Сергей Владимирович Тухолка
Процессы о колдовстве в Западной Европе в XV–XVII веках
С. Тухолка
Процессы о колдовстве в Западной Европе в XV–XVII веках
© ООО «Остеон‑Пресс». Оцифровка текста. 2016
© Л. Зданович. Редактирование. 2016
От издательства
В наши дни отношение к инквизиторским процессам в средневековой Европе со времён 500‑летней давности весьма изменилось. Действительно – трудно объяснить общественным психозом массовые казни людей на основании обычных психопатических бредней. Тем не менее С. Тухолке удалось провести определенные параллели массовым жестким экзорцизмом Средневековья и Нового времени и чисто политическими мотивами их организаторов.
«Охота на ведьм» в Средние века преследовала те же цели, какие преследовали сталинские партийные чистки или американские антикоммунистические процессы 50‑х годов – одни получали возможность выдвинуться по карьерной лестнице, заработать дешевую популярность, другие служили угрожающим примером для народных масс, а народ… Для народа это было бесплатное развлечение, адреналин и острастка. Во времена, когда театры были в диковинку, пьесы разыгрывались раз в год по великим церковным праздникам, книги были дороги, вечерами ни радио, ни телевидения, хорошее показательное аутодафе само по себе являлось праздником и поводом посудачить.
Да и объектами преследований чаще всего становились люди, в народе малопопулярные, уродливые старухи или жертвы политических интриг (наподобие Урбана Грандье).
Инквизиторы полагали, что их процессы имели громадное значение для нравственного воспитания нации, сохранения ее духовного здоровья. Однако как оказалось, инквизиторы не смогли спасти Европу ни от кальвинизма, ни от протестантизма, ни от англиканства, не уберегли ее ни от войн, ни от революций. А в XVIII столетии инквизиция и вовсе отжила – ее время ушло. Но экзорцизм в наши дни по‑прежнему популярен, приняв уже иные – коммерческие основы.
|
|
Л. Зданович Сентябрь 2013 г.
Булла папы Иннокентия
Я считаю небезынтересным сделать краткий очерк преследования в Европе колдовства, так как здесь мы видим пример удивительного заблуждения человеческого рассудка, доходящего под влиянием фанатизма до явных нелепостей.
Как известно, начало преследования колдовства, как такового, положила знаменитая булла папы Иннокентия VIII Summis desiderantes affectibus, изданная в 1484 г.
И до того времени власти преследовали колдунов, но эти преследования были направлены главным образом против действительных преступлений, совершенных колдуном.
При этом светские власти не без скептицизма относились к установлению связи между несчастьями какого‑нибудь лица и заклинаниями колдуна.
Но булла Иннокентия VIII установила, как непреложный факт, что колдуны имеют магическую власть причинять смерть и болезни людей и животных, вызывать град, пожары и другие бедствия, лишать мужчин половой силы и прочее.
Kpoме того, булла говорит прямо о ереси колдунов и об их отречении от Бога и Св. Троицы, а также о половых сношениях колдунов и колдуний с дьяволом (суккубами и инкубами).
Эта булла подтверждает и расширяет данный монахам – инквизиторам Крамеру (Инститорису) и Шпренгеру полномочия искоренять ересь и колдовство в Германии и предписывает всем светским властям и судам признавать авторитет этих инквизиторов.
|
|
Через пять лет после этой буллы Шпренгер издал свое знаменитое руководство к преследование колдуний «malleus maleficarum.»
Колдуном признается, согласно инквизитору Nider, тот, кто делает зло, или не соблюдает своей веры; а не соблюдать своей веры значило быть еретиком, и посему эти два понятия – колдовство и ересь – часто смешивались и считались дополняющими друг друга.
Bodin в своей Demonomanie приписывает колдунам следующие преступления: оскорбление Бога, богохульство, поклонение дьяволу, посвящение дьяволу своих детей и, даже принесение ему их в жертву, пропаганду в честь сатаны, клятву во имя и честь дьявола, кровосмешение, убийство с целью добыть части тела, необходимые для приготовления разных снадобий на шабаш, антропофагию во время шабаша, употребление ядов и колдовских напитков, заговор на животных, заговор на уничтожение жатвы и, наконец, совокупление с дьяволом.
