В 1966 году началась развязанная Мао Цзэдуном так называемая «великая пролетарская культурная революция».
Внутрипартийная борьба между Мао Цзэдуном, группой его сторонников, с одной стороны, и так называемой «оппозицией», с другой, обострилась с новой силой уже с сентябре 1965 г. Она развертывалась в верхних эшелонах руководства КПК и внешне проявлялась в ставшей в КНР уже «традиционной» форме «кампаний по проработке» представителей интеллигенции. Началась она с кампании «критики У Ханя», сотрудника Пекинского горкома КПК, заместителя мера столицы, писателя и драматурга.
По свидетельству «Жэньминь жибао», Мао Цзэдун поставил вопрос о критике У Ханя в сентябре-октябре 1965 г. на заседании Постоянного Комитета Политбюро ЦК КПК с участием представителей всех региональных бюро ЦК КПК. Мао Цзэдун заявил на этом заседании, что «соль драмы» У Ханя «Разжалование Хай Жуя» – защита осужденной на Лушаньском пленуме 1959 г. «группы», возглавляемой министром обороны КНР Пэн Дэхуаем, поскольку автор в аллегорической форме пытался изобразить Мао Цзэдуна императором Цзя Цином, а Пэн Дэхуая – Хай Жуем. Мао Цзэдун потребовал придать кампании с самого начала острополитический характер, предлагая рассматривать У Ханя в качестве защитника осужденной в 1959 г. «группы» Пэн Дэхуая.
Итак, сигналом к началу «культурной революции» должна была послужить статья с критикой члена столичного горкома и мера Пекина, историка У Ханя «О новой редакции исторической драмы «Разжалование Хай Жуя». Подготовка данной статьи имела свою длительную предысторию.
Известный историк У Хань в ответ на призывы Мао Цзэдуна перенимать бесстрашный дух Хай Жуя, прозвучавшие в апреле 1959 г. на 7-ом пленуме ЦК КПК 8-го созыва, по предложению секретаря Мао Цзэдуна Ху Цяому написал и в июне 1959 г. опубликовал статью «Хай Жуй ругает императора», а 21 сентября он уже опубликовал статью «О Хай Жуе».
|
|
Затем он по предложению главного режиссера Пекинской театральной труппы пекинской оперы написал пьесу «Хай Жуй», в постановке театра пекинской музыкальной драмы Шанхая постановка называлась «Хай Жуй представляет доклад», в дальнейшем по совету друзей переименованная в «Разжалование Хай Жуя». Пьеса была опубликована в первом номере журнала «Бэйцзин вэньи» за 1961 г. Сюжет пьесы составляла история о том, как славящийся прямотой и справедливостью минский чиновник Хай Жуй, видя бедственное положение народа и бесчинства властей, отправляется в столицу, надеясь найти там справедливость. Однако он убеждается, что в столице народу живется плохо, а столичные чиновники еще бездушнее, чем на местах. Им нет дела до народа, они пекутся только о том, чтобы сохранить свои посты и блага. Не надеясь на их помощь, он решает представить доклад императору, изложив в нем правду о бедствиях страны и об их причинах. Отдавая себе отчет в том, что, подав доклад с критикой императора, он обретает себя на гибель, Хай Жуй заранее покупает себе гроб.
Герой пьесы, обращаясь к императору, в частности, говорил: «Раньше ты еще делал кое-что хорошее, а что ты делаешь теперь? Исправь ошибки, дай народу жить в счастье. Слишком много ошибок ты совершил, а сам считаешь, что во всем прав, и потому отвергаешь критику».
Итак, в пьесе речь шла об историческом персонаже времен Минской династии, ратовавшем о «возвращении земли крестьянам» и «исправлении судебных ошибок».
|
|
Однако уже в 1962 г., вышедшая после болезни на политическую арену жена Мао Цзэдуна Цзян Цин, посмотрев 6 июля пьесу, считала, что у этой пьесы есть «проблемы». Уже где-то через месяц с небольшим она нашла двух заместителей отдела пропаганды ЦК КПК и двух заместителей министра культуры и заявила им, что необходимо начать критику пьесы, так как демонстрируемые в кино и на театральной сцене произведения являются «в большей своей части буржуазными и феодальными». Однако она не встретила «понимания» с их стороны, и тогда решила сама организовать критическую статью. Она была недовольна положительным рецензиям и статьям на пьесу «Разжалование Хай Жуя», опубликованным в прессе в 1963 г. При встрече с Кан Шэном, Цзян Цин высказала ему свои взгляды. Тот, выслушав ее, сказал, что с этим надо подождать, сейчас не время говорить о каком-то Хай Жуе, когда народ голодает, к этому можно будет вернуться через определенное время. И они вернулись к этой теме уже в 1964 г.
