ПРОЛОГ
Джастин
Тусклый свет в помещении. Покачав головой, я отворачиваюсь от высокой и пухлой дамы, которая приближается ко мне, сверкнув белыми зубами за кроваво-красной помадой. Она милая, но не в моем вкусе.
Не знаю, почему я здесь. Наверное, от тоски.
Мне просто скучно. Толпа продолжала шуметь, но теперь все притихли, как будто кто-то уменьшил громкость. Воздух затуманен, сигаретный и кальянный дым смешиваются, создавая что-то новое, но столь же неприятное. Свет достаточно тусклый, чтобы создать темные уголки и сохранить все секреты.
Мгновение спустя сцену освещает красный свет, заливая комнату и ее обитателей малиновыми красками. Напиток из моего стакана лениво стекает по бокалу, капая на пальцы.
И тут появляется она.
Она выходит на сцену, ее кожа тут же освещается красным. Внезапно весь клуб встал по стойке смирно, как будто воздух высосали из помещения одним вдохом. Волосы у меня на затылке встают дыбом, когда она поворачивает бедра в сторону, а из динамиков доносится первый удар барабана. Коллективный вздох, когда она начинает двигаться в такт. Тяжелый гитарный звук следует секундой позже, и это похоже на повышение температуры в комнате. Я чувствую, как пот начинает просачиваться в ладони.
Она другая.
Я знаю это. Она это знает. Все это чертово место знает.
Она завораживает, сопровождаемая только простым гитарным риффом и голосом панк-рока. Ее кожа покрыта только черным кружевом и неоновым светом. Что-то в ней заставляет меня перестать двигаться, моргать, дышать.
Она необузданна.
Она могущественна.
Она — грех на шестидюймовых каблуках.
Она опасна.
Барабан в музыке бьется так сильно, лед в стакане звенит, и кровь в венах вибрирует, пока я не чувствую, что дрожу внутри.
Я не должен быть здесь — видит бог, у меня есть другие дела — и все же я здесь, не в состоянии двигаться, даже если бы захотел.
Ее светлые волосы касаются нижней части спины и свисают по груди, а ее нежные руки порхают по своей коже цвета слоновой кости. Ее движения грациозны и соблазнительны, то ли музыка, то ли мое сердце так стучит…
Она крутит бедрами и низко опускается на невероятно длинные ноги. Из динамиков доносятся нечеткие звуки гитары. Воротник рубашки слишком тесен, манжеты, пуговицы на груди — я весь горю. Ее присутствие выжало весь воздух из моих легких, и все, чего я хочу — это никогда больше не дышать. Даже с комнатой, полной людей, кажется, что каждое ее движение лишь для меня, как будто мы здесь одни.
Сильные бедра и руки хорошо работают вместе, и это больше, чем стриптизерша на шесте, это гребаная акробатика и ловкость, сила ее уверенности сексуальнее, чем всё остальное. Она поворачивается через плечо, ее губы изогнуты в улыбке, сердцевидное лицо и темные глаза ударили меня в грудь, как поезд.
Только не она.
Кто угодно, но только не она.
Она слишком хороша, чтобы быть здесь.
Ловкими руками она снимает с плеч лямки черного кружева, и мне приходится отвести взгляд. Не то, чтобы я не хочу посмотреть, — боже, хочу, — но я знаю, что если посмотрю, то не смогу думать ни о чем другом до конца ночи. Может быть, до конца своей жизни.
Мужчина слева от меня наклоняется вперед, не сводя с нее глаз, в то время как хорошенькая девушка на его коленях изо всех сил пытается удержать его внимание. Его взгляд на нее заставляет мои мышцы дергаться. Я сгибаю руку на бедре, пока не чувствую, как хрустят костяшки пальцев, и мне требуется вся выдержка, чтобы не оторвать его от кресла за рубашку и не ударить коленом в лицо.
Моя челюсть сжимается, зубочистка во рту почти щелкает, когда я делаю все возможное, чтобы остаться сидеть на месте. Вместо этого я снова перевожу взгляд на сцену.
Я не из тех парней, кто дерется из-за девушки.
Но я мог бы быть им.
Ради неё.
Чувствую, как мой телефон вибрирует в кармане.
Когда я снова поднимаю глаза, она стоит ко мне спиной, показывая всей комнате свою гладкую кожу.
Я делаю последний глоток, все еще не в силах посмотреть ей прямо в глаза. Тем не менее, эти глаза и это лицо пятнают заднюю часть моих век, как яркий луч солнца.
Последние ноты песни все еще витают в воздухе, когда я встаю.
Повернувшись, я оставляю чаевые официантке. Беру куртку из гардероба.
Идя по ярко освещенному коридору в ночной воздух, я натягиваю перчатки, глубоко вдавливая искусственную кожу между пальцами.
Телефон снова звонит, и я достаю его из кармана.
— Да.