Но в процессах о колдовстве обвинения главным образом касались заключения договора с дьяволом, посещения шабаша и отречении от Бога.
Процедура суда против колдунов поражает своею жестокостью, несправедливостью и нелепостью.
Она исходит из мысли, что колдовство есть исключительное преступление, crimen exceptum et atrocissimum, и потому против него допустимы все меры.
В прежнее время власти начинали преследование против кого‑нибудь обыкновенно только по жалобе потерпевшего. Но уже при Людовике IX во Франции было введено правило, что судьи сами должны расследовать преступления.
|
|
А в духовном мире еще при папе Иннокентии III были введены тайные наблюдения и расследование жизни духовенства через особых лиц, называемых инквизиторами.
Одним из средств для расследования являлся донос.
Сначала донос носил более публичный характер, при чем и обвинитель, и доносчик подвергались наказанию в случае недоказательства их обвинений.
Но в процессах о колдовстве не только доносчиков объявляли безнаказанными, но поощряли даже анонимные доносы.
Так прибывшие в какой‑нибудь город инквизиторы в церкви объявляли народу о своем намерении преследовать колдунов и под страхом отлучения требовали от каждого донести все, что он знает подозрительного о своих соседях.
А демонолог Bodin рекомендует и для Франции похвальный шотландский обычай, называемый «Indict», и состоящий в том, что в церкви выставлялся закрытый ящик для доносов.
Ранее основанием всякого судебного преследования были свидетельские показания, но инквизиторы понимали трудность найти свидетелей касательно сношения колдуна с дьяволом. И поэтому для возбуждения преследования по обвинению в колдовстве считалось достаточным иметь подозрение, основанное на доносе или на разных указаниях, а потом уже сам обвиняемый сознавался в колдовстве.
Понятно, кроме маньяков, никто не сознавался добровольно, ибо это сознание вело прямой дорогой к костру; но здесь на помощь инквизиторам выступала пытка, в сравнении с которой и самая смерть являлась облегчением.
Всякая мелочь могла служить основанием к преследованию колдуна и давать повод к подозрению.
Тот, кто не донесет на колдуна, был под подозрением, но и тот, кто доносил слишком усердно, возбуждал подозрение, ибо он делал это, по мнению Дель‑Pиo, с целью отвлечь внимание от самого себя.
Небрежность в исполнении обязанностей или слишком большая набожность были одинаково подозрительны.
Вообще же женщины считались более склонными к колдовству, чем мужчины.
Между другими причинами Шпренгер объясняет это тем, что женщины чувственнее и лживее, нежели мужчины, ибо, говорит он, женщина была создана из ребра человека, а так как ребро это было кривое, то женщина склонна ко лжи. И затем, он прибавляет, что слово Femina (женщина) происходит от слов fe (по‑испански «вера») и minus («менее»), что явно‑де указывает на её меньшую твердость в вере.
Если одна женщина скажет другой: «смотри у меня» или «ты за это поплатишься», или что‑нибудь в этом роде, то она уже достойна подозрения; но если после этого у второй женщины случится какое‑нибудь несчастье (болезнь её или семейных, смерть домашнего животного, или уменьшение молока у коровы), то доказательство колдовства налицо.
Если женщина тронет ребенка или корову, она – подозрительна, но если те заболеют, то она колдунья.
Если она долго гуляет по берегу озера или реки, то это подозрительно, но если вскоре после этого будет град или дождь, то виновность её – несомненна.
Привязанность к собаке и её ласки тоже подозрительны. Так, современники утверждали, что черная собака, всюду следовавшая за Корнелием Агриппой, была самим дьяволом.
Но держать у себя черную кошку было, понятно, еще опаснее, ибо всякому известно, что это любимое животное колдуний.
Согласно демонологам, для осуждения колдуньи достаточно малейшего подозрения. Так как колдовство совершается ночью и втайне, то по отношению к нему обыкновенная процедура – неприменима, говорить de Lancre, a Дель‑Рио поясняет, что несправедливо добиваться очевидности в преступлении, самый характер коего не допускает её.
De Lancre признает, что при таких условиях иногда можно осудить и невинного, но, по его мнению, это не имеет значения в сравнении с освобождением хотя бы одного колдуна, который потом‑де совратит или повергнет в несчастие сотни людей.
