Формирование российского казачества в широком плане можно рассматривать в общеевразийском контексте. Военизированные казачьи общины-колонии, складывавшиеся в XIV – начале XVI в. в геополитически нестабильных районах, создавали некую буферную зону между государственными образованиями Восточной Европы и Азии. Они возникали в основном в условиях взаимодействия различных славянских, тюркских и малых автохтонных этносов Приазовья, Подонья и Поволжья. На протяжении нескольких веков казачество располагалось на огромных территориях Дикого Поля, Поволжья, Яицких степей. К этой территории примыкали регионы естественной (витальной) экспансии: акватории Каспийского, Черного и Азовского морей, Северный Кавказ, Поволжье, Сибирь, Дальний Восток и даже Средняя Азия. В годы внутренних конфликтов казачество становилось важной силой и в самой России.
Советская историческая школа объясняла возникновение казачества в основном именно геополитическими причинами. На них постоянно указывают и противники этнической концепции. Рождение идеи геополитического фактора относится ещё к XIX в., когда трудами С.М. Соловьёва было доказано влияние географических условий на судьбу российской государственности и в том числе на отличительные особенности южно-российского населения [5]. Не имеющая на юге естественных границ в виде гор и морей, Россия образовала социальную преграду вторжениям подвижных горских и кочевых этносов Великой и Дикой степи. Такой преградой и стало казачество, возникшее вследствие бегства крестьян от феодального угнетения в земли, куда государственная власть, политическими средствами поддерживавшая крепостнические порядки, не могла до поры до времени дотянуться, чтобы поставить под полный контроль. Изменения военной технологии и экономическая эволюция, в конечном счете, позволили установить примат центральной власти над прежде вольными территориями. Достижению этой цели во многом способ-
Стр. 232.
ствовало военно-административное деление и подчинение казачества общей стратегической имперской концепции. 21 августа 1857 г. было учреждено управление иррегулярных войск, что можно считать официальной датой окончательного превращения казачества в военно-служилое сословие империи [6].
Однако традиционный геополитический подход оставляет в тени ряд вопросов и в первую очередь вопрос о роли в судьбе Дона других (а не только России) государств и народов, из числа которых наибольшей силой по причине близости к территории Дона обладала Турция. Тем не менее, она не могла, не осмеливалась (или не хотела) включить Дон в сферу своего влияния. Правда, несколько раз Порта предпринимала попытки уничтожения казачьих поселений, иногда довольно удачные, к их числу относится, например, сожжение столицы донских казаков в первой половине XVII в. – Монастырского городка. Всё же, обладая мощью и находясь, условно говоря, в состоянии перманентной войны с казаками, Османская империя в основном занимала пассивную, оборонительную позицию. Не потому ли, что в лице донского казачества видела военную силу, направленную и против её стран-соперниц? Или потому, что оседлое казачье население Дона рассматривалось ею как буфер между кочевыми народами, на господство над которыми претендовала Османская империя, то есть своего рода гарант мира между ними? Нельзя игнорировать и религиозный аспект. Действительно, походы донских военных дружин часто направлялись как против христианской России (смуты, крестьянские войны), так и против враждебного суннитской Турции шиитского Ирана (например, казаки Степана Разина разгромили регулярный иранский флот в составе 50 кораблей). Извечное и постоянное соперничество между ними дополнялось болезненными уколами казачьих набегов. Всем трём сторонам было необходимо иметь дополнительную, хотя при этом неподвластную и равноопасную, военную силу на границах политического противника.
Неизменной чертой жизни северокавказских кочевий были их военные конфликты между собой и борьба за расширение ареалов обитания. Претендуя в качестве сюзерена на власть во всём Причерноморском и Северо-Кавказском регионах и рассчитывая использовать кочевников против усиливавшейся и потому опасной России, издревле мечтавшей об овладении Северным Причерноморьем, Турция нуждалась в наличии этнического слоя, который бы разделил кочевые народы, принял их удар на себя и удержал от возможных перемещений и столкновений. К тому же это в значительной мере способствовало конфессиональной стабильности и снятию демографической напряжённости, порождаемой периодически возникавшим относительным перенаселением.
