Терри Пратчетт
Я надену платье цвета ночи
Плоский мир – 38
Терри Пратчетт
Я надену платье цвета ночи
Перевод: Роман Кутузов
https://rem_lj.livejournal.com/
Глава 1. ЗНАТНЫЙ МАЛ‑МАЛА ВЕЛИК ПАРЕНЁК
«Почему, интересно, люди так любят шум? – гадала Тиффани Болит. – Чем он так важен для них?»
Поблизости что‑то вздыхало и стонало, в точности, как рожающая корова. Это оказалась шарманка‑органчик, ручку которой накручивал неопрятный человек в мятом цилиндре. Со всей возможной вежливостью Тиффани незаметно отошла в сторонку, но звук не отставал, словно прилип. Казалось, позволь ему, и он будет преследовать тебя до самого дома.
К сожалению, это был лишь один звук из целого моря, кипевшего вокруг, и все эти звуки производили люди, старавшиеся перешуметь окружающих. Люди яростно торговались у импровизированных прилавков, прыгали за подвешенными яблоками или лягушками[1], весело подбадривали усыпанную блестками девушку‑канатоходца и борцов за призы, торговки громким криком рекламировали свои конфеты, и, что уж скрывать, все при этом активно потребляли горячительные напитки.
Воздух над выгоном буквально загустел от шума. Казалось, сегодня на вершину зеленого холма явилось население двух или трёх деревень в полном составе. В итоге тут, где обычно был лишь изредка слышен крик канюка, кричали, ну, практически все. Это у них называлось «развлекаться». Лишь воры и карманники делали свое дело тихо, что весьма похвально, однако они старались не приближаться к Тиффани – кому охота совать руку в ведьмин карман? Если сможешь вытащить все пальцы невредимыми, считай, повезло. По крайней мере, так они думали, и разумной ведьме не следовало их разубеждать.
«Если ты ведьма, то ты представительница всех ведьм», – думала Тиффани Болит, волоча за собой метлу на верёвочке. Метла парила в паре футов над землёй. Тиффани это уже несколько беспокоило. Способ неплохой, но вокруг было полным‑полно детей, которые тоже тащили на верёвочках свои воздушные шарики, и ей начинало казаться, что она выглядит чуть более чем слегка глупо, а когда одна ведьма выглядит глупо, так же выглядят все остальные ведьмы.
С другой стороны, если привязать метлу где‑нибудь к изгороди, наверняка найдется ребёнок, который из чистого озорства залезет на неё и отвяжет, после чего, вероятно, унесётся прямо в холодные верхние слои атмосферы, и хотя (теоретически) Тиффани могла призвать метлу обратно, матери всегда нервничают, если им приходится оттаивать своего отпрыска под тёплым летним солнышком. Это будет нехорошо. Пойдут разговоры. Люди всегда сплетничают про ведьм.
Тиффани сдалась и потянула метлу дальше. Если повезёт, все подумают, что таким образом она просто шутливо принимает участие в общем веселье.
На самом деле, беззаботный разгул ярмарки был обманчив, здесь строго соблюдался определённый этикет. Она была ведьмой; что случится, если она вдруг забудет чьё‑то имя, или, того хуже, вспомнит его неправильно? Что будет, если ты вдруг забудешь, кто с кем враждует и кто с кем дружит, кто не разговаривает со своими соседями, и так далее, и тому подобное, и ещё далее, ещё более подобное? Тиффани знать не знала, что такое «минное поле», но если бы вдруг узнала, концепция показалась бы ей чрезвычайно знакомой.
Она была ведьмой. Теперь она была ведьмой всех деревень Мела. Не только её собственной деревни, но и прочих, вплоть до Ветчины‑на‑Хлебе, до которой был добрый день пути. Территория, которую ведьма считает своей, и на которой она помогает людям в их нуждах, именуется «владением», и её владение было выдающимся среди прочих. Мало кому из ведьм повезло иметь в своём распоряжении целый геологический пласт, даже если он по большей части покрыт травой, а трава по большей части покрыта овцами. Сегодня овцы на холмах были предоставлены сами себе и занимались тем, чем обычно занимаются овцы, когда на них никто не смотрит, что, вероятно, мало отличается от того, чем они занимаются, когда вы за ними наблюдаете. Обычно вокруг овец хлопотали, пасли, и вообще всячески присматривали, но сегодня о них все позабыли, увлекшись лучшим в мире аттракционом, имевшим место на ярмарочном поле.