К тому же демонологи считали себя орудиями Бога, и потому Бог сам‑де уже разберется в том, кто из сожженных виновен или нет, при чем невинные будут вознаграждены райским блаженством.
Хотя свидетели, как мы видим, не были обязательны в процессе о колдовстве, но судьи все‑таки охотно к пим прибегали.
Шпренгер советует иметь не менее трех свидетелей, но он весьма нетребователен по отношению к их характеру. В делах о колдовстве все принимаются в свидетели: и родственники, и слуги, и преступники, и далее отлученные от церкви, но при одном условии – если они показывают против, а не за обвиняемого.
Кроме того не рекомендуется допрашивать свидетелей перед обвиняемой (разве только они сами этого пожелают). Вообще же не следует сообщать колдунье даже имен лиц, показывающих против нее, ибо она может отомстить им.
Обвиняемая не имеет права выбирать себе адвоката, но судья может назначить ей такового. Однако Шпренгер советует воздерживаться от этого, особенно молодым и неопытным судьям, объясняя это тем, что адвокат легко может смутить их своими доводами.
Одним словом, в этих процессах делалось все, чтобы отнять у обвиняемых всякую возможность оправдаться, и чтобы побудить судью непременно высказаться за осуждение.
Шпренгер предостерегает судей и против жалости к обвиняемым. Колдунью, говорит он, надо всегда вводить в залу суда спиной к судьям, ибо «если она первая взглянет в глаза судьи, то, вследствие ее чар, сердце судьи проникается жалостью и он не находит в ней никакой вины. Но если судья запасется освященной солью и сделает знамение креста, то, мужественно действуя против колдуньи, он может надеяться сломить силу змея»!
Виды пыток и стигматы дьявола
В своих пытках инквизиторы были весьма изобретательны, и видя, с какой жестокостью они мучили несчастных женщин и с какими хитростями старались вырвать у них признание – можно думать, что именно они, а не их жертвы, были слугами и помощниками дьявола.
Еще до пытки колдунью обыкновенно подвергали мучительной операции отыскания стигмата дьявола.
По общему верованию, на шабаше дьявол касался каждого вновь прибывшего, при чем место прикосновения дьявола делалось нечувствительным к боли.
Для отыскания этого стигмата патенту завязывали глаза и вонзали ему в голое тело длинные иглы. Если он не чувствовал укола, то стигмат считался найденным, и обвиняемый был потерян. По словам демонологов это был самый верный признак колдовства.
Иногда судьи, дабы вернее погубить обвиняемого, прибегали к хитростям и только для вида касались его, не втыкая иголку в тело; но иногда у обвиняемых и действительно бывала местная анестезия, тем более, что многие женщины, арестованные за колдовство, были суеверны и истеричны.
Перед ниткой колдунью обыкновенно донага раздевали и тщательно состригали на ее теле все волосы, дабы легче найти так называемый талисман молчания, т. е, кусочек бумаги с какой‑нибудь надписью.
Демонологи утверждали, что пока колдунья имеет на себе этот талисман, она – нечувствительна к мучениям и никогда не сделает признания.
Некоторые женщины, которые и сами считали себя колдуньями, действительно запасались такими талисманами и, возможно, что, благодаря самовнушению, иногда они не чувствовали боли.
Наиболее употребительные пытки были следующие.
1) Эстрапада, или дыбả. Пациенту закручивали руки назад и, привязав их к веревке, на блоке поднимали его на воздух. Так как вся тяжесть тела падала па руки, то часто последние выскакивали из суставов и по окончании пытки их приходилось вправлять на место.
Для увеличения мучений к ногам пытаемого подвязывали тяжести, или встряхивали веревку, сначала подтянув её кверху, а потом разом отпуская её. На веревке пытаемого держали до получаса и более.
Иногда его стегали при этом бичами или жгли под ногами угли и серу.
2) Пытка водой. Пациента раскладывали на спине и, крепко привязав его и раскрыв его рот, вливали в него при обыкновенной пытке четыре пинты, а при чрезвычайной – восемь пинт воды. Живот пытаемого вздувался и мучения были невыносимы.