Конфронтация казачества и разноплемённых кочевников и горцев не приводила к полному или уничтожению или вытеснению неприятеля, как
Стр. 233.
это имело место в войнах степных народов друг с другом. Во время стычек и набегов неукоснительно соблюдались негласные договорённости о «правилах боя и разбоя» (так, не уничтожались запасы фуража противника, не убивали пленных и раненых и т.д.). Бывшие враги неоднократно заключали союзы и даже братались (обычай куначества). Это даёт повод говорить о казаках как о «степных рыцарях». Их особый кодекс чести и специфическая психология рыцарства и мужского братства, удальства и лихости восходят, вероятно, ещё ко времени тех народов, от которых эти черты поведения были восприняты непосредственно или заимствованы.
Постепенный рост казачьих общин-колоний можно расценивать как проявление альтернативного «евразийского вектора» развития России в послемонгольский период. Можно предположить, что продолжавшийся в XVI – начале XVII в. социогенез привёл к возникновению уникального евразийского субэтноса – казачьего в его специфических вариантах: донском, гребенском, яицком и др. Стремление к вольному образу жизни и предприимчивость большинства казаков и «гулящих людей» из пределов российского государства способствовали колонизации Юга (Кубань, Предкавказье, Причерноморье) и Востока (Зауралье, Сибирь, Забайкалье, Дальний Восток) преимущественно в военной и культурно-хозяйственной формах. С укреплением империи и административным подчинением ей казачьих территорий к середине XVIII в. самодержавное правительство начинает координировать эти процессы. Ему была нужна не просто пограничная служба, но мобильные, хорошо управляемые воинские части. Поэтому оно создаёт специальные «служилые» войска, разместив их от Чёрного до Охотского морей. Всего к 1917 г. в Российской империи насчитывалось 11 казачьих войск, в областях расквартирования которых проживало 4,5 млн. человек. Недаром китайский вельможа и дипломат Фен Ты-мин резонно отмечал, что «границы России лежат на арчаке (деревянной основе. – В.Д., А.С.) казачьего седла» [7].
Действительно, формирование казачества в России шло на окраинных территориях занимаемого ею евразийского пространства. Первое летописное упоминание о казаках относится к 1445 (1444) г. В Ермолинской летописи под этим годом сообщается: «Toe же весны царь Махмет и сын его Мамутяк послали в Черкасы по люди и приеде к ним две тысячи Казаков» [8]. Имеются косвенные свидетельства существования казаков уже в 1282 г., но летописных данных об этом не сохранилось. Вопрос о начале казачьей истории остается весьма дискуссионным.
В.О. Ключевский так писал о происхождении казачества: «Казачество составляло слой русского общества, некогда распространённый по всей Руси. Еще в XVI в. казаками звали наёмных рабочих, батрачивших по крестьянским дворам, людей без определённых занятий и постоянного места жительства. Таково было первоначальное общее значение казака.
Стр. 234.
Позднее этому бродячему, бездомному классу в Московской Руси присвоено было звание вольных гулящих людей, или вольницы. Особенно благоприятную почву для развития нашёл этот люд в южных краях Руси, смежных со степью, условия которой сообщали ему особый характер» [9]. Бегло-холопские версии дореволюционной историографии, исходящие, в частности, от В.О. Ключевского, в настоящее время подвергаются критике многими историками. В споры и сегодня вовлечены многие краеведы и профессиональные историки, к ним активно подключаются современные атаманы. Например, атаман Верхне-Донского округа Всевеликого Войска Донского Ю.И. Карташов отстаивает точку зрения, что «казаки – это четвёртый восточно-славянский народ» [10].
Вопросы о происхождении и первенстве в заселении территории вряд ли могут быть решены однозначно. Мы придерживаемся точки зрения, что в районе Нижнего Дона–Приазовья существовали определённые предпосылки для закрепления здесь славянского населения, ставшего основой для формирования казачества. Однозначно датировать сам момент появления казачества не представляется возможным.
