Дома центра можно разделить на две непохожие группы – те, что были на капитальном ремонте, и те, что не были. С улицы отличить их почти невозможно. Но внутри различия сразу же делаются ощутимы. В старых домах, не бывших на капремонте, под потолком лазают лепные остатки былых времен, шаги по лестнице звучат глухо, и кажется, что в темных углах прячутся заблудившиеся души давно умерших жильцов. В нос ударяет запах старинной сырости, как будто даже сырость разных эпох имеет разный запах. И вообще в этих домах царит какой-то удивительный полумрак, даже если лампочек много, а потолки не так уж и высоки.
Мы вошли в одну из квартир, за открывшуюся дверь, оббитую клеенкой. Теперь таких дверей и не встретишь. По резной мебели, стоящей внутри, я определил, что квартира могла принадлежать только лишь давним обитателям нашего города. «А говорила, что издалека приехала!», удивленно подумал я, отмечая еще одну тайну, которая легла аккуратно на тайну прежнюю.
Большая комната была полна самых разных волчков. Были здесь и современные, покрытые эмалевой краской методом окунания в емкость. Но были и старинные, с узорами из цветов и позолоченных птичек. Были даже волчки совсем древние, деревянные, которые надо было крутить между двумя ладонями. Под потолком подвешенные на веревочках парили деревянные жар-птицы, о которых я позже узнал, что они – традиционные поморские игрушки. На стене висел рисунок, в котором с одной стороны чувствовалась детская рука, но с другой виделась портретность лиц изображенных. В картине было семь бородатых мужчин, одна женщина, а за их спинами красовалась большая лодка с парусом.
- Кто это? – спросил я.
- Мои предки, - ответила Света, - С ними целая история связана. Их лиц, конечно, до нашего времени не дошло. У нас, у поморов не было принято рисовать людей. Я их по рассказам нарисовала, вернее – они как будто сами собой перед глазами появились!
|
|
- Что же это за история такая?
- Очень давно в семье моих давних предков было семь братьев и одна сестренка. Жили они в краях поморских, на самом берегу большого студеного моря. Кормились они тоже морем – рыбой, морским зверем. Часть рыбы, тюленьего жира, моржовых клыков они продавали и покупали себе хлеб и лен, из которого одежду делали. Так и жили. Но была у братьев еще и мечта, одна на всех – переплыть студеное море, и узнать, что на том его берегу. У нас сказывали, будто там лежит радостная страна, вернее – самый Рай. Поговаривали, что в Рай есть особый, тайный путь, данный только нам – переплыть море. Но не простой это путь, молва говорила о многих, кто туда уходил и погибал в дороге от ледяных черных волн. Потому никто туда и не отправлялся, все дома сидели, в море ходили только за рыбой, да за зверем. А в Рай шли, как и все – трудом, постом да молитвою.
Первым решил отправиться старший брат. Соорудил он себе лодку побольше да покрепче. Знатный мастер был, больше таких и не осталось. И отправился в те края весною. А к осени люди нашли на берегу разломанную лодку и его, мертвого. Тогда на следующую весну три других брата отправились, вместе. К осени лодку принесло обратно, и люди бросились к ней. Ведь все знали, что они отправлялись на поиски самого Рая. В лодке два брата лежали мертвыми, а один был живой, но он не мог уже говорить, и вскоре умер, хотя врачевали его всем миром, все целебные зелья ему принесли, у кого какие были.
|
|
Осталось трое. Двое из них снова стали в море собираться, а третьему строго наказали, чтобы оставался дома, ведь он – младший, последний. Те так и ушли в море, и никаких вестей от них не было долго-долго. Лишь на следующую зиму их мертвые тела нашлись на берегу, вмерзшими в толстую ледяную глыбу. Их вырубили топорами и похоронили. А младшего братца сестренка крепко держала, в море не пускала, хоть он туда зело рвался. «Все одно пойду! Негоже мне оставаться тут, когда братцы на Том Свете, и все за Рай смерть приняли, значит, в Рай и попали!», говорил он.
Сестренка поняла, что братишка все одно в море уйдет, не удержать его. И стала думать, как указать ему путь. Ведь остальные братья оттого видать погибли, что пути не знали, и блуждали без толку, а потом так заблуждались, что и домой путь не нашли!
