Глава 5. Куриная история

В уездном заштатном городке, бывшем Троицке, а ныне Стекловске,Костромской губернии, Стекольного уезда, на крылечко домика на бывшейСоборной, а ныне Персональной улице вышла повязанная платочком женщина всером платье с ситцевыми букетами и зарыдала. Женщина эта, вдова бывшегособорного протоирея бывшего собора Дроздова, рыдала так громко, чтовскорости из домика через улицу в окошко высунулась бабья голова в пуховомплатке и воскликнула: - Что ты, Степановна, али еще? - Семнадцатая! - разливаясь в рыданиях, ответила бывшая Дроздова. - Ахти-х-ти-х, - заскулила и закачала головой бабья голова, - ведь эточто ж такое? Прогневался господь, истинное слово! Да неужто ж сдохла? - Да ты глянь, глянь, Матрена, - бормотала попадья, всхлипывая громко итяжко, - ты глянь, что с ей! Хлопнула серенькая покосившаяся калитка, бабьи ноги прошлепали попыльным горбам улицы, и мокрая от слез попадья повела Матрену на свой птичийдвор. Надо сказать, что вдова отца протоирея Савватия Дроздова, скончавшегосяв 26-м году от антирелигиозных огорчений, не опустила рук, а основалазамечательное куроводство. Лишь только вдовьины дела пошли в гору, вдовуобложили таким налогом, что куроводство чуть-чуть не прекратилось, кабы недобрые люди. Они надоумили вдову подать местным властям заявление о том, чтоона, вдова, основывает трудовую куроводную артель. В состав артели вошласама Дроздова, верная прислуга ее Матрена и вдовьина глухая племянница.Налог с вдовы сняли, и куроводство ее процвело настолько, что к 28-му году увдовы на пыльном дворике, окаймленном куриными домишками, ходило до 250 кур,в числе которых были даже кохинхинки. Вдовьины яйца каждое воскресеньепоявлялись на Стекловском рынке, вдовьиными яйцами торговали в Тамбове, абывало, что они показывались и в стеклянных витринах магазина бывшего "Сыр имасло Чичкина в Москве". И вот, семнадцатая по счету с утра брамапутра, любимая хохлатка, ходилапо двору и ее рвало. "Эр... рр... урл... урл го-го-го", - выделывалахохлатка и закатывала грустные глаза на солнце так, как будто видела его впоследний раз. Перед носом курицы на корточках плясал член артели Матрешка счашкой воды. - Хохлаточка, миленькая... Цып-цып-цып... Испей водицы, - умолялаМатрешка и гонялась за клювом хохлатки с чашкой, но хохлатка пить не желала.Она широко раскрывала клюв, задирала голову кверху. Затем ее начинало рватькровью. - Господисусе! - вскричала гостья, хлопнув себя по бедрам. - Это что жтакое делается? Одна резаная кровь. Никогда не видала, с места не сойти,чтобы курица, как человек, маялась животом. Это и были последние напутственные слова бедной хохлатке. Она вдругкувыркнулась на бок, беспомощно потыкала клювом в пыль и завела глаза. Потомповернулась на спину, обе ноги задрала кверху и осталась неподвижной. Басомзаплакала Матрешка, расплескав чашку, и сама попадья - председатель артели,а гостья наклонилась к ее уху и зашептала: - Степановна, землю буду есть, что кур твоих испортили. Где же этовидано! Ведь таких и курьих болезней нет! Это твоих кур кто-то заколдовал. - Враги жизни моей! - воскликнула попадья к небу. - Что ж они со светуменя сжить хочут? Словам ее ответил громкий петушиный крик, и затем из курятника выдралсякак-то боком, точно беспокойный пьяница из пивного заведения, обдерганныйподжарый петух. Он зверски выкатил на них глаз, потоптался на месте, крыльяраспростер, как орел, но никуда не улетел, а начал бег по двору, по кругу,как лошадь на корде. На третьем круге он остановился, и его стошнило, потомон стал харкать и хрипеть, наплевал вокруг себя кровавых пятен, повернулся,и лапы его уставились к солнцу, как мачты. Женский вой огласил двор. И вкуриных домиках ему отвело беспокойное клохтанье, хлопанье и возня. - Ну, не порча? - победоносно спросила