Донские казаки положили начало гребенским (терским) казакам, первоначальное самоназвание которых произошло от характера местности проживания, гребней (отрогов) Главного Кавказского хребта. Терек в силу своего стратегического положения оказался в центре экспансионистской политики Московского государства во второй половине XVI в. Для закрепления своего положения Москве нужны были не только патерналистско-дружеские отношения с лидерами кавказских народов (в данной связи не случайно взятие в жёны Иваном IV Грозным – при втором браке – кабардинской княжны Гуаше, или Марии Темрюковны), но и свои опорные пункты с преданными людьми. В этой ситуации на Северном Кавказе выжить и закрепиться могли только казаки.
Появление уральских (яицких) казаков в качестве силы, способной оказывать влияние на региональные отношения следует отнести ко второй половине XVI в., когда после взятия Казани и Астрахани открылась возможность массированного проникновения в данный район, равно как и его постепенного освоения. Для донского казачества Зауралье представало в качестве объекта постоянной экспансии и, поэтому закономерно, что донские казаки стали решающей силой в формировании яицкого казачества. В этой связи симптоматично первое упоминание летописи 1560 г. о волжских казаках, вышедших с Дона: «казаки вороваху по Волге... Благочестивый же Государь посла на них воевод своих со многими ратными людьми и повеле их имати и вешати...».
Официальной датой образования Яицкого казачьего войска в дореволюционной историографии было принято считать 1580-й год, когда волжская дружина атамана Нечая разгромила столицу ногайцев – город Сарайчик. Именно тогда в урочище Орешная Лука (40 – 50 километ-
Стр. 235.
ров от современного Уральска) донские казаки основали первое постоянное поселение. Это подтверждается современными исследованиями.
Сибирскому и семиреченскому казачеству положили начало походы всемирно известного донского атамана Ермака Тимофеевича. Ему при поддержке купцов Строгановых удалось прикрепить к шапке Мономаха «сибирскую жемчужину» дальновидно и настолько прочно, что до нынешних смутных времён Россия, как говаривал М.В. Ломоносов, «Сибирью прирастает». С 6 декабря 1582 г. можно вести отсчёт истории Сибирского и Семиреченского казачьих войск, когда сподвижник Ермака, атаман Иван Кольцо привёз в Москву многочисленные дары, «бил челом» Иоанну IV от имени Ермака и «положил к его ногам земли сибирские».
8 января 1654 г. приняли московское подданство малороссийские и запорожские казаки во главе с гетманом Богданом Хмельницким. XVIII – XIX вв. стали временем основания многочисленных казачьих объединений: чугуевское (1700), бахмутское (1748), ставропольское калмыцкое (1739), греческое (албанское), которое образовалось в 1755 г. и кратковременно в 1787 г. имело к моменту приезда в Крым императрицы Екатерины II отдельную Амазонскую роту, башкиро-мещеряковское (1798), черноморское (1802), дунайское (1807), азовское (1829), кавказское линейное (1845), забайкальское (1851), амурское (1858), уссурийское (1889), и др. Самым значительным в ряду этих событий было образование Кубанского казачьего войска в конце XVIII – начале XIX в., основу которого составили запорожские казаки. Заметное влияние на его формирование оказали донские казаки.
В целом, казачьи объединения возникали там и тогда, где и когда Россия ставила задачи: 1) укрепления своего влияния, 2) колонизации территорий и 3) защиты границ в тех местах, где регулярная армия была не в состоянии обеспечить выполнение данной функции. По мере продвижения России на Восток образовывались всё новые и новые казачьи объединения. В результате казачество стало существенным евразийским компонентом социокультурной организации в России.
Казачество как субэтнический или этносоциальный евразийский феномен характеризуется следующими чертами: 1) сочетанием русского понимания воли с корпоративной военно-сословной организацией, подчинённой в XVIII – XIX вв. государственным интересам; 2) переплетением демократических и авторитарных традиций в самоуправлении военизированной общиной; 3) высокой способностью к культурным заимствованиям, опирающейся на форумность (представительное взаимодействие различных культурных групп), интеграцию различных этнокультурных элементов на разных уровнях межличностного общения; 4) внутренней веротерпимостью при относительном превалировании православия; 5) своеобразной этносоциальной психологией, казачьей ментальностью.
