– Мисс Болит, я вынужден просить вас покинуть Мел, – заявил Барон с каменным лицом.
– И не подумаю!
Выражение лица Барона не изменилось. Порой Роланд мог быть и таким, припомнила Тиффани, хотя теперь, конечно, дела обстояли куда хуже, чем прежде. Герцогиня настояла на своём присутствии при этой беседе, а также приволокла с собой двух собственных стражников, плюс ещё двоих из охраны замка. Этого хватило, что заполнить людьми кабинет практически полностью, и теперь две пары стражников поглядывали друг на друга с явной профессиональной ревностью.
– Это моя земля, мисс Болит.
– У меня есть кое‑какие права! – возразила Тиффани.
Роланд кивнул, словно судья на заседании.
– Это, безусловно, серьёзный аргумент, мисс Болит, но, к сожалению, никаких прав у вас нет. Вы не землевладелец, не арендатор и даже не субарендатор. Короче говоря, у вас нет ничего, на чём могли бы базироваться упомянутые права.
Он произнёс это, не отрывая взгляда от листа бумаги, который держал в руках.
Тиффани вскочила, проворно выхватила листок из его пальцев, и села на своё место прежде, чем стража успела среагировать.
– Как ты смеешь говорить мне такое, даже не глядя в глаза!
Но, если честно, она понимала, что он имеет в виду. Отец был арендатором своей фермы. У него были права. У неё – нет.
– Послушай, – сказала Тиффани. – Ты не можешь вот так запросто взять и вышвырнуть меня. Я не сделала ничего плохого.
Роланд вздохнул.
– Я надеялся, что вы уступите здравому смыслу, мисс Болит, но, поскольку вы настаиваете на своей полной невиновности, я вынужден упомянуть следующие факты. Во‑первых, вы сами признали, что забрали ребёнка по имени Эмбер Пуст от её родителей и поселили у эльфов, которые живут в норах под землёй. Вы считаете, это подходящее место для юной девушки? Мои люди говорят, там полно улиток.
|
|
– Погоди, Роланд…
– Изволь обращаться к моему будущему зятю «милорд», – вклинилась Герцогиня.
– А что, если нет? Ударите меня своей тростью, ваша светлость? «Крепко схватите крапиву», да?
– Да как ты смеешь! – закричала Герцогиня, её глаза метали молнии. – Так‑то ты позволяешь обращаться со своими гостями, Роланд?
По крайне мере, замешательство Роланда на сей раз выглядело вполне искренним.
– Я понятия не имею, о чём вы с ней говорите, – сказал он.
Тиффани ткнула пальцем в сторону старухи, отчего охранники Герцогини схватились за оружие, а вслед за ними стражники замка тоже, просто чтобы не оставаться в стороне. К тому моменту, когда охрана разобралась, наконец, с торчащими во все стороны клинками и, не причинив никому вреда, вложила их в ножны, Герцогиня уже ринулась в контратаку:
– Ты не должен допускать подобной фамильярности, молодой человек! Ты Барон, и ты дал этому… этому существу приказ покинуть твои земли. Она нарушает общественный порядок, и если она не желает исполнить приказ добровольно, должна ли я напоминать тебе, что её родители – твои арендаторы?
Тиффани так и вскипела насчёт «существа», но, к её удивлению, Роланд покачал головой и сказал:
– Нет, я не имею права наказывать добросовестных арендаторов за то, что у них такая капризная дочь.
«Капризная»?! Это похуже, чем «существо»! Да как он смеет…! Тиффани собралась с мыслями. Нет, он и не посмел бы. Он никогда не смел, за всё время, что они знали друг друга, когда она была просто Тиффани, а он просто Роланд. Между ними существовала странная связь, да и не связь вовсе, если разобраться. Их не тянуло друг к другу, они соединились просто потому, что так устроен этот мир. Она была ведьмой, а значит, по определению не такой, как прочие ребята из деревни, а он был сыном Барона, и значит, тоже по определению не таким, как они.
|
|
В чём Роланд с Тиффани ошибались, так это в том, что в глубине души поверили: два столь непохожих на других человека в чём‑то обязательно должны быть схожи. Постепенно они разобрались, что это не так, и процесс был болезненным для обоих. Кое‑какие слова говорить вовсе не следовало. Между ними ничего не закончилось, потому и не начиналось, конечно. Так оно и лучше. Разумеется. Именно. Да.
За всё это время он никогда не вёл себя так, не был таким тупым и мелочно‑дотошным, но возложить всю вину за это на Герцогиню Тиффани не могла, хотя ей очень хотелось. Нет, тут происходило что‑то другое. Ей надо быть начеку. Наблюдая за тем, как они наблюдают за ней, Тиффани вдруг поняла, как человек может быть одновременно и умным, и тупицей.
Она встала, взяла свой стул, аккуратно установила его прямо перед столом Барона, уселась и скрестила руки на груди.