гостья. - Зови отца Сергия,пущай служит. В шесть часов вечера, когда солнце сидело низко огненною рожею междурожами молодых подсолнухов, на дворе куроводства отец Сергий, настоятельсоборного храма, закончив молебен, вылезал из епитрахили. Любопытные головылюдей торчали над древненьким забором и в щелях его. Скорбная попадья,приложившаяся к кресту, густо смочила канареечный рваный рубль слезами ивручила его отцу Сергию, на что тот, вздыхая, заметил что-то насчет того,что вот, мол, господь прогневался на нас. Вид при этом у отца Сергия былтакой, что он прекрасно знает, почему именно прогневался господь, но тольконе скажет. Засим толпа с улицы разошлась, а так как куры ложатся рано, то никто ине знал, что у соседа попадьи Дроздовой в курятнике издохло сразу трое кур ипетух. Их рвало так же, как и дроздовских кур, но только смерти произошли взапертом курятнике и тихо. Петух свалился с насеста вниз головой и в такойпозиции кончился. Что касается кур вдовы, то они прикончились тотчас послемолебна и к вечеру в курятниках было мертво и тихо, лежала грудамизакоченевшая птица. На утро город встал, как громом пораженный, потому что история приняларазмеры странные и чудовищные. На Персональной улице к полудню осталось вживых только три курицы, в крайнем домике, где снимал квартиру уездныйфининспектор, но и те издохли к часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудели кипел, как улей, и по нем катилось грозное слово "мор". Фамилия Дроздовойпопала в местную газету "Красный боец", в статье под заголовком: "Неужеликуриная чума?", а оттуда пронеслось в Москву. * * * * * Жизнь профессора Персикова приняла окраску странную, беспокойную иволнующую. Одним словом, работать в такой обстановке было просто невозможно.На другой день после того, как он развязался с Альфредом Бронским, емупришлось выключить у себя в кабинете в институте телефон, снявши трубку, авечером, проезжая в трамвае по Охотному ряду, профессор увидел самого себяна крыше огромного дома с черною надписью "Рабочая газета". Он, профессор,дробясь, и зеленея, и мигая, лез в ландо такси, а за ним, цепляясь за рукав,лез механический шар в одеяле. Профессор на крыше, на белом экране,закрывался кулаками от фиолетового луча. Засим выскочила огненная надпись:"Профессор Персиков, едучи в авто, дает объяснение нашему знаменитомурепортеру капитану Степанову". И точно: мимо храма Христа, по Волхонке,проскочил зыбкий автомобиль и в нем барахтался профессор, и физиономия унего была, как у затравленного волка. - Это какие-то черти, а не люди, - сквозь зубы пробормотал зоолог ипроехал. Того же числа вечером, вернувшись к себе на Пречистенку, зоолог получилот экономки, Марьи Степановны, 17 записок с номерами телефонов, кои звонилик нему во время его отсутствия, и словесное заявление Марьи Степановны, чтоона замучилась. Профессор хотел разодрать записки, но остановился, потомучто против одного из номеров увидал приписку: "Народный комиссарздравоохранения". - Что такое? - искренне недоумевал ученый чудак. - Что с ними такоесделалось? В 10 с 1/4 того же вечера раздался звонок, и профессор вынужден былбеседовать с неким ослепительным по убранству гражданином. Принял егопрофессор благодаря визитной карточке, на которой было изображено (без имении фамилии): "Полномочный шеф торговых отделов иностранных представительствпри Республике советов". - Черт бы его взял, - прорычал Персиков, бросил на зеленое сукно лупу икакие-то диаграммы и сказал Марье Степановне: - Позовите его сюда, в кабинет, этого самого уполномоченного. - Чем могу служить? - спросил Персиков таким тоном, что шефа несколькопередернуло. Персиков пересадил очки с переносицы на лоб, затем обратно иразглядел визитера. Тот весь светился лаком и драгоценными камнями и вправом глазу у него сидел монокль. "Какая гнусная рожа", почему-то подумалПерсиков. Начал гость издалека, именно попросил разрешения закурить сигару,вследствие чего Персиков с большой неохотой пригласил его сесть. Далее гостьпроизнес длинные извинения по поводу того, что он пришел слишком поздно:"но... господина профессора невозможно днем никак пойма... хи-хи...