Гравий хрустит под ногами, когда я иду к машине, и я слышу музыку из клуба, все еще бьющуюся сквозь стены.
На мгновение телефон замолкает. А потом:
— Через полчаса. Боулинг на Лоэн.
Я смотрю на часы, отключаю телефон и прячу его обратно в карман.
Грохот двигателя пронзает полночную тишину, и неоновые огни клуба ярко отражаются от капота моей машины. Вздохнув, я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.
У меня такое чувство, что скоро жизнь станет намного сложнее.
ГЛАВА 1
Скарлет
Пожилая женщина одета в халат и тапочки, ее спина сгорблена, темные волосы туго стянуты на макушке.
— Пойдем, — тихо говорит она, жестом приглашая нас войти.
Я разворачиваю Коди и провожаю его в квартиру, изо всех сил стараясь не обращать внимания на сопротивление, которое чувствую, когда прижимаю руку к его плечам.
Муж Неды спит в кресле в нескольких футах от нее, а по телевизору все еще показывают иранские новости. В квартире пахнет чем-то восхитительным: чесноком, помидорами и пьянящей смесью экзотических специй, от которых мой желудок урчит от голода. Я не помню, когда в последний раз ела нормальную еду.
— Как поживаете, Миссис Эйзади? — шепчу я. — Как Амон?
Она машет рукой в сторону храпящего мужа.
— Хорошо-хорошо.
Остановив нас в дверях, Неда запахивает халат и наклоняется, чтобы поцеловать Коди в обе щеки. Обеими руками обхватывает его лицо и улыбается ему.
— Привет, азизам (прим. пер.: от таджикского «дорогой»), — говорит она, ее лицо смягчается, и морщинки появляются в уголках глаз, когда она улыбается.
Игнорируя свой возраст и старые скрипучие кости, она поднимает моего сына и усаживает на бедро, он сразу же кладет голову ей на плечо. Я с завистью наблюдаю, как его веки опускаются, и он обхватывает мягкую игрушку. Неда улыбается.
Наклонившись, я целую сына в макушку.
— Спокойной ночи, малыш, — шепчу я, целуя его в щеку.
Его кожа пахнет пеной для ванны, и я вдыхаю полной грудью.
— Пока, мам, — тихо говорит он, устало вздыхая и утыкаясь лицом в шею Неды.
Вид того, как он прижимается к ней, посылает крошечный треск в мое сердце. Проглотив боль, я отступаю, игнорируя негодование, которое гноится в моей груди. Хотя я благодарна старой леди за все, что она делает для меня, я обижаюсь на нее за то, что она может смотреть, как мой сын засыпает, когда я не могу.
— Я вернусь утром.
Старушка кивает, успокаивающе поглаживая Коди по спине. Его ноги в носках болтаются у нее на талии, когда она провожает меня до двери. Я поправляю сумку на плече, сжимая ремень, чтобы не выхватить моего мальчика из ее рук.
— Он уже почистил зубы, — говорю я, она кивает. — И принял ванну. — Она снова кивает. — Ох, и не забудьте про ночник.
— Хорошо. Все в порядке, — говорит она с улыбкой.
Чтобы не передумать, я протягиваю руку и сжимаю пальцы на ноге Коди, прежде чем проскользнуть в коридор. Дверь квартиры закрывается, и я слушаю, как щелкают замки, пока не остаюсь одна в коридоре, где нет ничего, кроме запаха поднимающейся сырости и жужжания ламп над головой.
Устав, я прислоняюсь к стене, опустив голову.
Расставаться с Коди всегда нелегко, но почему-то сегодня мне кажется труднее, чем в остальные дни. Может быть, это потому, что приближается его день рождения. Мой ребенок — маленький мальчик, который четыре года назад изменил мой мир — становится старше. Я скучаю по мягкой головке, прижатой к моей груди, по запаху его детской кожи, по его теплому весу в моих руках, когда он спит.
Но наблюдать, как он растет, наблюдать, как он становится самостоятельным маленьким человеком — награда.
С каждым днем он взрослеет и скоро поймет, что у него нет игрушек, как у других детей, что его одежда изношенная, и что мы живем в дерьмовой двухкомнатной квартире с прерывистой горячей водой и без отопления. Он будет все больше и больше понимать, что, хотя я делаю все возможное, я никогда не смогу дать ему все, что нужно.
Именно это — мысль о том, что Коди будет думать обо мне, как о неудачнице — давит на меня изнутри, выдавливая воздух из легких и заставляя желудок сжиматься.
Моя рука скользит к мягкой сумке, перекинутой через плечо, где под слоями одежды лежит счет за аренду с надписью «просрочено» красными чернилами.
Работать на двух работах шесть дней в неделю — это не то, что я себе представляла. Но с долгами, висящими над моей головой, стоимостью воспитания ребенка и жизнью в городе, я делаю все возможное, чтобы свести концы с концами.
