Тиффани знала, что этой ночью ей не уснуть, поэтому не стала и пытаться. Люди в главном зале разбились на небольшие группы и разговаривали, на столах еще оставалось вдоволь выпивки закуски. Возможно, как раз из‑за выпивки никто не обращал внимания на тот факт, что запасы еды и алкоголя истощаются слишком быстро, зато Тиффани отлично слышала тихий шум под крышей, на стропилах. Разумеется, ведьмы и сами были широко известными мастерицами рассовывать еду по карманам «про запас», однако Фиглы явно превосходили их в этом искусстве (вероятно, просто брали количеством).
Тиффани бесцельно блуждала от одной группы гостей к другой, а когда Герцогиня, наконец, направилась вверх по лестнице, не последовала за ней. Очень старательно не последовала. Просто случайно пошла в том же направлении. А потом стремительно метнулась к закрывшейся за женщиной двери спальни, разумеется, не для того, чтобы подслушивать. Ну конечно, нет.
Она как раз успела услышать начало гневного вопля, а потом голос миссис Пруст:
– Ух ты, Дейрдра Киска! Сколько лет, сколько зим! И никаких блёсток, как вижу. Всё ещё способна сбить стройной ножкой цилиндр с головы мужчины?
Настала тишина.
Тиффани поспешно удалилась, потому что дверь была очень толстой, и кто‑нибудь мог заметить, как она стоит здесь, согнувшись и прижав ухо к замочной скважине.
Она вернулась в главный зал как раз вовремя, чтобы успеть поболтать с Высокой Худой Низкой Толстой Салли и миссис Неожиданность, которая, как Тиффани теперь поняла, была слепа. Прискорбный факт, но – для ведьмы – не трагедия. У них всегда было еще несколько дополнительных чувств в запасе.
А потом она спустилась в склеп.
|
|
Здесь повсюду громоздились горы цветов, но не самой гробнице Барона; мраморная крышка гроба была столь искусно сделана, что заслонять её от взоров (пусть даже розами) казалось кощунством. Каменщики высекли на мраморе изображение Барона, в боевом доспехе и с мечом; изображение столь реалистичное, что Барон, казалось, может в любой момент встать и уйти. В четырёх углах каменного гроба горели свечи.
Тиффани прошлась туда‑сюда мимо других Баронов, изваянных в камне. Там и тут попадались изображения Баронесс с мирно сложенными на груди руками. Всё это было как‑то… необычно. На Мелу не ставили надгробий. Камень слишком ценен. На здешних кладбищах не было никаких знаков, просто где‑то в замке хранилась книга с выцветшими картами, на которых отмечали, кто где похоронен. Единственным обычным человеком, удостоившимся собственного мемориала, была Бабушка Болит, которая, если вдуматься, во многих отношениях обычным человеком никак не являлась. Железные колёса и пузатая печурка – всё, что осталось от её передвижной пастушьей хижины, – определённо простоят ещё не одну сотню лет. Они были сделаны из крепкого металла, а постоянно пасущиеся поблизости овцы выщипывали всю траву, оставляя местность вокруг ровной, словно стол. Кроме того, жир с бесконечно трущихся о колёса овечьих шкур работал как самая лучшая смазка, поддерживая колёса в прекрасном состоянии, словно их только вчера изготовили.
«В прежние дни рыцарь, прежде чем получить посвящение, проводил ночь в зале со своим оружием, моля богов, которые его слышат, дать ему силу и мудрость».
|
|
Тиффани была уверена, что слышала эти слова, если не ушами, то своим разумом. Она повернулась, и, глядя на изображения спящих рыцарей, принялась гадать, была ли права миссис Пруст, когда утверждала, что у камней тоже есть память.
«А что есть моё оружие?» – подумала она. Ответ пришёл незамедлительно: гордость. О, многие считают гордость грехом; говорят, она ведёт к падению. Но это неправда. Кузнец гордится хорошей ковкой; возчик гордится ухоженными лошадьми, которые блестят на солнце, как полированные каштаны; пастух гордится тем, что отогнал волка от стада; кухарка гордится своими пирожными. Мы гордимся, делая из своей жизни хорошую историю, которую не стыдно рассказать.
А ещё у меня есть страх – страх подвести друзей, и этот страх даёт мне силу победить все прочие страхи. Я не опозорю тех, кто учил меня.
А ещё у меня есть доверие, хотя я и сама на очень понимаю, чему доверяю.
– Гордость, страх и доверие, – сказала она вслух. Четыре свечи пред ней затрепетали пламенем, словно на ветру, и в этой вспышке света, она была уверена, ей явилась фигура старой ведьмы, тут же растаявшая в тенях каменного изваяния гробницы.
– Ах, да, – сказал Тиффани, – ещё у меня есть огонь.
И потом, сама не зная почему, добавила:
– Когда состарюсь, я надену платье цвета ночи. Но не сегодня.
