В Королевской библиотеке в Бамберге сохранилось любопытное и трогательное письмо погибшего на костре бургомистра Жана Юниуса, которое он написал из тюрьмы своей дочери Веронике и которое по‑видимому было перехвачено.
Вот перевод этого письма с некоторым и сокращениями.
«Добрый вечер сто тысяч раз, Вероника, моя дорогая дочь. Без вины я вошел в тюрьму, без вины меня мучили, и без вины же я должен умереть, ибо всякий, кто войдет в этот дом, по необходимости делается колдуном. Его мучают, пока он не выдумает из своей головы что‑нибудь, или пока Бог не сжалится над ним. Я расскажу тебе, что со мной сделали.
Первый раз, как меня пытали, судьями были доктора (права или теологии) Браун, Кодендорф и два чужих доктора.
Доктор Браун сказал мне: «Э, как вы сюда попали?» Я ответил: «По ложному доносу, по несчастью». «Слушайте», сказал он, «вы – колдун, сознайтесь добровольно, а иначе вас станут пытать, палач уже рядом с вами». Я сказал: «Я – не колдун и моя совесть спокойна, пусть войдут хоть тысяча свидетелей, я охотно выслушаю». Тогда мне вывели доктора Адама Хаана, сына Георгия Хаана[1]. «Господин доктор, сказал я ему, что знаете вы обо мне? я никогда не имел с вами никакого дела». Он мне ответил: «Я вас видел на шабаше». «Неужели? Каким это образом!» – Он не знал. Я попросил судей допросить его под присягой, но доктор Браун сказал: «По вашей воле не будет сделано, достаточно, что он вас видел. Идите, г‑н доктор». Я сказал: что же это за свидетель, господа? При таких условиях вы столь же мало в безопасности, как я, и всякий почтенный человек. Но меня не слушали. Затем был выведен сам Георгий Хаан. Он сказал, как и его сын, что видел меня, но что он не видел меня таким, каков я есть. Затем была выведена Хопфен Эльза (поденщица, тоже арестованная) она‑де видела меня в Гауптсморском лесу. Я спросил ее, как она меня видела. Она сказала, что не знает. Тогда я во имя Бога просил судей убедиться, что это ложные свидетели и привести их к присяге, но они не хотели ничего слушать и сказали, чтобы я лучше сознался добровольно, а то палач живо принудит меня сознаться. Я ответил: «Я никогда не отрекался от Бога и теперь я не могу это сделать; да поможет мне Бог, знающий мое сердце».
|
|
Тогда, увы, приблизился палач – да сжалится надо мной Господь, – он связал мне руки и надел мне напалечники. Кровь брызнула из‑под ногтей и отовсюду. Четыре недели я не мог пользоваться моими руками, да и теперь еле пишу, как ты видишь по почерку.
Я поручил себя Богу во имя Его пяти священных ран и молил Его, так как дело шло о чести и имени Бога, от коего я никогда не отрекался, чтобы он явил всем мою невинность и вложил в свои пять ран мою боль и страдание, дабы я мог их вынести,
Затем мне связали руки за спиной, втянули меня по лестнице и подняли на дыбу. Мне показалось, что земля и небо проваливаются; три раза меня подтягивали вверх и три раза меня заставляли падать на землю; боль была ужасная. И при этом я был совсем гол, так как меня совсем раздели.
Но наш Спаситель помог мне и я имел силы сказать судьям: «Да простит вас Бог, что вы так мучаете невинного. Вы не только губите мое тело и душу, но заритесь и на мое имущество[2].
Доктор Браун сказал: «Ты негодяй». – Я ответил: «Я вовсе не негодяй, я такой же честный человек, как и вы; но при таких порядках в Бамберге скоро никто не будет в безопасности, ни вы, ни кто другой».
|
|
Доктор Браун ответил, что дьявол не мог соблазнить его. Я ответил: «Ни меня. Но дьявол – это ваши лжесвидетели и ваша пытка, ибо вы никого не выпускаете, хотя бы человек вынес все мучения».
Это было в пятницу 30‑го июня, что я должен был терпеть пытку. За все это время я не мог одеться, ни пользоваться моими руками, не считая других мучений, которые я должен терпеть безо всякой вины.
Когда палач после пытки отвел меня в тюрьму, то он сказал мне:
– Ради Бога сознайтесь в чем‑нибудь, будь то истина или нет. Выдумайте что‑нибудь, ибо вам не вынести мучений, которым вас еще подвергнут; и хоть бы вы все их перенесли, вам все‑таки не спастись, будь вы хоть граф; одна пытка последует за другой, пока вы не признаете себя колдуном; без этого вас не оставят в покое, как вы это видите из всех их приговоров.
Затем пришел Жорж и также просил меня ради Бога выдумать что‑нибудь на себя, ибо хотя и невинному мне всё равно не вырваться отсюда.
Чувствуя себя очень плохо, я просил день на размышление и прислать мне священника. Мне дали один день, но отказали в священнике.
Теперь, дорогая дочь, что думаешь ты об опасности, в которой я находился. Мне приходилось сказать, что я – колдун, а я никогда им не был, и что я отрекся от Бога, а я никогда этого не делал.
Наконец, я решил, что лучше согрешить на словах, чем на деле и что ответственность падет на тех, которые меня к этому принудили.