пардон... застать" (гость, смеясь, всхлипывал, как гиена). - Да, я занят! - так коротко ответил Персиков, что судорога вторичнопрошла по гостю. Тем не менее он позволил себе беспокоить знаменитого ученого: - Время - деньги, как говорится... сигара не мешает профессору? - Мур-мур-мур, - ответил Персиков. Он позволил... - Профессор ведь открыл луч жизни? - Помилуйте, какой такой жизни?! Это выдумки газетчиков! - оживилсяПерсиков. - Ах, нет, хи-хи-хэ... он прекрасно понимает ту скромность, котораясоставляет истинное украшение всех настоящих ученых... о чем же говорить...Сегодня есть телеграммы... В мировых городах, как-то: Варшаве и Риге, ужевсе известно насчет луча. Имя проф. Персикова повторяет весь мир... Весь мирследит за работой проф. Персикова, затаив дыхание... Но всем прекрасноизвестно, как тяжко положение ученых в советской России. Антр ну суа ди*...Здесь никого нет посторонних?.. Увы, здесь не умеют ценить ученые труды, таквот он хотел бы переговорить с профессором... Одно иностранное государствопредлагает профессору Персикову совершенно бескорыстно помощь в еголабораторных работах. Зачем здесь метать бисер, как говорится в священномписании. Государству известно, как тяжко профессору пришлось в 19-м году и20-м во время этой хи-хи... революции. Ну, конечно, строгая тайна...профессор ознакомит государство с результатами работы, а оно за этофинансирует профессора. Ведь он построил камеру, вот интересно было быознакомиться с чертежами этой камеры... - - - - - - - - - - - - - - - - - -- - - - - - - - - - - - - - * Между нами говоря... (фр.) - - - - - - - - - -- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - И тут гость вынул из внутреннего кармана пиджака белоснежную пачкубумажек... Какой-нибудь пустяк, 5000 Рублей, например, задатку, профессор можетполучить сию же минуту... И расписки не надо... Профессор даже обидитполномочного торгового шефа, если заговорит о расписке. - Вон!!! - вдруг гаркнул Персиков так страшно, что пианино в гостинойиздало звук на тонких клавишах. Гость исчез так, что дрожащий от ярости Персиков через минуту и сам ужесомневался, был ли он или это галлюцинация. - Его калоши?! - выл через минуту Персиков в передней. - Они забыли, - отвечала дрожащая Марья Степановна. - Выкинуть их вон! - Куда же я их выкину. Они придут за ними. - Сдать их в домовой кабинет. Под расписку. Чтоб не было духу этихкалош! В комитет! Пусть примут шпионские калоши!.. Марья Степановна, крестясь, забрала великолепные калоши и унесла их начерный ход. Там постояла за дверью, а потом калоши спрятала в кладовку. - Сдали? - бушевал Персиков. - Сдала. - Расписку мне. - Да, Владимир Ипатьевич. Да неграмотный же председатель!.. - Сию. Секунду. Чтоб. Была. Расписка. Пусть за него какой-нибудьграмотный сукин сын распишется! Марья Степановна только покрутила головой, ушла и вернулась через 1/4часа с запиской: "Получено в фонд от проф. Персикова 1 /одна/ па кало. Колесов". - А это что? - Жетон-с. Персиков жетон истоптал ногами, а расписку спрятал под пресс. Затемкакая-то мысль омрачила его крутой лоб. Он бросился к телефону, вытрезвонилПанкрата в институте и спросил у него: "Все ли благополучно?". Панкратнарычал что-то такое в трубку, из чего можно было понять, что, по егомнению, все благополучно. Но Персиков успокоился только на одну минуту.