Тем не менее, этого недостаточно. Этого никогда не бывает достаточно.
Как бы ни было больно мне это делать — проводить все время вдали от Коди, когда он так мал, — я делаю то, что должна, чтобы у него была крыша над головой. Чтобы у него было достаточно еды. Чтобы на нем была одежда. Чтобы он смог пойти в школу и, может быть, вырасти лучше, чем я.
Входная дверь захлопывается на первом этаже, звук эхом разносится по лестничной клетке. Вздохнув, я отодвигаюсь от стены, запирая все эти ужасные мысли за своей стальной решимостью.
Деревянная лестница скрипит, старое дерево прогибается под ногами. Сквозь звук телевизора из квартиры 2А я слышу тяжелые шаги, и когда достигаю лестничной площадки, я вижу Джастина, который живет через несколько дверей от меня. Его плечи сгорблены, на голове черная вязаная шапочка. Я слышу звон мелочи в кармане, когда он делает каждый шаг, и металлический звук музыки, эхом отдающийся от наушников, которые болтаются у него на шее.
Не поднимая глаз, он замедляет шаг, когда я приближаюсь, и отходит в сторону. Лестница узкая, едва три фута. Ему приходится прижаться к стене, чтобы пропустить меня.
Подняв глаза, я улыбаюсь.
— Спасибо.
Он кивает и продолжает подниматься по лестнице позади меня, заталкивая наушники обратно в уши.
Я видела его несколько раз, в основном на лестнице или на парковке. Он много времени проводит в одиночестве, едва позволяя кому-то больше, чем мимолетное приветствие. Но все же, есть что-то интересное в Джастине и его спокойном поведении. Я останавливаюсь у подножия лестницы и оглядываюсь, надеясь еще раз взглянуть на него, но он уже ушел.
Его молчание раздражает, особенно учитывая то, как он выглядит; как буря на горизонте, как что-то темное и свирепое. Но я лучше других знаю, что внешность может быть обманчивой.
Не всегда все так, как кажется.
ГЛАВА 2
Скарлет
С крыши дома капает дождь, тротуар под ночным небом гладкий и мокрый. Воздух становится тяжелым от дождя, и я слышу раскаты грома вдалеке. Когда капля дождя падает мне на затылок и скатывается под воротник свитера, я проклинаю себя за то, что не захватила зонтик.
К счастью, такси подъезжает как раз в тот момент, когда начинает падать легкий туман.
Я запрыгиваю на заднее сиденье такси, угрюмо глядя на кучу красного ржавого металла, которая стоит в углу парковки. Мой грузовик стоит на стоянке, ожидая, когда его починят. К сожалению, у меня нет ни времени, ни денег на его ремонт.
К тому времени как я прихожу на работу, парковка полна дорогих автомобилей, и ярко-желтый Порше Маркуса блестит под уличным фонарем. Неоновая розовая вывеска ярко светится, освещая темное ночное небо, и у двери уже стоит очередь. Я пытаюсь тихонько проскользнуть в боковой вход, осторожно закрывая за собой дверь, но, хотя я и стараюсь пройти на цыпочках мимо кабинета Маркуса, он все равно заметил меня.
— Ты опоздала, — кричит он из-за стола. Он стоит ко мне спиной, уткнувшись головой в сейф, а вокруг него мерцают видеомониторы с трансляциями со всего клуба.
— Извини. — Я протискиваюсь мимо двери, мои мокрые ботинки скрипят по цементному полу коридора.
Тяжелая музыка гремит сквозь стены, когда я иду по коридору мимо ванных комнат, к гардеробной. Теплый желтый свет и знакомый запах кокосового лосьона для тела приветствуют меня, когда я проскальзываю в дверь. Я замечаю Лию в другом конце комнаты, ее наряд и телефон, прижатый к уху. Она машет и улыбается, посылая мне воздушный поцелуй. Кристен тоже там, за туалетным столиком, совершенствует свою вишнево-красную помаду.
Она улыбается мне в зеркало.
— Привет, красотка.
Проходя мимо, я касаюсь рукой ее плеча.
— Привет.
— Как ты? — спрашивает она, ее голос следует за мной в раздевалку.
Я запихиваю сумку в шкафчик и достаю пару нарядов, прежде чем снять джинсы и толстовку.
— Я в порядке, — отвечаю я, ложь слетает с моего языка так легко, что я едва замечаю ее.
Я убираю свою обычную одежду и натягиваю черные стринги, пока Кристен разговаривает со мной из гардеробной. Я слушаю вполуха, пытаясь сосредоточиться на мысленной подготовке к ночной работе. Когда я это делаю, я чувствую, как маленькие кусочки Скарлет Рейнольдс надежно прячутся, и кто-то новый занимает ее место.
Под разноцветными огнями «Blush», самого эксклюзивного мужского клуба в городе, я начинаю сбрасывать кожу.