Стр. 236.
Такого рода характеристики способствовали складыванию устойчивых казачьих общностей, в состав которых входили компактные иноплеменные группы «контактных этносов». Казачество легко воспринимало и адаптировало этнокультурные традиции «соседей-врагов», оставаясь при этом самодостаточной общностью.
Основные характеристики казачьей субкультуры:
донской вариант
Казачья субкультура – это не только обычаи, обряды и язык того или иного «войска» и общности населения. Это и основные занятия, организация быта и нравы, костюм и одежда, система образования и многое другое, что составляет культурную целостность исследуемой транспериферии.[†] Казачья субкультура всегда являлась частью общероссийской культуры. Вместе с тем она, несомненно, обладает специфическими чертами, в чём-то выводящими эту общность за пределы общекультурного пространства России, что и заставляет некоторых исследователей говорить о ней как об особом народе. Казачество, как мы видели, разделяется на территориальные «войсковые» объединения, во многом однотипные образования с автономной самоорганизацией.
Донское казачество можно рассматривать как наиболее характерный вариант российского казачества в целом – в силу длительности и устойчивости его существования, многочисленности и способности служить социокультурной моделью для образования других «собратских» формирований.
При рассмотрении культурно-исторического пространства казачьего субэтноса принято выделять триаду составляющих его элементов – воинскую службу, земледелие и самоуправление. Без учёта этих элементов не обходится ни один серьёзный труд по истории и проблемам возрождения донского казачества.**
Изначальным элементом в этой триаде следует считать самоуправление, которое в былые времена и в настоящий период выступает для казачества как форма свободного решения и перерешения своей судьбы, своей культуры. Это способствовало развитию в казачьем самосознании историче-
Стр. 237.
ской и коллективной ответственности за будущее донского края и его жителей. В свою очередь, самоуправление основывалось на устойчивых социокультурных традициях. Казачий круг как характерный институт самоорганизации пронизывал всю жизнедеятельность казака. Здесь он формировался как личность, здесь оценивали его дела, его ратные подвиги, здесь он заключал семейный союз, здесь искал и находил социальную поддержку.
Культурно и этнически полиморфное казачество не могло ни создать собственной религии, ни, безусловно, предпочесть какую-либо одну с её жестким регламентом обряда. Внутри казачьей среды сталкивались и взаимодействовали едва ли не все мировые религии. В первую очередь отметим, конечно, христианство в его трёх, а позже и в четырёх разновидностях. Православие вследствие значительного влияния русского и украинского этносов, которое со времён патриарха Никона распалось на официальное православие и старообрядчество, причём последнее долго превалировало на Дону. Католицизм имел место вследствие вбирания в казачьи ряды пассионариев католического мира, в частности, поляков, украинцев и литовцев. Немалое влияние оказывала армяно-григорианская апостольская церковь. Прибалтийцы и немцы принесли на Дон протестантизм в разных его направлениях. Включились в состав казачества и пассионарии мусульманских народов как со стороны суннитской, так и шиитской ветвей. Также можно говорить и о буддийском влиянии ламаистского толка, проникавшем из калмыцких степей.
Если же посмотреть на тот же процесс со стороны, так сказать, матримониальной, то неизбежно нужно будет признать, что взаимодействие различных религиозных воззрений должно было носить чрезвычайно сильный характер, поскольку увеличение женской половины донского населения длительное время в основном осуществлялось за счёт набегов на соседей или выкупа у них представительниц прекрасного пола. А если учесть, что в психологии казачества идея «мужского братства» была сильнее идеи «семейного очага», то вольно или невольно это предопределяло воспитание детей в особом состоянии смешанной религиозности. Вот почему религиозная пассионарность проявлялась, как уже было сказано, не во внешних церковных ритуалах, а носила характер ощущения внутренней связи человека с Богом, неритуализированной, нерегламентированной связи. Подобное отношение, во-первых, могло существовать только при условии психологической пассионарности, когда не требуется внешнее воспроизводство религиозной идеи, а во-вторых, только в условиях устойчивой, традиционной веротерпимости, когда религиозная предвзятость могла вызвать распад казачьей общины.