– Извините, милорд. – Она повернулась к Герцогине, склонила голову и сказала: – И вы извините меня, ваша светлость. Я забыла своё место. Это не повторится. Спасибо.
Герцогиня фыркнула.
Как, и это всё? Тиффани полагала, что хуже, чем сейчас, думать о ней уже не сможет, но просто фырканье? После такой победы? Укрощение спесивой юной ведьмы заслуживало много большего – как минимум, какой‑нибудь едкой ремарки, столь острой, что режет до костей. Честно, могла бы и постараться.
|
|
Роланд смотрел на Тиффани таким ошеломлённым взглядом, словно его и правда хорошенько стукнули по голове. Она смутила его ещё больше, вернув ему смятый листок бумаги:
– Желаете ещё что‑нибудь обсудить, милорд?
Он помолчал, расправляя листок на столе, пока не добился необходимой гладкости, а потом сказал:
– Есть ещё вопрос о смерти моего отца и краже денег из его сундука.
Тиффани ободряюще ему улыбнулась, отчего он ещё сильнее занервничал, и спросила:
– Это всё, милорд? Я просто беспокоюсь, как бы вы чего важного не забыли упомянуть.
– Роланд, она что‑то задумала, – вмешалась Герцогиня. – Сторожись. – Она махнула рукой охране: – И вы, стражники, тоже будьте настороже, не забывайте!
Стражники, явно сомневающиеся, как им стать сильнее настороже, чем уже есть, (поскольку из‑за общей нервозности они и так были настороже более, чем когда‑либо), втянули животы и постарались выглядеть выше и солиднее.
Роланд откашлялся.
– Гм, остался ещё вопрос насчёт усопшей кухарки, которая, я слышал, упала и расшиблась насмерть практически сразу после того, как оскорбила вас. Вы понимаете эти обвинения?
– Нет, – ответила Тиффани.
Повисло молчание.
– Гм, отчего же нет? – наконец вымолвил Роланд.
– Потому что это не обвинения, милорд. Вы не заявили прямо, будто я украла деньги и убила вашего отца и повариху. Вы просто высказали тут некие идеи, видимо, в надежде, что я расплачусь и во всём признаюсь. Но ведьмы не плачут, а я требую того, чего, похоже, ни одна ведьма прежде не требовала. Я требую суда. Настоящего суда. С доказательствами. Со свидетелями. Это значит, что люди, которые что‑то «говорят», должны будут сказать это открыто, перед всеми. Это значит, я требую суда равных, то есть с присяжными, которые будут такими же простыми людьми, как я. А ещё это значит habeas corpus, премного благодарна. Она встала и взглянула на дверь, которую блокировали пихающие друг друга стражники. Потом повернулась к Роланду и изобразила лёгкий реверанс.
– Если вы не ощущаете полной уверенности в необходимости моего ареста, я ухожу, милорд.
Все, разинув рты, наблюдали, как она направляется к стражникам.
– Добрый вечер, сержант, добрый вечер, Престон, добрый вечер, джентльмены. Всё очень просто. Извините, но я ухожу.
Она видела, как Престон подмигнул ей, когда она протискивалась к двери мимо его меча, а затем услышала, как остальные стражники неожиданно рухнули, устроив на полу кучу‑малу.
Тиффани прошла по коридору в главный зал. В камине, огромном, словно целая комната, пылал такой же огромный огонь. Горели торфяные брикеты. Они, конечно, не могли согреть зал, который оставался прохладным даже в самые жаркие летние дни, но находиться рядом было приятно. И, если уж вам приходится дышать дымом, лучше дышать именно ароматным торфяным дымом, который медленно плыл в трубу, словно тёплый туман, окутывая по пути изрядный кусок бекона, подвешенный в камине для копчения.
Скоро всё опять станет очень сложным, но в данный момент Тиффани просто присела у камина, чтобы отдохнуть, а попутно наорать на саму себя за крайнюю глупость. Сколько яда он может влить в их головы? А может, туда ничего и не надо вливать?
Вот вам центральная проблема ведьмовства: ведьмы нужны всем, но никому этот факт не нравится, а ненависть к факту очень легко превращается в ненависть к личности. Люди начинают думать: «За что тебе дана такая сила? Откуда ты знаешь такие тайны? С чего ты взяла, будто лучше нас?» На самом деле, Тиффани не считала себя лучше всех остальных. Она была лучше лишь в ведьмовстве, но не умела связать носок или, скажем, подковать лошадь. Да, ей неплохо удавались сыры, зато более‑менее съедобный хлеб получался лишь с третьей попытки. Каждый в чём‑то хорош. Главное, вовремя распознать свой талант.
Пол перед камином покрывал тонкий слой пыли, потому что горящий торф производит золу в промышленных масштабах. Тиффани заметила, как в пыли вдруг возникли маленькие отпечатки ног.