Три раза в неделю я раздеваюсь догола — каштановые волосы, выцветшие джинсы, поношенные кроссовки и спортивный лифчик — и постепенно превращаюсь в кого-то нового. Роза — уверенная и соблазнительная, она длинноногая и худая, с кожей, которая пахнет соблазном, и губами, которые выглядят как искушение.
Она — та, кем я не являюсь, но та, кем я обязана быть.
Это место — настоящая сделка. Нам платят не за то, чтобы мы расхаживали вокруг шеста со скучающим видом; нам платят за то, чтобы мы танцевали и радовали клиентов. Девушек выбирает менеджер клуба, и мы лучшие в своем деле. С хорошей платой, Blush едет по линии фантазии и роскоши, и если вы готовы заплатить за это, кто сказал, что вы не можете иметь и то, и другое?
Я надеваю туфли на каблуках, от чего мои ноги кажутся длинными, и захлопываю дверцу шкафчика, пряча Скарлет на несколько часов. Вернувшись в раздевалку, я заколола челку и спрятала темные волосы светлыми волнами накладных прядей, которые распались по груди. Я посыпаю кожу сладко пахнущей пудрой и крашу губы в розовый цвет.
— Как поживает твой милый мальчик? — спрашивает Кристен, вытирая нос и держа в руке свернутую двадцатку.
Мысль о Коди заставляет меня улыбнуться. Я провожу пальцем под нижней губой, совершенствуя помаду цвета лепестков.
— Хорошо. Быстро взрослеет.
Кристен улыбается, ее глаза сверкают из-под накладных ресниц.
— Тебе придется привести его сюда, чтобы мы познакомились с ним.
В свои двадцать Кристен — красавица с юга, кокаинистка и слишком наивна для своей работы. Не говоря уже о глупости, если она правда думает, что я приведу своего сына сюда. К сожалению, у меня такое чувство, что в ее жизни нет никого, кто направил бы её на верный путь. Она далеко от Канзаса, и этот город не место для такой милой малышки, как она.
Я слегка пожимаю плечами и киваю Кристен, что на мгновение успокаивает ее, а потом за дверью меняется музыка, и диджей зовет меня по имени.
— Срази их наповал, — говорит Лия. С глубоким вздохом я чувствую, как последние кусочки моей маски скользят на место. Расправив плечи и подняв голову, я делаю шаг вперед.
На сцене яркий свет и тяжелые басы, вибрация сотрясает пол под ногами. Музыка начинается с медленной басовой линии, которая сотрясает мою грудь, когда я начинаю двигаться. Требуется мгновение, чтобы мои мышцы разогрелись, но через минуту или около того я чувствую, как мое тело расслабляется в движениях, а затем все, что мне нужно сделать — это отпустить всё и позволить телу сделать остальное.
Когда ритм усиливается, я чувствую жжение в руках и бедрах, я использую их, чтобы поднять свое тело вверх и вокруг шеста. Я чувствую, что полный зал смотрит, как я двигаюсь. Я чувствую, как их взгляд обжигает мою кожу через весь клуб, все эти взгляды по заднице, бедрам и груди. Возможно, я не всегда горжусь тем, что делаю, но это не значит, что у меня плохо получается. Я не буду лгать; бывают ночи, когда мне кажется, что это просто еще одна работа, я предпочла бы быть где угодно, но не здесь. Но чаще всего я счастлива, зная, что, пока мой сын спит, я зарабатываю вдвое больше, чем в закусочной. Я зарабатываю деньги, которые мне нужны, чтобы отдать его в приличный детский сад, деньги, которые мне нужны, чтобы заплатить арендную плату и погасить долг.
Но самое главное, когда я «надеваю» Розу, я могу быть кем захочу. Я уже не девушка, которая живет в захудалой квартире без денег и со сломанной машиной. Я могу быть сильной. Я могу быть соблазнительной. Когда я танцую, нет сомнений, на кого смотрят эти мужчины, и желание в их глазах вызывает во мне трепет, который я не смогу найти нигде.
В эти короткие минуты на сцене я — звезда чьего-то мира.
Слишком быстро песня заканчивается, и я остаюсь с колотящимся сердцем и влажной кожей. Двигаясь быстро, я переодеваюсь из своего танцевального костюма во что—то мягкое и легкое, что-то, что я могу легко надевать и снимать, что-то, за что вы идете прочь, если не платите.
Один из вышибал заглядывает в раздевалку.
— У тебя Тайлер в третьей комнате, Скар.
Я кладу жвачку в рот и киваю ему через плечо.
— Спасибо, Пол. Я буду через пять минут.
После очередного быстрого распыления дезодоранта и духов за ушами и на шее, я иду через клуб в частные комнаты.
