Кинан: Помните ли вы, как называлось учреждение, которое должно было создать законы Маньчжурии в то время, когда вы были регентом?
Ответ: Законодательный Юань.
Вопрос: Бывали ли вы на заседаниях этого учреждения, пока вы были регентом?
Ответ: Никогда не было ни одного заседания.
Вопрос: Официальные документы указывают, что вы стали императором Маньчжурии 1 марта 1934 года. Можете сказать нам, какого рода разговоры у вас были на эту тему с японскими должностными лицами до того, как вы стали императором?
Оказывается, японские генералы, если верить Пу И, уверяли его, что статус японского императора таков же, как и статус предполагаемого маньчжурского императора.
Вопрос: Имели ли вы какое-нибудь отношение к формулированию основных законов, которые составлялись для правительства Маньчжурской империи?
Ответ: Согласно этим основным законам я как император пользовался бы правами всякого рода, принадлежащими императору.
Вопрос: Было ли вам разрешено пользоваться законодательной властью Маньчжурии для управления Маньчжурией?
Ответ: Да.
Вопрос: Каким образом пользовались вы законодательной властью в правительстве Маньчжурии?
Ответ: Согласно основным законам предполагалось, что я имею все эти права. Но в действительности я не имел никаких. Тогда условия были таковы, что законы были сами по себе, а действительное положение – само по себе. В то время законы были пустым звуком, и никому из маньчжуров не разрешалось делать что-либо.
Вопрос: Какой властью пользовались вы при назначении каких-нибудь чинов маньчжурской армии?
Ответ: Согласно положениям законов я должен был назначать все военные чины. Но фактически я не мог назначать ни одного.
Вопрос: Было ли вам разрешено давать приказы по армии, касающиеся ее состава, обучения, передвижений или чего-либо подобного?
Ответ: Согласно закону я должен был бы иметь все эти права. Фактически я не имел ни одного.
Вопрос: Дайте показание, было ли положение вещей таким же в отношении финансовых вопросов, связанных с делами Маньчжурской империи?
Ответ: Да, это так. На бумаге, чтобы обманывать народ и весь мир, они представляли Маньчжурию как независимое государство. Но в действительности Маньчжоу-Го управлялось Квантунской армией. Все вице-министры были японцами.
Вопрос: Скажите, кто, как правило, возглавлял основные министерства – японцы или китайцы?
Ответ: Министрами были китайцы. Они служили ширмой для японцев, фактически управляющих министерствами. В Квантунской армии был четвертый отдел, который руководил всеми маньчжурскими делами…
Однажды было созвано совещание губернаторов различных провинций. Среди присутствующих был губернатор провинции Синань-Линшэн. На заседании он высказал некоторое неудовольствие позицией японцев. Через некоторое время мы узнали, что этот губернатор арестован Квантунской армией. После так называемого суда, где его обвинили в заговоре против Маньчжоу-Го и антияпонских настроениях. Он был немедленно расстрелян…
Это действие со стороны японцев носило чисто демонстративный характер. Они хотели нам показать, что убили человека за то, что он говорил. Губернатор был моим родственником. Его сын помолвлен с моей младшей сестрой…
Вопрос: Можете ли вы сказать, что имело место в связи с вашим правом, или привилегией, лечить должным образом вашу жену?
Ответ: Вначале ее лечил китайский доктор, но позднее генерал Есиока рекомендовал японского доктора. В то время как ее стал лечить японский доктор, Есиока заперся вместе с японским доктором и разговаривал с ним три часа. Болезнь, от которой она страдала, была несерьезной. На следующий день после того как японский доктор стал лечить ее, она умерла. Генерал Есиока оставался в нашем доме в ту ночь, и японские жандармы и медицинские сестры в течение всей ночи были очень заняты – очень заняты тем, чтобы давать ему сведения.
Месяцем позднее генерал Есиока предложил мне жениться на японской девушке и сказал, что может показать мне много фотографий японских девушек. Открыто я не мог отказаться, я мог только сказать ему, что женюсь лишь на девушке, которую действительно буду любить…
Вопрос: Добровольно или принудительно проходило внедрение синтоизма?