– Ладно, – сказала она. – Что вы сделали со стражниками?
На скамью рядом с ней приземлился небольшой десант Фиглов.
– Нуу, – сказал Роб Всякограб, – лично я с удовольствием размолотил бы этих землекопательных Кромвелей в хлам, но я понимаю, что это изделало бы для тебя мал‑мала проблем, поэтому мы просто перепутали им шнурки. Может, они подумают, что это мал‑мала мышата виноваты.
– Слушайте, вы не должны никому причинять вреда, ясно вам? Стражники просто исполняют приказы.
– Неа, ничо подобного, – презрительно возразил Роб. – Истинный воин ничьих приказов сполнять не станет. Они могли бы великое зло тебе сотворить, «приказы» свои сполняя. Та старуха‑тёща так и пронзала тебя взглядами, словно клеймором, шоб ей провалиться! Ха! Посмотрим, как ей водичка в ванной сегодня сподобится!
Тон его голоса Тиффани очень не понравился.
– Вы никому не должны причинять вреда, понятно? Вообще никому, Роб.
Атаман заворчал.
– Очч, так, мисс. Я помню, что ты велела.
– И ты клянешься честью Фигла, что не забудешь свою клятву, как только я отвернусь?
Роб Всякограб снова заворчал, выплёвывая фигловские слова, каких она ни разу не слышала прежде. Некоторые весьма походили на проклятья, и вместе с ними изо рта Роба, – Тиффани готова была поклясться в этом! – вылетали искры и дым. Кроме того, он топал ногами, что указывало на Фигла в крайней степени возбуждения.
– Они пришли с острым железом, чтобы раскопать мой дом, мой клан и мою семью, – заявил он, и это прозвучало ещё более угрожающе, оттого что было сказано тихим спокойным голосом. Потом Роб выплюнул в направлении камина короткую фразу, от которой языки пламени полыхнули зелёным.
– Я послушаю каргу наших холмов, ведаешь ли, но если хоть один отвратец сунется к нашему холму с лопатой, я суну ему черенок под килт так глубоко, что он все руки обдерёт, прежде, чем вытащит. И это будет лишь начало его проблем! А если там начнётся расчистка кустарника, я, клянусь моим спогом, такую им зачистку устрою, век не забудут! – Он ещё немного потопал ногами, и добавил: – А что ты там толковала насчёт суда и законов? Мы не слишком‑то с законами дружны, ведаешь ли.
– А как же Мал‑мала Чокнутый Артур? – напомнила Тиффани.
Вообще говоря, Фигла смутить практически невозможно, но на этот раз атаман принял вид необычайно застенчивый и глуповатый, словно того гляди заблеет.
– Это всё чёртовы карлики виноваты, они сделали с ним что‑то ужасное, – очень печально сказал Роб. – Он каждый день умывается, ведаешь? То есть, когда грязь уже кусками отваливается, умыться вовсе не грех, но каждый день‑то зачем? Какая кожа такое сдюжит, скажи‑ка?
Вот здесь только что были Фиглы, а вот раздалось тихое «фюить», и фиглов вдруг образовался крайний недостаток, зато ему на замену пришёл избыток стражников. К счастью, это оказались всего лишь сержант и Престон, которые промаршировали к Тиффани и замерли рядом с ней по стойке смирно.
Сержант откашлялся.
– Мисс Тиффани Болит? – спросил он официальным тоном.
– По‑моему, да, – ответила Тиффани, – а ты уж сам решай, Брайан.
Сержант воровато огляделся, наклонился к ней поближе и прошептал:
– Пожалуйста, Тифф, дело серьёзное.
Потом быстро выпрямился и, громче, нежели было необходимо, объявил:
– Мисс Тиффани Болит! Мой господин Барон велел информировать вас, что вы обязаны находиться в крестце замка…
– В чём? – удивилась Тиффани.
Сержант возвёл очи горе и молча вручил ей листок пергамента.
– А, ты имеешь в виду окрестности замка, – прочла Тиффани. – Это означает «замок и местность поблизости», – дружелюбно пояснила она. – Странно, а мне показалось, Барон хотел, чтобы я убралась подальше?
– Слушай, я просто зачитал, что написано, Тифф, а ещё мне приказано забрать твою метлу и запереть в темнице.
– О, да вам поручено опасное дело, офицер. Ну что же, вон она, стоит у стены. Берите, не стесняйтесь.
Сержант явно вздохнул с облегчением.
– Значит, ты не намерена создавать нам… проблемы?
– Никаких, сержант. Зачем мне ссориться с мужчиной, который просто исполняет свой долг?
Сержант осторожно приблизился к метле. Все, разумеется, знали, как она выглядит: они практически ежедневно видели её пролетающей у себя над головой и зачастую очень невысоко над головой. Он протянул было руку, но в нескольких дюймах от метлы остановился.