Тиффани подняла свой фонарь повыше, и тени зашевелились, но одна, похожая на старуху в чёрном платье, пропала полностью. «А ещё я знаю, почему зайчиха прыгает в огонь, и завтра… Нет, сегодня, я тоже прыгну в него». Она улыбнулась.
Когда Тиффани вернулась в главный зал, другие ведьмы пристально уставились на неё со ступеней лестницы. Тиффани гадала, как поладили Матушка и миссис Пруст, учитывая, что обе они были гордыми и независимыми, словно кошки. Кажется, они ладили неплохо, болтая о‑погоде, падении‑нравов‑среди‑молодёжи, скандально‑высоких‑ценах‑на‑сыр и прочем подобном. Однако Нянюшка Ягг выглядела нетипично озабоченной. Вид нервничающей Нянюшки очень нервировал. Приближалась середина ночи – формально говоря, ведьмин час. На самом деле, ведьминым часом мог стать любой, по желанию ведьмы, однако вид сходящихся вверху циферблата стрелок всё равно навевал слегка суеверные мысли.
|
|
– Я слыхала, молодёжь вернулась с мальчишника, – сказала Нянюшка, – и они, кажется, позабыли, где оставили жениха. Вряд ли Роланд сам сможет оттуда уйти, потому что они спустили с него штаны и к чему‑то его привязали. – Она кашлянула. – Обычное дело. Теоретически, свидетель жениха должен помнить, где всё это случилось, но, когда его нашли и спросили, он был в таком состоянии, что даже своё имя вспомнить мог.
Часы в зале пробили полночь; как всегда, не вовремя. Тиффани казалось, что каждый удар отдаётся звоном у неё в позвоночнике.
И тут прямо к ней промаршировал Престон. В последние дни Тиффани казалось, что аккуратный, подтянутый – и готовый придти на помощь – Престон всегда оказывался поблизости, куда бы она ни посмотрела.
– Слушай, Престон, – сказала она. – Мне некогда объяснять, да и ты всё равно, скорее всего, не поверишь… нет, вероятно, поверишь, если я тебе расскажу. Короче говоря, мне нужно пойти и убить чудовище, прежде чем оно убьёт меня.
– Тогда я защищу тебя, – объявил Престон. – В любом случае, мой старший командир валяется в свинарнике незнамо где, а свинья, вполне вероятно, уже принюхивается к его нижнему белью! Это недопустимо. В настоящий момент я – временный представитель местных властей!
– Ты? – фыркнула Тиффани.
Престон выпятил, как смог, тощую грудь.
– Фактически, да: солдаты замка назначили меня полноправным Стражником, чтобы они все могли спокойно выпить сегодня, а сержант сейчас блюет в раковину на кухне. Он воображал, что сумеет перепить миссис Ягг!
Он отдал честь.
– Я пойду с вами, мисс. И вы меня не остановите. Не в обиду будь сказано, разумеется. Властью, данной мне сержантом (на то время, пока он блюёт на кухне), я приказываю вам и вашей метле помочь мне в моих розысках, если вы не возражаете, конечно?
В высшей степени глупо задавать подобные вопросы ведьме. С другой стороны, это же спрашивал Престон.
– Ладно уж, – проворчала Тиффани. – Только метлу, смотри, не поцарапай. Но прежде мне нужно ещё кое‑что сделать. Минутку.
Она прошла несколько шагов к открытой двери зала и прислонилась к холодной каменной стене.
– Я знаю, что Фиглы меня слышат, – сказала она.
– О, айе, – раздался голос в дюйме от её уха.
– Я не желаю, чтобы вы помогали мне. Это дело между каргами, ясно вам?
– О, айе, мы видим, что карги собрались тут в ватагу. Велика каргиная ночь сегодня.
– Я должна… – начала Тифани, но тут её посетила удачная мысль. – Мне предстоит сразиться с человеком без глаз. А другие карги собрались посмотреть, какой из меня боец. Значит, мне нельзя жульничать, пользуясь помощью Фиглов. Это важное правило. Конечно, я понимаю, что жульничество является уважаемой фигловской традицией, но карги не жульничают, – сказала она, понимая, что отчаянно врёт. – Если вы поможете, карги обязательно узнают, и станут меня презирать.
«А если я проиграю, – подумала Тиффани, – Фиглы вступятся за меня перед другими каргами, и это будет битва, которую мир не вдруг забудет. Ничего себе ситуация, а?»
Вслух она произнесла:
– Вы поняли? Один раз, всего лишь один раз вы сделаете так, как я вам велю, и не станете помогать.
– Айе, мы тя поняли. Но Дженни велела нам всегда за тобой приглядывать, ведаешь ли, потому что ты карга наших холмов, – возразил Роб.