Ответ: Только принудительно. Закон гласил, что лица, высказывающие неуважение к синтоизму, будут подвергнуты тюремному заключению на срок, превышающий год.
Вопрос: Правильно ли я понимаю, что Маньчжурия, которая была независимым государством по отношению к Японии согласно договору между Японией и Маньчжурией, и вы, император этого государства, не могли придерживаться своей собственной религии, от вас как императора требовали принятия синтоизма и внедрения его в Маньчжурии?
Ответ: Да. Мы не имели свободы, никакой свободы религии.
Вопрос: Имели ли японцы епископа, епископа синтоизма в Маньчжурии?
Ответ: Епископом был генерал Тораносукэ Хасимото [262].
Вопрос: Занимал ли он в Маньчжурии еще какую-нибудь должность?
Ответ: Он тогда был вице-председателем бюро советников. Кроме того, прежде он был начальником военной полиции Квантунской армии, а также начальником штаба японской Квантунской армии… [263]
Далее американец Кинан перешел к вопросам экономической эксплуатации Японией оккупированной Маньчжурии.
Вопрос: Вы помните какие-нибудь события особой важности, о которых вы могли бы рассказать Трибуналу?
Ответ: В это время Хосино (один из подсудимых – В.У.) был занят вопросами маньчжурской промышленности и контроля над экономической жизнью. Потери государства Маньчжоу-Го от этого были огромны.
Вопрос: Как проводилась эксплуатация? Объясните каким образом это делалось.
Ответ: Все отрасли хозяйства были поставлены под их контроль. Я имею в виду сельское хозяйство, торговлю, рыболовство, производство электроэнергии и т.д. Все это находилось в руках японцев, и ни одному китайцу не разрешалось принимать участие в этих мероприятиях. Следовательно, ни один китаец не занимался этими предприятиями, многие из них обанкротились. Положение было весьма прискорбным. Они в основном обращали внимание на горную промышленность… Я думаю, это делалось для расширения их военной промышленности.
Вопрос: Сколько было создано крупных специальных японских компаний с этой целью?
Ответ: Было создано примерно 64 специальные компании.
Вопрос: Эти компании имели маленькие, средние или большие капиталы?
Ответ: Капиталовложения этих компаний были огромны, иногда исчислялись миллиардами. Другими словами, их план заключался в том, чтобы Китай обанкротился и чтобы они расширили свое влияние во всех странах.
Вопрос: В то время, когда вы были императором, кто контролировал банки Маньчжурии?
Ответ: Они были также в руках японцев.
Вопрос: Маньчжуры и китайцы могли свободно хранить свои сбережения в банках?
Ответ: Да, они могли хранить свои деньги, но нек могли получить кредит в этих банках.
Вопрос: Разрешалось ли китайцам или маньчжурам заниматься торгово-промышленной деятельностью или они должны были иметь на то особое разрешение?
Ответ: Мы не были свободны… нам не разрешалось заниматься торгово-промышленной деятельностью.
Вопрос: Кто давал подобные разрешения маньчжурам и китайцам?
Ответ: Разрешения давались японцами. Так что все было в их руках. Среди директоров центрального банка был один китаец, но у него не было никакой власти.
Вопрос: Это было частью японского плана сопротивления для Маньчжурии?
Ответ: Да.
Вопрос: Были в Маньчжурии какие-либо монополии, принадлежащие императору?
Ответ: Монополии были, но все они находились в руках японцев.
Вопрос: Где печатались и чеканились национальные маньчжурские деньги?
Ответ Они печатались и чеканились в Японии.
Вопрос: Кто же контролировал выпуск денег, печатаемых в Японии, как вы заявили, то есть, кто контролировал финансовую систему в Маньчжурии?
Ответ: Это также находилось в ведении бюро общих дел Маньчжоу-Го, то есть в руках японцев…
Вопрос: Обращались ли с китайцами и маньчжурами, с одной стороны, и с японцами, с другой, одинаково или существовало неравенство? Если да, то в чем оно выражалось?