В 1964 г. на пекинском «смотре» Цзян Цин иносказательно критиковала пьесу Хай Жуя. Во второй половине 1964 г. она видимо с санкции Мао Цзэдуна попыталась уговорить взяться за перо и раскритиковать пьесу известного литературного критика Ли Сифаня, зная, что он в 1954 г. поддержал ее и подверг в прессе критике «теорию маленького героя», однако на этот раз он отказался с ней сотрудничать.
В это время китайский Берия Кан Шэн имел специальную беседу с Мао Цзэдуном, напомнив последнему о его словах об использовании художественной литературы в целях антипартийной деятельности. Далее Кан Шэн сказал, что эта оценка относится и к некоторым пьесам, назвав в качестве примера «Разжалование Хай Жуя». Подчеркнув, что он думал над этим вопросом 2-3 года и пришел к следующему выводу – эта пьеса имеет отношение к Лушаньскому совещанию 1959 г., она пронизана одной идеей – реабилитировать и приукрасить Пэн Дэхуая. «Мы критиковали Пэн Дэхуая,– заявил он,– они приукрашивают Пэн Дэхуая. Разве это не оппозиционные действия?». Очевидно, эти слова запали глубоко в душу Мао Цзэдуну, и он стал продумывать план действий.
|
|
«Я,– вспоминал Мао Цзэдун весной 1967 г.,– предложил тов. Цзян Цин организовать статью с критикой пьесы «Разжалование Хай Жуя».
Кампания осуждения У Ханя готовилась не в Пекине, а в Шанхае, куда и выехала супруга Мао. Там она немедленно связалась с 1-ым секретарем Шанхайского горкома КПК Кэ Цинши, попросив его найти ей достойного человека для написания критической статьи. Ей были предложены кандидатуры заведующего отделом пропаганды и кандидата в члены секретариата Шанхайского горкома КПК Чжан Чуньцяо и главного редактора газеты местного горкома партии «Цззефан жибао», публициста Яо Вэньюаня, проявившего себя уже в период борьбы с «правыми» в 1957 г. Цзян Цин осталась довольна предложенными кандидатурами и вскоре началась подготовка критической статьи. Яо Вэньюань даже попросил отпуск, не оглашая для каких целей. Цзян Цин не хотела, чтобы об их деятельности узнал Чжоу Эньлай. Подготовкой разгромной статьи против У Ханя, длившейся 8 месяцев, начиная с февраля 1965 г., руководил лично Мао Цзэдун. Он же санкционировал ее публикацию. Роль связного между ним и Шанхайской группой выполняла в то время Цзян Цин, трижды выезжавшая с этой целью в Шанхай. Подготовка велась в духе лучших детективных романов. Около десяти вариантов рукописи статьи отправлялись из Шанхая в Пекин на самолете в магнитофонной кассете звукозаписи музыкальной драмы «Взятие хитростью горы Вэйху». Как утверждает историк КНР Цун Цзинь, о подготовке статьи не знали ни Чжоу Эньлай, ни Дэн Сяопин, ни Лю Шаоци, ни Чэнь Юнь и Чжу Дэ, не знал о ней и Пэн Чжэнь.
Каждый вариант тщательно обсуждался в узком кругу доверенных лиц. К концу сентября 1965 г., когда статья была в основном готова и Мао Цзэдун просмотрел ее трижды, он поднял вопрос о необходимости критики У Ханя на заседании Постоянного комитета Политбюро ЦК с участием членов всех региональных бюро ЦК КПК. Причем он предлагал это делать под лозунгом «необходимости критики реакционной буржуазной идеологии». На совещании он прямо спросил Пэн Чжэня: «Можно ли критиковать У Ханя?»– На что получил ответ, что «У Ханя по некоторым вопросам критиковать можно».
Мао Цзэдун последний раз прочитал окончательный вариант статьи и хотя он считал, что в ней еще не все сказано, она «не бьет по стратегическому пункту», однако в той обстановке уже не было способов поднять ее уровень выше, следовало спешить, он дал согласие на ее публикацию без информирования об этом членов Политбюро ЦК КПК.
Итак, 10 ноября 1965 г. в шанхайской газете «Вэньхуй бао» появляется статья Яо Вэньюаня «О новой редакции исторической драмы «Разжалование Хай Жуя»
Дальнейшее развитие событий показало, что за кампанией «критики У Ханя» и «работой в области литературы и искусства» стоял значительно более широкий замысел группы Мао Цзэдуна – массированный поход против руководящих органов партии, в первую очередь ее идеологических учреждений, где, как он считал, засела оппозиция.