Тогда уже появился компас. Но наши края – как заколдованные, компас всегда не туда показывает, где север, а куда-то в сторону. Чем дальше в море – тем больше в сторону, и ничего по нему не найдешь. Есть еще Царица, как мы называли Полярную Звезду. Но не всегда над морем звезды видны, а наше лето – один сплошной день, звездочек и не разглядишь.
Эта девушка, вернее – моя прапрабабушка, много сказок знала, знала она и о волшебном клубке. Но где его взять, этот клубочек? И решила она в дальние края отправиться, в столицу, где царь. Царя она тоже лишь по сказкам знала, и ей думалось, что он все время по своей столице ходит и людей расспрашивает, у кого какие беды да несчастия. Она и верила, что расскажет царю о своей беде, и тот подскажет ей, где клубок взять.
|
|
Осенью она наказала братцу, чтобы в море не ходил прежде, чем она не возвратится. И с рыбным обозом, каких каждую осень шло множество, отправилась в столицу. Вернее, с обозом дошла она до станции железной дороги, которые только-только появились и были всем в диковинку. Но она не удивилась, хоть и видела поезд в первый раз. Она глянула прежде всего на прямые рельсы, и поняла, что поезд уж никогда не заблудится, его путеводная нить крепка.
Так она и оказалась в Петербурге, который в те времена и был столицей. Здесь она поразилась, что город – чужой, в нем нет ничего, что могло бы напомнить о родине. Ни резных ставней, ни коньков на крышах, большие каменные дома кругом. Где уж по такому городу ходить царю, тем более такому, как на книжных картинках был?
Но она не думала поворачивать обратно. Ведь если она вернется, меньшой братец все одно пойдет в море и там найдет свою смерть! И сестренка ходила по городу, и искала царя. Когда у нее спрашивали, кого она ищет, и она отвечала, то люди злостно смеялись, а потом ехидно отвечали «Ищи, ищи!» Она по своему простодушию не понимала их ехидства, смех проходил мимо нее. И она искала дальше.
Однажды она встретила ученую женщину, которую звали Софья. Где и как она ее встретила – уже никому не известно. Только известно, что жила та женщина здесь, в этой квартире. Сюда она и привела поморку, жаждавшую найти путеводный клубочек. Имя своей новой знакомой моя прапрабабушка поняла сразу на свой лад. «Софья – Божественная Премудрость. Она – выше, чем царь! И она нашла меня, значит, найдет и тот клубочек!»
Софья внимательно ее выслушала, вобрав ее беду в глубину своих глаз. Она сказала, что думала о таком вот клубочке, вернее, об особом волчке, который укажет путь. От ее слов девушка содрогнулась. Всего-навсего волчок, ее любимая детская игрушка, которая чем-то и в самом деле похожа на свернувшегося в клубок волка, по-поморски – лупача! Сколько раз она его крутила, дивясь его верхней точке, вокруг которой все вращается, а она сама – всегда неподвижна! Вот эта точка и может указать путь хоть на Земле, хоть на Небе! Направь ее на какую-нибудь звезду, хоть на Царицу, и она приведет к ней, хоть сквозь туман, хоть сквозь кромешный мрак!
Та женщина-мудрость и подарила моей прапрабабушке этот приборчик, точнее – большой прибор, который ей было не донести, и в поезд его грузили два грузчика. Это был большой ящик со стрелкой наверху, которая всегда указывала путь на север.
Потом она часто вспоминала столицу, и дивилась ее двойственности. С одной стороны – чужие каменные дома, не по-нашему одетые люди, очень много бритых, которых бы поморы презрительно назвали «котами». Но, в то же время, в том городе живет Софья, Божественная премудрость, которая дала ей путеводный клубочек. Может, так и должно быть, и Премудрость должна явиться там, где более всего зла, чтобы его одолеть? Но побеждено зло будет после того, как откроется Рай, и откроет его ее брат при помощи волшебного клубка Софьи!
Но когда она прибыла в родные края, когда с телеги сняли прибор, ее встретило несколько молчаливых соплеменников. Ни слова не говоря, они отвели ее на кладбище и показали могилу младшего брата. Он терпеливо ждал свою сестренку, но захворал и умер от болезни, так и не отправившись в море со своим чудесным клубочком.
Сестра осталась одна. Она решила выйти замуж за того, кто отважится переплыть море, но жениха не находилось. Все довольствовались своим промыслом, который тоже не был безопасен, и приносил каждый год то одну, то две новые могилы. Но в нем хотя бы все было ясно и привычно, это не поход сквозь сумеречное море к землям, которые никто не видел!