Ответ: О равенстве нельзя говорить, его не было. В лучшем положении всегда были японцы, потом шли корейцы и, наконец, китайцы. Вся система распределения пайков основывалась на этом неравенстве. Жалованье, получаемое японскими вице-министрами в различных министерствах, было гораздо выше, чем даже у китайских министров.
Вопрос: Пожалуйста, скажите нам, что вы знаете о японских военных приготовлениях в Маньчжурии?
Ответ: Эти японские военные приготовления считались чрезвычайно секретными, и они никогда и ничего не говорили мне об этом. Судя по карте, которая показывает, что японцы построили железные дороги в северной и восточной части Маньчжурии, я заключаю, что они вели военные приготовления… Советский Союз не имел агрессивного плана против Маньчжурии. Есть несколько примеров, которые я могу вам привести, доказывающих это положениие. Когда генерал Уэда был в Маньчжурии и командовал Квантунской армией, японская армия в Чжанкуфэне (то есть на Хасане – В.У.) бросила вызов русской армии. Японцы хотели испытать силу русской армии, в результате чего и были разбиты. После поражения японской армии вопрос был решен без всяких условий, на месте. Если бы Советская Россия имела какие-нибудь территориальные притязания, она могла бы пройти дальше и военные действия не прекратились бы… [264]
Защита пыталась опорочить Пу И, заявляя, что если удастся доказать, что свидетель стал монархом Маньчжоу-Го по собственному согласию, то все, что он говорит, не имеет никакого значения и ценности.
Она стремилась доказать, что у Пу И отсутствуют моральные устои, что он проявлял политическую беспринципность, переросшую в прямую измену своей родине.
Наиболее активном в этом направлении был американский адвокат майор Блэкни.
«Платили ли вам регулярно четыре миллиона долларов до того времени, когда вас вновь пытались возвести на трон?» – спрашивал он.
Ответ: Предполагалось, что эта сумма будет нам выдаваться, но правительство находилось в финансовых затруднениях. Поэтому нам платили неаккуратно. Время от времени нам давали несколько сот тысяч долларов, а однажды – миллион.
Вопрос: Продолжалось ли это и после вашего вторичного свержения с престола?
Ответ: Да.
Председатель: Чего вы стараетесь добиться, майор Блэкни?
Майор Блэкни: Я надеюсь показать характер мышления этого свидетеля, сэр. Я пытаюсь показать, что он хотел найти возможность вернуться на трон, старался создать эту возможность и в конце концов использовал ее.
Председатель: Вы хотите доказать несостоятельность предположения о принуждении?
Блэкни: Да, сэр…
Далее Блэкни задает вопрос Пу И, почему он согласился играть ту роль, которую фактически был не в состоянии сыграть.
Пу И: Я уже ответил. По-моему, вам мало поможет, если вы будете продолжать задавать мне один и тот же вопрос… Меня угнетали все последние десять лет. Конечно, я хотел бы рассказать моим друзьям и широким массам публики обо всем, что пережил. Я уже дал вам ответ. Может быть, вам это и не понравится, вы как защитник, конечно, хотели бы искать правду, но я заявляю, что все, что я сказал, правда.
Председатель: Я думаю, что ваша цель – не получить информацию, а подорвать доверие к свидетелю.
Блэкни: Могу я объяснить мои намерения в этом случае?
Председатель: Да, я хотел бы узнать о них.
Майор Блэкни: Основной смысл всех показаний этого свидетеля сводится к тому, что он был королем поневоле. Через все его показания красной нитью проходит утверждение, будто все, что он сделал, было сделано по принуждению. Конечно, если мы сумеем доказать отсутствие принуждения если мы сумеем разоблачить этого свидетеля, показать, что он действовал по собственной воле, то вся его система будет разрушена…
Блэкни: Свидетель, до вашей встречи с полковником Итагаки посылали ли вы когда-нибудь Ло Гэньюя или какого-нибудь другого советника к нему или к другому японцу для обсуждения вопроса о предоставлении вам регентства или маньчжурского престола?