Первое культовое здание русской православной церкви было сооружено в 1652 г. – собор Воскресения Христова. Но столетие спустя во время инспекции донских церквей в 1764 г., выяснилось, что в большинстве из них служба не велась по обрядовым нормам, отсутствовали не-
Стр. 238.
обходимые церковные реквизиты, не хватало подготовленных кадров, культовое имущество находилось в ветхом состоянии, нарушались элементарные правила гигиены, и сами священнослужители не отличались высотою нравов, устраивая свои «делишки» и укрепляя дружбу с «зелёным змием». Одним из самых распространённых недостатков было названо изображение двоеперстия на церковных иконах. Материалы инспекции дают обстоятельную картину второстепенного положения Русской православной церкви на Дону. На транспериферии Российского государства строгость вероисповедания отнюдь не воспринималось как обязательный принцип. Скорее даже наоборот, единство социальной общности поддерживалось традиционной веротерпимостью и пассионарностью «Бога в душе», воспринимаемым исключительно индивидуально. Лишь с начала XIX в. усиливается влияние «казённого православия», в связи с жёсткой регламентацией жизни казачества как военно-служилого сословия. Неукоснительная преданность казачества православию – это миф, созданный уже в конце XIX в.
Каков же был статус казачества в российском обществе? В ходе научных дискуссий сложилось два основных подхода к этому вопросу: 1) казачество – это субэтнос; 2) казачество – это квазисословие или сословие [12]. Наиболее плодотворным нам представляется взгляд на казачество как на этносоциальную общность, сочетавшую в себе черты субэтноса и квазисословного образования. Эти начала взаимодействовали, и на разных этапах развития их соотношение изменялось.
Хронологически тенденция этнической консолидации казачества сохранялась ещё до начала XVIII в., поскольку функционировала в полном объёме система казачьего самоуправления, поскольку казаки могли беспрепятственно отправлять свои обычаи и обряды, поскольку жили исконные казачьи традиции, суть которых сводилась к неограниченной вольнице, войне и миру по своему усмотрению и гульбе (в смысле забавы), что в свою очередь добывалось кровью и пόтом многих поколений донцов. Однако этническая тенденция была ослаблена политикой превращения казачества в сословное образование. Исторически правомерным такой отсчёт надо вести ещё с 1671 г., когда после длительного противостояния Москве казаки на Войсковом кругу решили «целовать крест», «а если кто из них к тому обещанию не пойдёт, и того по войсковому праву казнить смертью и животы их грабить» [13]. Тем самым Войско Донское входило в правовое пространство Российского государства, оставаясь относительно автономной областью. Без малого 240 лет с переменным успехом шло наступление на изначально оговорённые и неуклонно отстаиваемые права и привилегии казачества, история которого вполне заслуживает отдельного повествования. Достаточно вспомнить хотя бы национально-освободительное восстание под руководством К.А. Булавина, отстаивавшего этнокультурные ценности донского казачества.
Стр. 239.
С реформ Петра I и начинается мощное государственное давление на казачество, жившее дотоле относительно самостоятельно. Юридически оформление сословного статуса казачества завершилось к середине XIX в. Наиболее известный документальный источник, фиксирующий сословность казачества, – «Положение об управлении Войском Донским», утверждённое императором Николаем I 26 мая 1835 г. В этом положении закреплялась система льгот и привилегий, предоставляемых взамен выполнения определённых обязанностей, при сохранении некоторых особенностей культуры и быта.
«Положение» по существу законодательно закрепляло сложившуюся систему организации власти и управления на Дону. Звание войскового атамана окончательно утверждалось за наследником престола. Наказному же атаману поручалось непосредственное управление Войском, для чего он наделялся правами военного губернатора и управляющего «гражданской частью». Тем самым он объединял две ветви власти: военную и гражданскую. При нём действовала канцелярия, выполняющая его поручения. Ему также подчинялись адъютанты и войсковые есаулы.
