Многие заключенные не выдерживали, умирали, шестидесятилетняя вдова Грина выжила.
В 1955-м по амнистии ее освободили. Она уехала в Москву, где Иван Алексеевич Новиков добился того, чтобы она получала пенсию в Союзе писателей. Он же вместе с Паустовским стал бороться за то, чтобы в Гослитиздате вышел в 1956 году сборник Грина и Нина Николаевна получила за него гонорар. Сделать это было очень сложно, так как срок ее авторского права истек в 1947 году. По совету юриста Союза писателей она написала заявление, мотивируя свою просьбу тем, что Грина перестали печатать за три года до истечения срока авторского права. Ей отказали. Теоретически даже можно понять почему. Сделай сегодня исключение для одной, завтра выстроится целая очередь наследников. Однако дело на этом не закончилось. Нине Николаевне помогли.
Вообще вся дальнейшая история жизни вдовы Александра Степановича Грина представляет собой нечто вроде покаяния функционеров и отдельных членов Союза советских писателей перед памятью человека, который на глазах у этого самого союза (или, точнее, его предшественника – советской литературной общественности) умирал в нищете в голодном Крыму.
Когда в 1956 году в Гослитиздате впервые за много лет вышло «Избранное» Грина, тираж был распродан моментально, и Нина Грин не получила ни копейки, в дело вмешался новый заместитель по административно-хозяйственным делам Союза писателей Виктор Николаевич Ильин.
Кадровый работник НКВД с 1933 года, ведший наблюдение за творческой интеллигенцией, следователь, допрашивавший Бухарина, арестант 1937-го, генерал КГБ, брошенный в 50-е годы партией и правительством на литературу и ставший крупным союзписательским начальником в 60-е, он оставил о себе целый ком самых разных воспоминаний. Его считали душителем литературы, он имел прямое отношение к делу Синявского и Даниэля, но для Нины Грин этот человек сделал почти все. Почти. Трудно сказать почему. Оттого ли, что любил Грина, или оттого, что сам просидел пять лет в тюрьме. Но 100 тысяч рублей за «Избранное» Нина Грин получила только потому, что генерал Ильин пошел в Совет министров.
|
|
С этими деньгами она отправилась в Старый Крым, на могилу мужа и к домику, в котором он умирал. Могила Грина находилась в состоянии ужасном, доска была разбита, ограды не было, дом, который выстроила Нина Николаевна и Наний в тридцатые годы, принадлежал первому секретарю Старокрымского райкома партии Иванову, а домик, где умер Грин, использовался в качестве сарая.
Обо всем этом она знала и раньше. Еще в 1947 году брат Александра Степановича Борис ездил в Старый Крым, а перед тем он писал невестке в лагерь: «Я все боюсь, чтобы не забыли о Грине… Но слава Богу, живы Вы и будете будировать Ленгиз. Давно бы я сходил к Тихонову, но очень плохо одет, боюсь своим видом невзрачным вызвать плохое представление и затемнить частично легенду о Грине, а еще могут подумать, что я заинтересован материально. Это было бы неверно. Вы меня знаете».
В другом письме он отчитывался о своей поездке, которая произошла по настоянию Нины Николаевны: «Были у Тихонова и Паустовского и беседовали с ними относительно моей командировки. И тот и другой отнеслись сочувственно. Н. С. Тихонов помог получить мне две тысячи на расходы. Правда, деньги очень небольшие и окупили только дорогу. Из этих денег я переслал Вам 200 рублей 11.04, не знаю только, получили ли Вы.
|
|
…Тихонов и его жена Мария Константиновна – очень симпатичные люди, сочувственно отнеслись ко мне и попросили писать, как пойдут дела.
Паустовский и его жена также сердечно нас приняли и просили на обратном пути заехать и отчитаться во всем.
…При немцах дом был превращен в конюшню, а в настоящее время тоже коровник. В Вашем доме живет секретарь РК Старого Крыма Аралев. Я заявил в жилотдел, чтобы они не смели держать корову и сохраняли бы его. Говорили только с женой, весьма хамская тетка».[587]
В 1955-м секретарь райкома сменился, но в домике попрежнему был сарай, хотя жила уже не корова, а куры.
Эти куры первого секретаря Иванова и стали камнем преткновения в долгой тяжбе между Ниной Грин и Старокрымским райкомом партии. Александр Исаевич Солженицын в свое время написал книгу «Бодался теленок с дубом» о своей борьбе с советской системой. Нечто подобное, хотя и в гораздо меньших масштабах, могла бы написать она.