– Позволь заметить, что кельды здесь нет, а я есть, – сказала Тиффани. – И я заявляю, что если вы поможете мне на этот раз, я не буду больше каргой ваших холмов. У меня тоже клятвы, ведаете ли. Клятвы карги, и прекрепкие. – Она услышала дружный стон и добавила: – Я не шучу. Главную каргу зовут Матушка Ветровоск, и вы её знаете. – Новый стон. – Слышу, что знаете. Пожалуйста, позвольте мне на этот раз сделать всё по‑моему. Поняли?
Повисла пауза, а потом голос Роба Всякограба сказал:
– Очч, айе.
– Прекрасно, – облегчённо вздохнула Тиффани и отправилась разыскивать свою метлу.
Когда они поднялись выше башенок замка, идея прихватить с собой Престона уже не казалась Тиффани такой уж удачной.
– Почему ты не предупредил, что боишься летать? – спросила она.
– Не слишком честный вопрос, – откликнулся Престон. – Я ведь раньше никогда не летал.
Набрав приличную высоту, Тиффани решила оценить погодные условия. Над горами висели тучи, там порой полыхали летние молнии. Вдалеке слышался грохот грома. Гроза в горах – обычное дело. Туман рассеялся, луна стояла высоко; идеальная ночь. А ещё ощущался лёгкий бриз. Тиффани на него очень рассчитывала. Престон обнимал её за талию; Тиффани не могла решить, рассчитывала она на это или нет.
Теперь они достигли равнин почти у самого подножия Мела. Даже в лунном свете были ясно различимы аккуратные чёрные многоугольники выжженных полей. Крестьяне всегда тщательно следили, чтобы огонь не вышел из под контроля. Кто знает, что он тогда спалит? Наконец, они добрались до последнего не выжженного поля. Оно по традиции звалось «Королём». Обычно, когда жгли Короля, половина деревни собиралась туда, чтобы поймать кроликов, бегущих от огня. Это должно было случиться сегодня, но все были заняты… другими делами.
Курятники и свинарники располагались прямо над полем, выше по склону. Считалось, что Король такой урожайный, потому что их владельцам было проще опорожнять тачки с навозом на Короля, нежели тащить их ещё куда‑то.
Тиффани и Престон приземлились около свинарников, под обычный истерический визг поросят, которые, вне зависимости от того, что на самом деле происходит, полагали, будто весь мир только и думает, как бы распилить их на полутуши.
Тиффани принюхалась. Воняло свиньями, однако она был уверена, полностью уверена, что сможет учуять призрака, когда и если он объявится здесь. Свиньи, как ни крути, пахли естественно; призрак же, со своей стороны, вонял так, что свиньи показались бы рядом с ним просто фиалками. Тиффани поёжилась. Ветер пробирал до костей.
– Ты уверена, что сможешь убить его? – прошептал Престон.
– Думаю, я могу принудить его к самоубийству. Но, Престон, я строго воспрещаю тебе оказывать мне какую‑либо помощь.
– Извини, – возразил Престон, – но я временный уполномоченный представитель властей, не забыла? Ты не имеешь права приказывать мне, мисс Болит, если не возражаешь, конечно.
– Хочешь сказать, твоё чувство долга и необходимость подчиняться начальству означают, что ты обязан вмешаться?
– Ну, да, мисс, – признал Престон. – А также ещё кое‑какие соображения.
– Тогда ты нужен мне, Престон, действительно нужен. Я думаю, что справлюсь сама, но, если ты поможешь, это многое упростит. Мне нужно, чтоб ты…
Она была почти уверена, что призрак не сможет подслушать, но всё равно понизила голос почти до шёпота, и Престон выслушал её, не моргнув глазом. А потом просто сказал:
– Звучит несложно, мисс. Ты можешь положиться на мои временные полномочия.
– Фуу! Как я сюда попал?
Нечто серое, липкое, отчаянно воняющее свиным навозом и пивом попыталось подняться, опираясь на стенку свинарника. Тиффани знала, что это Роланд, но лишь потому, что сразу два жениха, вышвырнутых в свинарник одновременно были бы крайне маловероятны. Он поднимался, словно некая тварь из болота, обтекая…. ну, просто обтекая, неважно, чем. Не стоит вдаваться в детали. От него со шмяканьем отваливались куски, лучше не думать, чего.
Он икнул.
– У меня в спальне откуда‑то взялась огромная свинья, а ещё я потерял штаны, – сказал Роланд, его голос звучал невнятно под воздействием алкоголя. Молодой Барон огляделся, и на него снизошло не столько озарение, сколько разрыхление: – Я не у себя в спальне, кажется? – пробормотал он и сполз обратно в навоз.
Она почуяла призрака. Его запах выделялся среди запахов свинарника, словно лиса среди кур. А потом призрак заговорил, голосом, полным ужаса и гниения: Я чую тебя, ведьма, и других тоже. Мне на них плевать, но это тело… не слишком прочное, и у него есть свои потребности. Я же силён. Я иду. Ты не сможешь спасти всех. Сомневаюсь, что твоя дьявольская метла сможет унести четверых. Кого ты оставишь? Может, лучше оставить всех? Докучливую конкурентку, парня, отвергшего тебя, и навязчивого юношу? О, я знаю, как ты мыслишь, ведьма!