И вот признание, которое я сделал, но где нет ни слова истины; вот, что я заявил, дорогое дитя, дабы избегнуть ужасных мучений, и после чего мне остается только умереть.
|
|
В 1625 году мне нужно было найти 600 флоринов и я с грустью раздумывал об этом, сидя на моем поле. Тогда ко мне подлетела бабочка и сказала: почему ты так грустен? Затем она обратилась в козла, который сказал: «Ты видишь теперь, с кем имеешь дело. Козел схватил меня за горло и сказал: ты должен быть моим или я тебя убью. Я ответил – да спасет меня Бог. Он исчез, но скоро вернулся с тремя мужчинами и двумя женщинами. Тогда мне пришлось отречься от Бога и небесных сил, что я и сделал. Затем меня крестили и две женщины служили мне крестными матерями, после чего они дали мне дукат, но он оказался простой медью.
Я думал, что этого будет довольно, но на меня напустили палача и спросили, где я был на шабаше. Я не знал, что ответить. Но я вспомнил, что письмоводитель, его сын и Хопфен Эльза указывали на Гауптсморский лес; тогда и я назвал это место. Затем мне надо было указать, кого я там видел. Сначала я сказал, что никого не знал. «А, негодяй, сейчас мы отдадим тебя в руки палача. Говори, был там Теорий Хаан?» Я сказал «Да». «А кто еще?» Я сказал, что не знал.
«Перебирай улицу за улицей», – сказал судья, – «начинай с базарной площади». Мне пришлось назвать нескольких лиц. «Теперь бери большую улицу». Я там никого не знаю, но мне все‑таки пришлось дать восемь имен. «Теперь улицу Цинкенверт». Тут я назвал одно лицо. И так далее, пока, наконец, я не знал кого называть.
Тогда меня снова дали в руки палача. «Наверно негодяй знает одного человека, которого он видит всякий день, но не хочет его назвать». Они указали на Дитмейера, и мне пришлось назвать и его.
Затем у меня спросили, что я делал на шабаше. Я сказал, что дьявол соблазнял меня на разное зло, но я не соглашался и он тогда ударил меня.
«Вздернуть негодяя на дыбу», – сказал судья.
Тогда я сказал, что я должен был убить моих детей, но вместо их убил одну лошадь. Но этого не было достаточно. Тогда я сказал, что я взял освященное причастие и зарыл его в землю.
После этого они оставили меня в покое.
Теперь, дорогое дитя, ты знаешь все мои показания и мою историю; мне же остается только умереть. Но Бог знает, что я все это выдумал от страха перед новыми пытками. Я умираю невинным и как мученик.
Я писал это письмо нисколько дней; мои руки болят и я не могу стоять. Скрой это письмо, дорогое дитя, а то меня будут еще хуже мучить. Молись за меня после моей смерти, как за мученика. Ты можешь смело поклясться, что я не колдун, а мученик.
Твой отец Жан Юниус, который не увидит тебя болee, 24 июля 1628 года.
Дорогое дитя, шесть человек свидетельствовали против меня, но все они говорили ложно лишь вследствие мучений, как они и сами признали, и просили меня простить их».
9‑го сентября 1690 года в Нордлингене в Швабии в числе других пяти женщин была сожжена Ребекка Лемп.
Эту бедную женщину особенно мучила мысль, что её муж может поварить обвинению её в колдовстве. Два раза на пытке она энергично отрицала свою виновность, но на третий раз наговорила на себя всё, чего хотели судьи. После этого она написала мужу трогательное письмо, в котором убеждала его не верить этим обвинениям и говорила, что её признание было вырвано у ней пыткой.
Но судьи перехватили это письмо и новыми мучениями заставили ее написать мужу другое письмо, в котором она признавалась, что была колдуньей.
Муж её однако не поверил этому письму и обращался к суду с многочисленными прошениями об освобождении своей жены, ручаясь за её невинность, но понятно безо всяких результатов.
Обыкновенно судьи следили за тем, чтобы пытаемая не умерла под пыткой и если она слишком ослабевала, то ее относили в тюрьму и старались восстановить её силы, дабы затем снова подвергнуть ее мучениям.
Но иногда несчастная умирала под пыткой, так и не сознавшись: однако это не мешало судьям признать её колдуньей и объяснить самую её смерть вмешательство дьявола, вследствие чего ее лишали и христианского погребения.
В этом отношении любопытен протокол о пытке женщины Мопен в Вазунгене (герцогство Саксен‑Мейнингское) от 22 августа 1668 года.
Обвиняемая, говорится в протоколе, была на минуту подвергнута пытке и ей пригрозили продолжать пытку, если она не сознается «добровольно». Затем ее подтянули немного на дыбу. Она произнесла нисколько слов, которых нельзя было разобрать.
Тогда ее спустили на пол, но она потеряла сознание и, несмотря на все усилия привести ее в чувство, вскоре скончалась.
Но при этом палач заметил, что её шея была свернута на бок. Как это случилось? Никто не мог объяснить. Пытка продолжалась от 8 до 10 час. утра. Надо предположить, что дьявол сам свернул этой женщине шею, дабы она не могла сделать никаких признаний.
Но еще любопытнее заключение, наложенное на этом возмутительном документе начальником Вазенбурга.
«Так как из протокола видно, что палач не перешел обычных размеров пытки, что против обвиняемой были различные указания, что, наконец, было сознание, хоть и выраженное в общей форме на вопрос палача во время пытки, и что из сопровождавших смерть обстоятельств можно заключить, что сам дьявол свернул этой женщине шею, мы приказываем похоронить её тело под эшафотом».