Не случайно Мао уже в марте 1966 г. дает указание «взять под контроль» столичные газеты, «отобрать» у Ляо Мроша и У Ханя теоретический журнал Пекинского горкома КПК «Цяньсянь» [352].
8 мая жена Мао Цзэдуна Цзян Цин под псевдонимом Гао Цзюй в «Цзефанцзюнь бао» опубликовала статью «Откроем огонь по антипартийной антисоциалистической черной линии», где острие критики было направлено против бывшего главного редактора партийной газеты «Жэньминь жибао» Дэн То, мера Пекина У Ханя, заведующего единым фронтом столичного горкома Ляо Моша, а также таких изданий как столичных «Бэйцзин жибао» и «Цяньсянь». Статья требовала «открыть огонь» по «черной линии» и «довести до конца великую культурную революцию». В тот же день появилась аналогичная статья заместителя главного редактора «Хунци» Гуань Фэна под псевдонимом Хэ Мин в «Гуанмин жибао». Хотя по размерам эти статьи были небольшими, но они производили значительный эффект. Мао Цзэдун положительно оценив последнюю статью, заявил: «Статью Хэ Мина я смотрел, мне понравилась». 9 мая первую статью перепечатала «Жэньминь жибао».
10 мая вступили в бой шанхайские газеты «Цзефан жибао» и «Вэньхуй бао», опубликовав статью Яо Вэньюаня «О селе трех» или реакционная суть «Вечерних бесед у горы Яньшань» И «Записок из «Села трех семей», на следующий день перепечатанную в «Хунци» и во всех газетах страны. В статье говорилось, что автором материалов, опубликованных в «Бэйцзин ваньбао» под рубрикой «Вечерних бесед», является Дэн То, а авторство «Записок из «Села трех семей» принадлежит «черному притону» – Дэн То, Ляо Моша и У Ханю.
О чем же здесь шла речь.
С марта 1961 г. по октябрь 1962 г. в «Бэцзин ваньбао» под рубрикой «Вечерние беседы у горы Яньшань» одна за другой стали появляться острые публицистические заметки второго секретаря Пекинского горкома КПК, бывшего главного редактора «Жэньминь жибао», известного журналиста и историка Дэн То, в которых он привлекал внимание членов КПК и широких кругов общественности к опасным тенденциям, получившим распространение в стране. В иносказательной форме, однако совершенно недвусмысленно, он высмеивал установки того времени, ведущие к примитивизации образования («Привет цзацзя»), разоблачал расточительство в подходе к использованию рабочей силы («Учение о бережном отношении к рабочей силе»), необоснованные репрессии на основе «искусственно раздутых и сфабрикованных дел» («Дело Чэнь Цзяна и Ван Гэна»). Вскрывая насаждавшийся в стране антисоветизм, он призывал сохранять сплоченность с Советским Союзом, «радоваться, когда друг сильнее тебя» («Законы дружбы и гостеприимства»), подчеркивая, что «кто высоко мнит о себе и после первых успехов отталкивает от себя учителя, тот ничему не научился» («От 3 до 10000»).
С аналогичных позиций с октября 1961 г. в ежемесячнике Пекинского горкома КПК «Цяньсянь» под рубрикой «Записки из Села трех» вместе с Дэн То стали выступать У Хань и бывший заведующий отделом единого фронта столичного горкома партии Ляо Моша (под общим псевдонимом У Наньсин). В их публикациях острой критике и сатирическому осмеянию подвергались проявления культа личности Мао Цзэдуна: его «теоретические» постулаты типа «Ветер с Востока одолевает ветер с Запада» характеризовались как «великое пустословие», как неверность обязательствам, предательство дружбе, клеймилась насаждавшаяся враждебность к Советскому Союзу. В одной из своих статей, опубликованных в этом же журнале на историческую тему, У Хань обратился к судьбе «разжалованного по ложному доносу» Юй Цяня, делая акцент на том, что даже в условиях императорского Китая он был в итоге «реабилитирован», назначен главой военной палаты», а его «политические противники потерпели поражение».
В статье «Поговорим о скромности» У Хань подверг критике «самодовольство» некоторых партийных работников, заявляя, что оно вредит работе. Он призывал «постоянно выявлять имеющиеся ошибки и недостатки, учиться на них и овладевать новыми знаниями и навыками». Последняя статья из рубрики «Записки из Села трех» была озаглавлена «Несмотря на встречающиеся трудности, идти вперед», само название свидетельствовало о трудностях, с которыми встречались авторы рубрики, и об их желании несмотря на эти трудности «идти вперед».