Глаза направлены в мою сторону, головы поворачиваются, взгляды падают на каждый дюйм обнаженной кожи, когда я двигаюсь по полу клуба. Первые несколько недель я чувствовала себя неуютно — я не привыкла, чтобы десятки мужчин следили за каждым моим движением. Но теперь я знаю, что каждый взгляд и каждая улыбка означают деньги в кармане и еду в холодильнике. Я не могу сказать, что желание не имеет своих достоинств. Покачивание бедрами и взмахи руками в нужных местах могут заставить весь зал выпрямиться, и одним движением волос и обещанием большего я могу заставить человека отдать свою зарплату. Иногда путешествие эго вызывает головокружение. Поэтому я улыбаюсь и прохожу по клубу, покачивая бедрами, как будто это ничего не значит для меня. Как будто все, что у меня есть, не зависит от каждого моего движения.
Как всегда, когда много людей, ночь пролетает быстро, и вскоре вышибалы начинают выбрасывать последних клиентов. На заднем сиденье я снимаю парик и провожу рукой по влажным волосам, собирая Скарлет по кусочкам, пока запихиваю Роуз в сумку на следующую ночь. Ноги и спина болят, и теперь, когда позади целая неделя, я могу думать только о долгом горячем душе перед тем, как лечь в постель.
— Скарлет, — говорит Маркус, протягивая мне белый конверт с моей ночной выручкой из бара.
Нахмурившись, я открываю его и пересчитываю купюры. Слова вылетают прежде, чем я успеваю их обдумать.
— И это все?
Он пожимает плечами, протягивая Джейн конверт.
— Вот именно. Может быть, на следующей неделе вы будете работать немного больше.
Бумажный конверт сминается между пальцами. Здесь также чаевые, которые делятся между нами и клубом — мы зарабатываем половину барных сборов, когда клиенты покупают напитки. Я не дура, я веду счет по ночам. Что-то в моем конверте не сходится. Это даже не близко к тому, что я должна была заработать.
— Может, ты пересчитаешь? — спрашиваю я, протягивая конверт. Кристен наблюдает за мной из-за плеча Маркуса, ее глаза дико вращаются между ним и мной.
Маркус поворачивается, его темные глаза смотрят на меня. Я стараюсь не отпрянуть, когда он подходит ближе.
— Я могу пересчитать десять раз, Скарлет, — говорит он ровным, но не без злобы тоном. — Ты можешь пересчитать, Кристен может пересчитать, твоя гребаная бабушка может пересчитать, ничего не изменится.
— Всего лишь восемьдесят долларов.
Его брови приподнимаются.
— Ты называешь меня лжецом? — он срывается. Грудь сейчас всего в нескольких дюймах от моего лица. Он шепчет: — Ты начинаешь перетаскивать на себя одеяло. — И мое горло и челюсти сжимаются.
Люди не пугают меня, но Маркус пугает.
Я видела, что случается с глупыми девушками, которые выходят за рамки дозволенного или осмеливаются подвергать сомнению его решения. Я видела, как он тащил девушку в свой кабинет за волосы. До меня доходили слухи о сломанных коленях и сломанных запястьях, когда девушки пытались уйти в другой клуб. «Blush», возможно, один из лучших стриптиз-клубов в городе, но нельзя скрыть тот факт, что это всего лишь красивая обложка для темной стороны бизнеса Маркуса. Когда он просит меня взять на себя ответственность, он имеет в виду, что хочет, чтобы я продавала его наркотики моим клиентам. Я видела, как девушки подсыпают парням пакетики с порошком или таблетками, и знаю, что Маркус дает им небольшую долю. Никто из танцоров не хочет говорить об этом, но, тем не менее, я не могу не заметить, что их конверты выглядят немного толще моих.
Не могу сказать, что я не думала об этом, но, каждый раз, когда я это делаю, все сводится к Коди. Меня не волнует, насколько я разорена, я буду работать на шести работах, если придется; я не собираюсь снова ввязываться в такое дерьмо. У Коди есть только я, и ставить себя в такое положение было бы опрометчиво.
Маркус делает шаг назад, чувствуя мой страх, и в этот момент во мне поселяется глубокая усталость. Деньги, которые у меня есть, покроют мои счета и покупки продуктов, но не более того. Мне нужны еще лишние восемьдесят баксов, но сейчас половина шестого утра, и я устала.
Вздохнув, я засовываю пачку денег в сумочку и возвращаю Маркусу пустой конверт.
— Окей. Увидимся на следующей неделе.
Закинув сумку на плечо, я прощаюсь с девочками и иду по коридору к боковой двери.
— Подумай об этом, — кричит мне вслед Маркус, снова прячась в своем кабинете.
— Этого не случится, — отвечаю я и захлопываю за собой дверь клуба.