Она вышла замуж за сына богатого соседа. Так и продлился род, из которого и вышла я. Прибор-клубочек, который по науке называется гирокомпас, долго служил рыбакам и помогал им в нелегком промысле. Несколько раз он спасал жизни. Но… За ледяное море все одно никто не ходил.
Софью в том селении после этого почитали, даже деревянную церковь Софии срубили. Она и по сей день там стоит. Вообще там мало чего изменилось. Ну, появилось электричество, вместо лодок – дизельные сейнеры. Но мир все одно остался прежним, миром дерева и моря.
Я задумалась о том, кем могла быть та таинственная Софья, явившаяся моей прародительнице. И догадалась, что она – никто иная, как Софья Ковалевская, единственная русская женщина-математик. Ведь она математически описала волчок! Наверное, он тоже был ее любимой игрушкой. Вот я и нашла квартиру, в которой она жила, и так вышло, что я в ней поселилась…
Легенда вошла в самое мое нутро, в стержень, на котором держится вся моя жизнь. Стало ясным, что теперь я выбран для того, чтобы пройти сквозь ледяное море. Но как мне, живущему здесь, в Петербурге, пройти через его ледяные объятия? Да и зачем?! Географию я знаю отлично, а по ней на другой стороне Ледовитого океана есть лишь мерзлые канадские острова, безжизненные и никому не нужные. В середине этого океана нет никакой земли, там лишь толстый слой торосистого векового льда да дымящие полыньи, попадание в которые – быстрая и верная смерть. Даже если там и есть какие острова, то они похоронены под панцирем вечного льда и не видимы на поверхности мертвого океана!
Когда я шел от Светы домой, то успел еще раз удивиться. Ведь у нее дома я не заметил ни одной взрослой вещи, да и о своих родителях она не сказала мне ни слова. Что же она, живет и путешествует по миру одна, это в таком-то возрасте!
От родителей свою дружбу со Светой я скрыл, словно сам решил этим усилить ее тайну. Потому и не смог убедительно доказать родителям весной, отчего я не хочу ехать к дедушке и бабушке на дачу. Как миленький я был отправлен на скучную дачу без права возвращения в город до конца лета. В то жуткое лето, дни которого я старался быстрее пропустить через себя, пресловутый дачный «свежий воздух», ради которого меня туда отправили, казался мне самой злой из всех отрав, изобретенных когда-либо людьми.
От скуки я даже взял учебник по самой нелюбимой своей науке – математике. И, удивительное дело, с математических знаков неожиданно спала одежда бессмысленности, в которой они прежде ко мне являлись. Каждый знак, каждое действие неожиданно окрасилось смыслом. Хоть он был и не до конца мне понятен, но сами действия пошли с легкостью, и я сам дивился, до чего же это, оказывается, интересная наука!
Теперь у летних дней появилось наполнение. Отчего-то мне казалось, что каждая решенная задача или уравнение приближают ко мне Свету, словно они одно за другим ложатся на дно пропасти, разделяющей нас.
Так за лето я и изучил весь учебник. А потом с великой радостью несся в город, торжествуя свою победу над пропастью. Я достиг ее, не пропуская через себя пустые дни, но наполняя их содержанием!
Во дворе Светы не было. Это не страшно. Ведь я знаю, где она живет, я могу отправиться к ней! И я пошел сквозь привычный лабиринт улиц, через дворы-колодцы, между плотно придвинутых друг к другу домов.
Дом Светы встретил меня каким-то чудовищным молчанием, необычным даже для старых домов центра. Дверь пустой парадной была отворена нараспашку, на пустой лестнице валялись битые стекла и какие-то никому не нужные вещи. Я поднялся на этаж Светы и дернул ручку обитой клеенкой двери. Она поддалась легко и безропотно, отварив пустое пространство покинутой квартиры. Тишина и пустота говорили о том, что здесь больше никто не живет.
«Не может быть!», не поверил я себе, и забегал по пустой квартире, громко взывая к своей подруге. Молчание пустых стен было мне ответом. Я колотил по стенам, бегал через площадку к соседской квартире. «Может, соседи что знают?!» Но с пустотой соседствовала тоже – пустота, там также никто не жил, и вопросы тонули во мраке молчания. Я оббежал все квартиры этого дома, от первого этажа до последнего, заглянул даже на чердак. И везде мои уши получили по удару гробовой тишины.