В статье Яо Вэньюаня Пекинский горком КПК обвинялся в том, что он превратил журнал «Цяньсянь», газеты «Бэйцзин жибао» и «Бэйцзин ваньбао» в «орудие оппозиции партии и социализму», что они «целенаправлено, планово и организовано вели антисоциалистическое контрнаступление». В статье бросался призыв «вырвать с конем «Село трех», а также очиститься от их «последователей» в «прессе, культуре, образовании и научных кругах».
На следующий день 11 мая в «Хунци» вместе со статьей Яо Вэньюаня была опубликована статья Ци Бэньюя «О буржуазной платформе журнала «Цяньсянь» и газеты «Бэйцзин жибао», в которой говорилось, что они долгое время служили орудием в руках Дэн То, У Ханя и Ляо Моша для «бешеного наступления на партию». И наконец, 14 мая «Жэньминь жибао» выступила со статьей Линь Цзе «Разоблачить антипартийное, антисоциалистическое обличье Дэн То», поставив все точки над «i».
Пу И внимательно следил за разворачивающимися событиями. Так как он был хорошо знаком с критикуемыми, Ляо Моша был у него на свадьбе в 1962 году, а с двумя остальными он неоднократно встречался, произносил тосты и фотографировался на различных встречах и банкетах. Он не мог понять, как эти коммунисты, такие уважаемые в Китае люди вдруг стали «антипартийными элементами», выступающими «против социализма», против партии и что особенного непонятно «против самого Мао Цзэдуна».
Неожиданно на политической арене Китая появилось несколько десятков миллионов хунвэйбинов – красных охранников и цзаофаней-бунтарей, молодых людей в возрасте от 8-9 до 25 лет, малограмотных юнцов, которые должны были осуществлять «культурную революцию» в качестве штурмовых отрядов под руководством «великого кормчего» Мао Цзэдуна.
Его жена вспоминала, что когда появились хунвэйбины, то вскоре пришла новость, что они начали борьбу с Ляо Моша, Пу И очень расстроился за почтенного Ляо и захотел посмотреть что же происходит на самом деле. Тогда супруга проводила мужа на так называемый «митинг борьбы» с Ляо Моша. То, что он увидел – его потрясло. На шее Ляо Моша была повешена большая деревянная квадратная доска размером около 60 см. На ней было размашистыми иероглифами написано, что это «черный бандит», «антипартийный элемент Ляо Моша». Несколько учащихся с повязкой «хунвэйбин», размахивая руками, выкрикивали какие то лозунги, другие с силой наклонили голову Ляо Моша к земле, эта поза у них называлась «реактивный самолет». Пу И не мог больше этого выдержать, он резко развернулся и ушел.
В те дни он уже не осмеливался, да и не желал выходить за ворота своего дома. Так как, куда бы он не пошел, он везде слышал голос ревущей толпы «Долой Пэн Чжэня! (первого секретаря Пекинского горкома партии, члена политбюро ЦК КПК) Долой Ляо Моша! Долой…, Долой…! Зажарим того-то!». Многие фамилии руководителей, которые доносились до его уха из горла рычащей и разъяренной толпы, он хорошо знал, раньше ему доводилось с ними встречаться. На улице он неожиданно встречал машины, в кузове которой находился хорошо ему знакомый тот или иной руководитель с завязанными руками, поникшей головой, на которую был надет шутовской колпак с написанными на нем ругательными иероглифами, окруженный молодыми «бунтарями», что-то кричащими и размахивающими руками. Все это на него производило удручающее впечатление.
Во время Х1 пленума ЦК КПК в августе 1966 года, который проходил в Пекине секретно, 8 августа было передано по центральному радио а затем и опубликовано «Постановление Центрального Комитета КПК о Великой пролетарской культурной революции» (так называемые «16 пунктов»), единственный документ обнародованный открыто из принятых пленумом. В нем, обосновывая развязывание новой политической кампании под названием «культурная революция», говорилось: «Хотя буржуазия уже свергнута, она тем не менее пытается с помощью эксплуататорской старой идеологии, старой культуры, старых нравов и старых обычаев разложить массы, завоевать сердца людей, усиленно стремится к своей цели – осуществлению реставрации. В противовес буржуазии пролетариат на любой ее вызов в области идеологии должен отвечать сокрушительным ударом и с помощью пролетарской новой идеологии, новой культуры, новых нравов и новых обычаев изменить духовный облик всего общества» [353]. И далее излагались дальнейшие цели кампании: «Ныне мы ставим себе целью, – говорилось в документе, – разгромить облеченных властью лиц, идущих по капиталистическому пути, раскритиковать буржуазные реакционные „авторитеты“ в науке, раскритиковать идеологию буржуазии и всех других эксплуататорских классов, преобразовать просвещение, преобразовать литературу и искусство, преобразовать все области надстройки, не соответствующие экономическому базису социализма, с тем, чтобы способствовать укреплению и развитию социалистического строя» [354].