Донское казачество в «Положении» официально провозглашалось «особым военным сословием», доступ в которое практически закрывался. Иначе говоря, военная служба казачества закреплялась как государственная повинность. Устанавливался единый 25-летний срок службы для всех казаков и чиновников. Наём другого человека и замена кем-то кого-то для выполнения служебных обязанностей запрещались. На внутреннюю службу допускались только отставные чиновники и казаки. Таким образом, реформирование системы управления на Дону в 1853 г. ещё сильнее приблизила её к общегубернской. На низовом уровне сохранялись нормы обычного, традиционного права. В повседневной жизни казаков нередко устраивались народные суды (самосуды) за воровство, конокрадство и драки. Сохранялись и традиционные для казачьей общины способы доказательства: божьба (то есть донец крестился и тем самым подтверждал правдивость сказанного), крестоцелование, клятва на ружнице (принесение присяги на ружье, когда казак клал руку на ствол и произносил клятву), целование икон и др.
В целом, с небольшими изменениями и дополнениями, сложившаяся структура власти и правления Войском Донским просуществовала до 1917 г. Примечательно, что подобные положения утверждались и для других казачьих войск. Эти акты закрепляли сословное состояние казачества.
«Расказачивание» донского казачества – это и результат естественного развития самой казачьей общности, её вхождения в социокультурное пространство России. На протяжении всего XIX и начала XX в. происходило нарастание процессов «расказачивания» под влиянием экономического освоения Юга страны и изменения традиционных хозяйственных занятий казаков, втягивания Дона в политическую жизнь Российско-
Стр. 240.
го государства. Развитие военного искусства и военно-промышленных технологий также способствовало отмиранию сословных черт казачества, что и сопровождалось изменением социально-психологических и культурно-ценностных ориентаций внутри казачьей общности. С установлением советской власти эти процессы приобрели форсированный характер, что и вызвало активное сопротивление казачества, затем его социально-политический раскол, Гражданскую войну, во время которой, как писал великий писатель современности М.А. Шолохов в романе «Тихий Дон»: «Вёшенские, каргинские, боковские, краснокутские, милютинские казаки расстреливали казанских, мигулинских, раздорских, кумылжинских, кумшатских, баклановских казаков».
Казачество сыграло в Гражданской войне одну из важнейших социальных ролей. Изначально в большинстве своём оно заняло нейтральную позицию. «Мы не большевики и не кадеты, мы нейтралитеты», – говорили казаки. Однако противоборствующие силы в Гражданской войне были заинтересованы в привлечении казачества на свою сторону, поскольку именно казачьи части сохраняли наибольшую боеспособность практически до конца Первой мировой войны.
Раскол казачества под сильнейшим давлением двух основных противоборствующих сил привёл к тому, что Дон превратился в арену смены фронтов. Решительное выступление против советской власти сделало донское казачество в 1919 г. ударной силой войск Деникина. Его позиция во многом предопределяла развитие политической и военной ситуации на Юге России. Однако уже осенью этого года наступил перелом, и в начале 1920 г. Всевеликое Войско Донское как военно-политическое образование прекратило своё существование. Преобладавшая антисоветская ориентация казаков в годы Гражданской войны продолжала подпитывать антиказачьи настроения. Их не смогли изменить даже известные подвиги красных конников 1-ой и 2-ой Конных армий.
Хорошо известно, что существовали и другие обстоятельства, подпитывавшие антиказачьи настроения, в частности, использование царизмом некоторых казачьих частей для подавления революции 1905 – 1907 гг., что оставило глубокий след в российском общественном сознании. Эти настроения в определённые моменты подогревались революционерами. Большевики столкнули своей аграрной политикой казаков с крестьянами, поскольку проводившаяся ими национализация войсковых земель на Дону разрушала экономические основы казачьей общности. Своим для казака считался не личный надел, а юртовые и войсковые земли в целом. Это не смогли и/или не хотели понять новые российские реформаторы, так как практически поощрили захват малоземельным крестьянством войсковых земель, противопоставив казака крестьянину. Более того, они скоропалительно упразднили в масштабах всего общества сословность, не разобравшись, что казаки не являются только лишь сословием.