«Но ведь я так не думаю, – сказала себе Тиффани. – Да, мне понравился Роланд в свинарнике, но ведь люди не просто люди, они люди в определённых обстоятельствах».
Но не ты. Ты вообще уже не человек.
Рядом с ней, с ужасным хлюпающим звуком Престон вытащил Роланда из свинарника, невзирая на протесты свиноматки. Как им обоим повезло, что они не слышат этого ужасного голоса.
Она задумалась. Четверо? Докучливая конкурентка? Но ведь здесь только она, Роланд и Престон, так?
Тиффани посмотрела на дальний конец поля, накрытый лунной тенью от замка. И увидела быстро бегущую к ним белую человеческую фигурку.
Видимо, это Летиция. Никто, кроме неё, не мог постоянно излучать такой белый свет. Разум Тиффани лихорадочно занялся тактической алгеброй.
– Престон, прочь. Быстро возьми метлу.
Престон кивнул, а потом с улыбкой отдал честь.
– К вашим услугам, мисс.
Летиция подбежала в вихре дорогостоящих белых тапочек. Она застыла столбом, увидев Роланда, который достаточно протрезвел, чтобы попытаться прикрыть руками то, о чём Тиффани отныне и навсегда будет думать, как о его «интимностях». Раздался хлюпающий звук, потому что он с ног до головы был покрыт свиным навозом.
– Один из его приятелей сказал мне, что они швырнули его ради смеха в свинарник! – с возмущением крикнула Летиция. – Друзья, называется!
– Полагаю, они считают, что друзья для этого и нужны, – рассеянно заметила Тиффани.
Сама она в это время думала: «Сработает ли мой трюк? Всё ли я учла? Точно ли я знаю, что собираюсь делать? И с кем я сейчас говорю? Кажется, мне нужен знак, всего лишь знак».
Раздался шорох. Тиффани посмотрела вниз. На неё в ответ посмотрела зайчиха, а потом спокойно развернулась и неспеша скрылась в стерне.
– Что ж, вот и знак, – сказала Тиффани и ощутила, как нарастает паника. Что это – знамение, или просто зайчиха, которая слишком стара, чтобы немедленно удрать, завидев людей? В конце концов, это невежливо – требовать второго знака в подтверждение того, что первый не был простым совпадением.
В этот момент, в этот самый момент Роланд начал петь, вероятно, просто потому, что был пьян, а может и потому, что Летиция принялась трудолюбиво оттирать его от грязи, крепко зажмурив глаза, чтобы, будучи незамужней девушкой, не увидеть раньше времени чего‑нибудь неприличного или неожиданного. Песня Роланда звучала так: «О, как приятно летом на рассвете дня, увидеть кукурузные поля, где птахи малые так радостно поют, и жаворонки славу солнцу воздают…»
Он замолк на минуту.
– Отец всегда пел эту песню, когда мы бродили по полям… – пробормотал Роланд.
Он был как раз на той стадии, когда пьяницы начинают рыдать, и слёзы, смывая навоз, чертили розовые дорожки на его щеках.
«Спасибо», – подумала Тиффани. Знамение есть знамение. Ты просто выбираешь то, которое работает. Они все стояли на большом поле, последнем оставшемся с ещё несожжённой стернёй. А зайчиха мчится, огня не боится. О, да, знамения. Они всегда очень важны.
– Слушайте меня, вы, оба. Я не потреплю возражений, потому что ты, Роланд, вдребезги пьян, а ты, Летиция, ведьма, – тут Летиция радостно улыбнулась, – которая младше меня. Следовательно, вы оба будете делать то, что я скажу. Тогда у нас всех будет шанс живыми вернуться в замок.
Они оба слушали, замерев на месте, хотя Роланд слегка покачивался.
– Когда я скомандую, – продолжила Тиффани, – каждый из вас должен схватить меня за руку и бежать! Поворачивайте, когда я поверну, останавливайтесь, когда я остановлюсь. Хотя лично я сильно сомневаюсь, что мне захочется остановиться. Но, самое главное, не бойтесь и верьте мне. Я знаю, что делаю, я в этом почти уверена. – Тут Тиффани поняла, что последняя фраза прозвучала не слишком убедительно, но они, кажется, не обратили внимания. И добавила: – А когда я скажу «прыгайте!» вам нужно прыгнуть изо всех сил, словно сам чёрт гонится за вами, потому что, собственно, так оно и будет.
Вонь внезапно стала просто невыносимой. В мозг Тиффани словно ударили кувалдой чистой ненависти.
