Гросман (зевает). А я хочу спать. Кончай, Этель, и идем.
Этель. Ты только сон свой знаешь. Ты ведь отец. Подожди.
Гросман (насмешливо). Я не отец...
Розенов. Все эти разговоры, теща, не подвигают дела. Пусть Женя скажет, что согласна поехать домой. Дом без нее как могила. Дети плачут, страдают. Мне днем на улице стыдно показаться. Мы разоряемся. (Жене.) Женя, поедем домой. Поедем!..
Женя (колеблется). Я... я не знаю. Мама, что ты скажешь? Нет, не говори. Я замучилась без детей. Бедненькие, как они живут без своей мамы. Мама, помоги же мне. (Заплакала.)
Этель (всплакнула). Делай, Женечка, как тебе сердце подсказывает, а я всегда благословляла тебя и теперь благословляю.
Женя (плачет). До чего меня довели. Посмотри, Яша, мою руку. Я, кажется, останусь калекой. (Плачет.) А если поеду домой, не начнешь по-старому: Жанна д'Арк, Шарлотта Корде?
Розенов. Нет-нет, этого больше не будет, клянусь тебе. Только ты будь благоразумна. Разве тебе не все равно, чем я занимаюсь, если могу откладывать тысячи? Ты наслаждайся, пользуйся своей молодостью. (Умоляет.) Поедем, Женечка...
Женя. А не будешь больше скупиться?.. Нет? Знаешь, выбросим картины из гостиной и купим Левитана.
Розенов. Куплю, выброшу -- все, что хочешь. Теперь наклевывается у меня такое дело, такое дело...
Гросман (с любопытством). Какое?
Розенов (смеется). Вот этого, тесть, не могу вам сказать. Разве вы рассказываете о своих планах?
Гросман. Ты прав. Я никогда не рассказываю о своих планах.
Этель. Что у тебя хорошая голова, против этого никто не спорил. Ты весь пошел в свою мать.
Женя (стоявшая задумчиво). Ну едем домой. Решила!.. Мама, я счастлива!.. Я увижу своих детей. Принеси мне ротонду.
Этель быстро выходит.
(Вспомнив.) Ну а... она?
Розенов (тихо). Выгнал ее. Конечно, выгнал. Выгнал, выгнал!..
Женя. Яша!.. (Обнимает его.)
Входит Этель с ротондой.
Едем, едем. Мама, я прощаю тебе, но ты с ним была очень груба. Я едва сдержалась. Ведь это мой муж.
Этель (пораженная). Что скажешь на свою дочь, Давид?
Гросман (тонко улыбается). Ничего не скажу...
Розенов. Прощайте, тесть. На вас, теща, я еще сержусь, но помиримся, помиримся...
Женя. Прощай, папа, прощай, мама. Я так счастлива... Ах, как я счастлива!..
Гросман (равнодушно). Прощайте, дети, не ссорьтесь больше.
Этель (провожает их до двери). Помиримся. А когда у тебя будет новый сын, тогда и расцелуемся.
Все смеются. Розеновы уходят.
Ну слава богу, все хорошо кончилось. Но хоть натешила свое сердце. Такой мерзавец! Однако пусть будет мерзавцем, лишь бы она его любила и была с ним счастлива.
Гросман. Все это пустяки. Я видел, что они помирятся. Ведь оба стоят друг за друга... А если хочешь сказать -- слава богу, то слава богу. Идем спать. Скажи слуге, чтобы нас пораньше разбудили. (Задумчиво.) Почему Яков сказал, что хотят разнести мельницу? (Подходит к окну.)
Отдаленный шум.
Этель (останавливается). Где-то кричат...
Гросман (у окна). Пусть кричат! (Говорит в окно.) Шумите, рабочие? (Рассмеялся.) Шумите, дети, шумите!.. Гросман спокойно будет спать.
Этель (потушила электричество, оставила горящей одну лампочку). Ну и день сегодня. Ты спрятал ключи от кассы?
Гросман (весело). Спокойной ночи, рабочие!.. (Грозно.) Прощайте, мерзавцы!..
Гросман тушит последнюю лампочку. Оба без шума выходят. Входит горничная со свечой, закрывает ставни, расставляет стулья по местам и выходит. Пауза. Возвращается Гросман. Он в халате, в туфлях, в руках свеча. Бродит по комнате. Проверяет, заперта ли касса, хорошо ли ставни закрыты. Входит Александр.
Гросман (испуганно). Кто там?
Александр. Папа...
Гросман. Вон!..
Александр. Папа...
Гросман. Вон!..
Александр. Я уйду, но смягчись. Сотни людей останутся без хлеба, если ты уедешь. Надо быть человечным. Уступи, я прошу, папа. Папа, они в отчаянии. Они готовы на безумство...
Гросман. Какие-то люди шляются по ночам и не дают покоя. Человеку заснуть нужно, а они стучат, ходят, пугают...