Стр. 241.
В итоге казачество оказалось противопоставленным новой власти с первых дней её существования. Эта власть не стала учитывать и настроения большинства – «фронтового казачества», которое не желало никакой войны, и в особенности – Гражданской. В какой-то момент она могла договориться даже с атаманом П.Н. Красновым, используя противоречия в «белом движении». Отказ большевистского режима от поисков компромисса и биполярное видение социальной и геополитической обстановки отталкивали казачество от советской власти. Во внедрявшихся схемах социальной стратификации социалистического общества казачеству как субэтническому образованию просто не было места. Всё это вместе взятое и привело к беспощадной политике «расказачивания».
Сложные этнические, социально-классовые и культурные процессы в казачьей общности находились в средней стадии социогенеза, когда разразилась очередная российская катастрофа. Немало усилий было приложено большевистской политической элитой, чтобы ликвидировать транспериферийность казачества. Так, в течение двадцати лет – с 1917-го по 1937 г. – шёл процесс административно-территориального передела бывшей Области Войска Донского. Однако на территории появившейся в результате преобразований Ростовской области всё-таки сохранилось ядро казачьей общности.
Тем самым, усиление государственной «машины» привело к свёртыванию самоуправления транспериферии и её превращению в культурную провинцию.
Тем самым, мы видим, как исторически трансформировалась социально-этническая сущность казачества. На примере его донского варианта отчётливо прослеживается историческая эволюция от субэтнической общности к культурно-этнографической группе, сопровождавшаяся переходом от транспериферийного положения донского казачества в XIV – XVII вв. к заурядному провинциальному состоянию во второй и третьей четверти XX в. Однако донская казачья субкультура, тем не менее, выступает как отдельное явление, целостное и чем-то лежащее за пределами общекультурного пространства России. Её изучение представляет помимо научного интереса чисто практическое значение, обусловленное развёртыванием процесса возрождением донского казачества.
Само донское казачество сегодня уже нечто больше, чем просто культурно-историческая группа, как иногда изображают. Этому во многом способствует сохранившийся культурный архетип, запечатлённый в социальной памяти старших поколений казачества и уже в немалой степени переданный потомкам. Огромную роль в этом сыграла казачья эмиграция. Именно она активно стимулирует деятельность двух казачьих кадетских корпусов в Новочеркасске и Ростове-на-Дону.
В социологическом плане следует отметить сохранение в донском казачестве значительного этнического субстрата. Речь идёт о числовых
Стр. 242.
оценках среднего содержания данного культурно-этнического компонента в составе населения и их социальном значении. Необходимо заметить, что преобладающее большинство оценок сходятся на цифре 28 %. Получается тогда, что в Ростовской области сегодня проживает 1 240 000 «этнических» казаков. Примечательно, в 1916 г. численность казачьего населения в Донском войске составляла 1 495 000 человек, а на военной службе находилось около 100 000 донских казаков при общем количестве служивших в России казаков в 285,4 тыс. человек.
В наше время сохранение культурно-этнического потенциала казачества определяется именно его двойственной сущностью. С одной стороны, окончательно не были прерваны субэтнические тенденции проживания в изменившейся социальной реальности, которые отчасти консервировались юридически фиксированным сословным состоянием. С другой стороны, военно-мобилизационный вариант развития казачьей этносоциальной общности, вступая в противоречие с культурно-хозяйственными потребностями казачества, активизировал и концентрировал общественное сознание на казачьем национал-патриотизме, на этнокультурных ценностях, на культурной трансляции локальной самобытности. Это вполне вписывалось в рамки известной казачьей традиции сохранить себя в любых жизненных условиях, чтобы преумножить казачий род. Казаки всегда готовились морально к тому, чтобы, скажем, пережить плен и вернуться живыми и невредимыми на родину. Так, известный казачий атаман Степан Разин три года отплавал прикованным цепью гребцом на турецкой галере, а уж потом громил на море исторических противников России. Существовала даже целая система казачьего спаса, обеспечивавшая казакам минимальные потери в жестоком бою. Тем самым исторические условия подготовили казачью общность к самосохранению в очень неблагоприятной обстановке. Также очевидно наличие целого ряда социокультурных факторов, часть из которых удалось рассмотреть в настоящей статье, обеспечивающих современное возрождение казачества. Оно, в свою очередь, не может быть понято без целостного видения процесса исторического развития казачьей субкультуры.