3) Испанские сапоги (brodequins). Пациенту крепко стискивали ноги между досками и вбивали между ногами и досками клинья, при обыкновенной пытке четыре, а при чрезвычайной восемь. Эти клинья не только сдирали кожу с ног, но иногда раздробляли и кость. Другой род brodequins были сапоги из дерева, которые сжимались на винте и страшно жали ноги.
4) Напалечники (poucettes) железные напалечники, которые надевали на большой палец и с помощью винта всё более сжимали их, доводя пытку иногда до раздробления кости пальца.
б) Пытка огнём: пациенту жгли cерy под мышками, между пальцами ног, и так далее, или поджигали пятки на раскаленных угольях, или захватывали мясо раскаленными щипцами.
При этом были разные приспособления: например, железное кресло, на которое привязывали пациента и постепенно нагревали сидение.
6) Каркан, или ошейник с острыми гвоздями, прикрепленный на столбе, к которому привязывали пациента, введя ему шею в каркан. Затем ему поджигали ступни угольями, и он начинал танцевать на месте, но при каждом движении гвозди вонзались ему в тело.
7) Кобыла (le chevalet), это были две доски, сложенные под острым углом и укрепленные на двух подставках так, что верхняя их сторона была острой. На эту кобылу пытаемую сажали верхом и привязывали к её ногам тяжести, вследствие чего острый край дерева медленно, но верно входил в её тело.
В 1647 году Maрия Карлье, 13‑ти лет, была продержана на кобыле нисколько часов, и палачи три раза прибавляли тяжестей к её ногам прежде, чем вынудили у неё сознание.
В Авиньоне, городе пап, употребляли еще следующую пытку, занесенную туда из Рима. В тепло нагретую комнату, посредине которой была устроена остроконечная пирамида, вводили до нага раздетого пациента и усаживали его на самый верх пирамиды; так как руки и ноги его были подтянуты веревками, то вся тяжесть тела падала на конец пирамиды, который далеко входил в тело. Обыкновенно пытаемый лишался чувств от невыносимой боли, но тогда его заботливо приводили в себя и снова подвергали этому роду сажания на кол.
Но вообще пытка разнообразилась до бесконечности, делая честь изобретательности судей‑палачей.
Пытаемого обливали горячей смолой, вырывали ему ногти, втыкали под ногти острые иглы и т. д. И это повторялось до тех пор, пока в пациенте оставалось хоть немного сознания и чувствительности.
По правилам пытку позволялось применять один раз и в течение ¼ часа. Возобновлять ее можно было лишь при появлении новых доказательств виновности колдуньи, но демонологи обходили это правило благодаря чисто иезуитскому различию, а именно: всякая новая пытка, хотя бы и на другой день, считалась не возобновлением или повторением, а лишь продолжением первой пытки.
Честь этого казуистическаго обхода принадлежит Шпренгеру, который говорит в «Malleus maleficarum»: quod si nес sic (questionata) poteritad veritatem induci, tunc pro secunda ant tertia die questionanda ad continuandum tormenta non ad iterandum quia iterari non debent nisi nova supervenissent, indicia:
Благодаря этому distinguo, пытку возобновляли даже до 60 раз; обыкновенно пытали до потери сознания, или до смерти.
По словам Bodin, никоим образом не следует избегать применения пытки, которая‑де прекрасно действует на молодых девушек, на детей, на женщин и вообще на неженок.
Но, пожалуй, еще хуже пытки было заключение в то время в тюрьме.
Для колдунов иногда устраивали особые тюрьмы в массивных башнях или в подземельях.
Там заключенных приковывали к стене или к бревнам, или продевали им руки и ноги в отверстие в досках, так что они не могли двинуть ни одним членом. Иных всовывали в ящики в роде конур для собак, где нельзя было ни сесть, ни встать, других сажали в глубокие ямы, куда их опускали на веревке. Там сидели они в грязи и в холоде, иногда не будучи в состоянии защитить себя ни от червей, ни от крыс.
И таким образом невинных людей на основании одного подозрения держали месяцы и годы.
Иные сходили с ума или выходили оттуда калеками, другие совсем падали духом и готовы были взвести на себя всякие небылицы, только бы поскорее покончить смертью.