«Кровь застыла, пальцы лёд, Что‑то страшное грядёт, – подумала она, вглядываясь в ночной сумрак. И мысленно добавила: – В ушах звон, в носу свербит, Что‑то злое к нам спешит». Это последнее – чтобы не бормотать себе под нос, сканируя дальний край поля на предмет какого‑нибудь движения.
И вот, там появилась чья‑то смутная фигура.
Плотно сложённый человек шёл к ним через поле. Он двигался медленно, однако постепенно увеличивал скорость. В движениях была заметна неловкость. «Когда он завладевает чьим‑то телом, то поглощает и душу, делает её своей частью. Нет выхода, нет спасения». Вот что ей говорила Эскарина. В твари, чьи мысли так воняют, нет ни капли добра, никакой надежды на искупление.
Тиффани стиснула руки всё ещё спорящей парочки и бегом потащила их за собой. Этот… монстр находился между ними и замком. И двигался медленнее, чем Тиффани ожидала. Она рискнула бросить на него ещё один взгляд, и заметила блеск металла у него в руках. Ножи.
– Скорей!
– Моя обувь не приспособлена для пробежек, – указала Летиция.
– У меня голова болит, – ныл Роланд.
Тиффани тащила их к центру поля, игнорируя все жалобы, а также высокие сухие стебли кукурузы, которые цеплялись за одежду, путались в волосах, царапались и кололи ноги. «Бег» троицы скорее напоминал ленивую трусцу. Тварь упорно преследовала. Если они повернут к замку, к безопасности, существо перехватит их…
Впрочем, ему тоже было непросто бежать, и Тиффани гадала, можно ли заставить тело преодолеть собственные возможности, если ты не чувствуешь его ужасную боль, не ощущаешь горящих лёгких, не слышишь грохота сердца и треска костей? После долгих увёрток миссис Пруст рассказала, ей, наконец, что творил Макинтош. Рассказала шёпотом, словно сами эти слова могли загрязнить воздух. По сравнению с таким кошмаром, что значит убийство маленькой певчей птички? Однако именно оно почему‑то засело в мозгу, как самое непростительное преступление.
Нет прощения за удушенную песню. Нет искупления за убийство надежды во тьме. Я знаю тебя.
Ты – то, что шептало в ухо Пусту, когда он избивал свою дочь. Ты – первый аккорд злой музыки.
Ты выглядывал из‑за плеча человека, подобравшего первый камень. Я думаю, ты – часть нас, и поэтому мы никогда от тебя не избавимся насовсем, но зато мы можем превратить твою жизнь в ад.
Нет прощения. Нет искупления.
Бросив взгляд назад, Тиффани увидела, что призрак стал ближе, теперь можно было разглядеть его лицо. Она удвоила усилия, волоча уставшую и сопротивляющуюся парочку по стерне. Собравшись с духом, она просипела:
– Посмотрите на него! Посмотрите на это! Вы хотите, чтобы оно нас догнало?
Раздался короткий вскрик Летиции и стон внезапного протрезвления её будущего мужа. Покрасневшие глаза невезучего Макинтоша были широко распахнуты, рот кривила застывшая яростная улыбка. Тварь попыталась было сократить разрыв, но жених с невестой нашли в своём страхе источник новых сил: теперь уже они тащили Тиффани за собой.
Они просто мчались наперегонки по полю. Теперь всё зависело от Престона. Как ни странно, Тиффани ощущала уверенность. «Престону можно доверять», – подумала она, но тут позади раздался жуткий всхлип. Призрак погонял чужое тело всё яростней, и её даже послышался отчётливый свист длинных ножей, рассекающих воздух. Теперь всё зависело от правильного выбора нужного момента. Престону действительно можно доверять. Он же всё правильно понял, не так ли? Ну разумеется, так. Она верила в Престона.
Позже она вспоминала только тишину, нарушаемую лишь треском кукурузных стеблей, тяжёлым дыханием Летиции с Роландом, да жутким сипением их преследователя. Но тишина была внезапно нарушена голосом Лукавого у неё в голове.
Ты готовишь ловушку. Дрянь! Думаешь, меня так легко опять обмануть? Маленькие девочки, играющие с огнём, получают лишь ожоги, и ты будешь гореть, о, я обещаю тебе, ты будешь гореть. Где тогда окажется гордость ведьм! О, сосуды греха! Служанки бесчестия! Осквернительницы всего святого!
Тиффани не сводила глаз с дальнего края поля, по её щекам текли слёзы. Она не могла их остановить. Казалось, эту гнусь невозможно выгнать из своей головы; она просачивалась, словно яд, капая в уши и растекаясь огнём под кожей.
Свист рассекаемого ножами воздуха заставил беглецов удвоить усилия, но так не могло продолжаться долго. Что там, виднеется впереди? Неужели Престон? А кто тогда стоит рядом с ним? Похожа на старую ведьму в остроконечной шляпе. Под взглядом Тиффани, фигура ведьмы словно растаяла в воздухе.