На сегодняшний день периодизацию развития донской казачьей субкультуры в общем виде можно представить в следующем виде:
1. Период становления. Его временные рамки ограничиваются XV в. включительно. Исходную дату назвать невозможно, поскольку историки пока не достигли согласия, что можно избрать в качестве точки отсчёта;
2. Период самоидентификации. Хронологически охватывает XVI – начало XVII в. О донской субкультуре того времени можно уже говорить как о самодостаточной, так же как и об отчётливо оформившихся основных традициях, обычаях и обрядах казаков;
3. Период славянской детерминации и социальной дифференциации. Во временном плане он охватывает XVII в. и немного начало XVIII в.
Стр. 243.
Буквально за столетие славянский элемент практически стал преобладающим в донских станицах, в традициях и обычаях казаков, хотя всё ещё дают о себе знать заметные влияния иных культур и черты самобытности. Единое казачье сообщество всё более и более раскалывается. От его имени всё чаще начинает говорить, а затем и вовсе решать все вопросы жизнедеятельности обраставшая привилегиями старшина [14]. Казачье квазигосударство [15] под воздействием формирующейся государственной машины России постепенно разрушается;
4. Период русификации и вживления в российский социальный организм. Он продолжался в течение XVIII в. и завершился в начале XIX в. В эти годы постепенно, а порой и насильственно, из культуры казачества вытеснялись самобытные черты. Конечно, нельзя сказать, что преобладали негативные тенденции, но частично был утрачен сам потенциал самобытности. Земледелие становится на Дону основным хозяйственным укладом. Казачье квазигосударство практически прекращает своё существование. Культура всё заметнее распадается на элитарную, городскую и станичную. В этот период можно говорить о выделении «духовного производства» в самостоятельную область жизнедеятельности;
5. Период социокультурной переориентации с военизированной одноукладности на культурно-хозяйственную многоукладность. Хронологически продолжался с начала XIX в. до начала XX. Он начался с переноса донской столицы. Тогда же на Дону наблюдается быстрый рост городского населения. Крупные торговые и промышленные центры оказывают сильное влияние на развитие казачьей субкультуры. Преображается весь уклад жизни донских станиц. В эти годы формируются особые социальные слои – торговых казаков и предпринимателей, донской интеллигенции. Складываются системы воспитания и образования, медицинского обслуживания, административного управления, развиваются литература и искусство, начинается массовый выпуск газет и журналов. Пробивает себе дорогу традиция обстоятельного изучения истории и культуры донского края. Традиционное общество, исчезающее как тип социальной организации, тем не менее, сохраняется в народной памяти в виде культурного архетипа, служащего заманчивым идеалом общественного устройства, следы которого можно было встретить в казачьих станицах вплоть до 30-х годов нынешнего столетия. Порой к нему апеллируют и в наши дни;
6. Период политизации и угасания казачьей субкультуры, связанный с активным втягиванием Донского региона в политическую жизнь России. Весьма пагубно сказалась на её состоянии Гражданская война, и особенно её итоги. Годы советской власти, естественно, не были благоприятными для сохранения самобытной казачьей субкультуры. Тоталитарное государство, опираясь на всю свою мощь, регламентировало все стороны жизнедеятельности казачества, поддерживая лишь полити-
Стр. 244.
чески и идеологически актуальные формы: территориальные военно-милиционные формирования, воинские подразделения, фольклорные объединения и т.д. Возможности же для её самостоятельного развития были сильно урезаны.
7. Период современного возрождения начинается со второй половины 80-х годов XX в. Казачье движение уже прошло ряд этапов в своём развитии. Однако