Близ села Линдгейм в Великом Герцогстве Гессенском – доселе сохраняются развалины так называемой Башни колдуний. Башня эта круглая, внутренний диаметр 17 футов, вышина 86 футов, толщина стен 4 ½ фута.
Эта башня служила не только для заключения колдуний, но также для их пытки или казни, при чем их мучили с особой жестокостью, а именно: во внутренней стене башни была сделана ниша в два фута глубиной и шириной, идущая от пола на 15 футов вверх. Там в стену были вделаны короткие цепи с кольцами для рук. На этих цепях подвешивали колдунью, а снизу разлагали костер и таким образом ее понемногу прокапчивали и. поджаривали, при чем смерть заставляла долго себя ждать и наступала после ужасных мучений.
И эта башня функционировала менее, чем четыре века тому назад.
Все старания судей были направлены на то, чтобы вырвать у обвиняемой признание, которое являлось главным основанием для осуждения и служило к оправданию и самих судей, которых иначе могли бы обвинить в легкомысленном предали пытке невинных.
Впрочем, если пытаемый, несмотря на все мучения, не сознавался в колдовстве, то и это не спасало его от осуждения. Наоборот, в этом случае, как закоренелый грешник, он почти всегда сжигался живым, тогда как в случае признания и раскаяния иногда судьи присуждали его сначала к удушению или повешению и, лишь после этого, к сожжению его тела на костре.
По мнению Boguet, в делах о колдовстве осуждение возможно и на основании только указаний, предположений и подозрения.
Если же нет ровно никаких доказательств против обвиняемого, то, по мнению Boguet, его надо осудить на изгнание из страны, но никогда не оправдывать вполне.
Вообще, как бы ни держал себя обвиняемый во время пытки и допроса, всё служило к его осуждению.
Если он держит глаза опущенными, то это от сознания своей вины; если он смотрит прямо в глаза судьям, то это признак дерзости, свойственной колдуну, ибо он уверен в помощи дьявола.
Согласно Шпренгеру, допрос колдуньи следует вести следующим образом: сначала у неё спросить: кто она и откуда? (если она часто меняла местожительство, то это важное доказательство против нее). Живы ли ее родители, и если умерли, то не были ли они казнены за колдовство?
(В последнем случае обвиняемая, по мнению демонологов, наверно, и сама – колдунья, ибо известно‑де, что все колдуньи посвящают своих детей дьяволу). Затем обвиняемую спросят, слышала ли она что‑нибудь о колдуньях и об их чарах и знала ли какую‑нибудь из них. Если она была знакома с колдуньями, то и это – важное доказательство против нее, но если она скажет, что ничего о колдовстве не слыхала, то судья спросит ее, верит ли она вообще в существование колдуний и в их власть вызывать град и дождь, наводить болезнь и проч.
Обыкновенно, замечает Шпренгер, колдунья на все эти вопросы сначала отзывается полным незнанием, но это‑то и делает ее подозрительной; тогда ее спросят: «стало быть, вы думаете, что лица, сожженные за колдовство, были осуждены невинно»?
Между тем, согласно «Malleus Maleficarum», добрый католик должен веровать:
1) что дьявол и колдуны существуют, 2) что существуют дьяволы инкубы и ведьмы суккубы, которые могут зачать и родить, 3) что колдуны могут магическими действиями вредить человеку, животным и даже хлебу на полях, что они могут возбуждать в человеке любовь и ненависть и делать мужчину бессильным, и что они могут превращаться и превращать других в животных (оборотни). Таким образом, отзываясь незнанием этих вещей, обвиняемая рисковала быть осужденной за ересь, что тоже считалось колдовством, а признавая эти вещи, она давала судье повод к требованию новых подробностей.
В случай упорства колдуньи ей угрожают пыткой и показывают ей орудия пытки; если же она продолжает упорствовать, то немедленно, приступают и к самой пытке.
Но перед этим судья говорит ей: «так как по разным указаниям и свидетельствам мы уже убедились в твоей виновности, то теперь мы решили добиться истины также и из твоих собствепных уст. Посему признайся добровольно» и т. д. (Ргасtica criminalis ad sancte administrandam justiciam in ordine Fratrum Minorum S. Francisci).