Честно говоря, лучшим в мире аттракционом ярмарка Прополки могла показаться лишь тому, кто никогда в жизни не уходил дальше четырёх миль от родного дома. Если ты живешь на Мелу, то встречаешь на ярмарке только тех, кого и так знаешь[2]. Очень вероятно, что ты встретишь здесь своего будущего супруга. Девушки, разумеется, нарядились в свои лучшие платья, а парни излучали оптимизм и блеск волос, приглаженных посредством дешёвого лака, или, чаще, плевка на ладонь. Причём те, кто выбрал плевок, обычно ощущали себя гораздо лучше, потому что дешёвый лак был и вправду очень дешёвым, и начинал течь под лучами солнца, лишая несчастного столь чаемого внимания девушек, зато привлекая внимание мух, считавших такой скальп своей законной добычей.
Поскольку ярмарку затруднительно было назвать «Место, куда ты идёшь в надежде получить поцелуй и, если повезёт, обещание ещё одного», она называлась просто Прополкой.
Она продолжалась в течение трёх дней в конце лета. Для большинства жителей Мела эти дни считались праздничными. Сегодня был третий день, и если ты до сих пор не получил поцелуя, то можно уже собирать вещички и отправляться домой, таково было общее мнение. Тиффани, например, поцелуя тоже не досталось, но она же была ведьмой, в конце‑то концов. Кто знает, во что они превращаются, если их поцеловать?
Когда летняя погода была благосклонна, многие ночевали прямо под звёздами, или, например, под кустами. Так что если вам вдруг требовалось прогуляться посреди ночи, следовало проявить осторожность, чтобы не споткнуться о чьи‑нибудь ноги. Откровенно говоря, происходило тут и немало такого, что Нянюшка Ягг – ведьма, которая была за мужем трижды – называла маленькими забавами. Очень жаль, что она проживала вдали отсюда, высоко в горах, потому что ей наверняка понравилась бы прополка, а ещё Тиффани очень хотелось бы посмотреть на лицо Нянюшки, когда та увидит великана[3].
Его – а это был совершенно определённо «он», тут уж и тени сомнения не оставалось – создали много тысяч лет назад, срезав дёрн до самого мела. Чёткий силуэт – белый на ярко‑зеленом – принадлежал той эпохе, когда для выживания в суровом мире людям требовалась прежде всего плодовитость.
О, и ещё одно: похоже, штаны изобрели сильно позже. Честно говоря, просто сказать, что он без штанов, было явно недостаточно. Его бесштанность казалась поистине вопиющей.
Если просто прогуляться по узкой дорожке вдоль холмов, невозможно было не заметить колоссальный, так сказать, недостаток кое‑чего – т. е. штанов, – а также не менее колоссальный избыток кое‑чего другого. Великан совершенно недвусмысленно представлял из себя мужчину без штанов, и перепутать его с женщиной было никак невозможно.
Предполагалось, что каждый гость Прополки принесёт с собой небольшую лопатку или нож, чтобы пройтись по склону холма, выпалывая выросшую за год на меловых линиях траву, отчего мел начинал сиять белым с удвоенной силой, а великан представал во всей своей красе, хотя он и без этого представал очень неплохо.
Когда девушки работали над великаном, это всегда сопровождалось бурей веселья и смешков.
Причина смеха, а также сопутствующие ему обстоятельства, всегда почему‑то напоминали Тиффани о широкой улыбке Нянюшки Ягг, которую обычно можно было встретить где‑то рядом с Матушкой Ветровоск. Нянюшку часто принимали за обычную весёлую старушку, но на самом деле она была вовсе не так проста. Её никто не назначал учительницей Тиффани официально, однако Тиффани постоянно узнавала от Нянюшки что‑то новое. При этой мысли молодая ведьма улыбнулась. Нянюшка знала всё о древней, тёмной магии, магии, которая не нуждалась в ведьмах, магии людей и земли. Это было волшебство смерти, брака и помолвки. А также обещаний, которые оставались обещаниями, даже если их никто не слышал. Именно поэтому люди порой суеверно стучали по дереву и никогда, никогда не ходили там, где дорогу перебежала черная кошка.
Чтобы понять всё это, не обязательно быть ведьмой. Просто в такие моменты окружающий мир начинал казаться более… ну, более реальным и изменчивым, что ли. Нянюшка Ягг называла его мистическим, необычайно серьёзное слово для женщины, которая, предположительно, обычно говорила чего попроще, например: «Принесите бренди, спасибо, а ещё лучше двойной, чтобы два раза не вставать». А ещё она рассказывала Тиффани о прежних временах, когда ведьмы развлекались на всю катушку. Когда колдовство меняло всё, времена года, например, и о прочих таких обычаях – ныне покойных, живущих только в народной памяти, которая, по мнению Нянюшки Ягг, была глубокой, тёмной, живой и вечной. Этакие маленькие ритуалы.