Вернувшись в квартиру Светы я молча застыл на месте. «Уж не приснилось ли мне все?» С потерянной надеждой я обошел безжизненные комнаты, в которых свет уже начал сдаваться мраку. И вдруг моя нога споткнулась о что-то твердое, круглое. Я нагнулся и увидел… Деревянный волчок, тот самый, что в тот день так удивил меня своей древностью!
Я подобрал его, повертел в руках. Значит, те времена были, и Света оставила мне эту крохотную свою частичку. Куда же она исчезла, даже не простившись со мною? Ответ на этот вопрос негде было искать.
Выйдя из пустого дома, я шагнул в дальнейшую жизнь. Судьба самого дома была известна – его деревянное нутро вместе с остатками былого великолепия и заблудившимися призраками былых обитателей будет безжалостно выломано. Ему на смену придет нутро новое, бетонное, которое заселят уже другие обитатели, среди которых, конечно, не будет Светы…
В дальнейшем я узнавал, как у других людей завершалось то, что называется Первой Любовью. Большинство с ней тихо расстались, сохранив ее в памяти, кто-то (что бывает редко) женился, а у одного знакомого его Первая Любовь погибла. Прямо у него на глазах…
Моя же Первая Любовь осталась прежней – ослепительной, сияющей, продолжающей любить меня, и оставшейся на белом свете. Но… Исчезнувшей, сокрытой от моих глаз. Вся дальнейшая моя жизнь была пропитана убеждением, что это сокрытие – до поры. Потому я не мог даже знакомиться с другими девушками – передо мной сразу же возникала Света, державшая в руках свой волчок. И мне оставалось в грустные вечерние часы лишь сидеть в своей комнате, сжимая в руках доставшийся мне ее деревянный волчок...
В жизни я стремился ко всему, что в моей памяти было связано со Светой. Поэтому, не смотря на свои знания по математике, я отправился учиться не в университет, а на штурманский факультет Военно-морского училища. Там я впервые и увидел тот самый путеводный клубочек, гирокомпас. Правда, наверное, совсем не похожий на тот старинный гирокомпас, который Премудрость Софья подарила прапрабабушке моей Светы.
Настал день, когда мне выпало покинуть родной город, чтобы отправиться к мерзлым берегам холодного океана. Я на прощание прошелся по своему району, заглянул и в тот дом, где прежде жила Света. От прежних времен в нем не осталось ничего, даже новую лестницу прорубили в другом месте, и теперь она там, где прежде была большая комната Светиной квартиры, полная разнообразных волчков. Окна прежней лестницы, по которой я когда-то в далеком детстве поднимался к своей Первой Любви, заложили кирпичом, и ее пространство слилось с чьими-то новыми квартирами. Ждать и искать тут нечего, скорее Ее можно отыскать там, на берегах полярного океана.
И я оказался в продутом ветрами городке, берег которого был черным от рыбоподобных подводных лодок. Все дальнейшее лежало там, среди льдов и мерзлой черной воды.
Глаза искали на берегу маленькую фигурку Светы, сжимающую под мышкой свой волчок. И… не находили! Наверное, ее здесь нет. Мало ли у нас городков и поселков на берегу ледяного океана?! Ведь этот берег – самый длинный из берегов нашей страны!
Началась моя служба. Дни моей жизни побежали дальше, и я был уверен, что одним из дней станет тот, в который я Ее увижу. Но день тот, выраженный в виде даты, обозначенной черным или красным числом на поверхности календаря, был мне неизвестен. А потому не было смысла считать проживаемые дни, напряженно ожидая того, единственно счастливого. Но, хоть смысла и не было, а я все равно жил так. Ждал. И дождался…
Дождался. Мрак тесной железной рубашки расступился, и я с удивлением увидел над собой снова синее небо, а вокруг – ярко-зеленые деревья и нежную травку. Солнышко светило как-то особенно ласково – и не обжигая, и не пряча своих золотых лучей. Передо мной в золотой короне стояла Светлана, державшая в руках тот деревянный волчок, который я тогда забыл дома и не взял в злополучный поход. Впрочем, где это все было?! Когда?!
- Это – моя Родина, - сказала она, обведя рукой вокруг, - Ты – первый, кто переплыл ледяное море, потому держи корону!
В ее руке появилась вторая золотая корона, которую она протянула мне.
- Наш брак свершился!, - произнесла она и, поставив волчок на траву поляны, что есть силы закружила его.