В партийной документе оправдывались и поощрялись действия хунвэйбинов (хотя сам термин «хунвэйбин» еще отсутствовал в документе) на политической арене. «Отважным застрельщиком выступает большой отряд неизвестных дотоле революционных юношей, девушек и подростков. Они напористы и умны», – утверждалось в «16 пунктах» [355].
В Китае сначала в рамках новой по масштабам и размаху невиданной ранее политической кампании началась борьба «со старыми обычаями, привычками, традициями и культурой», а затем начались погромы. Громили «ревизионистов» внешних и внутренних, «шпионов» и «спецагентов», якобы имевших связи с заграницей, «контрреволюционных и правых элементов».
Хотя первые хунвэйбиновские отряды появились в конце мая 1966 года, однако в КНР днем их рождения считалось 18 августа 1966 года. Именно в тот день Мао Цзэдун и его ближайшее окружение устроили хунвэйбиновским отрядам прием в форме массового митинга на центральной площади Тяньаньмэнь. Митинг проходил под председательством главы Группы по делам культурной революции, специально сформированной в мае 1966 года. В выступлениях на митинге министра обороны Линь Бяо и премьера Чжоу Эньлая неоднократно подчеркивалась мысль, что Мао Цзэдун одобряет создание новых организаций. Оба оратора призвали участников митинга «сметать всю и всяческую нечисть» в китайском обществе, подчеркивая активную роль Мао Цзэдуна в «культурной революции» и называя его «верховным главнокомандующим» и «полководцем» кампании. Кульминационным моментом этого митинга явилось вручение «революционными учащимися» Мао Цзэдуну, Линь Бяо и другим партийным руководителям повязок с иероглифом «хунвэйбин» (красный охранник). Мао Цзэдун, как в прошлом император Китая, благосклонно принимая эту повязку, произнес единственную за весь митинг фразу: «Я решительно поддерживаю вас». Этим он хотел еще раз показать, что лично узаконил организацию хунвэйбинов, санкционировал все действия этих военизированных ударных отрядов фанатичной молодежи, специально предназначенной для осуществления массового политического террора в китайском обществе.
Данный митинг широко транслировался по центральному радио и телевидению. Пу И, внимательно прослушав основной документ Х1 пленума ЦК КПК 8-го созыва и посмотрев многомиллионный митинг, устроенный на площади Тяньаньмэнь в присутствии Мао Цзэдуна, отлично понимал, что наступают «окаянные дни» в жизни страны и в лично его жизни. Следовало ожидать плохих вестей.
Появились дацзыбао хунвэйбинов и цзаофаней (бунтарей) с требованием уменьшить зарплату членам Народного Политического Консультативного совета Китая (НПКСК) первого разряда (а Пу И как раз в это время был ее членом) на 50% – 30%. Пу И прикинул, что это значит он будет вынужден получать всего около 100 юаней, и на эти деньги будет очень трудно прокормиться двум слабым и больным людям. Он открыто высказал свое мнение, что им нужно для существования хотя бы 150 юаней, однако, вскоре испугавшись, что его могут обвинить в каких то «особых привилегиях», снизил запрашиваемую сумму до 120 юаней [356].
В эти дни хунвэйбины по указке сверху стали «ниспровергать» старые привычки, обычаи, идеологию и культуру («четыре старых») и устанавливать новые («четыре новых»). Красные охранники и «бунтари» выступили с требованием уничтожения старых феодальных и буржуазных пережитков, выражавшихся в том, что в столице КНР, центре пролетарской революции, продолжают оставаться на улицах «всякие дурно пахнущие названия, данные империалистами, феодалами и капиталистами». Они начали переименовывать названия, так хорошо знакомые Пу И по его прошлой жизни, центральных улиц столицы, магазинов, больниц, кинотеатров, ресторанов, парикмахерских, ателье, аптек и других заведений.
Примеру хунвэйбинов столицы сразу же последовали красные охранники других городов страны, представители которых присутствовали на том знаменательном митинге в Пекине 18 августа 1966 г. Так, в городе Гуанчжоу, который находится недалеко от Гонконга, хунвэйбины переименовали двадцать четыре улицы и три переулка города, семь кинотеатров, шесть театров, а также парки, гостиницы, магазины, заводы и фабрики. Только по официальным далеко не полным данным, было переименовано более семидесяти учреждений Гуанчжоу. Такие же действия совершали красные охранники в Шанхае, Тяньцзине, Нанкине, Ухане, Чанша, Наньчане, Гуйчжоу, Хэфэе, Цзинани, Харбине, Чанчуне, Хух-Хото, Урумчи, Синъине, Тайюани, Чэнду, Чунцине, Наньнине, Гуйяне, Куньмине и других городах.