Но раз судьи уже уверены в виновности колдуньи, то зачем бы кажется еще её собственное признание?
Чтобы легче добиться сознания виновной, демонологи советуют заранее сказать ей хотя бы и ложно, что ее соучастницы уже сознались во всём и обвинили ее.
Судья может также обещать колдунье жизнь, в случае признания, но понятно это не помешает ему послать её на костерь, ибо «обещания, данные еретикам и колдунам, не имеют значения».
Но так как в этих процессах все построено на лицемерии, то демонологи стараются найти разные, якобы законные, обходы для неисполнения данного колдунье обещания сохранить ей жизнь.
Так, одни говорят, что её можно оставить в живых в тюрьме лишь на некоторое время, а потом всё‑таки сжечь; другие говорят, что для произнесения смертного приговора судья может заменить себя другим судьей.
Согласно иезуиту Дель‑Рио, можно обещать колдунье жизнь в случае ее сознания, но при этом подразумевать жизнь вечную, которую она может заслужить терпением в мучениях и искуплением на костре, и которая должна‑де быть ей гораздо драгоценнее, чем земная жизнь.
Тот же Дель‑Рио советует обещать колдуну хорошо кормить его до конца его дней и построить ему деревянный дом, но подразумевая под концом дней смерть на костре, а под домом деревянную клетку, в коей его сожгут.
Затем демонологи советуют оставить колдунью наедине с адвокатом и спрятать за ширмами писца, дабы записать компрометирующие ее речи; рекомендуется также подослать к колдунье в тюрьму другую женщину, которая бы под видом дружбы выпытала у нее признание, а спрятанный рядом писец запишет слова колдуньи.
Одним словом, нет той низости, хитрости и жестокости, на которые не пускались бы инквизиторы для сожжения невинных людей, якобы на основании закона.
В случае упорства колдуньи, судья, согласно Шпренгеру, может предложить ей испытание раскаленным железом. «Она согласится», говорит Шпренгер, «ибо она знает, что дьявол спасет ее от обжога, но тогда судья откажет ей в этом испытании и упрекнет ее в дерзости. При этом, именно согласие колдуньи в данном случае явится лишним против неё доказательством».
Таким образом, как мы видим, каждое слово и каждое действие несчастной обращается против нее.
Когда колдунья наконец сознается, что она прибегала к чарам и наносила вред людям и животным, то судья спросит ее, сколько лет уже она состоит в половом сношении с дьяволом и давно ли отреклась от Христа.
В этих вещах, говорит Шпренгер, колдуньи никак не желают сознаваться, а потому о них надо спрашивать в конце.
Немудрено, что, попав в цепкие когти инквизиторов, несчастная женщина, будучи нравственно и физически измучена и уже искалечена пыткой, сознавалась во всем, чего хотели судьи.
Но и сознание не давалось легко, ибо судьи требовали подробностей и их надо было выдумывать.
На шабаше они, по их словам, отрекались от веры и креста, оскверняли освященное причастие (I’hostie consacree), отдавались дьяволу, готовили разные порошки для колдовства, убивали и ели младенцев и прочее.
В доказательство несомненности шабаша демонологи ссылались на аналогичность показаний тысяч колдуний, но не надо забывать во‑первых, что обвиняемым оставалось лишь повторять под пыткой ходячие рассказы о шабашах, а во‑вторых, что на это их наводили и сами судьи своими вопросами.
Многие судьи с особенной любовью расспрашивали колдунью о разных подробностях оргий на шабаше.
Руководства к процессам колдуний, например Баденский закон 1588 года, даже прямо предписывал следующие вопросы: Аn Diabolus post initum pactum cum rea concubuerit? Quonam modo Diabolus reae potuerit eripere yirginitatem? Quale fuit membrum virile Diaboli, quale ejus semen? An concubitus cum Diabolo meliore et majore ream affecerit voluptate quam concubitus cum viro naturali? An et rea semen emi– serit? An Diabolus cum rea noctu pluries rem habue– rit et semper cum eeminis effluxione? Utrum rem cum гей peregerit in ipso membro muliebri, an et in aliis corporis locis? An et ab aliis viris naturali ratione gravida facta? Quid cum partu fecerit? An vivus fue– rit partus? Quomodo par turn enecaverit»? и проч.