Через год лодка С-70 была случайно обнаружена гидрографическим судном, ведущим съемку подводного рельефа дна. Еще через месяц корабль был поднят из морской пучины и отведен в сухой док. Его нутро вскрыли при помощи газовых резаков, и в мертвых глазах блеснули зайчики света, который так и не довелось увидеть в пору последних дней их жизни. Все тела были опознаны и обозначены погибшими. Нашли и матроса, висевшего на веревке в первом отсеке, от чего сделалось жутко даже видавшим виды морским следователям.
Были пышные похороны, орошаемые нескончаемым потоком женских, детских, да и мужских слез. Лишь одно тело так и не было найдено – тело одного из штурманов. Хотя лодку, прежде чем отправить на разделку, изучили вдоль и поперек. При разделке каждая частичка корабля обратилась в единицу металлолома, тут уже спрятаться и вовсе негде.
Думали ненайденного штурмана объявить пропавшим без вести, но потом вспомнили известную пословицу «куда денешься с подводной лодки?» и приписали его тоже к погибшим. В числе остальных сделали ему и могилу с памятником, правда – без гроба.
Реквием павшим цивилизациям
Книги смотрели на меня так зловеще, будто были со мной в давней и яростной ссоре. Стоило тронуть одну из них, как она одаривала меня целым облаком пыли, словно говорила «Подавись!». Право, хорошо, что у них нет глаз, а то, чего доброго, мы бы уже умерли от страха.
- Эх, все равно здесь не найти! – прорычал я себе под нос и, прикрыв глаза, отвернулся от зловещей стены, сложенной целиком из книжных корешков.
Чуть поодаль, виляя выглядывающими из-под одежды пышными ягодицами, по книжным дебрям рыскали три моих женщины – Екатерина, Наталья и Аполинария. Казалось, будто эти части их телес сейчас живут своей собственной жизнью, и их воля отстоит далеко от стараний суетных рук. Эх, как радостно я отзывался на их зов еще вчера, какая исполинская сила вспенивалась в моем причинном месте! И почему так безжалостно сегодня кончилось то, что не должно было закончиться никогда?!
- Живее, живее! – прикрикнул я на обладательниц прелестей, - Вы, небось, думаете, что прикончат только меня, а вас отпустят целыми и невредимыми на все четыре стороны, разве что побалуются немного?! Ошибаетесь! Им, этим варварам все одно, по чьей шее топором прогуляться, хоть по мужской, хоть по женской! Ваши, наверное, им даже и веселее покажутся!
Женщины усмехнулись. Очевидно, никто из них не сомневался, что ошибаюсь как раз я, и они уж всяко сегодня не станут моими спутниками в последнем пути.
- Ну, я вас! – зловеще прохрипел я, выхватив толстенную книгу и ударив ею по своей коленке.
Женские пальчики забегали по книжным страницам заметно быстрее, но только на какое-то время. Зной и духота, которые сегодня купали нас в себе с самого утра, вскоре опять вернули рукам и мыслям прежнее резиновое качество. Махнув рукой, я отправился в свою комнату.
- Ну что, нашел?! – с долей тревожной надежды обратился ко мне маленький перепуганный человечек, лишь позолоченные гербы на одежде которого говорили о том, что он - наш Правитель. Впрочем, гербы отчего-то потускнели, и если они что-нибудь и говорили, то делали это шепотом, со сжатыми до боли губами.
- Нет, - изнеможенно развел я руками, - Как я и говорил Вам, нет у нас такой книги!
- Ищи! – визгливо крикнул он, - Ведь ты – единственный, кто еще может нас всех спасти! Понимаешь ты это или нет!
- Да что там всех… В первую очередь – самого себя! – тоскливо подтвердил Первосвященник, до этого момента отрешенно смотревший в окно, - Или ты думаешь, что варвары отнесут тебя в Ледяной Храм и там аккуратно возложат твое тело возле матери и отца?!
- Жди их милости, раз искать не хочешь! – пробормотал Правитель, очевидно, желая придать своим словам грозный оттенок. Однако фраза оказалась похожа скорее на горькую шутку, чем на тираду великого Правителя.
Меня взяло зло, и я рявкнул на Правителя, понимая, что сейчас мы с ним находимся в совсем равном положении, в жалком положении завоеванных:
- Правитель ты, или нет?! Где твое войско, где твои солдаты?! Почему они вошли в город так, что никто даже ничего не услышал, и ни один из врагов не потерял даже самого паршивого волоска из своей бороды.