Когда я возвращаюсь домой, уже почти шесть. Используя запасной ключ, я проскальзываю в квартиру Эйзади и поднимаю своего спящего мальчика с кровати на руки. Я кладу его голову между своим подбородком и плечом, и только его ощущение в моих руках ослабляет узел в груди. Поднимаясь на два лестничных пролета с тридцатифунтовым ребенком на руках, я чувствую себя легче. Завтра понедельник, а это значит, что мне некуда идти, кроме как сюда. У меня в сумочке деньги, а у Коди до вторника занятия в детском саду. Я не позволю Маркусу или кому-то еще разрушить это чувство. Не сегодня.
Бросив вещи в прихожую, я укладываю Коди в кровать, где он тут же переворачивается на живот и засовывает руки под бедра. Я включаю переносной масляный обогреватель, чтобы немного согреть комнату, и натягиваю одеяло, чтобы ему было тепло. Оставив дверь ванной открытой, я принимаю душ, смывая запах затхлого дыма и духов. Натянув нижнее белье и старую футболку, я задергиваю занавески в спальне, и как только я это делаю, звук оживающей машины доносится через мое окно. Выглянув из-за занавески, я замечаю отъезжающую блестящую черную машину, ее мощный двигатель ревел в утреннем воздухе.
Я ложусь на кровать рядом с Коди и притягиваю его к себе. Его рот слегка приоткрыт, щека прижата к подушке, лицо сморщено от сна. Я нежно целую его, убирая непослушный светлый локон с его лба, прежде чем положить руку ему на спину, чувствуя, как поднимается и опускается его дыхание. Солнце только начинает светить сквозь занавески, мягкий и приглушенный после дождливой ночи, и через несколько мгновений я крепко засыпаю, убаюканная звуком глубокого дыхания моего сына и ощущением биения его сердца под моей рукой.
ГЛАВА 3
Скарлет
Рев автомобильной сигнализации снаружи будит меня незадолго до девяти утра.
Отказываясь открывать глаза до тех пор, пока это не понадобится, я лежу неподвижно, наслаждаясь последними минутами отдыха перед подъемом. Я прислушалась к любому движению в доме: только звук последней мультяшной одержимости Коди дрейфует через дверь спальни.
Наконец, после того как я почти засыпаю, я открываю глаза и сажусь, чтобы сделать глоток из стакана воды у моей кровати. Я прижимаю ладони к глазам и снова зеваю. Вытянув руки за спиной, я поворачиваю шею, слыша удовлетворенные щелчки. В спальне светло, солнечный свет проникает сквозь щель в занавеске и согревает мои ноги. Я шевелю пальцами ног, наслаждаясь тем, что мне не надо никуда идти — ни работы, ни детского сада, абсолютно ничего.
Подняв волосы, я закрепляю их резинкой и немного ополаскиваю лицо водой из-под крана, прежде чем отправиться на поиски Коди и завтрака.
Он примерно в трех футах от телевизора, его маленькие ножки крест-накрест под ним, руки прятались в колени.
— Разве я не говорила тебе, что нельзя сидеть так близко?
Я беру его под руки и сажаю на диван, прежде чем быстро поцеловать в голову. Он едва шевелится. Его глаза прикованы к телевизору.
На кухне тепло от редкого утреннего солнца, окно над раковиной освещает потрескавшийся линолеум под ногами. Я знаю, что должна думать о том, как оплачивать счета и откуда взять деньги на аренду квартиры в следующем месяце, — особенно после того, как вчера вечером вернулась домой с восемьюдесятью долларами — но мне все равно.
— Хочешь позавтракать, Коди?
Я беру тарелку Коди и высыпаю крошки из его ужина в раковину, прежде чем открыть кран, подставляя руку под струю воды, пока старые трубы скулят и напрягаются от усилия. Требуется добрая минута или около того, чтобы горячая вода нагрелась, и когда она наконец прибывает, я мою наши две тарелки и складываю их рядом с раковиной.
— Коди?
Вытирая руки, я поворачиваюсь к гостиной, где Коди все еще смотрит телевизор. Перегнувшись через спинку дивана, я легонько толкаю его в ребра.
— Эй, молодой человек. — Он поворачивается, хихикая и пытаясь оттолкнуть меня, когда я слегка щекочу его. — Я спросила: будешь кушать?
— Можно мне блинчиков?
— Сегодня никаких блинов. Как насчет хлопьев?
Пожав плечами, Коди снова поворачивается к телевизору.
— Окей.
Я открываю холодильник, и, хотя я точно знаю, что там, это все еще удар в живот, когда я вижу голые полки. Я нюхаю молоко и кладу его обратно рядом с половинкой масла и мягкой морковкой. Закрыв дверцу холодильника, я вижу фотографию Коди на его последний день рождения.
Глянцевый принт немного завивается по бокам, но фотография по-прежнему яркая, как всегда. Его лицо покрыто голубой глазурью и крошками шоколадного торта, как и красная футболка. Его волосы еще не завились, как сейчас, а щеки розовые и мягкие, полные детского румянца, который он начал терять за последний год. Мальчик на картинке и маленький мальчик, смотрящий телевизор, кажутся совершенно разными. Коди, который сидит на диване позади меня, начал превращаться в парня. Его отец был высоким, и Коди растет на глазах.