Тиффани особенно нравились ритуалы огня. Она вообще уважала огонь. Он был её любимым элементом природы. Огонь считался могущественным, он отпугивал силы тьмы, так что в прежние времена даже брачный ритуал включал в себя совместный прыжок жениха и невесты через костер[4]. Похоже, при этом полагалось произносить вслух небольшое заклинание, которое Нянюшка Ягг не преминула тут же сообщить Тиффани, и эти слова накрепко засели в памяти, оказавшись, как и многие другие наставления Нянюшки, не очень приличными, зато очень прилипчивыми.
Впрочем, все это касалось времён давно минувших. Нынче люди стали вести себя гораздо респектабельнее, если не считать Нянюшку Ягг и великана.
Были на Мелу и другие резные картины. Например, белая лошадь, которая однажды ожила и прискакала на помощь Тиффани. По крайней мере, сама Тиффани так считала. Теперь она гадала, что будет, если также вдруг поступит и великан. Могло выйти неловко – попробуй‑ка в спешке сыскать пару шестидесятифутовых штанов. Тебе захочется поспешить, это уж точно.
Она лишь однажды засмеялась при виде великана, и это было много лет назад. В мире есть всего четыре типа людей: мужчины, женщины, волшебники и ведьмы. Волшебники жили в основном в университетах, там, в больших городах, и им не дозволялось жениться, хотя Тиффани так и не смогла понять, почему. Так или иначе, в здешних краях их не встретишь.
Ведьмы были совершенно точно женщинами, однако все старые ведьмы, кого Тиффани знала, так никогда и не вышли замуж, возможно потому, что Нянюшка Ягг истратила на себя всех подходящих мужей. А может, ведьмы были просто слишком заняты. Разумеется, время от времени ведьмы всё же удачно выходили замуж, как Маграт Чесногк из Ланкра, например, хотя после замужества та в основном ограничила своё ведьмовство сбором целебных трав. Единственной молодой ведьмой, у которой нашлось свободное время для амуров, была лучшая подруга Тиффани, горная ведьма Петулия – она специализировалась теперь на свиной магии и собиралась замуж за парня, который вскоре должен был унаследовать свиноферму отца[5], что делало его, по местным меркам, практически аристократом.
Но ведьмы были не только очень заняты, они ещё и выделялись, это Тиффани усвоила очень рано. Ты живёшь среди людей, но ты не такая, как они. Всегда сохраняется некая дистанция и отчуждение. Это не нарочно, просто само собой так выходит. Девочки, которые вместе с ней играли и носились по деревне, одетые в одни рубашонки, теперь делали ей реверанс, встретив на улице; и даже взрослые мужчины в знак приветствия прикасались к своим кудрям, ну, или к тому месту, где эти кудри когда‑то были.
Не просто из уважения – они её, честно говоря, слегка побаивались. Ведьмы хранят множество тайн, потому что помогают при рождении детей. Когда ты женишься, тоже неплохо бы позвать ведьму (даже если ты не уверен – это на удачу или, напротив, для предотвращения несчастий), в смерти ведьма снова рядом – чтобы показать тебе путь. Ведьмы хранят множество тайн, и никогда никому о них не рассказывают… ну, кроме других ведьм. Собравшись вместе, чтобы выпить стаканчик‑другой (или, в случае Нянюшки Ягг, стаканчик‑девятый) они сплетничают, как прачки.
Но никогда – о настоящих тайнах, таких, о которых лучше молчать. Мало ли, что ты сделала, услышала или узнала. Слишком многое есть на свете, о чём лучше помалкивать. Увидеть великана без штанов было сущими пустяками по сравнению с тем, что ведьмам порой доводилось видеть.
Нет, Тиффани не завидовала роману Петулии, который наверняка развивался посреди резиновых сапог, уродливых непромокаемых плащей и под дождём, не говоря уже о бесконечном количестве «хрю» вокруг.
Она завидовала благоразумию. Петулия всё спланировала заранее. Она вначале решила, какого будущего желает для себя, а потом закатала рукава и приступила к его воплощению, по колено в «хрю», если необходимо.
Каждая семья, даже в горах, держала минимум одну свинью для использования в качестве мусорной корзинки летом, а также в качестве свинины, бекона и ветчины в остальные времена года. Свинья – это важно. Свою бабулю, если ей вдруг нездоровится, вы можете подлечить и скипидаром, но если заболела свинья, вы немедленно посылаете за свиной ведьмой, и платите ей, причем платите хорошо, в основном, колбасой.