Пу И в этот период не мог забыть друзей из отдела единого фронта, которые воспользовавшись большой передовой статьей из журнала «Хунци» о том, что необходимо получить новое воспитание со стороны рабочих, солдат и крестьян, его, чтобы отгородить от наскоков хунвэйбинов, как критикуемую «нечисть» отправили на «воспитание» на завод. Там он спокойно прожил около месяца, и это было последнее спокойное время в его жизни в те «окоянные дни». Как только он вновь вернулся в здание НПКСК появились дацзыбао с требованиями его «трудового перевоспитания», «уменьшения зарплаты» и т.д. Он вновь стал объектом открытой критики и борьбы со стороны многих хунвэйбиновских организаций.. Красные охранники врывались в его дом, разбили каменных львов, стоящих перед входом в его жилище, хотели схватить и унести фотографию, где он сфотографирован вместе в председателем Мао, принуждали Пу И передать государству диван, железную кровать, телефон и письменный стол, которые были в свое время предоставлены ведомством Пу И для создания удобства при приеме иностранных гостей.
В эти «окоянные дни» Пу И решил, что ему безопаснее находиться в официальном здании НПКСК чем дома, утром пораньше он уходил и прятался там. Через несколько дней было объявлено, что НПКСК прекращает заниматься служебными делами, все без исключения лица возвращаются домой для самовоспитания. Позднее он слышал, что данное мероприятие было предпринято премьером Чжоу с целью защиты руководителей демократических партий и беспартийных от наскоков хунвэйбинов. Ему вновь пришлось вернуться и жить дома.
Однажды 15 сентября 1966 года Пу И получил длинное письмо от члена «революционного боевого отряда» города Чанчуня, бывшего сироты, юношей работавшего у него во дворце, затем вступившего в партию, ставшего «передовиком» труда города. В письме-ультиматоме, в частности, говорилось следующее: «Говорю тебе! Я вновь перелистал твои 80 страниц «Первой половины жизни» и настаиваю, чтобы ты мне ответил. В противном случае я призову рабочих, крестьян и солдат всей страны подвергнуть тебя критике, раскритиковать тебя от первой до последней страницы, раскритиковать тебя так, чтобы ты признал, наконец, свои ошибки. Ты должен заявить, что твоя книга – от начала до конца это большая ядовитая трава, а полученный свой гонорар в размере пяти тысячи юаней ты должен немедленно вернуть государству. Я тот, кто не совершает тайных (скрытых) дел, я призываю тебя подготовиться к идеологической перековке» [357]. Пу И после получения письма в тот же день несмотря на сильное недомогание решил ответить на него. Написав длинное размером более 1,5 тыс. иероглифов самокритичное ответное письмо, Пу И сообщил о принятом решении – оставшуюся часть гонорара в размере более 4 тыс. юаней вернуть НПКСК. По словам его жены, после получения первого письма Пу И очень разволновался и испугался, он плохо спал. На второй день в соответствии с предложением, имеющимся в данном письме, свой гонорар от книги он передал в учреждение НПКСК. 16 сентября 1966 года в своем дневнике, который вел Пу И, записал: «Свой гонорар в размене 4 тысяч юаней передал руководителю учреждения НПКСК. Из другой тысячи юаней – шестьсот передал людям в благодарность за оказанную мне помощь и предоставленные материалы, около 400 юаней потратил на лечение Сянь (имеется в виду его жена Ли Шусянь – В.У.). Сейчас оставшиеся 4 тысячи юаней передал в учреждение для возврата государству» [358].
Однако письмо адресату не очень понравилось, через десять дней пришло новое критическое письмо из Чанчуня. Несмотря на то, что Пу И из дома вновь попал в больницу, очередное письмо нашло его и там. Эти письма сводили его с ума, у него было такое впечатление, как будто он ведет сражение на поле боя, они наводили на него большую душевную тоску. После ответа на четвертое письмо, он уже сам был не в состоянии отвечать на следующие письма, и он попросил своего младшего брата Пу Цзе отвечать за него, он также обратился к своим близким друзьям помочь ему, обсудить вопрос – как можно заключить перемирие с этим писакой…
Совершенно очевидно, что давление, которое он при этом испытывал, было огромным, и его духовные силы были крайне истощены.
А тут на него напала еще одна напасть.