На самом деле, так много черт, которые делают его отца привлекательным, и я могу только ожидать, что он будет таким же красивым. Идеальная впадинка над верхней губой, золотистые светлые волосы, строгий изгиб бровей, который появляется, когда он сосредотачивается на чем-то, — все это Эрик. Еще у него отцовские глаза — такие холодные, ярко-голубые, что их видно за милю. Но там, где Эрик ледяной и пронзительный, Коди яркий и красивый, маленькая и нежная душа.
Мысли об отце Коди заставляют мое сердце сжаться на мгновение, и на долю секунды, когда я смотрю на солнце, я жалею. Я тоскую по дням, проведенным в поездках по городу с ним и его мальчиками, с его рукой на моем плече и босыми ногами на приборной доске. Мой желудок трепещет от воспоминаний о проведённых ночах, когда мы прятались от мамы на заднем сиденье той машины, о скунсовом запахе травы, смешанном с сосновым освежителем воздуха. Мысленно я вижу его улыбку, ту же улыбку, что и на лице его сына, и мне хочется снова оказаться там. Там, где можно увидеть звезды, где дороги длинные и пустые, и где все было легко и беззаботно.
Но я бы хотела, чтобы Эрик остался мальчиком, а не мужчиной, которым он стал, и этот факт превращает трепет в моем животе в лед, и бабочки тонут, как свинцовые гири.
— Иди завтракать, — говорю я, стряхивая воспоминания с головы.
Я кладу хлопья в миску Коди и смотрю, как он соскальзывает с дивана и идет на кухню, бесшумно ступая носками по полу. Он подтягивается и садится в кресло, терпеливо ожидая.
— Хочешь сегодня повеселиться? — спрашиваю я, наливая остатки молока в его пластиковую миску.
Его ноги раскачиваются взад-вперед, и он кивает.
— Вот как? Как насчет того, чтобы пройтись по магазинам, а потом идти в парк?
Его голубые глаза загораются, когда он слизывает молочные усы с верхней губы.
— А мороженое?
— Может быть, — говорю я с полным ртом сухих хлопьев. — Но только если ты сначала соберешь все свои игрушки.
Коди подпрыгивает на стуле и кивает. Еще до рассвета его комната становится чистой, и он так изводит меня мороженым, что я соглашаюсь, лишь бы он перестал тараторить. Это еще одна вещь воспитания ребенка, о которой мне никто не говорил — они не забывают. Вы один раз произносите слово «мороженое», и закон обязывает вас передать товар. Да поможет вам Бог, если вы этого не сделаете.
Четырехэтажный жилой дом, в котором мы живем, находится не в лучшей части города, на самом деле, он находится в милях от лучшей части города. Но одной из причин, по которой я выбрала его, помимо дешевой аренды, был парк через дорогу. Он пышный и зеленый, с огромными лиственными деревьями вдоль дорожек и детской площадкой, достаточно большой, чтобы развлекать Коди часами. Сегодня мы медленно идем через парк, останавливаясь, чтобы посмотреть на палочки, листья и все остальное, что привлекает его внимание, пробираясь в супермаркет на другой стороне.
Я покупаю некоторые продукты, пока Коди сидит в тележке, счастливо жуя маленькую горсть винограда. После того как я попыталась накормить его фруктами, он продолжил есть мороженое размером с теннисный мяч. Оно ярко-синее, со вкусом жевательной резинки, и я клянусь, оно покрывает каждый дюйм его кожи от уха до уха. Я разоряюсь на совок печенья и сливок для себя, и даже решаю заплатить дополнительный доллар за горячий мусс. Он сладкий и сливочный, и когда я слизываю остатки с ложки, я понимаю, что, кроме горсти сухих хлопьев, это самое близкое, что я ела со вчерашнего обеда. Мой желудок булькает от удовольствия.
Наевшись, мы идем домой, чтобы оставить продукты, а затем возвращаемся в парк, чтобы Коди мог сжечь немного сахара.
— Будь у меня на виду, хорошо?
Коди стягивает с себя свитер и кивает, комкая его и протягивая мне. Я сижу на маленькой деревянной скамейке под деревом, а он идет на детскую площадку. На качелях еще четверо ребят, и двое из них примерно его возраста. Он приближается медленно и неуверенно и на полпути поворачивается ко мне с неуверенным видом. Я улыбаюсь, поощряя его продолжать.
Коди не то что бы социальная бабочка. Думаю, он унаследовал это от меня. Он всегда был счастлив играть один или проводить время со мной, а не бегать с большой компанией детей. Я знаю, что должна поощрять его заводить друзей и быть общительным, но он — все, что у меня есть сейчас, так что, если я немного жадничаю, чтобы держать его при себе, пусть будет так. Я уверена, что через несколько лет он будет слишком крутым, чтобы тусоваться с мамой.