Помимо всего прочего, Петулия специализировалась по скучанию свиней, и была, несомненно, чемпионкой в благородном искусстве скучания. Тиффани не знала, как лучше назвать этот навык; её подруга могла присесть рядом со свиньёй и начать тихую, спокойную и чрезвычайно скучную беседу, в результате которой в свинье срабатывал какой‑то странный механизм, животное разевало пасть, издавало счастливый зевок, падало и мгновенно превращалось из живой свиньи в тушку, готовую стать ценной прибавкой к семейному рациону на остаток года. Возможно, не самый лучший исход дела (для свиньи), но, по сравнению с неаккуратными и, главное, гораздо более шумными способами, которыми свиней умерщвляли прежде, до изобретения скучания, этот метод, в целом, следовало признать весьма прогрессивным.
Тиффани вздохнула, вновь ощутив себя одинокой среди толпы. Носить чёрную остроконечную шляпу было непросто. Потому что, нравится тебе это или нет, ведьма и есть остроконечная шляпа, а шляпа есть ведьма. Со шляпой люди относятся к тебе осторожно. С уважением, разумеется, и порой несколько нервно, словно опасаются, что ты можешь читать их мысли. На самом деле, отчасти так оно и есть, если с умом пользоваться старыми добрыми ведьмиными штучками – Первым Взглядом и Вторым Помыслом[6]. Если честно, это даже не магия. Научиться может любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, однако даже эту каплю бывает порой очень непросто найти. Люди обычно так увлечённо живут, что не дают себе труда остановиться и подумать зачем. Ведьмы думают, поэтому они всем нужны, о да, очень нужны, нужны практически постоянно, но при этом им очень вежливо (и, разумеется, не вслух), не рады.
Здесь вам не горы, где все давно уже привыкли к ведьмам; жители Мела были дружелюбны, но не дружили с ведьмами, в смысле, по‑настоящему. Ведьма иная. Ведьма знает то, чего ты не знаешь. Ведьма другая, не такая, как ты. Ведьму лучше не злить. Ведьма не похожа на всех прочих.
Тиффани Болит была ведьмой, она сама себя такой сделала, потому что люди в этом нуждались. Ведьма нужна всем, даже тем, кто сам об этом не подозревает.
И это сработало. Слюнявая карга из старых книжек отступала прочь каждый раз, когда Тиффани помогала молодой матери родить первенца, или облегчала старику путь к могиле. Но всё равно, старые сказки, старые слухи и картинки из старых книжек снова и снова возвращались, словно жили своей жизнью в памяти мира.
На Мелу не было традиций ведьмовства, ни одна ведьма не поселилась здесь, пока была жива Бабушка Болит. Она была мудрой женщиной, это все знали, достаточно мудрой, чтобы не называть себя ведьмой. Однако на Мелу ничего не случалось, если Бабушка Болит не одобряла этого, по крайней мере, ни один такой «случай» не продлился дольше десяти минут.
Так и вышло, что Тиффани стала единственной ведьмой в здешних краях.
При этом она лишилась поддержки старших, вроде Нянюшки Ягг, Матушки Ветровоск и Мисс Левел; народ Мела не смог бы понять, в чём причина, потому что вообще был плохо знаком с обычаями ведьм. Разумеется, другие ведьмы могли придти и помочь Тиффани, попроси она их об этом, но такой оборот дела молчаливо предполагал бы, что она не справляется с ответственностью, не может исполнять обязанности, недостаточно уверена в своих силах и вообще слабовата в коленках.
– Извините, мисс? – раздался рядом нервный смешок.
Тиффани оглянулась и увидела двух девочек, одетых, разумеется, в их лучшие новые платья и соломенные шляпки. Дети жадно рассматривали её, с лёгким оттенком озорства во взглядах. Тиффани быстро обдумала ситуацию и улыбнулась в ответ.
– Ах, да, Бекки Пардон и Нэнси Апрайт, верно? Чем могу вам помочь?
Бекки Пардон застенчиво достала из‑за спины маленький букет цветов и протянула его Тиффани. Разумеется, Тиффани сразу догадалась, в чём дело. В детстве она и сама делала такие букетики для старших девочек, просто потому, что таков был обычай Прополки: заурядные полевые цветы, связанные вместе – это было важно, в этом вся магия – пучком травы, выполотой с меловых линий.
– Если вы положите его под подушку, то увидите во сне своего парня, – серьёзно объявила Бекки Пардон.
Тиффани осторожно приняла слегка увядший букет.
– Так, давайте посмотрим… – сказала она. – Сладкие бормотушки, дамская сумка, семилепестковый клевер – это на удачу – веточка штанов старика, джек‑в‑стене, кровавые любоврушки, и… – она уставилась на маленькие бело‑красные соцветия.
– Что с вами, мисс? – хором спросили девочки.
– Забудки![7]– сказала Тиффани немного резче, чем собиралась, но девочки ничего не заметили, поэтому она весело продолжила: – Необычный выбор. Откуда они здесь? Вероятно, беженцы из чьего‑то сада. И скреплены, как вы наверняка знаете, огненным тростником, который в прежние времена использовали для изготовления тростниковых свечей. Какой милый сюрприз. Благодарю вас обеих. Надеюсь, вам было весело на ярмарке…
Бекки подняла руку.