Правитель потупил взор и отвернулся. Было видно, что сейчас ему очень стыдно, но поделать он все равно ничего не смог. Должно быть, наши воины разбежались до всяких мыслей о сражении. Все ясно, они испугались, что некому будет донести их израненные тела с пропитанного кровью бранного поля в Храм Сладкого Сна...
Эх, почему кончилось бескрайнее «вчера» и черная ночь поставила на том дне кромешную точку?! Ведь тот день отчаянно казался бесконечным, точнее – вечно возвращающимся «сегодня»! Но наступил-таки другой день и теперь он шагает тяжеленными ногами по нашим сердцам и телам!
В голове каждого из моих сограждан стоял массивный трон, на котором восседал гордый царь, имя которому «Вечная Жизнь в Настоящем Теле». Под его ногами всегда бурлило и клокотало море, состоящее из удовольствий и наслаждений. Дни и ночи мы предавались то одним то другим удовольствиям, и когда я возлежал на ложе, образованном обнаженными женскими телами и вслушивался в плеск волн, то ничуть не сомневался, что передо мной открылась сама вечность. В изобретательности способов доставить себе удовольствие у нашего народа не было равных. Наши умники придумали, например, способы доставить негу правой ноге, левой ноге, пальцам, коленкам, локтям, и даже волосам. Это уже не говоря обо всем привычных наслаждениях ртов и разных срамных мест.
Если же нега больно билась о сотворенную ей самой стенку, имя которой «пресыщение», то мы шли к Великому Лекарю, и он избавлял нас от беды при помощи всего лишь одной пригоршни порошка, пахнущего розой. Как благодарны мы ему были!
И тогда снова все становилось как будто в первый раз. Я, как и прежде, воспарял в окутанное винным туманом небо при каждом прикосновении к мягкому женскому телу. Я опять млел от каждого укуса тучных плодов нашей земли…
Когда же человек нашего народа совсем уставал от нег и сладостей, его относили в Ледяной Храм, где он мог спокойно отдыхать под бдительным оком нашего Жреца и под покровительством Богини Сладострастия, статуя которой стояла прямо в середине Храма. Жрец и Правитель говорили, что сон этих людей – сладчайшая из всех сладостей, ибо в нем они нежатся не с кем-нибудь, а с самой Богиней, потому и не хотят просыпаться.
- Наши удовольствия – только подготовка к нежностям Богини, - не забывал повторять Жрец, когда народ собирался возле Храма, чтобы справиться о спящих.
Да, вот так у нас было…
Но похожее на треск разрываемой одежды слово «варвары» впилось в нашу жизнь тогда, когда его никто не ждал. Оно затрещало на городских площадях и в холодке публичных залов. Когда кто-нибудь рвал воздух этим страшным словом, он закрывал глаза и бледнел, будто говорил о чем-то страшном. Слушатель обыкновенно пугался не меньше рассказчика, но, дабы не выдать своего испуга, он выдавал скороговорку:
- Нет никаких варваров! Я в них не верю!
Холодные скульптуры пристально смотрели на говоривших, словно своим белым молчанием подтверждали «Да, никаких варваров нет…» И так происходило до тех пор, пока к «варварам» не добавилось еще одно короткое, как цокот молнии, слово – «близко».
Народ, взбаламученный сочетанием треска и цокота фразы «варвары близко», столпился на главной площади города. В тот день стояла отчаянная жара, и люди казались уж очень ленивыми, будто шли они сквозь накатывающий сон, в недра которого вот-вот спустится Богиня Наслаждения. Мысль о близких варварах казалась им назойливой мухой, которая жужжит над самыми ушами и всякий раз разбивает нежные объятия доброго сна. И, если собственные короткие руки не могли прихлопнуть эту заразу, следовало позвать на помощь того, у кого они длиннее, то есть – своего Правителя.
Вот на балкончике появился и он, завернутый в белые одежды и такой же томный, как вопрошающий к нему народ.
- Ну, чего вы волнуетесь?! – тоном, подчеркивающим ничтожность случившегося, обратился он к людям.
- Варвары близко! – зашелестела толпа.
- Ну и что?! – усмехнулся он, - Ведь мы богаты. Изо дня в день мы покупаем целые реки вина, стада скота и племена наложниц для любовных услад. Неужто нам не купить каких-то диких существ, не видавших в своей жизни ничего, кроме степи, убого жилища и недоваренной конины, которую они тянут из котлов своими прокопченными лапами?! Да мы из них еще и своих защитников сделаем!