– Гм, а что случится, когда я её трону? – спросил сержант.
– О, тогда она будет готова к полёту, – охотно пояснила Тиффани.
Рука сержанта очень медленно отодвинулась и покинула «окрестности» метлы.
– Но она же не полетит со мной, так? – спросил он голосом, в котором звучала боязнь высоты и откровенная мольба.
– По крайней мере, невысоко и недалеко, – утешила его Тиффани.
Все знали, что сержант испытывает головокружение и тошноту, даже всего лишь взобравшись на стул. Тиффани прошла мимо сержанта и взяла метлу.
– Брайан, каковы твои приказы на тот случай, если я откажусь слушаться твоих приказов, если ты понимаешь, о чём я?
– Тогда мне придётся арестовать тебя!
– Что? И запереть в темнице?
Сержант сморщился.
– Мне это не по душе, сама знаешь, – сказал он. – Кое‑кто из нас помнит добро, а кроме того, все мы в курсе, что бедная старая мисс Шлюпка была пьяна, так сказать, вдребезги.
– Ну, тогда и я не допущу, чтобы у тебя были проблемы, – сказала Тиффани. – Давай я сама отнесу эту метлу в темницу и запру её там? Тогда я не смогу куда‑нибудь улететь, так?
Лицо сержанта выразило глубочайшее облегчение. Когда они шагали по каменным ступеням в темницу, он понизил голос и прошептал:
– Пойми, это всё не я придумал. Это они, там, наверху. Похоже, здесь всё теперь решает её светлость.
Тиффани за свою жизнь повидала не так уж много темниц, но люди говорили, что темница замка соответствует самым высоким стандартам и, вероятно, получила бы пять баллов и призовую цепь, приди кому‑нибудь в голову составить Путеводитель по Образцовым Темницам. Она была сухой и просторной, а посередине её пересекала весьма удобная канавка, которая, как и положено, исчезала в круглой дыре, пахнувшей, в общем, не так скверно, как могла бы.
Тоже самое можно было сказать и о козах, которые, заслышав посетителей, поднялись с удобных соломенных лежанок и принялись пристально следить за Тиффани своими глазами с узким зрачком, на тот случай, если она решит сделать что‑нибудь интересное, например, покормить их. При этом они не переставали есть, потому что, будучи козами, уже второй раз пережёвывали свой обед.
В темнице было два входа. Один из замка, а другой прямо снаружи, потому что в старые добрые дни никому не хотелось волочь заключенных через главный зал, пачкая полы грязью и кровью.
Сейчас темница использовалась в основном как козий хлев, а еще на полках (достаточно высоких, чтобы быть вне пределов досягаемости коз, за исключением разве что самых упорных) хранились запасы яблок.
Тиффани принялась размещать метлу на одной из яблочных полок, а сержант тем временем почёсывал козу, не поднимая взгляда, чтобы не испытать случайно головокружения от высоты. Вот почему он был совершенно не готов к отпору, когда Тиффани неожиданно выпихнула его из темницы, выхватила из замка ключ, захлопнула дверь и заперлась изнутри.
– Извини, Брайан, но ты сам виноват. То есть, не только ты, и даже в основном не ты, и мне неловко, что я так с тобой обошлась, но если уж со мной намерены поступать, как с преступницей, я чувствую себя вправе действовать соответственно.
Брайан покачал головой.
– У нас есть другой ключ, знаешь ли.
– Вряд ли им удастся воспользоваться, потому что мой ключ блокирует замочную скважину изнутри, – напомнила Тиффани. – Лучше посмотри на ситуацию с оптимистической точки зрения. Я сижу под замком, как, несомненно, кое‑кому и хотелось бы, а всё остальное – незначительные детали. Просто ты неправильно воспринимаешь произошедшее. Здесь, в темнице, я в безопасности. Это не меня заперли от вас, это я заперла вас от меня.
Казалось, Брайан вот‑вот расплачется.
«Нет, так нельзя, – подумала Тиффани. – Брайан всегда хорошо ко мне относился, да и сейчас пытается поступать честно. Он не должен потерять свою работу просто потому, что я умнее, чем он. Кроме того, я и так могу отсюда выбраться. В этом проблема тех, кто владеет темницами: они слишком мало времени проводят внутри собственных тюрем».
Она протянула ключи сержанту. Его лицо просветлело от облегчения.
– Мы, конечно, принесём тебе еды и воды. Не можешь же ты одними яблоками питаться!
Тиффани присела на солому.
– Знаешь, а здесь удобно. Забавно, но у коз так уютно урчит в животах. Сразу становится тепло и комфортно. Нет, яблоки я есть не стану, но их нужно переворачивать иногда, а то они начнут гнить. Вот этим я и займусь, раз уж всё равно сижу тут. Разумеется, пока я внутри, я не могу быть снаружи. Не могу готовить микстуры. Стричь ногти на ногах. Не могу помогать. Кстати, как нога твоей мамы? Надеюсь, пока в порядке? А теперь уйдите, пожалуйста, я намерена воспользоваться дырой в полу.