– Извините, мисс?
– В чём дело, Бекки?
Бекки порозовела и быстро обменялась парой слов с подружкой. Затем повернулась к Тиффани и порозовела ещё сильнее, но явно не потеряла решимости довести дело до конца.
– Вы ведь не рассердитесь за вопрос, мисс? За один маленький вопросик не заругаете?
«Наверное, спросит, как стать ведьмой» – подумала Тиффани, потому что её об этом частенько спрашивали. Девочки наверняка видели её на метле и полагали, что ведьмовство состоит именно в этом. Вслух она сказала:
– Я‑то не заругаю. Спрашивайте.
Бекки Пардон уставилась на свои ботиночки.
– У вас есть интимности, мисс?
Ещё один важный для ведьмы талант – не показывать, о чём ты думаешь, и, в частности, не каменеть лицом, даже в самых неожиданных ситуациях. Тиффани умудрилась ответить спокойно, без единого намёка на смущённую усмешку:
– Очень любопытный вопрос, Бекки. Могу я узнать, чем он вызван?
Теперь, озвучив свои сомнения, девочка явно повеселела.
– Ну, мисс, я спросила бабушку, могу ли я стать ведьмой, когда вырасту, а она ответила, что вряд ли, потому что у ведьм интимностей нет, мисс.
Под прицелом двух пар внимательных круглых глаз, Тиффани поспешно обдумала свой ответ. «Это деревенские девчонки, – размышляла она, – а значит, наверняка видели, как кошка производит на свет котят или собака щенят. Они видели, как рождаются ягнята и, почти наверняка, как телится корова, потому что это большое событие на ферме, которое трудно пропустить. Они точно знают, о чём меня спрашивают».
Тут вмешалась Нэнси:
– Просто если это правда, мисс, мы хотели бы получить свой букет обратно, потому что тогда он вам, выходит, не очень‑то нужен, извините.
И на всякий случай сделала быстрый шаг назад.
К собственному изумлению, Тиффани громко захохотала. Давненько она так не смеялась. Головы присутствующих неподалёку крестьян начали поворачиваться в их сторону, чтобы узнать, в чём шутка. Тиффани проворно поймала собравшихся удирать девчонок и развернула их лицами к себе.
– А вы молодцы, – сказала она. – Приятно видеть порой подобное здравомыслие. Никогда не стесняйтесь задать вопрос, если что‑то неясно. Ответ таков: что касается интимностей, ведьмы устроены точно так же, как и любой другой человек, просто мы зачастую слишком заняты, чтобы размышлять о них.
Девочки явно обрадовались, что их работа не пропала втуне, и к следующему вопросу Тиффани уже была готова:
– Значит, у вас есть парень, мисс?
– Сейчас нет, – поспешно ответила она, следя за лицом, чтобы не выдать своих мыслей. Потом повертела в руках цветы. – Но кто знает, если вы сделали букет правильно, я, наверное, скоро встречу нового, и это будет означать, что вы куда лучшие ведьмы, чем я.
От такой неприкрытой лести девчонки просияли до ушей и прекратили, наконец, свои расспросы.
– А теперь, – объявила Тиффани, – вам пора на сырные гонки, они вот‑вот начнутся. Вы же не хотите пропустить всё веселье, верно?
– Нет, мисс, – хором ответили они, и собрались идти прочь, исполненные облегчения и гордости за успешно завершённое непростое дело.
Но Бекки всё‑таки задержалась, чтобы успокаивающе похлопать Тиффани по руке.
– С парнями всегда всё непросто, мисс, – предупредила девочка с высоты своих прожитых лет (восемь, это Тиффани знала точно).
– Спасибо, буду иметь в виду, – улыбнулась ведьма.
На ярмарке было полным‑полно развлечений: хочешь, можешь строить рожи, просунув голову сквозь лошадиный хомут, хочешь, дерись подушками на скользком шесте, а хочешь – прыгай за лягушками. Тиффани обычно предпочитала держаться подальше от всего этого, но перед хорошими сырными гонками она устоять не могла. Гонка считалась хорошей, если сыры катились вниз до самого подножия холма, главное, чтобы не через великана, а то кто же потом захочет такой сыр в рот взять?
Для гонок использовались только твёрдые сыры, порой специально с этой целью сделанные, и сырная голова, которая умудрялась неповреждённой докатиться до самого низа, выигрывала своему создателю пояс, украшенный серебряной пряжкой, а также всеобщее восхищение.