Ответ: Это просто смехотворно. В то время не существовало ничего похожего на монархию. Существовало только временное правительство. А что касается личных взглядов Ло Гэньюя, то я к ним никакого отношения не имею.
Блекни: Мне кажется, что вы не поняли вопроса. Повторяю его. Говорил вам полковник Итагаки или не говорил, что он пришел к вам потому, что Ло Гэньюй сказал ему, что бы хотите его видеть для обсуждения этого вопроса?
Ответ: Я не знаю, что Ло Гэньюй сказал Итагаки. У меня никогда не было намерений восстанавливаться на престоле. Это все было сделано по инициативе Итагаки.
Вопрос: Говорил вам полковник Итагаки или нет?
Пу И: Не помню…
Блэкни: Значит, если Ло Гэньюй и сказал это Итагаки, вы не уполномочивали его делать такое заявление. Верно ли это?
Пу И растерянно: Я ничего не знаю о том, что говорил Ло Гэньюй. Конечно, нужно признать, что такие люди, как Ло Гэньюй и Чжэнь Сюэсю, были старомодными китайцами. Они работали при старых монархах, и взгляды их были старые. Нельзя считать, что-то, что они говорили, отражало мои взгляды. Их взгляды значительно отличались от моих.
Блекни: Не является ли фактом, что после сентября 1931 года и до вашего разговора с генералом Итагаки вы написали одно или несколько писем к высокопоставленным японским чиновникам, указывающих на вашу готовность принять трон в Маньчжурии?
Пу И не совсем уверенно: Нет…
Председатель: Я полагаю, что вы представите эти письма или объясните их отсутствие? Этот вопрос обращен непосредственно к вам, майор Блэкни?
Майор Блэкни: Письма будут представлены, сэр.
(Трибуналу было предъявлено письмо, адресованное японским властям (в частности Минами Дзиро), в котором Пу И выражал желание стать монархом с неограниченной властью. Пу И яростно отрицал это, заявляя, что подобного письма он не писал и документ является фальшивкой. Позже он признался, что подобные письма писал именно он, но тогда на заседании Трибунала в Токио солгал, страшно опасаясь, что в случае выдачи его на родину в Китай, там его будут судить как предателя и пособника японских агрессоров).
Блекни: Заявляли ли вы во время войны на Тихом океане японским чиновникам о вашем желании объявить войну Англии и Америке?
Ответ: Нет.
Вопрос: Разве вы не заявляли им неоднократно, что вы надеетесь, что Япония выиграет войну на Тихом океане?
Ответ: Как я уже много раз вам говорил, когда я прибыл в Маньчжурию, я был связан по рукам и ногам и не имел возможности выражать свое мнение. Все, что я говорил, подготавливалось японцами. После того как прибыл в Маньчжурию, я потерял личную свободу, физическую свободу. Если бы я сопротивлялся этому порабощению, меня здесь не было бы для дачи показаний.
Вопрос: Разве вы не доходили до того, господин свидетель, что, несмотря на возражение японцев, настаивали на том, чтобы ваши медали были сняты с вашей груди и посланы в Японию, где их могли бы использовать как куски металла на заводах военного снаряжения?
Ответ: Нет, я никогда не срывал своих медалей с груди.
Вопрос: Я хочу попросить вас вспомнить интервью, которое вы дали журналисту мистеру Вудхеду в вашем дворце в Синьцзине в 1931 году. Говорили вы тогда следующее: «История о том, что меня похитили из Тяньцзиня и привезли в Порт-Артур, нелепа. Ничего подобного не было».