Хмурясь, он уцепился за телефон и наговорил в трубку такое: - Дайте мне эту, как ее, Лубянку. Мерси... Кому тут из вас надосказать... у меня тут какие-то подозрительные субъекты в калошах ходят,да... Профессор IV университета Персиков... Трубка вдруг резко оборвала разговор, Персиков отошел, ворча сквозьзубы какие-то бранные слова. - Чай будете пить, Владимир Ипатьевич? - робко осведомилась МарьяСтепановна, заглянув в кабинет. - Не буду я пить никакого чаю... мур-мур-мур, и черт их всех возьми...как взбесились все равно. Ровно через десять минут профессор принимал у себя в кабинете новыхгостей. Один из них, приятный, круглый и очень вежливый, был в скромномзащитном военном френче и рейтузах. На носу у него сидело, как хрустальнаябабочка, пенсне. Вообще он напоминал ангела в лакированных сапогах. Второй,низенький, страшно мрачный, был в штатском, но штатское на нем сидело так,словно оно его стесняло. Третий гость вел себя особенно, он не вошел вкабинет профессора, а остался в полутемной передней. При этом освещенный ипронизанный стручками табачного дыма кабинет был ему насквозь виден. На лицеэтого третьего, который был тоже в штатском, красовалось дымчатое пенсне. Двое в кабинете совершенно замучили Персикова, рассматривая визитнуюкарточку, расспрашивая о пяти тысячах и заставляя описывать наружностьгостя. - Да черт его знает, - бубнил Персиков, - ну противная физиономия.Дегенерат. - А глаз у него не стеклянный? - спросил маленький хрипло. - А черт его знает. Нет, впрочем, не стеклянный, бегают глаза. - Рубинштейн? - вопросительно и тихо отнесся ангел к штатскомумаленькому. Но тот хмуро и отрицательно покачал головой. - Рубинштейн не даст без расписки, ни в коем случае, забурчал он, - этоне рубинштейнова работа. Тут кто-то покрупнее. История о калошах вызвала взрыв живейшего интереса со стороны гостей.Ангел молвил в телефон домовой конторы только несколько слов:"Государственное политическое управление сию минуту вызывает секретарядомкома Колесова в квартиру профессора Персикова с калошами", - и Колесовтотчас, бледный, появился в кабинете, держа калоши в руках. - Васенька! - негромко окликнул ангел того, который сидел в передней.Тот вяло поднялся и словно развинченный плелся в кабинет. Дымчатые стекласовершенно поглотили его глаза. - Ну? - спросил он лаконически и сонно. - Калоши. Дымные глаза скользнули по калошам, и при этом Персикову почудилось,что из-под стекол вбок, на одно мгновенье, сверкнули вовсе не сонные, анаоборот, изумително колючие глаза. Но они моментально угасли. - Ну, Васенька? Тот, кого называли Васенькой, ответил вялым голосом: - Ну что тут, ну. Пеленжковского калоши. Немедленно фонд лишился подарка профессора Персикова. Калоши исчезли вгазетной бумаге. Крайне обрадовавшийся ангел во френче встал и начал жатьруку профессору, и даже произнес маленький спич, содержание которогосводилось к следующему: это делает честь профессору... Профессор может бытьспокоен... Больше никто его не потревожит, ни в институте, ни дома... мерыбудут приняты, камеры его в совершеннейшей безопасности... - А нельзя ли, чтобы вы репортеров расстреляли? - спросил Персиков,глядя поверх очков. Этот вопрос развеселил чрезвычайно гостей. Не только хмурый маленький,но даже дымчатый улыбнулся в передней. Ангел, искрясь и сияя, объяснил, чтоэто невозможно. - А это что за каналья у меня была? Тут все перестали улыбаться, и ангел ответил уклончиво, что это так,какой-нибудь мелкий аферист, не стоит обращать внимания... тем не менее онубедительно просит гражданина профессора держать в полной тайне происшествиесегодняшнего вечера, и гости ушли. Персиков вернулся в кабинет, к диаграммам, но заниматься ему все-такине пришлось. Телефон выбросил огненный кружочек, и женский голос предложилпрофессору, если он желает жениться на вдове интересной и пылкой, квартиру всемь комнат. Персиков завыл в трубку: - Я вам советую лечиться у профессора