Тиффани была экспертом по сыроделию, но сыры на гонки никогда не выставляла. Ведьмы в подобных соревнованиях не участвуют, потому что если ты победишь, – а Тиффани была уверена в своей способности изготовить парочку потенциальных победителей, – все скажут, что это нечестно, потому что ты ведьма. Ну, может, и не скажут вслух, но подумают наверняка. А если ты проиграешь, начнут шептаться: «Что это за ведьма такая, проиграла сырам обычных людей, вроде нас».
Толпа начала постепенно перемещаться к старту сырной гонки, хотя у прилавка с лягушками всё ещё топталось немало народу, потому что это развлечение считалось невероятно забавным, особенно среди тех, кто сам‑то за лягушками не прыгал. К сожалению, человека, который запускал себе в штаны хорьков (и достиг в этом деле персонального рекорда в девять штук) в этом году на ярмарке не было, и народ уже начал гадать, не потерял ли бедняга хватку. Однако в конце концов все подтянулись к месту сырных гонок. С традициями не поспоришь.
Стартовый склон был довольно узким, что неизменно приводило к шумным спорам, толчкам, тычкам, затрещинам, пинкам и синякам; порой и до переломов доходило. На этот раз всё обошлось относительно спокойно, владельцы закатывали свои сыры в горку и выстраивали их в неровную линию на старте, как вдруг Тиффани заметила сырную голову, которая катилась вверх словно сама собой. Теперь уже Тиффани не сводила глаз с этого странного сыра. Он казался чёрным под слоем пыли, вид имел опасный и был перевязан неряшливой бело‑синей тряпочкой.
– О, нет, – вздохнула Тиффани. – Гораций. Где ты, там жди беды.
Она обернулась, пристально изучила окрестности на предмет чего‑либо необычного, и тихо прошептала себе под нос:
– Я знаю, что хотя бы один из вас где‑то рядом. Сырные гонки не для вас, они для людей. Понятно?
Но было уже поздно. Мастер‑распорядитель, облачённый в традиционную широкополую шляпу с кружевной ленточкой, свистнул в свисток, и сырная гонка, как он выразился, была инициирована – что звучало, разумеется, гораздо солиднее, чем просто «началась». Человек в шляпе никогда не пользовался коротким словом, если мог обойтись более длинным.
Тиффани смотрела на происходящее с ужасом. Участники гонки не столько бежали, сколько катились и скользили по склону вслед за своими сырами. Чёрный сыр вырвался вперёд, поднялся страшный крик, однако, не ограничившись этим, тот принялся время от времени подниматься обратно, чтобы сбить с пути истинного обычные невинные сыры. Крики усилились. Когда чёрный сыр снова взобрался почти на самый верх склона, Тиффани расслышала исходящее от него тихое ворчание.
Люди кричали на него, махали палками и пытались схватить, однако пиратский сыр опять рванул вперёд и достиг подножия холма, лишь немного опередив ужасную кучу‑малу, в которую свалились все прочие сыры и несчастные сыровары. Затем он тихо покатился обратно и скромно пристроился на самом верху склона, всё ещё слегка дрожа от возбуждения.
У подножия холма завязалась потасовка (среди тех сыр‑жокеев, кто ещё был в силах кого‑нибудь стукнуть). Пока зрители с восторгом наблюдали за дракой, Тиффани воспользовалась удобным моментом, чтобы сцапать Горация и сунуть его в свою сумку. В конце концов, это же был её сыр. По крайней мере, она его сделала, хотя в рецепт, наверное, вкралась какая‑то ошибка, потому что Гораций был единственным в мире сыром, способным сожрать мышь, а также (если вовремя не приколотить его к столу гвоздём) все остальные сыры в сыроварне. Не удивительно, что он в итоге сошёлся с Нак‑Мак‑Фиглами[8], которые приняли его в почётные члены своего клана. По характеру он получился на 100 % фигловым сыром.
Стараясь не привлекать лишнего внимания, Тиффани слегка приподняла сумку и тихо спросила:
– Что это за поведение? Как тебе не стыдно!
Сумка слегка дёрнулась, но Тиффани знала, что слово «стыд» Горацию неведомо, как, впрочем, и все другие слова. Она опустила сумку, отошла в сторонку от толпы и сказала:
– Я знаю, что ты здесь, Роб Всякограб.
Он тут же появился, усевшись прямо у неё на плече. Она чуяла его запах. Нак‑Мак‑Фиглы, в общем, не мылись (если вдруг не попадали под дождь), но при этом умудрялись пахнуть все одинаково – словно слегка поддатый картофель.
– Кельда просила меня изведать, как ты обретаешься тут, – объявил атаман Фиглов. – В кургане нашем ты уже недели две её не навещала. Она сторожится, как бы те не поплохело, с работёнкой‑то твоей нелёгкой и всё тако.