14 октября 1966 года вечером несколько приезжих в Пекин для смычки и передачи опыта «культурной революции» хунвэйбинов, которые временно жили в помещении прекратившей занятия в связи с новой политической кампанией начальной школы, недалеко от дома Пу И, от кого-то узнали что здесь живет бывший император Китая. Они решили коллективно его «удостоить своим почтением». Пу И пригласил их в гостиную. Незваные гости, осмотревшись в доме, довольно нагло заявили хозяину: «Ты почему имеешь столько? Ешь белый рис, спишь на мягком диване, ведешь такую жизнь…» [359]. После слов последовали конкретные дела – разбросав все в доме, они заявили, что в дальнейшем всем этим он не имеет права пользоваться. Затем они сразу же издали «приказ» следующего содержания: «Пу И, поднимись наверх дома и разбей каменного льва!». Пу И оказался в довольно затруднительном положении. Ему удалось довольно быстро связался с местными полицейскими, один из них пришел, нашел руководителя хунвэйбинов и проверил – есть ли у них специальный документ «цзешао синь » («разрешительное письмо»), кто им разрешил приехать сюда? После проведения с хунвэйбинами определенной беседы их руководитель вместе со своей группой ретировался [360].
27 октября 1966 г., судя по дневнику Пу И, к нему пришли его сослуживцы по работе посмотреть как он живет. Они ему сказали, что если будут непрошеные гости, чтобы он немедленно звонил в полицию. Один сослуживец Пу И, бывший гоминьдановский чиновник высокого ранга, сказал ему, что некий ответственный товарищ из министерства общественной безопасности сообщил ему, что имеется указание ЦК КПК, не трогать таких людей как мы в «культурной революции», эта директива имеется в министерстве общественной безопасности, в отделении общественной безопасности и в их учреждении. «В противном случае кто бы мог защитить таких людей как мы?» [361]– сказал он на прощанье.
Пытаясь оградить Пу И и ряд других деятелей от хунвэйбиновских наскоков, Чжоу Эньлай, по китайским данным, якобы предложил в виду особенности обстановки в Комитете по изучению исторических материалов НПКСК разрешить им не принимать участие в «культурной революции». Однако это «неучастие» продолжалось недолго, всего половина месяца, вскоре данное решение было отменено уже другими лицами [362].
По мере углубления и развития «культурной революции» обстановка в стране становилась все напряженнее.
В начале января 1967 г. отряды цзаофаней и хунвэйбинов Шанхая, опираясь на поддержку армии, захватили редакции городских газет «Цзефан жибао» и «Вэньхуэй бао» и после недели кровопролитной борьбы и штурма овладели зданиями горкома партии и народного комитета Шанхая. Эта акция была названа январским «захватом власти». Мао Цзэдун лично одобрил действия своих сторонников в Шанхае и призвал всю страну последовать их примеру. «Это – великая революция, утверждал «великий кормчий». – Это великое событие несомненно сыграет огромную стимулирующую роль в развитии движения великой пролетарской культурной революции во всем Восточном Китае, во всех провинциях и городах» [363]. Эти события в Шанхае в истории «культурной революции» получили название «январского шторма».
Один из участников «банды четырех», которых через месяц после смерти Мао Цзэдуна в 1976 г. арестовали и осудили, Чжан Чуньцяо, характеризуя этот период вспоминал: «В то время, когда мы только-только захватили власть, еще вовсе не было придумано таких слов, как «январский шторм». Только потом, с целью отражения контрнаступления буржуазного экономизма и был проведен захват власти. Об этой обстановке мы доложили в ЦК, председатель Мао утвердил эти действия, считая, что захват власти совершенно необходим и правилен. Только тогда и появился термин «захват власти». Он был предложен председателем Мао» [364].
В январе вслед за Шанхаем было объявлено о «захвате власти» в Пекине, в провинциях Шаньси, Гуйчжоу и Хэйлунцзян. В Пекине цзаофани начали атаку на отдел единого фронта ЦК КПК.
В это время неожиданно из Северо-восточного Китая в Пекин приехала его бывшая жена периода Маньчжоу-Го Ли Юйцинь, у которой дома возникли некоторые серьезные проблемы. Вскоре, как только началась «культурная революция» тридцатидевятилетняя Лю Юйцинь, ее семья и родственники подверглись наскокам красных охранников, которые обвинили Лю в том, что она была «женщиной императора». С ней стали вести борьбу, ее сильно презирали и она не могла участвовать в «революционных организациях» для ведения «культурной революции», ее отстранили от должности, начали вести расследование. В такой сложившейся невыносимой обстановке она решила ехать вместе с женой ее старшего брата в Пекин и от Пу И потребовать письменных свидетельств: как конце концов Ли Юйцинь попала в во дворец? Является ли она женщиной императора? Имеет ли какое либо отношение ее родные к родне императора? Однако они приехали не вовремя. Пу И с каждым днем становилось все хуже.