Россолимо... - и получил второйзвонок. Тут Персиков немного обмяк, потому что лицо достаточно известноезвонило из Кремля, долго и сочувственно расспрашивало Персикова о его работеи изъявило желание навестить лабораторию. Отойдя от телефона, Персиков вытерлоб и трубку снял. Тогда в верхней квартире загремели страшные трубы иполетели вопли Валкирий, - радиоприемник у директора суконного треста принялвагнеровский концерт в Большом театре. Персиков под вой и грохот, сыплющийсяс потолка, заявил Марье Степановне, что он уедет из Москвы, что он будетсудиться с директором, что он сломает ему этот приемник, потому что,очевидно, задались целью его выжить вон. Он разбил лупу и лег спать вкабинете на диване и заснул под нежные переборы клавишей знаменитогопианиста, прилетевшие из Большого театра. Сюрпризы продолжались и на следующий день. Приехав на трамвае кинституту, Персиков застал на крыльце неизвестного ему гражданина в модномзеленом котелке. Тот внимательно оглядел Персикова, но не отнесся к нему нис какими вопросами, и поэтому Персиков его стерпел. Но в передней институтакроме растерянного Панкрата навстречу Персикову поднялся второй котелок ивежливо его приветствовал: - Здравствуйте, гражданин профессор. - Что вам надо? - страшно спросил Персиков, сдирая при помощи Панкратас себя пальто. Но котелок быстро утихомирил Персикова, нежнейшим голосомнашептав, что профессор напрасно беспокоится. Он, котелок, именно затемздесь и находится, чтобы избавить профессора от всяких назойливыхпосетителей... Что профессор может быть спокоен не только за двери кабинета,но даже и за окна. Засим неизвестный отвернул на мгновение борт пиджака ипоказал профессору какой-то значок. - Гм... однако, у вас здорово поставлено дело, - промычал Персиков иприбавил наивно, - а что вы здесь будете есть? На это котелок усмехнулся и объяснил, что его будут сменять. Три дня после этого прошли великолепно. Навещали профессора два раза изКремля, да один раз были студенты, которых Персиков экзаменовал. Студентыпорезались все до единого, и по их лицам было видно, что теперь уже Персиковвозбуждает в них просто суеверный ужас. - Поступайте в кондуктора! Вы не можете заниматься зоологией, - неслосьиз кабинета. - Строг? - спрашивал котелок у Панкрата. - У, не приведи бог, - отвечал Панкрат, - ежели какой-нибудь ивыдержит, выходит, голубчик, из кабинета и шатается. Семь потов с негосойдет. И сейчас в пивную. За всеми этими делишками профессор не заметил трех суток, но начетвертые его вновь вернули к действительной жизни, и причиной этого былтонкий и визгливый голос с улицы. - Владимир Ипатьич! - прокричал голос в открытое окно кабинета с улицыГерцена. Голосу повезло: Персиков слишком переутомился за последние дни. Вэтот момент он как раз отдыхал, вяло и расслабленно смотрел глазами вкрасных кольцах и курил в кресле. Он больше не мог. И поэтому даже снекоторым любопытством выглянул в окно и увидал на тротуаре АльфредаБронского. Профессор сразу узнал титулованного обладателя карточки поостроконечной шляпе и блокноту. Бронский нежно и почтительно поклонилсяокну. - Пару минуточек, дорогой профессор, - заговорил Бронский, напрягаяголос, с тротуара, - я только один вопрос и чисто зоологический. Позвольтепредложить? - Предложите, - лаконически и иронически ответил Персиков и подумал:"Все-таки в этом мерзавце есть что-то американское". - Что вы скажете за кур, дорогой профессор? - крикнул Бронский, сложивруки щитком. Персиков изумился. Сел на подоконник, потом слез, нажал кнопку изакричал, тыча пальцем в окно: - Панкрат, впусти этого, с тротуара. Когда Бронский появился в кабинете, Персиков настолько простер своюласковость, что рявкнул ему: - Садитесь! И Бронский, восхищенно улыбаясь, сел на винтящийся табурет. - Объясните