Народ успокоился и разошелся за продолжением своих цветных снов. Я же зашагал к своему библиотечному дому, где, обильно наслаждаясь, выполнял еще и нехитрую общественную обязанность – стерег книги. Для кого и от кого я их берег, не знал и я сам, ведь в наших краях уже давно никто и ничего не читал, ибо путешествие по роям букв и страниц отрывало время от самого приятного, от наслаждений. Пожелтевшие листы, исписанные чьей-то старой рукой еще в те времена, когда, как сказывают, люди еще не погружались в сладострастный сон, а просто умирали (слово-то какое!), были обречены на вечную тоску среди дубовых полок. Единственный смысл их жизни состоял лишь в том, чтобы вносить в мою и без того разноцветную жизнь еще одну краску, красный цвет общественной пользы.
- Что там такое? – спросили меня мои женщины.
- Ничего, - серьезно ответил я, и на этом тема всем показалась исчерпанной.
Но прошло всего немного времени, и по улицам загрохотал жуткий в своей невероятности крик «варвары в городе!» Абсурдность сочетания этих слов казалась столь вопиющей, что их смысл не сразу и доходил до сознания. Фраза поначалу казалась столь же нелепой, как если бы сказали «у Богини Сладострастия на лоне выросли синие волосы» или «Правитель превратился в розового ежика»…
Однако, не смотря ни на что, дверь моего дома отворилась столь решительно, как никогда прежде она не открывалась. На пороге выросли два страшенных бородатых человека, затянутых в грубые волчьи шкуры. От них шел пряный дымный запах, перемешанный с резкой звериной вонью и с щекочущим сердце запахом далеких степных трав. Голова одного из страшилищ была будто серебряная, и тем же цветом сияла и его борода. Волосы и борода второго были отчаянно-черными и гладкими, будто их соткала ночь из своих нитей.
«Серебряный» открыл рот и нараспев произнес несколько гортанных звуков.
- Мы вас победили, - сказал черный на нашем языке. Говорил он вполне понятно, и лишь слабый гортанный акцент выдавал в нем чужеземца.
«Почему их слова так отдают в горло? Наверное, это от того, что они – не люди, а заколдованные звери» – решил я.
- И теперь мы, как победители, хотим с вашего народа кое-что получить, после чего мы мирно и бесшумно уйдем в свои дома. Не бойтесь, мы не возьмем ни ваших женщин, ни вина, ни скота. Нам даже не надобны каменные колотушки, что торчат на ваших площадях...
Что он назвал «каменными колотушками» я сперва даже не понял, и лишь потом до меня дошло, что говорил он, не много не мало, о статуях наших богов.
- Нам нужна только книга, большая книга, - закончил свою речь молодой.
- Ах, книга! – я улыбнулся и мое лицо засияло неподдельной радостью, - Так в чем дело, берите! Только какую, ведь их у меня много?! Но я с большим удовольствием отдам сразу все!
Мою фразу оборвал новый беспощадный хлопок двери. Бряцая своим страшным стальным оружием, вошли четыре варварских воина. Под руки они вели… О, ужас! Самого Правителя и Верховного Жреца! Те испуганно вращали глазами и озирались по сторонам, наверное, не совсем понимая, куда и зачем их ведут.
- Ну вот, все здесь! – обрадовался молодой варвар, который, очевидно, был у них каким-то начальником, после чего произнес на своем языке что-то властное. Воины, лязгнув своим оружием, исчезли за дверью.
Жрец и Правитель переглядывались друг с другом и со мной, но ничего, кроме мелкого бисера вопросов, в их взглядах не было.
- Вот, самые умные люди вашего народа в сборе, - спокойно произнес старик-варвар на нашем языке и даже совсем без акцента. Мы вздрогнули от удивления, ибо почему-то были уверены, что по-нашему он не знает ни слова.
- Вам должно быть стыдно, что историю своего народа вы сейчас услышите от меня, вашего завоевателя. Но, что поделаешь, лучше уж так… - нараспев произнес старик, и мне стало отчаянно больно от того, что какой-то дикий варвар нас стыдит таким зверским образом. Похоже, подобные чувства испытали Жрец и Правитель, их лица разом вздрогнули и сжались в ужасных гримасах.