О гуситском движении имеется огромная литература. В разработку этой важной исторической проблемы вносят свой вклад и советские ученые. Их успехам способствовало наличие восходящей еще к концу 30-х - началу 40-х годов прошлого столетия русской историографической традиции по указанной проблеме. Ее исследованию и посвящена данная статья.
Интерес к гуситской эпохе чешской истории был своеобразным откликом на чешское национальное возрождение, отголоски которого стали доходить в Россию уже в 20-е годы XIX века1. Труды чешских ученых привлекли к себе внимание, некоторые из них были переведены на русский язык, в научных кругах Петербурга и Москвы шла речь о приглашении ряда чешских ученых в Санкт-Петербургскую Академию наук и университеты2. В Московском, Петербургском, Харьковском и Казанском университетах в 1835 г. были учреждены кафедры славянских наречий. Почти все первые преподаватели на этих кафедрах принадлежали к числу славянофилов. Они ратовали за освобождение славянских народов, за сохранение и приумножение их культуры, выступали против немецких националистических теорий о внеисторичности славян.
Славянофилов заинтересовал тот факт, что на чешских землях христианство первоначально было принято под византийским влиянием. Их понимание православия отличалось от ортодоксального. Вопрос о взглядах славянофилов на православие требует специального изучения. Но не подлежит сомнению, что славянофилы вели православие от кирилло-мефодиевской традиции, которая сложилась задолго до распадения церквей. К тому же в начале XV в. были очень сильны униатские тенденции и на Западе и в Византии, что было хорошо известно славянофилам. Это и давало им возможность создать своеобразную концепцию гуситских войн. Она сложилась в спорах с известным чешским буржуазно-либеральным историком Ф. Палацким, который видел в гусизме только нравственные и религиозные цели и национальную идею, а также с западниками, пытавшимися выяснить роль народных низов в этом движении. Т. Н. Грановский в своих лекциях по истории средних веков, прочитанных в Московском университете, говорил и о Чехии XV века3. Он отмечал участие в чешских событиях сельского населения, то есть обратил внимание на народный характер гуситских войн. Эта концепция почти не получила при жизни Грановского отражения в печати. Лишь воспитанник Московского университета болгарин С. Н. Палаузов выступил тогда в поддержку некоторых мыслей Грановского. Палаузов сравнивал гуситские войны с французской буржуазной революцией конца XVIII в., находя в этих событиях много общего, и прежде всего то, что обоим явлениям присуще "ниспровержение всего, что могло полагать преграду между высшим и низшим сословиями народа"4. Таким образом автор намекал на антифеодальный характер гуситского движения, обнаруживая демократическое понимание сравниваемых им явлений истории. Не случайно "Отечественные записки", душою которых был тогда В. Г. Белинский, весьма сочувственно отозвались о работе Палаузова5. Сам Белинский считал Гуса, как и Д. Виклефа и М. Лютера, людьми, которые помогли человечеству сделать шаг по пути к эмансипации от невежества6. Белинский высказал также мысль о связи гусизма с другими европейскими реформационными движениями и протестовал против приписывания Гусу славянской исключительности7.
Наряду с таким пониманием гуситского движения оформилось и другое его истолкование, у истоков которого стоял О. М. Бодянский. В своей магистерской диссертации, защищенной в 1837 г., он в соответствии со взглядами деятелей чешского национального возрождения рассматривал гуситские войны как национальное движение8, направленное против чужеземных нравов, одежды, обычаев и языка. В 1842 г. Бодянский выступил в "Обществе истории и древностей российских" с докладом, в котором первым в русской историографии выдвинул тезис о православном характере выступлений чешских проповедников второй половины XIV - начала XV века9. Развивать и доказывать этот тезис начали ученики Бодянского. Появляется, в частности, обширная рецензия В. Елагина на третий том "Истории чешского народа" Ф. Палацкого10. Доказывая приверженность гуситов к православию, Елагин опирается на мнение И. Ланфана, писателя и историка, гугенотского пастора, бежавшего из Франции после отмены Нантского эдикта и написавшего в изгнании книгу о гуситах11. Елагина удивило то, что Палацкий категорически отверг утверждение Ланфана и других сторонников принадлежности гуситов к православию12. Елагин видел подтверждение этого тезиса в том, что гуситы, как и православные, принимали причастие хлебом и вином.