Тиффани мысленно застонала. Но вслух произнесла:
– Очень любезно с её стороны. Работы, и правда, хватает, кому, как не кельде, знать. Сколько ни делай, всегда есть ещё что‑то, и конца‑краю этому не видно. Но волноваться не о чем. Я справляюсь. Пожалуйста, не выводите больше Горация на люди, он слишком возбудимый, ты же знаешь.
– Ну, тут же писано, прям на тряпке буквицами, что ярмарка для всяка здешнего народу, а мы величе, чем народ простой. Мы есть народно сказание! С традицией поспорь‑ка! Да я и сам хотел респекты велику парню без штанов свои принесть. Он знатный мал‑мала велик паренёк, слышь‑ка. – Роб помолчал и тихо добавил: – Так чё ей речь, ты в норме, али как?
Он явно нервничал, словно собирался добавить ещё что‑то, но боялся.
– Роб Всякограб, я буду очень тебе признательна, если ты этим и ограничишься, – проворчала Тиффани. – Потому что мне тут сейчас придётся вплотную заняться перевязкой пострадавших, насколько я понимаю.
Роб Всякограб выглядел как человек, которому предстояло выполнить неприятное поручение. Наконец, он собрался с духом и выпалил то, что было ему велено женой:
– Кельда говорит, та рыбка в море не последняя была, другую изловишь, мисс!
Тиффани застыла на минуту. Потом, не глядя на Роба, тихо ответила:
– Скажи спасибо кельде за ценный совет насчёт рыбы. Извини, но теперь мне пора заняться делом. Поблагодари кельду от меня.
Толпа уже перебралась к подножию холма, чтобы поглазеть на свалку или кого‑нибудь спасти, или, как минимум, оказать любительскую первую помощь стонущим сыр‑жокеям. Для зевак всё это было, разумеется, очередным развлечением; не часто увидишь такую классную кучу‑малу из людей и сыра, и вообще – кто знает? – может, там найдётся парочка прелюбопытных увечий.
Тиффани была рада заняться, наконец, полезным делом. Ей не пришлось прокладывать себе дорогу сквозь толпу, перед остроконечной шляпой люди расступались скорее, чем волны морские перед иным пророком. Она отогнала радостных зевак прочь взмахом руки, добавив парочку тычков для самых медлительных и непонятливых. Оказалось, что список боевых потерь на этот раз относительно невелик: один перелом руки, один перелом запястья, один перелом ноги и куча синяков да порезов, что не удивительно, учитывая, сколько народу скользило и катилось вниз по холму – трава, знаете ли, порой не только смягчает удары, но и пребольно режется. Несколько юношей категорически отказались обсуждать природу своих травм с юной леди, нет уж, спасибо большое, мисс, так что Тиффани просто велела им приложить холодный компресс к пострадавшей части тела, где бы та ни располагалась, и они враскоряку побрели прочь.
Ну что же, она неплохо справилась, верно? Занималась врачеванием под пристальными взглядами целой толпы зевак и, судя по подслушанным речам пожилых мужчин и женщин, выступила удачно. Ей даже показалось, что один бородатый старик немало смутил окружающих, с ухмылкой провозгласив: «Если девушка умеет вставить кость куда надо, она без труда сыщет себе муженька». Так или иначе, всё закончилось, и люди начали долгий путь обратно вверх по склону холма… как вдруг на дороге показалась карета, и, хуже того, остановилась.
На её дверцах красовался герб рода Кипсеков. Из кареты вышел юноша. Довольно симпатичный, но державшийся так неестественно прямо, словно гладильную доску проглотил. Это был Роланд. Он ещё и шагу сделать не успел, как из кареты раздался чей‑то препротивный голос, закричавший, что ему следовало подождать, пока дверцу откроет лакей, и вообще, пусть поторопится, не торчать же нам здесь целый день.
Юноша направился к толпе, и крестьяне принялись приглаживать одежду и вообще постарались принять благопристойный вид, потому что, как ни крути, к ним шёл сын Барона, владетеля всего Мела и почти всех их домов. Хотя Барон был, в общем‑то, по‑своему неплохим стариканом, мудрому человеку следовало проявить вежливость к членам его семьи…
– Что случилось? Все целы? – спросил Роланд.
Жизнь на Мелу в основном протекала мирно, отношения между лордом и вассалом строились по большей части на взаимном уважении, однако крестьяне почти инстинктивно понимали, что с могущественными людьми лучше разговаривать поменьше, потому что любое неосторожное слово может неожиданно обернуться против тебя. В конце концов, в замке всё ещё имелась пыточная камера, и пусть ею не пользовались по назначению уже сотни лет… всё равно, лучше не рисковать, лучше отойти в сторонку и пусть беседу ведёт ведьма. Если что‑то пойдёт не так, она хоть улететь может.
