сбылись, и когда в начале 1860-х гг. там началось восстание, младшему брату Александра II, великому князю Констан­тину Николаевичу, пришлось срочно осваивать польский язык. Это было связано с тем, что его назначили наместником в Царство Польское. В своем дневнике в мае 1862 г. он отметил: «Утром имел первый урок польского языка»⁸⁷⁶.

Возвращаясь к языковой подготовке будущего Александра II на рубеже 1820—1830-х гг., следует отметить несколько особенностей. Так, из плана обучения Александра Николае­вича, подготовленного В.А. Жуковским в 1828 г., Николай I лично исключил латинский язык. То было эхо детского негативного опыта Николая I, буквально возненавидевшего латынь. В начале 1850-х гг. Николай Павлович прикажет передать все фолианты на латинском языке из библиотеки Императорского Эрмитажа в Императорскую публичную библиотеку, объяснив это своими мрачными детскими воспоминаниями об изучении латыни. Латинский язык не преподавался никому из детей Николая I. Впоследствии эта традиция сохранялась для всех последующих российских монархов.

В 1856 г. над старшим сыном Александра II «нависла угроза» изучения древних языков, поскольку дипломат князь

А.М. Горчаков в составленной им программе преподавания высказался за возобновле­ние их преподавания: «Мертвые языки - школа слога, вкуса и логики....С русской нацио­нальной точки зрения следовало бы отдать предпочтение греческому языку. Но язык латин­ский легче и развивается логичнее. Если наследник будет учиться латыни, то греческому языку можно было бы научить одного из его братьев»⁸⁷⁷. Однако в 1857 г. мысль об обуче­нии великих князей одному из классических языков совершенно оставляется. И хотя во вто­рой половине XIX в. в классических гимназиях мальчикам вдалбливали латынь и греческий, царских детей от этого на некоторое время избавили.

Начиная с Владимира, младшего брата Александра III, преподавание латинского языка для царских детей возобновляется. К.В. Кедров преподавал латинский язык великим кня­зьям Владимиру, Алексею, Сергею и Павлу Александровичам. Мемуарист свидетельствует, что Александр II сам выступил инициатором возобновления изучения латыни, полагая ее научной основой всякого языкознания⁸⁷⁸.

Наряду с изучением иностранных языков не меньшее значение уделялось изучению русского языка. Воспитатель цесаревича К.К. Мердер даже во время каникул приучал вели­кого князя правильно разговаривать по-русски и развивал его навыки чтения на родном языке⁸⁷⁹.

Когда Александр II женился на немецкой принцессе, в православии императрице Марии Александровне, ей, как и ее предшественницам, пришлось заняться основательным изучением русского языка. Однако ее учителем стал не поэт или профессиональный пре­подаватель, а воспитательница великой княжны Ольги Николаевны фрейлина Анна Алек­сандровна Окулова. Видимо, результаты оказались очень неплохими, поскольку, по словам великой княжны Ольги Николаевны, «после императрицы Елизаветы Алексеевны ни одна немецкая принцесса не владела так хорошо нашим языком и не знала так нашу литературу, как знала Мари».

Следует отметить, что в 1850-х гг. вокруг императрицы Марии Александровны сло­жился славянофильский кружок. В ее салон были вхожи достойные представители русской мысли и слова: князь П.А. Вяземский, Ф.И. Тютчев и граф А.К. Толстой. Толстой именно императрице Марии Александровне посвятил следующие строки:

Напомнив дни, когда Царица, долу Склонясь задумчивой главой, Внимала русскому глаголу Своею русскою душой...

С учителями-иностранцами императрицы Александра Федоровна и Мария Алексан­дровна говорили на немецком языке. Но сами учителя-филологи могли слышать их русскую речь. И поражались тому, что Мария Александровна преимущественно говорила по-русски и с очень хорошим произношением.

Следует заметить, что галантный «западник» Александр II полностью вернул француз­ский язык ко Двору, и русский язык при Дворе вновь стал редкостью. И, как это ни странно, главной носительницей «русскости» при Дворе Александра II стала дарм-штадтская прин­цесса - императрица Мария Александровна.

Примечательно, что воспитатели постоянно отмечали уровень «правильности» рус­ского языка у царских детей, даже когда они были совсем маленькими. Так, в 1847 г. один из воспитателей писал Александру II, что его четырехлетний сын Николай «удивительно как хорошо выражается по-русски, и притом чрезвычайно логически»⁸⁸⁰.

Учителей (проф. Погодина и Грота) приятно удивляло то, что императрица говорила с детьми, и дети ей отвечали по-русски «ясно, чисто, правильно»⁸⁸¹. Когда в декабре 1855 г. у старших сыновей царя состоялись «годовые экзамены», то один день из них посвящался русскому и славянскому языкам. 10-летний великий князь Александр (будущий Александр III) на экзамене читал «Бородино». На филологическую подготовку молодых великих кня­зей обращали внимание и во время досуга. С 1856 г. к мальчикам в Зимний дворец начали приводить для игр ровесников, и гостям строго предписывалось разговаривать между собой только на русском языке.

Со временем результаты сказались. Биографы отмечали, что цесаревич Николай Алек­сандрович «овладел законами русской речи и с течением времени выработал себе ясный, правильный и изящный письменный слог»⁸⁸². Однако у цесаревича тяжело шел цер­ковно-славянский язык.

Наряду с русским языком родителей весьма беспокоил уровень знаний детьми евро­пейских языков. При этом следует иметь в виду, что в 1840-х гг. дети цесаревича, по тра­диции, получили своих нянь-англичанок и основы английского языка усвоили с детства. С осени 1851 г. двух старших сыновей цесаревича, Николая (минуло 8 лет, с 17 сентября) и Александра (шел 7-й год, с 4 декабря), начали учить французскому языку. Французский язык преподавал Куриар, получая за каждого из учеников по 285 руб. в год. Впоследствии содер­жание было удвоено за внеклассные его беседы с ними⁸⁸³.