Внезапно вспыхнул огонь, и Тиффани услышала треск, с которым он расцвёл пред ней, словно рассвет, яркие точки искр добавились к звёздам на небе. Ветер дул сильно, и она снова ощутила мерзкий голос у себя в голове: Ты будешь гореть. Ты будешь гореть!
Ветер дул, огонь полыхал, и стена пламени неслась им навстречу со скоростью ветра. Тиффани взглянула вниз, и увидела, что зайчиха вернулась: теперь зверёк без видимых усилий бежал рядом; зайчиха взглянула на Тиффани и прибавила ходу, лапы мелькали, она неслась прямо к огню, бежала изо всех сил.
– Бегите! – велела Тиффани. – Огонь вам не повредит, если будете делать, как я скажу! Бегите быстро! Роланд, беги ради Летиции. Летиция, беги ради Роланда.
Огонь был уже прямо перед ними. «Мне нужна сила, – подумала Тиффани. – Мне нужна власть». И вспомнила слова Нянюшки Ягг: «Мир меняется. Мир течёт. В этом власть, девочка моя».
Свадьбы и похороны – время силы… да, свадьбы. Тиффани ещё крепче вцепилась в руки своих друзей. И вот, она пришла. Ревущая стена огня…
– Прыгайте! – скомандовала Тиффани.
И, когда они прыгнули, выкрикнула:
– Прыгай, шлюха, скачи, негодяй.
Они взмыли в воздух, и тут огонь добрался до них.
Время застыло. Внизу мелькнул кролик, спасающийся от огня. «Он всегда бежит прочь, – подумала Тиффани. – Он бежит от огня, но огонь его настигнет. Потому что огонь движется гораздо быстрее, чем тело из плоти и крови».
Теперь Тиффани парила в воздухе, окружённая шаром жёлтого пламени. Мимо стремительно пронеслась зайчиха, создание, счастливое в своей стихии скорости. «Мы не такие быстрые, как ты, – подумала Тиффани. – Нас обожжёт». Она посмотрела направо и налево, на жениха и невесту, которые смотрели прямо вперёд, словно загипнотизированные, и подтянула их к себе поближе. «Я женю тебя, Роланд. Я же говорила, что так и будет».
Из этого огня она творила красоту.
– Возвращайся в ад, из которого пришёл, Лукавый! – крикнула она. А потом снова: – Прыгай, шлюха! Скачи, негодяй! И вечен ваш брак, пока есть ад и рай!
«Вот вам и свадьба, – подумала она. – Новое начало».
На несколько секунд это место стало местом силы и власти. О, да, власти.
А потом они рухнули позади стены огня и покатились по земле. Тиффани была к этому готова, она тут же вскочила на ноги и принялась затаптывать маленькие язычки пламени и горящие угольки.
Внезапно рядом оказался Престон, он взял Летицию на руки и понёс её в сторонку, прочь от обгоревшей стерни. Тиффани обняла за плечи Роланда, который приземлился достаточно мягко («Вероятно, на голову», – мельком подумала она) и побрела вслед за Престоном.
– У Летиции небольшие ожоги и слегка подпалённые волосы, – поставил диагноз Престон. – Что касается твоего прежнего дружка, то на нём просто запеклась грязь. Как тебе это удалось?
Тиффани глубоко вздохнула.
– Зайчиха проносится сквозь огонь так быстро, что почти не чувствует его, – сказала она. – А приземляется уже на пепел, потому что под сильным ветром сухая трава прогорает мгновенно.
Позади раздался крик, и Тиффани представила спотыкающегося человека, который пытается убежать от стремительно наступающего огня, и, разумеется, не успевает. Она чувствовала боль твари, которая сотни лет оскверняла собой этот мир.
– Вы, трое! Стойте на месте, не ходите за мной! Престон, присмотри за ними!
Тиффани зашагала по остывающему пеплу. «Я должна увидеть, – думала она. – Я должна убедиться. Я должна точно знать, что сделала!»
Одежда мертвеца дымилась. Пульса не было. «Он творил с людьми ужасное, – думала Тиффани. – Такое, отчего тошнило даже тюремных надзирателей. Но почему он таким стал? Чем он был, просто сильно ухудшенной версией мистера Пуста? Возможно ли, чтобы когда‑то но был хорошим? Как изменить прошлое? С чего начинается зло?»
Она почувствовала, как в её разум, словно червь, заползают слова: Убийца, дрянь, мерзость! Ей хотелось извиниться перед собственными ушами за то, что им пришлось выслушать. Однако голос призрака был тихим, тонким, и жалобным. Он уходил прочь, в историю.
«Ты больше до меня не доберёшься, – подумала она. – Ты истощился. Стал слишком слаб. Каково это было, загнать чужое тело до смерти? Ты больше не можешь пробраться внутрь. Я чувствую, как ты пытаешься, но тщетно». Она покопалась в пепле и подобрала ещё тёплый от огня кремень; в почве было полно острых твёрдых камешков. Они зародились в мягком мелу, и Тиффани, подобно им, тоже. Шершавый кремень был как прикосновение друга.