– Ничего страшного, просто несчастный случай, – сказала Тиффани, отметив про себя, что она оказалась единственной девушкой здесь, не сделавшей реверанс. – Несколько неопасных переломов, несколько царапин. Всё улажено, спасибо за заботу.
– Понимаю, понимаю. Очень хорошо, юная леди!
Тиффани чуть не заскрипела зубами от злости. «Юная леди», ну надо же! И от кого? От… него? Это было почти (но не совсем) оскорбление! Впрочем, никто, кажется, не обратил внимания. Всего лишь фигура речи, которую благородные используют, когда желают проявить благоволение и дружелюбие к низшему сословию. «Он пытается говорить с нами, как его отец, – подумала Тиффани, – но у того это получается инстинктивно и гораздо лучше. Нельзя обращаться к людям, словно на митинге».
– Сердечно благодарю вас, сэр, – сказала она вслух.
Что ж, неплохо, но тут дверца кареты снова распахнулась и на землю ступила ножка в изящной белой туфле. Это была она: Анжелика или Летиция или ещё что‑то эдакое, цветочное. На самом деле, Тиффани отлично знала, что барышню зовут Летиция, но можно же себе позволить немного злой иронии, хотя бы в собственных мыслях? Летиция! Вот так имечко. То ли название салата, то ли кто‑то чихнул. Кроме того, какое право она имела не пускать Роланда на Прополку? Он обязан был присутствовать здесь! Его отец обязательно пришёл бы, если б смог! А эти крошечные белые туфельки! Сколько они протянут, если их хозяйке придётся заняться каким‑нибудь стоящим делом? «Немного злой иронии вполне достаточно», – остановила себя Тиффани.
Летиция посмотрела на Тиффани и других крестьян с лёгким испугом.
– Пожалуйста, давай поедем? Матушка уже злится.
Карета уехала, шарманщик, слава богу, ушёл, солнце село, на выгон опустился тёплый вечер, скрыв пожелавшие остаться на ярмарочном поле парочки. Но Тиффани улетела домой одна, высоко‑высоко в небе, где её лицо могли видеть лишь совы да летучие мыши.
Глава 2. ЗЛАЯ МУЗЫКА
Она успела поспать всего час, прежде чем начался кошмар.
Позднее Тиффани чаще всего вспоминался глухой стук, с которым голова мистера Пуста колотилась о стены и перила, когда она вышвырнула его из кровати, и, ухватив за грязную ночную рубаху, поволокла вниз по лестнице. Он оказался весьма тяжёлым и полусонным, а на другую половину – мертвецки пьяным.
Главное было не дать ему времени очухаться, хотя бы на секунду, пока она привязывала его к своей метле, словно тяжёлый тюк с грязным бельём. Пуст весил больше Тиффани раза в три, но это не проблема, если грамотно использовать закон рычага. Если не умеешь управляться с теми, кто тяжелее тебя, лучше оставить работу ведьмы. Иначе как ты, например, переменишь постель лежачему больному? Чуть позже Пуст скатился по трём ступеням в маленькую кухню её хижины и наблевал на пол.
Это её не огорчило, скорее, наоборот. Поваляться в луже собственной блевотины было наименьшим, чего этот Пуст заслуживал, но сейчас Тиффани следовало поскорее брать ситуацию под контроль, потому что у него было время придти в себя.
Как только началось избиение, миссис Пуст, больше похожая на мышь, чем на женщину, вылетела из дома и с криками рванула по улице к ближайшему деревенскому пабу, а отец Тиффани немедленно послал мальчишку с известием к дочери. Мистер Болит был человеком предусмотрительным, он понимал, что пьяное веселье ярмарочного дня может очень быстро обернуться своей плохой стороной, и оказался прав. Когда Тиффани стартовала от дома Пустов к своей хижине, злая музыка уже началась.
Тиффани ударила Пуста по лицу.
– Ты слышишь? – спросила она, махнув рукой в сторону тёмного окна. – Слышишь? Это злая музыка, они играют её для тебя, мистер Пуст, для тебя. У них дубины! И камни! И всё прочее, что оказалось под рукой, плюс кулаки. А ребёнок твоей дочери мёртв, мистер Пуст. Ты так сильно избил свою дочь, мистер Пуст, что её малыш умер. Её сейчас утешают женщины, а мужчины знают, что это твоих рук дело, все знают.
Она уставилась в его покрасневшие глаза. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, потому что он был человеком, которому кулаки заменяли мозги. Скоро он пустит их в ход, Тиффани это знала наверняка, бить было гораздо проще, чем думать. Мистер Пуст прокладывал свой путь по жизни кулаками.
Злая музыка приближалась медленно, потому что бродить по полям в темноте было нелегко, особенно накачавшись пивом, и не в