Тиффани послушала, как их башмаки топают по ступеням лестницы. Конечно, вышло немного грубовато, но что ещё ей оставалось? Она осмотрелась и подняла пучок очень старой и очень грязной соломы. Из‑под него поползли, запрыгали и побежали разные твари. Теперь, когда горизонт очистился, повсюду появились головы Фиглов, с них сыпались соломинки.
– Приведите моего юриста, будьте любезны, – весело сказала она. – Думаю, ему понравится здесь работать…
Жаб проявил изрядный энтузиазм, в смысле, для юриста, которому собираются платить жуками.
– Думаю, мы начнём с незаконного тюремного заключения, – объявил он. – Судьи такого не любят. Если кого‑то и нужно сажать в тюрьму, они предпочитают сами об этом распорядиться.
– Гм, честно говоря, я сама себя посадила, сказал Тиффани. – Это считается?
– Об этом пока не беспокойся. Ты находилась под давлением, твоя свобода передвижения была ограничена, ты испугалась…
– Вот уж нет! Я разозлилась!
Жаб хлопнул лапой по убегающей десятиножке.
– Тебя допрашивали два аристократа в присутствии четырёх вооружённых мужчин, так? Тебя никто не предупреждал? Тебе никто не зачитал твои права? И ты, кажется, упоминала, что у Барона нет доказательств двух убийств и кражи денег?
– Я думаю, Роланд и сам не хочет верить. Его кто‑то обманул.
– Тогда мы должны, разумеется, всё оспорить. Он не имеет права огульно обвинять тебя в убийствах. У него за это будут крупные неприятности!
– О, – сказала Тиффани, – я не хочу, чтобы он пострадал!
Трудно было сказать, когда Жаб улыбается, но Тиффани определённо ощутила улыбку.
– Я сказала что‑то забавное?
– Не забавное, нет, скорее, печальное и занятное, – пояснил Жаб. – И «занятное» в данном случае означает нечто горько‑сладкое. Этот молодой человек предъявил тебе обвинения, которые во многих странах вполне могут стать причиной казни, а ты беспокоишься, чтобы он не испытал какого‑либо неудобства?
– Сентиментально с моей стороны, я знаю, но Герцогиня постоянно давит на него, а девица, на которой она намерен жениться, вся мокрая, словно… – она замолчала.
На каменных ступенях, ведущих в темницу из главного зала, опять раздались шаги, и на этот раз в них не было слышно звонкого топота подбитых гвоздями башмаков охраны.
Пришла Летиция, будущая невеста, вся в белом и в слезах. Она схватилась за прутья темницы, повисла на них и разрыдалась ещё сильнее, но без громких всхлипов; лишь бесконечное нытьё, капли из носа, да копание‑в‑рукаве‑в‑поисках‑кружевного‑платка‑который‑уже‑полностью‑промок, ну и всё в таком роде.
Девушка не смотрела на Тиффани, лишь хлюпала носом в её направлении.
– Мне так жаль! Я в отчаянии! Что ты теперь обо мне подумаешь?
И тут Тиффани ясно поняла, что в профессии ведьмы есть крупные минусы. Вот перед ней девушка, одно лишь существование которой однажды вечером довело Тиффани до мыслей о восковой кукле и булавках. Разумеется, мысли так и не превратились в действия, потому что подобное поведение не одобряется, потому что ведьмы косо смотрят на такие безобразия, потому что это жестоко и опасно, но, главное, потому что у Тиффани не было булавок.
И вот теперь эта жалкая пигалица плачет, её страдания столь велики, что благопристойность и достоинство напрочь смыты потоком слёз. Жаль, что ненависть они смыть не могут. Хотя, честно говоря, настоящей ненависти Тиффани никогда не испытывала, Летиция её лишь раздражала. Тиффани точно знала, что никогда не станет настоящей леди – без длинных блондинистых волос такое невозможно. Это было бы против всех сказочных законов. Просто неприятно, когда тебя тычут носом в подобные неприглядные факты.
– Я не хотела, чтобы всё так вышло! – всхлипывала Летиция. – Мне действительно очень, очень жаль, даже не знаю, о чём я только думала!
Слёзы катись и катились по этому глупому кружевному платью, а потом… о, нет! Из идеального носа Летиции появился идеально круглый пузырь соплей.
Тиффани с ужасом наблюдала, как хнычущая девушка шумно сморкается, а потом… о, нет, неужели? Только не это! Да, именно это и произошло. Да. Летиция отжала насквозь мокрый платок прямо на пол, который и так уже был весь мокрый от её бесконечного нытья.