Ответ: В то время, когда я имел беседу с мистером Вудхедом, я был почти в пасти тигра и совершенно не имел свободы слова. Что бы я ни говорил, все было сказано за меня, по существу, полковником Итагаки. Конечно, когда я произносил эти слова, то очень страдал в душе, но, с другой стороны, я думал, что эти слова могли быть некоторого рода контрпропагандой, при помощи которой я мог бы войти в доверие к японцам…
Затем, отвечая на вопросы майора Блэкни, Пу И подробно рассказал, как после вступления СССР в войну министр его двора Есиока силой заставил экс-императора вместе с семьей покинуть Синьцзин, где он тогда находился, и отправиться в Токио, предварительно подписав, неизвестно для чего, акт об отречении от маньчжурского престола, который номинально числился за ним одиннадцать лет. Пу И и его семью сопровождали Есиока и Хасимото.
Пу И: Цель моей отправки была в том, чтобы заставить меня и мою семью молчать, убив всех нас, так как японцы уже знали, что освобождение Маньчжурии началось. Генерал Ёсиока сказал мне также, что если со мной что-нибудь случится в Японии, японское правительство не признает себя ответственным.
Вопрос: Вы прибыли в Токио под охраной?
Ответ: Да.
Вопрос: Не думаете ли вы, что вас будут где-нибудь судить как военного преступника?
Кинан: С разрешения суда, Обвинение возражает против этого вопроса, ибо он абсолютно не имеет отношения к настоящему процессу и выходит за рамеки перекрестного допроса.
Председатель: Это все равно, что просить его обвинить самого себя. Возражение поддерживается.
Вопрос (к свидетелю): Знаете ли вы, что китайское правительство намерено судить вас как преступника за сотрудничество с японцами?
После возражения обвинения Трибунал также снимает этот вопрос как несущественный.
Последний вопрос Блэкни свидетелю: Является ли что-либо из того, что вы здесь показали, результатом угроз по вашему адресу или каких-либо обещаний вам?
Ответ: Мне ничем не угрожали и ничего не обещали. Я говорю правду.
Вопрос американского адвоката капитана Клеймана: Когда вы впервые появились в Трибунале, сопровождали ли вас два советских охранника?
Кинан: Господин председатель, уже признано всеми, не исключая и этого способного защитника, что свидетель был в плену у советского правительства, прибыл сюда для дачи показаний на суде и сопровождается советской охраной. Я возражаю против дальнейших вопросов по этому поводу. Это только трата времени, не приносящая пользы суду.
Капитан Клейман: Но его ответ мог бы быть существенным для выяснения того, не дает ли он свои показания по принуждению.
Председатель: Вы начинаете повторяться. Нам уже известно все, что касается его заключения. Возражение поддерживается.
Однако Клейман не успокаивается и следует следующий вопрос: Просили ли вы у державшего вас в плену советского правительства или у международной секции Обвинения этого Трибунала, чтобы вам разрешили дать показания перед Трибуналом?
Ответ: Обвинение пригласило меня быть свидетелем на этом процессе.
Вопрос: Сообщили вам, что может быть, если вы откажетесь давать показания перед этим Трибуналом?
Ответ: Это смешно. Конечно, я пришел сюда давать показания по своей собственной воле.
Ироническая реплика председателя: Все это совершенно бесполезно. Я решаюсь заметить, что теперь положение изменилось много к худшему для обвиняемых, чем тогда, когда допрашивал майор Блэкни… [265]
На этом закончились показания Пу И за свидетельским пультом.
Итак, бывший император не только подтвердил все показания, данные на предварительном следствии, но и многократно повторял (к месту и не к месту), что, находясь в СССР, никакому давлению подвергнут не был и показания дает искренне. Он на сто процентов оправдал те надежды советского командования, какие на него возлагались.
Какую же оценку в приговоре дал международный военный трибунал в Токио доказательствам, добытым судебным следствием, в том числе и у Пу И, по поводу так называемого маньчжурского вопроса?
Раздел приговора «Маньчжурия – «жизненная линия» Японии» начинается следующим утверждением:
«Установлено, что в течение всего периода, охватываемого доказательствами, представленными Трибуналу, намерение вести войну против СССР было одним из основных элементов военной политики Японии.
Военная партия Японии была полна решимости оккупировать дальневосточные территории СССР, так же как и другие части Азиатского континента. Хотя Маньчжурия привлекала своими естественными богатствами, возможностью экспансии и колонизации, ее захват был так же желателен, как обеспечение плацдарма в планировавшейся войне против СССР».