– Никогда ты ничему не научишься, – сказала она. – Ты не можешь поверить, что другие люди тоже умеют думать. Разумеется, сам ты никогда не побежал бы на огонь, но в своём невежестве ты и вообразить не мог, что огонь побежит на тебя.
«Твоя сила всего лишь слухи и ложь, – подумала Тиффани. – Ты пробираешься в людей, когда они неуверенны, слабы, обеспокоены и напуганы, и они начинают думать, что их враги – другие люди, тогда как их единственный враг только ты, мастер лжи. На вид ты ужасен; но внутри ты всего лишь воплощённая слабость».
Я же внутри – кремень.
Она ощутила тепло остывающего поля, выпрямилась и крепче сжала в руке кремень. Червяк несчастный, как ты посмел явиться сюда! Как ты посмел вторгнуться на мою территорию! Тиффани сосредоточилась. Кремень в её ладони нагрелся, а потом расплавился и потёк между пальцев, капая на землю. Прежде Тиффани никогда так не делала. Она глубоко вдохнула воздух, очищенный огнём.
А если ты вернёшься, Лукавый, ты снова встретишь ведьму, такую, как я. Такие как я будут всегда, потому что всегда будут и такие как ты, ибо это в человеческой природе. Но здесь и сейчас, на этом кровоточащем клочке земли, я ведьма, а ты – ничто. Веко дрогнет, глаз моргнёт, Что‑то злое здесь умрёт.
Звучавшее в мозгу злобное шипение, наконец, стихло, оставив её наедине со своими мыслями.
– Нет прощения, – сказала она вслух. – Нет искупления. Ты заставил Макинтоша убить безобидную певчую птичку, и это почему‑то кажется мне величайшим из его преступлений.
По пути обратно к краю поля, она каким‑то образом успела снова превратиться в обычную Тиффани Болит, которая хорошо знает, как готовить сыр и делать прочие ежедневные дела, но не плавит в руках камни.
Счастливая, (хотя и слегка обожжённая) парочка, начала, наконец, что‑то соображать. Летиция села.
– Меня словно зажарили, – пожаловалась она. – Что это так пахнет?
– Извини, но это ты, – ответила Тиффани. – И, опасаюсь, твоя чудесная кружевная сорочка годится теперь в лучшем случае для мытья окон. Мы, к сожалению, прыгнули не столь стремительно, как зайчиха.
Летиция огляделась.
– А Роланд… с ним всё в порядке?
– Более чем, – весело откликнулся Престон. – Ему сильно помог свежий свиной навоз.
Летиция задумалась на минуту.
– А эта… тварь?
– Сдохла, – ответила Тиффани.
– Вы уверены, что с Роландом всё хорошо? – настаивала Летиция.
Престон улыбнулся.
– Полностью оки‑доки, мисс. Никакие важные части тела серьёзно не пострадали, хотя, возможно, сдирать потом корочки с некоторых ожогов будет немножко больно. Он, типа, слегка испёкся, если вы понимаете, о чём я.
Летиция кивнула, а потом медленно повернулась к Тиффани.
– Что ты такое говорила, когда мы прыгали?
Тиффани глубоко вздохнула.
– Я поженила вас.
– Ты, то есть, ты, поженила, то есть, заключила брак между… нами?
– Да, – кивнула Тиффани. – Именно. Совместный прыжок через огонь является очень древней формой брачного ритуала. Кстати, никаких жрецов и священников при этом не требуется, что позволяет прилично сэкономить на угощении.
Вероятная жена тщательно обдумала всё это.
– Ты уверена?
– Ну, миссис Ягг именно так объясняла, – сказала Тиффани, – и мне всегда хотелось попробовать.
Летиции, кажется, это объяснение пришлось по душе, потому что она сказала:
– Миссис Ягг очень осведомлённая дама, не могу не признать. Просто потрясающе, сколько она всего знает.
– Потрясающе, сколько она знает потрясающего, – добавила Тиффани, стараясь сохранить серьёзный вид.
– О, да… Гм. – Летиция смущённо закашлялась и добавила к «гм» ещё и «хм».
– Проблемы? – осведомилась Тиффани.
– Ну, слово, которым ты назвала меня, когда мы прыгали. Мне кажется, это плохое слово.
Для Тиффани такой оборот дел не стал неожиданностью.
– Ну, оно традиционное, понимаешь? – голос Тиффани стал почти таким же неуверенным, как у Летиции. – Я ведь и Роланда вовсе не считаю негодяем. Просто слова имеют свойство меняться со временем.
– Но не это! – возмутилась Летиция.