– Слушай, я и сама не ожидала, что всё так скверно обернётся, – принялась утешать её Тиффани, прислушиваясь к шлепкам слёз по камням. – Если ты хоть на минуту перестанешь рыдать, мы как‑нибудь всё уладим, хотя я пока и не знаю, как.
Эта реплика спровоцировала новый поток слёз и необычайно глубокие всхлипы, подобных которым Тиффани ни разу в своей жизни (до сегодняшнего дня) не слышала. Тиффани знала, конечно, что люди, когда плачут, говорят «бу‑ху» или нечто вроде, по крайней мере, так писали в книгах. В реальности ничего подобного ни разу не случалось. Но Летиция, заливая потоками слёз ступени лестницы, умудрялась издавать именно такие звуки. Тут явно что‑то было не так. Тиффани уловила несказанные слова, в буквальном смысле выплюнутые в её направлении, и влажными каплями осевшие у неё на мозгу.
«Да неужели?» – подумала она
Но прежде, чем она успела что‑нибудь сказать вслух, по ступеням снова заклацали чьи‑то башмаки. Роланд, Герцогиня и один из её телохранителей торопились спуститься вниз, сопровождаемые Брайаном, которому явно не нравилось чужое клацанье по его каменным ступеням, по каковой причине он сам стремился принимать в упомянутом клацанье максимально возможное участие.
Роланд поскользнулся в луже и тут же распахнул объятья, чтобы как можно лучше защитить Летицию, которая продолжала хлюпать и истекать слезами. Герцогиня нависла над сладкой парочкой, оставив, в общем, крайне мало места для нависания стражников, которые тут же, за неимением лучших занятий, принялись обмениваться неприязненными взглядами.
– Что ты с ней сделала? – возмутился Роланд. – Как ты её сюда заманила?
Жаб откашлялся, но Тиффани заткнула его, весьма неблагородно пнув башмаком.
– Ни слова, амфибия, – прошипела она.
Конечно, Жаб был её юристом, но если Герцогиня увидит, что юридические советы Тиффани подаёт жаба, это всё только усложнит.
Как оказалось, Тиффани ошиблась. Не заметив Жаба, Герцогиня сделал неверные выводы и завопила:
– Ты слышал? Какова наглость! Она обозвала меня амфибией.
Тиффани чуть не сказала: «Это я не вам, я о другой амфибии», но вовремя спохватилась. Вместо этого она села, незаметно прикрыв Жаба соломой, и обратилась к Роланду:
– На какой из ваших вопросов вы предпочитаете не получить ответ сначала?
– Мои люди знают, как заставить тебя говорить! – крикнула Герцогиня через плечо Роланда.
– Я и сама это неплохо умею, спасибо, – ответила Тиффани. – Я полагала, Летиция пришла позлорадствовать, но тут… всплыли иные обстоятельства.
– Она не может выйти оттуда? – осведомился Роланд у сержанта.
Сержант отдал честь и ответил:
– Нет, сэр. Ключи от обеих дверей у меня в кармане, сэр.
Он бросил самодовольный взгляд на телохранителя Герцогини, словно говоря: «Кое‑кто здесь умеет быстро и чётко отвечать на важные вопросы, имей в виду!»
Впрочем, торжество сержанта продлилось недолго, прерванное репликой Герцогини:
– Он дважды назвал тебя «сэр» вместо «милорда», Роланд! Ты не должен допускать подобной фамильярности со стороны низших сословий. Я тебе об этом уже говорила.
Тиффани с радостью пнула бы Роланда за то, что он не ответил резкостью на это бестактное замечание. Брайан, как ей было прекрасно известно, учил Роланда сидеть на лошади, держать меч и охотиться. Лучше бы он научил Барона хорошим манерам.
– Извините, – резко вмешалась она. – Вы долго намерены держать меня под замком? Коли так, мне не повредили бы запасные носки, пара платьев и ещё кое‑что, о чём мужчинам не говорят.
Вероятно, упоминание «кое‑чего» смутило юного Барона. Но он быстро пришёл в себя и ответил:
– Мы, гм… В общем, я, гм… полагаю, что мы должны содержать тебя под стражей, бдительно, но, разумеется, гуманно, до тех пор, пока не состоится свадьба. Чтобы ты чего‑нибудь ещё не натворила. Похоже, ты в последнее время стала центром большого количества весьма прискорбных событий. Извини.
Тиффани смолчала, потому что расхохотаться в ответ на столь формальную и дурацкую реплику было бы явно невежливо.
Пытаясь улыбнуться, он продолжил:
– Мы разместим тебя со всеми удобствами, и, разумеется, избавим от коз, если хочешь.
– Я предпочитаю, чтобы они остались здесь, если ты не против, – ответила Тиффани. – Мне их компания начинает нравиться. Можно вопрос?
– Да, конечно.
– Надеюсь, я здесь не из‑за прялок? – спросила Тиффани.
Похоже, пронять их могла только подобная крайне идиотская аргументация.
– Что? – изумился Роланд.