В другом разделе приговора – «Маньчжурия как плацдарм против СССР» – эта мысль формулируется короче и еще категоричнее:
«Захват Маньчжурии в 1931 году обеспечил базы для нападения на СССР на широком фронте с целью захвата всего советского Дальнего Востока» [266].
Когда Пу И закончил свои показания и готовился к вылету обратно в СССР неожиданно возращение было задержано почти на шесть дней по вине американской стороны, которая, как удалось выяснить, все эти дни собирала справки – нет ли у трибунала возражений к возвращению Пу И в Советский Союз.
Наконец, 6 сентября 1946 г. Пу И был возвращен обратно в Хабаровск, а токийский процесс продолжался еще более двух лет.
Очевидцы рассказывали, что когда советский самолет с Пу И приземлился на нашей военной базе, император спустился по трапу, убедился, что он на территории СССР, опустился на колени и расцеловал русскую землю.
Японские военные преступники, в том числе и благодаря бывшему императору, были по заслугам наказаны. Семеро из них приговорены к повешению, в том числе и бывший министр сухопутных сил Японии, начальник штаба Квантунской армии генерал Итакаги, которому Пу И дал когда-то согласие стать правителем Маньчжоу-Го.
«Чтобы избежать наказания, я применил все тот же старый, испытанный метод, – писал Пу и своей книге «Первая половина моей жизни». – Поскольку мою судьбу решал Советский Союз, следовало снискать его расположение. И я под предлогом помощи послевоенному экономическому строительству передал Советскому Союзу мои драгоценности и украшения» [267].
«С чувством глубокой и величайшей искренности я позволяю себе просить Правительство СССР принять от меня драгоценности с тем, чтобы использовать их в послевоенном фонде восстановления и развития народного хозяйства СССР» [268], – писал Пу И в письме на имя Правительства СССР… Им был передан советским властям рассыпной жемчуг, золотые и серебряные изделия необычайной красоты, браслеты, кулоны, колье, кольца, заколки из императорских кладовых Запретного города – все тончайшей ювелирной работы, украшенные гранатами, рубинами, сапфирами и бриллиантами, часы, столовые приборы.
Итак, советской стороне были передана часть драгоценностей, привезенных с собой Пу И, они находились в его добротном кожаном черном саквояже с двойным дном. Для оценки передаваемых драгоценностей нашли и пригласили высококвалифицированных ювелиров. По воспоминаниям тех же очевидцев были переданы к примеру такие предметы, как зеркальное круглое золотое блюдо, императорский жезл в виде кортика, ножны которого были усыпаны драгоценными камнями, часы «Жучок» 958 пробы с крыльями и головкой, на которых находилось 174 бриллианта и 2 рубина, часы были инкрустированы мелкими гранатами и эмалевыми вставками, головная женская шпилька 1000 пробы в виде паука с одной большой жемчужиной, ониксовой головкой, агатовыми крыльями, глазами-жемчужинами и гранатовой шейкой, отделанной девятью жемчужинами, золотое кольцо 750 пробы с одной жемчужиной весом 1,7 карата. Их суммарная стоимость была определена без учета антикварной ценности изделий «по закупочным ценам Ювелирторга» в полмиллиона рублей.
Очевидцы вспоминали, что все переданные драгоценности на специальном самолете в сопровождении двух истребителей были отправлены в Москву. Позже от И.Сталина на имя Пу И было получено письмо с благодарностью за переданные Советскому Союзу драгоценности, подписанное министром иностранных дел Вячеславом Молотовым. Одновременно с письмом в качестве подарка были присланы сочинения К.Маркса.
«Однако я отдал не все драгоценности, – вспоминал Пу И позднее. – Лучшую часть я оставил и велел своему племяннику запрятать под второе дно чемодана. Оно оказалось узким, и вместить туда все было невозможно. Поэтому драгоценности заталкивались куда попало, даже в мыло. И все же места не хватило, многое пришлось выкинуть.