– Ну, всё зависит от обстоятельств и контекста, – сказала Тиффани. – Но, честно говоря, Летиция, в экстренных обстоятельствах ведьма пользуется любым подходящим орудием, какое окажется под руками. Однажды ты и сама это поймёшь. Кроме того, смысл некоторых слов и правда меняется. Вот, например, ты знаешь значение слова «мужеугодливая»?
«И зачем я болтаю об такой ерунде? – спросила себя Тиффани. И сама же ответила: – Потому что эта болтовня как якорь, подтверждающий, что я человек среди людей. Она помогает смыть с души ужас…»
– Да, – сказала наречённая невеста. – Только, опасаюсь, я не очень, гм, обширна в верхней части.
– Пару сотен лет назад это доставило бы тебе массу проблем, потому что брачные ритуалы требовали от жены мужеугодливости.
– Я могла бы подложить в платье подушечки!
– Это лишнее; на самом деле, «мужеугодливость» означала ласку, отзывчивость и послушание.
– А, это у меня есть, – обрадовалась Летиция. – По крайней мере, две первых части, – с улыбкой добавила она. Потом откашлялась: – А что ещё мы сделали, ну, кроме того, что поженились таким странным способом?
– Ну, – ответила Тиффани, – вы помогли мне заманить в ловушку одного из самых мерзких монстров, когда‑либо отравлявших мир своим существованием.
Невеста просияла.
– Неужели? Ух ты, вот это здорово, – сказала она. – Я так рада, что мы справились. Даже не знаю, как нам отблагодарить тебя за помощь.
– Чистое б/у бельё и старые, но крепкие ботинки будут всегда кстати, – серьёзно ответила Тиффани. – Но, на самом деле, тебе нет нужды благодарить меня за то, что я ведьма. Лучше поблагодари моего друга Престона. Он ради вас с Роландом подверг себя серьёзной опасности. По крайней мере, мы бежали втроём, а он стоял здесь совершенно один.
– На самом деле, – вмешался Престон, – это утверждение не совсем точное. Помимо всего прочего, мои спички полностью отсырели, но, к счастью, мистер Вулли Валенок и его приятели одолжили мне свои. И мне было сказано, мисс Тиффани, что это окей, потому что они помогали мне, а не тебе! И, несмотря на присутствие здесь благородных леди, я вынужден отметить также, что Фиглы помогали мне раздувать огонь, размахивая своими килтами. Зрелище, которое, раз увидев, не забудешь никогда.
– Ой, было бы так интересно взглянуть, – вежливо откликнулась Летиция.
– В любом случае, – поспешно отмахнулась от этой невообразимой идеи Тиффани, – лучше сконцентрироваться на том факте, что завтра пастор Яйцо поженит вас более традиционным, если так можно выразиться, способом. Хотите узнать кое‑что важное насчёт завтра? Оно уже сегодня!
Тут стонавший, схватившись за голову, Роланд поднял взгляд, моргнул и спросил:
– Чё?
Глава 15. ТЕНЬ И ШЁПОТ
С точки зрения Тиффани, свадьба вполне удалась, да, удалась. Пастор Яйцо, осведомлённый о необычайно большом проценте ведьм среди слушателей, свёл религиозные пассажи к минимуму. Краснеющая невеста прошла по главному залу, и Тиффани заметила, что та покраснела ещё больше, поймав озорной взгляд Нянюшки Ягг, которая подбодрила молодую, подняв кверху два больших пальца. Потом, по традиции, жениха и невесту осыпали рисом, после, разумеется, тщательно подметённым, чтобы не тратить зря хорошую еду.
Ликование было всеобщим, включая, к изумлению некоторых, сияющую Герцогиню, которая весело болтала со всеми подряд, даже со служанками, и для каждого находила доброе и ободряющее слово. Только Тиффани знала, отчего Герцогиня порой бросает нервные взгляды на миссис Пруст.
В этот момент Тиффани ушла, чтобы помочь Престону, который копал на Короле могилу, достаточно глубокую для того, чтобы сброшенные в неё обгоревшие останки никогда не были обнаружены случайным пахарем. После они на всякий случай очень тщательно помыли руки едким мылом. Строго говоря, это был не слишком романтический момент.
– Думаешь, он когда‑нибудь вернётся? – спросил Престон, когда они отдыхали, опершись на черенки своих лопат.
Тиффани кивнула.
– Лукавый‑то точно вернётся. Яд всегда готовы принять где‑нибудь.
– А ты чем теперь займёшься?
– О, всякими интересными вещами. Всегда где‑то есть ноги, которые следует перевязать, и носы, которые нужно подтереть. Хлопоты, хлопоты целый день.
– Звучит не слишком‑то интересно.
– Так и есть, но, по сравнению со вчерашним, такой день будет очень, очень хорошим.
Они направились обратно в главный зал, где свадебный завтрак уже плавно превращался в праздничный обед.
– Ты оказался весьма находчивым молодым человеком, – сказала Тиффани, – и я очень благодарна тебе за помощь.
Престон радостно кивнул.