Многие женщины, страдая истерией и нимфоманией, рассказывали на допросе самые бесстыдные вещи, другие делали это, чтобы понравиться судьям.
Даже явные нелепости, рассказываемые колдуньями, ничуть не смущали судей. Например, пытаемая говорила, что она отрыла труп ребенка из могилы и отнесла его на шабаш, где его частью съели, а частью превратили в разные снадобья для чар. Судьи делают опыт разрыть могилу и находят там нетронутый труп ребенка, но они объясняют это тем, что дьявол снова положил труп ребенка в могилу или навел на них всех наваждение.
Иногда колдунья обвиняла себя в убийстве детей, которые были здоровы и живы, но и это не смущало судей.
Часто колдуньи говорили, что они улетали на шабаш из тюрьмы, несмотря на цепи и сторожей, и судьи всему верили, объясняя, что дьявол, унеся колдунью на шабаш, оставил на её месте лишь видимый её образ.
Но когда обвиняемая уже выдумала на себя всё, что могла, мучения её все‑таки ещё не кончалась.
Судьи справедливо полагали, что на шабаше колдуньи танцуют и пируют с другими лицами, а не в одиночку, и потому допрашивали пытаемую и насчет её товарищей и подруг по шабашу, кого она там видела и что эти лица делали.
Несчастная, дабы избавиться от новых пыток, должна была оговаривать своих знакомых или лиц, коих ей подсказывали судьи, которые в этом случае часто руководились разными личными соображениями.
Согласно Шпренгеру, после того как колдунья наконец созналась в своих преступлениях, за ней необходимо строго наблюдать и не оставлять ее одну, дабы она не могла сама убить себя.
Шпренгер, однако, объясняет это стремление к самоубийству не следствием вынесенных мук и не желанием избегнуть костра, а тем, что дьявол убеждает колдунью убить себя, дабы лишить церковь публичного триумфа над колдовством. Тоже говорит и Bodin: «Дьявол цоддерживает упорство колдуний во зле и помогает им убить себя».
Если только обвиняемая была признана виновной в колдовства, то ее почти всегда ожидала смерть, Лишь очень редко во внимание к ее раскаянию, она осуждалась на пожизненное заключение на хлебе и воде в тюрьмах духовного ведомства.
Обыкновенной казнью было сожжение на костре живым или с предварительным удушением.
По мнению Bodin колдовство заслуживает смерть утонченную и постепенную (une mort exquise et á petits cris).
Ни пол, ни возраст не смягчали сердец инквизиторов. Иногда на костре сжигали детей 10 лет и даже моложе.
Но до последнего момента церковь действовала тут с лицемерием. Прекрасно зная, что осуждение за колдовство равносильно смертной казни, она однако не брала на себя приведения казни в исполнение, а передавала осужденного в руки светской власти, прикидываясь при этом неведущей о последствиях своего осуждения.
В этом отношении очень характерны приговоры духовных судов, которые обыкновенно писались по следующему шаблону:
Указав с какой нежной заботливостью и милосердием суд отнесся к подсудимому (это после пытки‑то!), дабы спасти его душу от еретических заблуждений, суд говорит: ныне Божия церковь ничего более не может сделать для тебя, и мы осуждаем тебя, как уличенного в колдовстве, и передаем светской власти. Мы, однако, настоятельно просим светскую власть смягчить свой приговор и избавить тебя от пролития крови и от смертной опасности.
Избавление от пролития крови значило не отсекать осужденному голову, а сжечь его на костре,
В очень редких случаях, когда против обвиняемого был только явно пустой донос и когда 20–30 добрых католиков ручались за него, то ему удавалось спастись путем публичного отречения от приписываемых ему колдовства и ереси, и исполнением разных епитимий.
Но этот человек после был уже на подозрении, и стоило кому‑нибудь вторично донести на него, чтобы его осудили безо всякой пощады и почти без рассмотрения дела.
Вообще судьи ничуть не задумывались над тем, что обвинение может быть ложно, а признание вынуждено пыткой, или является плодом cyeверий и умственного расстройства.
Лишь изредка мужественные и разумные люди решались возвысить голос против процедуры в делах о колдовстве, но ученые теологи немедленно целым хором напускались на них, обвиняя их самих в колдовстве.