мне, пожалуйста, - заговорил Персиков, - вы пишите там, вэтих ваших газетах? - Точно так, - почтительно ответил Альфред. - И вот мне непонятно, как вы можете писать, если вы не умеете дажеговорить по-русски. Что это за "пара минуточек" и "за кур"? Вы, вероятно,хотели спросить "насчет кур"? Бронский почтительно рассмеялся: - Валентин Петрович исправляет. - Кто это такой Валентин Петрович? - Заведующий литературной частью. - Ну, ладно. Я, впрочем, не филолог. В сторону вашего Петровича! Чтоименно вам желательно знать насчет кур? - Вообще все, что вы скажете, профессор. Тут Бронский вооружился карандашом. Победные искры взметнулись в глазахПерсикова. - Вы напрасно обратились ко мне, я не специалист по пернатым. Вам лучшевсего было бы обратиться к Емельяну Ивановичу Португалову, в I-муниверситете. Я лично знаю весьма мало... Бронский восхищенно улыбнулся, давая понять, что он понял шуткудорогого профессора. "Шутка - мало!" - черкнул он в блокноте. - Впрочем, если вам интересно, извольте. Куры или гребенчатые... родптиц из отряда куриных. Из семейства фазановых... - заговорил Персиковгромким голосом и глядя не на Бронского, а куда-то в даль, перед нимподразумевались тысяча человек... - из семейства фазановых... фазанидэ.Представляют собою птиц с мясисто-кожным гребнем и двумя лопастями поднижней челюстью... гм... хотя, впрочем, бывает и одна в серединеподбородка... Ну, что же еще. Крылья короткие и округленные. Хвост среднейдлины, несколько ступенчатый, даже, я бы сказал, крышеобразный, средниеперья серпообразно изогнуты... Панкрат, принеси из модельного кабинетамодель номер 705, разрезной петух... Впрочем, вам это не нужно?.. Панкрат,не приноси модели... Повторяю вам, я не специалист, идите к Португалову.Ну-с, мне лично известно шесть видов дикоживущих кур... Гм... Португаловзнает больше... В Индии и на Малайском архипелаге. Например, Банкивскийпетух или Казинту, он водится в предгорьях Гималаев, по всей Индии, вАссаме, в Бирме... Вилохвостый петух или Галлюс Вариус на Ломбоке, Сумбаве иФлорес. А на острове Яве имеется замечательный петух Галлюс Энеус, наюго-востоке Индии могу вам рекомендовать очень красивого Зоннератовапетуха... Я вам покажу рисунок. Что же касается Цейлона, то на нем мывстречаем петуха Стенли, больше он нигде не водится. Бронский сидел, вытаращив глаза, и строчил. - Еще что-нибудь вам сообщить? - Я бы хотел что-нибудь узнать насчет куриных болезней, - тихонечкошепнул Альфред. - Гм, не специалист я... вы Португалова спросите... А впрочем... Ну,ленточные глисты, сосальщики, чесоточный клещ, железница, птичий клещ,куриная вошь или пухоед, блохи, куриная холера, крупозно-дифтерийноевоспаление слизистых оболочек... Пневмокониоз, туберкулез, куриные парши...мало ли, что может быть... (искры прыгали в глазах Персикова)... отравление,например, бешеницей, опухоли, английская болезнь, желтуха, ревматизм, грибокАхорион Шенляйни... очень интересная болезнь: при заболевании на гребнеобразуются маленькие пятна, похожие на плесень... Бронский вытер пот со лба цветным носовым платком. - А какая же, по-вашему мнению, профессор, причина теперешнейкатастрофы? - Какой катастрофы? - Как, разве вы не читали, профессор? - удивился Бронский и вытащил изпортфеля измятый лист газеты "Известия". - Я не читаю газет, - ответил Персиков и насупился. - Но почему же, профессор? - нежно спросил Альфред. - Потому что они чепуху какую-то пишут, - не задумываясь, ответилПерсиков. - Но как же, профессор? - мягко шепнул Бронский и развернул лист. - Что такое? - спросил Персиков и даже поднялся с места. Теперь искрызапрыгали в глазах у Бронского. Он подчеркнул острым, лакированным пальцемневероятнейшей величины заголовок через всю страницу газеты "Куриный мор вреспублике". - Как? - спросил Персиков, сдвигая на лоб очки...