Александр. Зачем ты притворяешься? Смягчись, смягчись. Они в отчаянии...
Гросман. Как будто здесь обыкновенная комната -- столовая, передняя,-- а не кабинет, где моя касса. Разве трудно ее разбить ломом и забрать деньги. (Тушит электрическую лампочку. С криком.) Кто здесь? Вон!..
Александр. В первый раз я почувствовал ужас от мысли, что я твой сын... (Быстро уходит.)
Гросман со свечой в руке стоит и долго смеется. Медленно уходит. Кабинет во мраке. Пауза. Входит Маша. Зажигает электричество. Она в белом платье, на ней ротонда, в руке дорожная сумка. Садится на кушетку и прислушивается. Входит Вайц. Озирается. Он бледен от испуга.
Маша. Наконец-то... Вайц. Мне показалось, что вы уже не придете.
Вайц (робко). Я долго колебался.
Маша (не слушает его). Как тихо, очаровательно!.. Сейчас мы выйдем отсюда, и лошади унесут нас далеко, далеко...
Вайц (несмело). Маша!..
Маша. Осмотрим эту комнату. В последний раз. Вот касса. (Останавливается перед ней.) Отсюда исходило наше несчастье. Мне хочется проклясть ее. Вайц, бедняки называют отца королем... Вот гнездо короля. Железная касса, счеты, письменный стол... Бедные люди!.. Ах, Вайц, мы-то, мы уедем от этой проклятой власти. Я вздохну глубоко. Сейчас на улице я скажу торжественно: я человек!..
Вайц. Позвольте мне сказать вам одно слово, Маша.
Маша (быстро оглядывает его). Опять о действительности? Нет, не говорите о ней. Я умоляю... Как страшно думать о действительности. Вайц, вы будете сильным, я хочу. Выпрямитесь!.. Почему вы не в пальто?
Вайц. Милая Маша, не сердитесь на меня, я весь день страдал. Мы не можем бежать.
Маша (тихо). Мы не можем бежать!..
Вайц. Вы не сердитесь, и это хорошо. Не могу! Я, Маша, ничего не мог в жизни... Я, Маша, всегда остаюсь позади... Я человек за флагом...
Маша (задумчиво). Я это раньше знала. Человек за флагом. Почему же я пришла? Вайц, сказать правду? Я люблю вас за слабость!..
Вайц (грустно). Я хотел быть сыном своего народа, милая Маша, и вот я репетитор-гувернер. Я хотел быть гражданином -- вся сила его негодования бушует во мне, и радость его предчувствий живет во мне,-- и вот я гувернер. Маша, для моих радостей, для моего утешения осталось одно: Европа!.. Я беру ее. Я остаюсь здесь во тьме, среди ужасов, но думаю: есть свободная Европа, когда-нибудь она коснется и меня своим благословенным крылом. Не горюйте, Маша. Вы теряете Вайца, только Вайца!..
Маша. Вернусь в свою комнату, и мне будет немножко стыдно. Подойдите, я обниму вас.
Он подходит.
Я целуюсь с гувернером. (Смеется.) В последний раз, Вайц. (В забытьи.) Завтра мы уедем. Я увижу Швейцарию. Вайц, видите ли вы эти высокие зеленые горы? Внизу блестит озеро... Спускается ночь, спускается ночь... Как явственно пахнет водой. Вайц, мы сидим над озером!.. Я целуюсь с гувернером...
Вайц. Милая Маша, позвольте мне сказать вам. Вы плачете, но, может быть, через двадцать лет вы скажете: Вайц поступил хорошо.
Маша (смеясь и плача). И все-таки мне тяжело расстаться с вами. Вы жалкий, может быть, презренный, но что-то есть хорошее в вашей душе, что-то прекрасное. Ах, Вайц...
Вайц. Не плачьте, Маша. Завтра вы проснетесь в прекрасной Европе...
Маша. Я проснусь в прекрасной Европе... А вы?
Вайц. Я? Если бы я был ребенком, то стал бы молить вас: Маша, возьмите меня отсюда, покажите мне улицу без рабов... Покажите...
Маша (вдруг). Так не хотите бежать со мной?
Вайц. Нет-нет! Вайц? Нет! Маша, вы увидите Европу, поклонитесь ей от Вайца. Поклонитесь каждому памятнику от истинного гражданина Вайца. Скажите всем, что я душой с ними, что я тоскую о них. Обнимите первого встречного и скажите: гражданин Вайц кланяется тебе...
Маша. Обнимите меня еще раз. Так нет?.. Нет!..
Вайц. Нет, Маша!
Маша. Прощайте, Вайц.
Вайц. Прощайте, Маша.
Маша (уходит; у дверей). Нет?..
Вайц. Нет, Маша, нет. (Пауза.) Нет, Маша, нет...
Вайц и Маша расходятся. Темно. Долгая пауза. Доносится шум голосов. Во всей квартире нетерпеливые звонки. Вбегает горничная. Быстро раскрывает ставни. Видно огромное зарево. Горит мельница. Всплеснула руками, убежала. Снова голоса. Вбегают рабочие. Все старые, оборванные. Среди них ни одного молодого... Ропот.