Немецкий язык у детей шел слабо не только потому, что занятия продолжались не более двух часов в неделю, но и потому, что «никто из членов царской семьи никогда не говорил с детьми по-немецки».

Поскольку образование было домашним, то ежегодно в декабре для мальчиков устра­ивали годовые экзамены, в том числе и по иностранным языкам. В декабре 1855 г. провели экзамены по немецкому и французскому языкам. Преподаватели отметили успехи детей в немецкой речи. Родители остались довольны⁸⁸⁴.

По мере взросления мальчиков педагоги менялись, и с ними менялись «системы» изучения иностранных языков. Для того чтобы как-то упорядочить их изучение, в 1856 г. министр иностранных дел канцлер A.M. Горчаков по просьбе императрицы Марии Алексан­дровны составил инструкцию о воспитании наследника. В этой инструкции немалое место отводилось и стратегии в изучении иностранных языков. Прежде всего он констатировал, что «не нужно знания многих иностранных языков. Оно отняло бы слишком много времени, которое следует посвятить фактам и идеям». По мнению Горчакова, кроме русского языка цесаревичу достаточно знать еще два других живых языка: сначала французский, потом немецкий. По мнению дипломата, английский язык «имеет лишь третьестепенное значение, и без него можно обойтись. Редко Государь извлекает пользу из прямых переговоров с ино­странцами. Тем лучше, если кто-либо из братьев наследника выучится говорить по-англий­ски».

С 1856 г. цесаревича Николая стали учить отдельно, по более основательной про­грамме. Его младшие братья Александр и Владимир учились вместе. Все братья собирались только за обедом. Безжалостные учителя предписали им за обедом разговаривать только по-французски, по-немецки или по-английски. Того, кто случайно заговаривал по-русски, «штрафовали» пятачком в пользу бедных. Это очень забавляло великих князей. Они часто ошибались по рассеянности и платили установленный штраф⁸⁸⁵.

Императрица Мария Александровна особое внимание уделяла старшему сыну Нико­лаю. В конце 1860 г., когда наследнику-цесаревичу исполнилось 17 лет, преподавание английского языка, который он знал с пеленок, прекратили, но изучение французской и немецкой словесности продолжили⁸⁸⁶.

Французский язык детей императора шлифовался особенно тщательно. Когда весной царская семья выезжала в Царское Село, из всех учителей-филологов туда брали только учи­теля французского языка Реми. В его присутствии от детей требовали разговаривать только по-французски. Учителю, конечно, доплачивали.

Надо заметить, что учителям с великими князьями Александром и Владимиром при­ходилось очень тяжело. Ни о каких телесных наказаниях не было и речи. Воздействовать на мальчиков приходилось только словесно, но великие князья учились откровенно плохо. Их дневники за 1861-1862 гг. буквально переполнены примерами «школьного саботажа» вели­ких князей: «Александр Александрович выказал ужасное упорство в разговоре на француз­ском языке; он все уверял, что в воскресенье следует говорить по-русски»; «В классе рус­ского языка опять было отсутствие всякого внимания, и очень плохо знал урок. Во время этого урока приходил к нам государь и сделал выговор великим князьям за нерадение»; «Экзамен французского языка был менее удачен. Александр Александрович наделал 18 оши­бок в восьми строках, и довольно грубых. Все это, правда, очень слабо, особенно по летам, но что есть успехи после летнего экзамена - в этом нет сомнения»; «Великие князья как-то особенно снисходительно смотрят на свое незнание в языках... экзамен английского языка был ниже всякой критики»; «От 12 до 2 у Александра Александровича были уроки русской словесности и английского языка; из первого он получил «два» и «три», а за английский урок «три» и «три». Итак, Александр Александрович получил сегодня три раза «три»» ⁸⁸⁷.

Тем не менее титанические усилия преподавателей все-таки приносили свои скудные плоды. В 1863 г. 18-летний великий князь Александр Александрович мог уже без труда раз­говаривать на французском языке. К педагогическому процессу подключился даже отец - император Александр II, случай вообще небывалый. В 1865 г. Александр II просил своего 20-летнего сына читать ему вслух по-французски, говорил с ним и побуждал его писать на 888 этом языке письма матери.

Младшие сыновья Александра II, Сергей и Павел, учились более старательно. Первый урок английского языка состоялся у Сергея, когда ему было семь лет. Языковая основа у великого князя уже имелась. Благодаря своей английской няне Е.И. Струтон он знал произ­ношение английских букв и слогов⁸⁸⁹.

При Александре III филологическая сторона повседневной жизни Императорского двора вновь претерпела изменения. И это опять-таки было связано с возвращением русского царя к национально ориентированному сценарию власти. Фактически повторялась ситуация 1830-х гг., когда Николай I впервые заговорил по-русски при Дворе. Спустя 50 лет, в 1880­х гг., это повторил Александр III. Он вновь сделал русский язык главным языком общения при Императорском дворе. Конечно, французский язык отчасти сохранил свое значение, но теперь французская речь слышалась только при обращении к императрице Марии Федо­ровне. С императором все разговаривали только по-русски⁸⁹⁰.

Особо следует отметить, что по-русски при Дворе Александр Александрович загово­рил во второй половине 1870-х гг., будучи еще цесаревичем. И заговорил при Дворе Алексан­дра II, который пользовался преимущественно французским языком. Граф С.Д. Шереметев вспоминал, что цесаревич терпеливо выдерживал, «словно не замечая намеков и приемов, невозмутимо обращаясь