Однажды в вестибюль вошли переводчик и офицер. Держа в руке что-то блестящее, офицер обратился ко всем:
– Что это? Кто сунул это в испорченный радиатор машины, лежащий во дворе?
Все, кто был в вестибюле, обступили их и увидели в руке офицера дорогие украшения. Кто-то заметил:
– А тут даже есть печать пекинского ювелирного магазина. Странно, кто же это мог положить?
Я тут же узнал их. Эти украшения по моей просьбе выбросили мои племянники. Теперь их перевели в другой лагерь, и я решил не признаваться. Качая головой, я сказал:
– Странно, странно, кто же это положил?
Вопреки моему ожиданию в руках переводчика была еще одна вещь – старая деревянная гребенка. Он подошел ко мне и сказал:
– Эта гребенка лежала вместе с украшениями. По-моему, она ваша!
– Нет, нет! Гребенка тоже не моя!
Офицер и переводчик не знали, как поступить. Постояв некоторое время, они ушли.
Я не только выбросил некоторое количество украшений, но и сжег в печке немало жемчуга. Перед самым отъездом из Советского Союза я велел моему слуге, «большому» Ли, забросить оставшийся жемчуг в трубу на крыше» [269].
В письме на имя И. Сталина от 30 декабря 1947 г. Пу И, с одной стороны, оправдываясь за свое прошлое, а с другой, желая показать, как он исправляется, писал: «Большую часть своего существования я провел среди морально разложившихся чиновников, среди военщины, с ее честолюбивыми замыслами, а также среди империалистически настроенных людей. Мне некуда даже было обратиться за добрым советом» [270].
Почти через два года 29 июля 1949 года он вновь пишет письмо И.Сталину, благодаря за хорошее обращение и показывая, что он уже перевоспитавшийся почти простой «советский человек»: «Я пользуюсь вниманием и великодушным обращением со стороны властей, начальника УВД, начальника и сотрудников лагеря. Я чувствую себя спокойно и уверенно во всем. Здесь я впервые начал читать советские книги и газеты. Впервые за 40 лет жизни я прочитал Вашу книгу «Вопросы ленинизма» и «История ВКП(б)», узнав, что СССР действительно самая демократическая и прогрессивная страна в мире, путеводная звезда малых и угнетенных народов мира…У меня одинаковые интересы с советскими людьми, одинаковое стремление поработать для развития и процветания СССР» [271].
За пять лет, проведенных в Советском Союзе, Пу И так и не смог расстаться со своими прежними императорскими привычками. Когда его перевели в лагерь под Хабаровском, где не было обслуживающего персонала, за ним по-прежнему кто-нибудь да ухаживал. Домашние стелили ему постель, прибирали комнату, подносили еду, стирали одежду. Они в новой обстановке не осмеливались открыто называть Пу И императором и поэтому обращались к нему «высочайший». Каждый день утром они входили в комнату Сына Неба и, согласно заведенному этикету, кланялись императору в ноги, выражая тем самым ему свое почтение. В течение пяти лет пребывания арестованных в СССР на китайский праздник «Чунцзе » (китайский Новый год) обычно по давней традиции готовились пельмени и первая чашка всегда подносилась бывшему императору.
«Я сам ничего не делал и не хотел, чтобы члены моей семьи что-нибудь делали для других, – вспоминал Пу И в книге «Первая половина моей жизни». – Однажды перед обедом мои младшие братья и сестры стали накрывать для всех на стол. Я тут же запретил им это делать. Мог ли я допустить, чтобы члены моей семьи кому-то прислуживали!»
В 1947-1948 годах всех их перевели в другой лагерь, расположенный неподалеку. Впервые я разлучился со своими домочадцами и почувствовал от этого прежде всего большое неудобство. Советские власти разрешили мне питаться отдельно от всех. Но кто же будет подавать мне пищу? К счастью, мой тесть проявил в этом инициативу. Он не только подносил мне еду, но даже вызвался стирать для меня» [272].