Старый рабочий. Где господин Гросман, где господин Гросман?
Этель (вбегает. Увидев зарево, приседает от ужаса. С криком и воплем). Боже мой, боже мой!.. (Подбегает к окну. Всплеснула руками. Плачет.) Я же ему говорила: Давид, не имей, дело с этими разбойниками. Не хотел он меня послушать!..
Голоса. Мадам Гросман!
-- Хозяйка!..
-- Я сам видел, как эти черти подожгли мельницу...
Ропот толпы. Быстро входят Вайц и Маша.
Маша. Что это такое? Мама, пожар? (Подбегает к Вайцу.) Вайц, это прекрасно!..
Вайц. Какой ужас!..
Этель (плачет. Вайцу). Я говорила, я просила мужа: уступи, Давид, уступи...
Вбегает Гросман. Он в ночной сорочке. Как раненый, оглядывается. Страшная тишина.
Гросман. Что? Пожар!.. Что? Мельница!.. (Подбегает к окну и ударом кулака раскрывает его. Застывает в неподвижности).
Тихий ропот толпы. Гросман отступает на шаг. Складывает руки на груди и смотрит. Зарево растет. Старый рабочий осторожно подходит к Гросману и раболепно целует его рукав.
Гросман (вздрагивает. Оглянулся и тяжелым взглядом обводит рабочих. Отрывисто). Что надо?
Голоса. Господин Гросман... Они подожгли!
-- Хозяин, мы не виноваты.
-- Я сам видел.
-- Господин Гросман, господин Гросман!..
Гросман (передразнивает). Господин Гросман, господин Гросман!.. А где вы были?.. Молчать!.. Мерзавцы, подлецы, скоты, черная сволочь... Где вы были? Почему допустили?.. Не подкупали вас, не бегали за вами, не заглядывали в глаза?..
Умоляющий ропот толпы.
Молчать, холопы, черви, подонки, черные, голодные, каторжники, ослы... Гросман остается Гросманом. Он смеется над вами... Что он потерял?.. Он плюет на вас! (Наступает на них.)
Тихий ропот. Этель вскрикнула.
Гросман. Молчать! Вы думали, что Гросман испугается и скажет сдаюсь! Врете! Гроссман не сдается! Мерзавцы, Гросман не сдается... (Бессмысленно орет, топает ногами.) Гросман!.. Гросман!..
Этель (с криком подбегает к нему). Давид, Давидочка!..
Голоса. Господин Гросман!.. Хозяин...
-- Это молодые, черти...
-- Хозяин, хозяин...
Ропот. Гросман продолжает топать ногами и грозить.
Занавес
Леонид Андреев
Савва
(IGNIS SANAT)*
Драма в четырех действиях
* - Огонь исцеляет (лат.).
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Егор Иванович Тропинин, содержатель трактира в монастырском посаде.
Старик лет под шестьдесят; держится важно, говорит внушительно и строго.
Его дети:
Антон (Тюха). Лет 35-38, грузный, одутловатый, с одышкой. Лицо
бескровное, мрачное, сонное, с редкой растительностью. Говорит медленно и
трудно; никогда не смеется.
Олимпиада. 28 лет. Довольно красивая, белая; есть что-то монастырское
в одежде.
Савва. 24 лет. Большой, широкоплечий, немного мужиковатый. Ходит
слегка сгорбившись, плечом вперед, носки внутрь. Жесты рук округленные,
красивые, ладонью вверх - точно держит что-то. Черты лица крупные,
рубленые; вместо бороды и усов - мягкий светлый пушок. Когда волнуется или
сердится, становится весь серый, как пыль; движения делаются легкие,
быстрые, сутулость исчезает, - точно распахивается весь. Одет в блузу и
сапоги, как рабочий.
Пелагея, жена Тюхи, веснушчатая, бесцветная женщина лет 30. Одета
по-мещански, грязно, неряшливо.
Сперанский, Григорий Петрович, бывший семинарист. Высокого роста,
очень худой, лицо продолговатое, бледное, с пучком черных волос на
подбородке. Длинные гладкие волосы, двумя прядями свисающие вдоль лица.
Одет или в длинное черное пальто, или в такой же сюртук.
Кондратий. Послушник, 42 лет, невзрачный, узкогрудый человек с
подпухшими живыми глазками.
Молодой послушник Вася. Крепкий, сильный юноша лет 20. Круглое,
веселое, улыбающееся лицо, волнистые светлые волосы.
Царь Ирод. Лет 50. Странник. Лицо сухое, изможденное, черное от загара
и придорожной пыли; косматые седые волосы, такая же борода, что придает ему
дикий вид. Одна только рука, левая; другая по плечо отрезана. Росту
высокого, как и Савва.
Толстый монах.
Седой монах.
Человек в чуйке.