В Пекине эта «гостья» узнала адрес, где проживает император и его ближайшие родственники. Пу И в это время уже тяжело болел и лежал в больнице. Она пришла домой к брату императора Пу Цзе и узнала от него, что Пу И тяжело болен – у него рак печени, который неизлечим. Однако несмотря на такое сообщение она заявила Пу Цзе, что приехала рассчитаться с Пу И, вести с ним борьбу, что его брат будучи императором угнетал ее и он за это ответит, и получить письменные свидетельства. В Пекине она вошла в сговор с хунвэйбинами «Красного третьего штаба» столицы. В 9 часов утра 30 января 1967 г. она вместе со снохой появились в здании больницы, где лежал Пу И. Ворвавшись в палату, она заявила, что является представителем народа Северо-восточного Китая и должна рассчитаться по старым счетам с Пу И.
Она потребовала, чтобы Пу И написал для нее «свидетельские материалы», передав ему заготовленные тезисы из 14 пунктов, после чего покинула палату больного. С помощью брата Пу И постарался ответить на эти пункты, написав длинные свидетельские показания, объемом более 3 тыс. иероглифов. Он сообщил, как Лю попала во дворец, о выдвинутых «двадцати одном» и «шести» запретов для супруги в отношении ее родственников, запретив ей видеться с ними.
Затем вечером 7 февраля 1967 г. она вновь появилась в палате Пу И приведя с собой группу бунтарей. Стоя перед лежащим и мучающимся от страшных болей бывшим императором они устроили «собрание критики». «Мы страстно желаем схватить тебя и вернуть в Северо-восточный Китай, – кричали бунтари, – разбить твою собачью голову!»
В своем дневнике 10 февраля 1967 г. Пу И записал: «За совершенные мной перед народом преступления в истории я был амнистирован председателем Мао и партией и вновь стал человеком. И вдруг сегодня появились лица, которые подстрекая не знающих действительного положения дел людей, хотят от имени народа Северо-востока Китая нападать на меня, сами действуя беззаконно» [365].
Со «свидетельскими материалами» Пу И Лю вернулась домой, однако эти материалы не изменили ее судьбы, хотя деятельность хунвэйбинов по «расследованию» ее дела была прекращена, вскоре она также получила работу.
Волны «культурной революции» накатывались одна за другой. 1 апреля 1967 г., когда Пу И вновь попал в больницу, в «Жэньминь жибао» была опубликована статья члена «Группы по делам культурной революции», историка по образованию, в прошлом референта в канцелярии Мао Цзэдуна Ци Бэньюя «Патриотизм или национальное предательство? (О реакционном кинофильме «Тайные истории Цинского двора»)», перепечатанная всеми крупными газетами.
Фильм этот, снятый в Сянгане еще до создания КНР, повествовал о событиях 1900 г., когда шла борьба между императрицей Цыси, хотевшей в союзе с ихэтуанями воевать против объединенной армии восьми держав, и молодым императором Гуансюем, искавшем путей к соглашению с иностранцами ввиду явной невозможности победы над ними.
Статья была формально посвящена развернувшейся дискуссии 50-х годов, после выхода на экраны художественного фильма «Тайные истории цинского двора» [366], на самом же деле она использовалась как повод для атак на председателя КНР, члена Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, второго по значимости человека в государстве Лю Шаоци, который якобы очень ценил данный фильм, называя его «патриотическим». А Мао Цзэдун же считал этот фильм «предательским». Данная статья спровоцировала новые группы хунвэйбинов и цзаофаней, которые в апреле– июне 1967 г. пытались найти Пу И и вести с ним «критику» и «борьбу». Материалы, опубликованные Ци Бэньюем, подтолкнули китайское агенство новостей на создание документального фильма «Пу И – последний император Китая», в котором также звучали различные угрозы в адрес бывшего императора. Такие действия властей оказывали отрицательное влияние как на больного Пу И, так и на сотрудников больницы, где он лежал. Его палата превратилась в какое то судилище, он стал новой мишенью критики, он вынужден был тайком сбежать из больницы домой.
Он все время чувствовал внешнее давление, напряжение и волнение, был неспокоен, что обостряло его неизлечимую болезнь. Причем такие наскоки на реабилитированного страной, «перевоспитанного» Коммунистической партией Китая императора отрицали и саму политику перевоспитания, которой так бахвалились в прошлом пекинские власти и лично Мао Цзэдун.
По-видимому, всякий диктатор, стремящийся – пусть даже искренне – облагодетельствовать своих подданных, испытывает раздражение и гнев в связи с неподатливостью человеческого материала, с нежеланием людей подчинить свою волю и стремления предначертаниям «верховной воли». И по-видимому, всякий диктатор стремится во что бы то ни стало, вопреки очевидности и здравому смыслу, добиться осуществления своей воли.