Герцогиня с триумфом расхохоталась.
– О, да! Только крайне нахальная и самоуверенная юная дама способна насмехаться над нами, подобным образом раскрывая свои чёрные планы! Сколько прялок у тебя в замке, Роланд?
Молодой человек вздрогнул. Он всегда вздрагивал, когда к нему обращалась его будущая тёща.
– Гм, не знаю точно. Одна у экономки, кажется, а прялка матери до сих пор хранится где‑то в высокой башне… в общем, несколько есть. Отец любит… любил, чтобы люди были заняты какой‑нибудь полезной простой работой. Я… если честно, точно не знаю.
– Я прикажу своим людям обыскать замок и уничтожить прялки! – объявила Герцогиня. – Её блеф не пройдёт! Все в курсе, надеюсь, насчёт злых ведьм и прялок? Один укол веретеном, и мы уснём на столетия!
Сопящая Летиция с трудом прохрипела:
– Мама, но ты же и так ни разу не позволила мне взять в руки прялку.
– И впредь не позволю, никогда, Летиция! Никогда в твоей жизни! Это всё для быдла. Ты – леди. Прялка для прислуги.
Роланд покраснел от гнева.
– Моя мать пряла, – заявил он. – Помню, как я сидел с ней рядом, если ей вдруг хотелось соткать нить. Её прялка была украшена перламутром. Никто, кроме матери, не смел прикасаться к ней.
Тиффани, наблюдавшей за этой сценой сквозь решётку, показалось, что только человек, обладающий лишь половинкой сердца, жалкими зачатками вежливости и вообще не обладающий здравым смыслом, умудрится ляпнуть что‑нибудь в подобный момент. Но здравый смысл явно не был коньком Герцогини, в ней вообще не было ничего здравого.
– Я настаиваю… – начала она.
– Нет, – ответил Роланд.
Слово прозвучало тихо, но иная тишина бывает погромче крика. Обертоны этого тихого «нет» могли бы остановить целое стадо слонов. Или, как в данном случае, одну Герцогиню. Взгляд, который она бросила на своего зятя, явно давал понять, что она ему ещё всё припомнит, когда у неё будет для этого свободное время.
Чтобы облегчить участь Роланда, Тиффани призналась:
– Послушайте, я упомянула прялки из чистого сарказма. Ничего подобного в наши времена больше не происходит. Да и в прежние вряд ли случалось. Люди спят, а кусты и деревья разрастаются во дворце? Ну и ерунда, как такое вообще может быть? Растениям тоже придётся заснуть, разве нет? Иначе ежевика пустит корни в ноздрях спящих, а такое пробудит кого угодно. А если снег пойдёт, что будет?
Говоря всё это, она не сводила глаз с Летиции, почти кричавшей одно очень интересное несказанное слово, которое Тиффани старательно запомнила, чтобы обдумать позже.
– Ладно, я вижу, что ведьма сеет хаос везде, где бы ни появилась, – заявила Герцогиня. – Поэтому ты останешься здесь, и мы будем обращаться с тобой лучше, чем ты того заслуживаешь, вплоть до особого распоряжения.
– А что ты скажешь моему отцу, Роланд? – сладеньким голосом осведомилась Тиффани.
У Роланда был такой вид, словно его ударили, что вполне вероятно и произойдёт, если о последних событиях в замке станет известно за его пределами. Барону понадобится чёртова пропасть стражи, когда мистер Болит узнает, что его младшую дочь заперли в козьем хлеву.
– Знаешь, – смилостивилась Тиффани, – давай просто скажем всем, что я задержалась в замке по важному делу? Уверена, сержант сумеет сообщить эту новость отцу, не разозлив его, как полагаешь?
Она специально облекла своё предложение в форму вопроса и увидела, как Роланд кивнул, но Герцогиня категорически не желала принимать предложенную помощь.
– Твой отец арендатор Барона, и будет делать то, что ему скажут!
Роланда чуть не скрючило, хотя он и постарался это скрыть. Когда мистер Болит работал на старого Барона, они, как разумные люди, действовали исходя из некоего неформального соглашения, которое состояло в том, что мистер Болит делает всё, о чём его попросит Барон. При условии, что Барон просит лишь о том, что мистер Болит и так согласен делать по собственной воле или ввиду очевидной необходимости.
В этом суть слова «лояльность», однажды объяснил ей отец. Оно означает, что добрые люди всех сословий старательно трудятся совместно, при этом каждый понимает свои права и обязанности, и не нарушает ничьё чувство собственного достоинства. Достоинство особенно высоко ценилось, потому что, за исключением ерунды вроде постельного белья, посуды, кое‑каких инструментов да кухонной утвари, это было всё, чем владели местные крестьяне. О соглашении не требовалось говорить вслух, все и так знали, как оно действует: если ты хороший господин, я буду тебе хорошим работником. Я буду лоялен к тебе, если ты лоялен ко мне, и, пока этот круг не разорван, всё прекрасно действует из года в год.