Местные власти уперлись. Им не нравился Грин, относительно которого все было еще недавно, в 1952 году, разъяснено в Большой советской энциклопедии: буржуазный космополит и ницшеанец. Им не нравилась хлопотливая, независимая и состоятельная вдова, не реабилитированная, а только амнистированная, но ведущая себя так, точно за ней стоит какая-то могучая сила. Она ничего не просила, но требовала. После первой растерянности оторопелость от ее настойчивых действий прошла и они перешли в наступление: а вы, собственно, кто такая? Вы на немцев работали!
|
|
Проницательный генерал КГБ Ильин, который в то время уже пошел на повышение и из завхоза в Союзе писателей поднялся до должности ответственного секретаря Московского отделения СП, сразу все понял и дал однозначный совет: боритесь за реабилитацию. Обещал помочь сам, но у нее от первых успехов, что ли, от денег, от просто какой-то расслабленности и эйфории закружилась голова. В ней, лагернице с десятилетним стажем, снова заговорила беспечная, доверчивая Тави Тум. Зачем ей какая-то реабилитация, хлопоты, из-за которых надо бросать Старый Крым и ехать в Саратов, искать свидетелей, собирать по крупицам доказательства того, что во время войны она не только не сотрудничала с карательными органами и никого не выдавала, но спасла от расстрела 13 человек, подозреваемых немцами в связях с партизанами, – зачем ей все это, если совесть у нее чиста и если хороших людей больше, чем плохих, и все так любят Александра Степановича. Неужели кто-то может быть всерьез против нее? Да плюс еще за спиной – могущественный орден, государство в государстве – Союз советских писателей и лично Паустовский, Сурков, Федин, Воронков, Прокофьев, питерский профессор Мануйлов да тот же Ильин обещают ей свою поддержку.
«Persona gratissima в нашей стране был у меня и сказал: „Если будут тянуть, сообщите мне, – мы так вздернем, что небо с овчинку покажется“. Но я не хочу этим пользоваться», – писала она одному из своих друзей.[588]
Она махнула на совет генерала рукой, а Ильин настаивать не стал. Ильин замотался, у надзирателя за советскими писателями и без вдовы Грина хватало проблем. Потом он в этом раскаивался, жалел, что не довел дело до конца, потом, когда неснятая судимость Нины Николаевны стала препоной в ее борьбе за музей – все спохватились, но было уже поздно.
Пора массовых реабилитаций заканчивалась, и когда два года спустя, в 1958-м она написала заявление в Генеральную прокуратуру, несмотря на хлопоты Ильина, в деле Нины Грин что-то не сработало и в реабилитации ей отказали.
А война за домик Грина продолжалась. Паустовский вместе с молодым журналистом Станюковичем подготовил фельетон для «Комсомольской правды». В газете сначала ухватились, а потом дали попятную: неудобно было комсомолу на партию наезжать.
Меж тем противная сторона уже брала инициативу в свои руки. Покуда Нина Николаевна добивалась в Москве реабилитации, по Старому Крыму поползли слухи: Грин был брошен женой за два года до смерти и умирал на соломе, во время войны его вдова переливала кровь умервщленных младенцев раненым немцам, а теперь добивается восстановления домика, чтобы организовать в нем шпионскую явку для германского резидента. Все это было набрано типографским способом в виде статьи в райкоме партии и показывалось всем желающим.
И в городе поверили. Не зря когда-то придумал Грин Каперну. Ею стал городок, где он умер в нищете и забвении и где в его жену, бывшую с ним до последнего вздоха, двадцать пять лет спустя бросали камни и палки мальчишки с криками: «Фашистка! Шпионка!»
«Она шла, не ускоряя шаг, глядя прямо перед собой, – рассказывала молодая местная учительница. – Лицо было строгое, скорбное. Я выбегала из дому, разгоняла ребят, стыдила их, даже плакала. Один раз, когда я горько расплакалась, Нина Николаевна сказала: „Ну что ты, девочка, они ведь не виноваты. Их научили“».[589]
В Союзе писателей растерялись, Крымский обком действовал, заваливая Москву разоблачительными письмами. Воронков и Ильин молчали и ничего не отвечали. Ей казалось, что ее снова все бросили, но то было затишье перед спасительной для нее бурей.
В марте 1959 года главным редактором «Литературной газеты» вместо Кочетова стал писатель-фронтовик С. С. Смирнов, и в первом же, подписанном им номере вышел фельетон Ленча «Курица и бессмертие». Это был тот самый случай, когда «Литературка» советских времен полностью оправдала статус независимого издания и куснула партию.
«Больше трех лет вдова Грина, Союз писателей и Литфонд ведут борьбу с Л. Ивановым за домик Грина. Домик этот находится на краю территории, принадлежащей тов. Иванову. Его просят: отдайте под домик Грина всего шесть соток, вам останется достаточно. Но тов. Иванов непреклонен. И старокрымские власти покорно охраняют это категорическое „нет“».[590]
«Это самая вкусная курица, которую я когда-либо ела», – сказала она Ленчу при встрече в Москве, но до победы надо было еще идти и идти.
В Крыму зароптали. Открыто возмущаться статьей в «Литгазете» не посмели, но обком партии закусил удила, Старый Крым оскорбился, и слухи о том, что Нина Николаевна бросила Грина, да и вообще была не жена его, но любовница, снова поползли по Каперне.
Мудрый Ильин знал, что делать. По его совету Нина Николаевна взяла в ЦГАЛИ справку. Текст ее приводит в своей книге Ю. А. Первова и совершенно справедливо пишет о том, что такая справка заслуживает быть процитированной полностью.