Облака медленно набегают, но солнца еще достаточно, чтобы согреть ноги, поэтому я вытягиваю их перед собой. С желудком, полным мороженого, солнцем и счастливыми детьми это в значительной степени стало идеальным моментом. Забыть о просроченных счетах, дерьмовой дневной работе и еще более дерьмовой ночной работе — это все, что мне нужно. День кажется совершенно новым: идеальным, солнечным и совершенно невесомым. Такие дни напоминают мне, что, как бы ни была тяжела жизнь, я бесконечно благодарна за то немногое, что у меня есть.
Я смотрю на Коди, который тихо сидит под горкой, за миллион миль и миллион лет отсюда, с любимыми фигурками динозавров в руках. В то время как другие дети визжат, бегают, падают и хихикают, он играет один тихо, более чем счастлив погрузиться в свой собственный мир фантазий. Это одна из вещей, которой я восхищаюсь в нем больше всего.
Иногда от понимания того, что он мой сын, у меня перехватывает дыхание. Я сделала это. Часть моей ДНК, часть меня и того, кто я есть на молекулярном уровне, является частью его. Он больше, чем просто десять идеальных пальчиков; он — коллекция из двух человек, все лучшие части свернуты в одно крошечное человеческое существо.
Мне было всего девятнадцать, когда я забеременела, когда я узнала, что больше всего на свете я хочу встретиться с человеком, которого помогала создавать. Конечно, его отец не чувствовал того же, и в то время я не могла понять, почему, но теперь, оглядываясь назад, зная, что я делаю, я вижу в этом только судьбу.
Еще несколько человек приходят и уходят из парка, и день переходит в ранний вечер. Довольно скоро солнце начинает садиться, и в тот момент, когда оно опускается за облако, воздух становится холодным, тепло солнца поглощается горизонтом.
Я встаю и машу Коди через площадку.
— Пора идти, — кричу я, и мгновение спустя он появляется со своего места под горкой. Он покрыт щепками коры и листьями, и так как мы пропустили его послеобеденный сон, он работает на парах, но все еще полон энергии.
— Можно я посмотрю тот мультик? — спрашивает он, когда я беру его за руку, и мы переходим дорогу.
— Опять? Тебе он еще не надоел?
Он качает головой, разбрасывая повсюду сухие листья.
— Это мой самый любимый.
Хотя я могу повторить всю реплику с динозаврами DVD по памяти, я все равно киваю.
— Можешь посмотреть после ужина.
— Да! — он кричит, размахивая кулаком и изображая удар карате.
Мы все еще довольно далеко от входа в подъезд, когда я замечаю группу парней, болтающихся снаружи. Поначалу я не волнуюсь, но по мере того, как мы приближаемся, чувство неловкости начинает увеличиваться. Обычно кучка мужчин меня не беспокоит, мне приходится иметь дело с идиотами, вроде этих парней, на работе постоянно, но я видела некоторых из них раньше, и они не те люди, на виду у которых я хочу быть рядом с Коди. Я пытаюсь придумать другой способ попасть внутрь, другой вход, но ничего не получается. Нам придется пройти мимо них.
Я пытаюсь выглядеть спокойной, но в нескольких ярдах от меня Коди сжимает мою руку сильнее, и я вижу, что он тоже их заметил. Одно дело находиться в окружении детей, но взрослые мужчины всегда заставляли Коди нервничать.
Их было четверо. Они не большие парни, но все равно четверо тупых пьяных парней. Я пытаюсь успокоить нервы, подступающие к горлу, — я не хочу, чтобы Коди чувствовал мои опасения. Я кладу руку ему на плечо, прижимая его к себе, когда мы подходим ближе.
Я надеялась, что смогу проскользнуть мимо без проблем, но, подняв глаза, обнаружила, что все четыре пары глаз наблюдают за нашим приближением. Плечи Коди напряглись под моей рукой, и я успокаивающе погладила его по спине, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.
— Все в порядке, — тихо говорю я. — Продолжай идти.
Вход в здание окружен высокими садовыми клумбами, и ребята блокируют единственный путь внутрь. Повсюду валяются пивные банки и бутылки, и я чувствую запах дыма еще до того, как вижу окурки на земле. Один из них встает на моем пути, и он так близко, что мне приходится остановиться перед ним.
— Эй, — протягивает он, и ощущение его глаз на мне посылает волну отвращения, прокатывающуюся по мне.
Я пытаюсь обойти его, но он преграждает нам путь.
— Я тебя видел где-то раньше? — спрашивает он, пытаясь наклонить голову, чтобы встретиться со мной взглядом.
Я качаю головой.
— Не думаю. Извините.
Я пытаюсь обойти его, но он снова встае<