Теперь Роланд нарушил соглашение, точнее, позволил Герцогине сделать это вместо себя. Семья Роланда правила Мелом несколько столетий, и у него были клочки бумаги, подтверждавшие их право на это. Зато когда первый Болит ступил на землю Мела, никому ничего доказывать не требовалось; в те времена бумагу ещё не изобрели.
Да, конечно, люди были смущены и напуганы, и сейчас не очень‑то жаловали ведьм, но последнее, в чём нуждался Роланд, так это отвечать на вопросы мистера Болита. Хоть его волосы и поседели, мистер Болит умел задавать неприятные вопросы весьма жёстко. «Да мне и самой лучше пока оставаться в замке, – подумала Тиффани. – Я, кажется, нащупала нить, осталось за неё потянуть».
Вслух она сказала:
– Не волнуйтесь, я не прочь посидеть тут некоторое время. Мы же не хотим новых проблем, верно?
Роланд явно испытал глубокое облегчение, но Герцогиня повернулась к сержанту и спросила:
– Ты уверен, что она надёжно заперта?
Брайан вытянулся по стойке смирно; поскольку он и так уже стоял «смирно», ему пришлось практически встать на цыпочки.
– Да, м… ваша светлость. Как я уже упоминал, от этих дверей есть только два ключа, и оба они вот здесь, прямо у меня в кармане.
В подтверждение своих слов он хлопнул себя по правому карману, который отчётливо звякнул. Похоже, Герцогиню этот звук вполне удовлетворил.
– Ну, тогда мы будем спать сегодня ночью немного спокойнее, сержант, – сказала она. – Пойдём, Роланд, и позаботься о Летиции. Боюсь, ей снова нужно принять лекарство… бог знает, что наболтала ей эта чёртова ведьма.
Все ушли, за исключением Брайана, которому хватило совести выглядеть изрядно смущённым.
– Подойди поближе, сержант, пожалуйста.
Брайан вздохнул и на полшага приблизился к решётке.
– Ты ведь не собираешься устроить мне новые неприятности, а, Тифф?
– Конечно, нет, Брайан, а ещё я надеюсь и верю, что ты тоже не станешь устраивать неприятности мне.
Сержант закрыл глаза и застонал.
– Ты что‑то задумала, верно? Я так и знал!
– Скажем так, – ответила Тиффани, тоже продвигаясь поближе к решётке, – какова, по‑твоему, вероятность, что я останусь на ночь в этой камере?
Брайан снова хлопнул себя по карману.
– Ха, не забывай, что у меня клю… – его лицо жалко сморщилось, как мордочка щенка, которого сердито отругали. – Ты стащила их! – теперь он смотрел умоляюще, словно тот же щенок, но который подозревает, что на этот раз одной лишь руганью дело не ограничится.
К немалому удивлению и восхищению сержанта, Тиффани с улыбкой снова протянула ему ключи.
– Неужели ты думаешь, что ведьма не сможет без них обойтись? Кроме того, я обещаю, что вернусь сюда ровно к семи утра. Думаю, ты согласишься, что я предлагаю очень выгодную сделку. А ещё обещаю найти время забежать к твоей маме, сменить повязку на ноге.
Выражение лица сержанта говорило само за себя. Он радостно схватил ключи.
– Полагаю, нет смысла спрашивать, как именно ты собираешься выбраться? – с надеждой в голосе спросил он.
– Мне кажется, в данных обстоятельствах такие вопросы лучше не задавать, верно, сержант?
Он поразмыслил, а потом улыбнулся.
– Спасибо, что не забыла про мамину ногу. На ней краснота какая‑то появилась в последнее время.
Тиффани глубоко вздохнула.
– Проблема в том, Брайан, что о ноге твоей матери волнуемся только ты и я. А ведь в округе полно стариков, которые даже ванну принять не могут без посторонней помощи. А ещё кто‑то должен готовить микстуры и таблетки, а потом доставлять их старикам в такие уголки Мела, куда не вдруг и доберёшься. Мистер Хвастун вообще двигаться не может, если я не натру его мазью. – Она вытащила свой блокнот, фактически, пачку листков, скреплённых верёвочками и резинками, и помахала ими в воздухе. – Тут полно всяких дел записано, потому что я ведьма. Если их не сделаю я, то кто? Молодая миссис Неряха скоро родит двойню, я уверена, потому что сама слышала двойное сердцебиение. Это её первые роды. Бедняжка и так напугана до полусмерти, а ведь ближайшая повитуха живет в десяти милях отсюда, не говоря уже о том, что она плохо видит и страдает склерозом. Ты офицер, Брайан, офицерам полагается быть людьми находчивыми. Так что если молодая роженица явится сюда за помощью, ты догадаешься, что надо делать, я уверена.