Когда доктор Jean Wier в своих сочинениях «de Lamiis» и «Illusionset impostures du Diable» высказал мнение, что колдунов надо не сжигать, а лечить, как людей умственно расстроенных, то Bodin поспешил прибавить к своей книге Demonomanie: «Опровержение мнений Жана Вир», в котором он говорит:
«Я отличаю доктору Внр не из злобы, но ради Славы Бога. Доктор Вир защищает колдунов и называет палачами судей, которые осуждают их на смерть. Эго меня крайне удивило, ибо такое мнение может исходить только от очень невежественного или от очень дурного человека. Но Жан Вир доказывает своими сочинениями, что он не невежда и даже, что он доктор, а тем не менее он распространяет в своих книгах достойную проклятия колдовщину, которую я не мог читать без ужаса».
Так как почти каждый вошедший в комнату пытки выходил из тюрьмы лишь на костер, и так как пытаемые, в виду требования судей указать кого они видели на шабаше, оговаривали десятки других лиц, то костер зажигался за костром и скоро никто из жителей данного города не чувствовал себя в безопасности.
В 1586 году в двух селах провинции Treves (рядом с Лотаринпей) осталось лишь две женщины; все остальные погибли на костре, как колдуньи.
В 1689 году в Кведлинбурге в Саксонии, городе с 11–12 тысячами обитателей, за один день было сожжено 133 колдуньи.
Согласно записке Claude de Musiel, от 18 января 1587 года до 18 ноября 1593 года в окрестностях города Trѐves было казнено за колдовство 368 лиц обоего пола, не считая казней в самом Треве или совсем близко от города.
В Вюрцбургском княжестве (в Бамбергском архиепископстве в Германии) за время князя епископа Филиппа Адольфа фон‑Эренберг, от 1627 до 1631 года, было казнено не менее 900 колдунов и колдуний.
Часто нотабли города, которые просили назначить судей для преследования у них колдунов, кончали тем, что и сами попадали на костры.
Иногда пытаемые оговаривали и самих судей, утверждая, что они видели их на шабаше и, хотя, понятно, судьи не применяли к себе правил Malleus maleficarum о привлечении подозрительных лиц к суду и пытке, но все‑таки это заставляло их делаться осмотрительнее.
Baissac со слов Thomasius приводит следующий анекдот. Один германский князь пригласил к себе обедать одного монаха, известного своею святостью и ученостью. За обедом князь высказал ему сомнение, хорошо ли он делал, подвергая людей задержанию и пытке лишь на основании показаний нескольких лиц, что их видели на шабаше.
Но монах отвечал, что об этом не стоит беспокоиться, Бог сам‑де не допустит, чтобы невинные люди были подвергнуты пытке, а потому раз судья получил на кого донос, то должен немедленно его захватить.
После напрасных попыток разубедить почтенного монаха, князь сказал ему: «я с сожалением должен сказать вам, отче, что вы осудили себя, ибо не менее 16 лиц заявили под пыткой, что они были с вами вместе на шабаше, и дабы вы могли убедиться в этом, я сейчас же прикажу вам принести протоколы суда».
Иногда женщин обвиняли в колдовстве не только за причиненное ими зло, но и за добро, например, за искусное лечение болезней заговорами или травами. Не будучи в состоянии объяснить излечение естественным путем, судьи приписывали его дьяволу, допуская здесь явное противоречие с характером дьявола, как злого духа.
Священническая одежда также не спасала от обвинения в колдовстве и не мало священников погибло на костре. Надо даже сказать, что монахи с особенным озлоблением преследовали белое духовенство, которое составляло ему конкуренцию.
В 1546 году в Испании была осуждена за колдовство аббесса монастыря св. Елизаветы в Карду Madeleine de la Croix, которая в продолжение 40 лет пользовалась репутацией святой, вела весьма строгий образ жизни, имела экстатические видения и делала верные предсказания. Но во время процесса всё это было объяснено действием и помощью дьявола. Остается непонятным только одно, зачем и почему дьявол помогал этой женщине вести святой образ жизни и подавать в этом пример всей Испании.
Для характеристики процессов о колдовстве приведем несколько примеров.