Горничная убегает.
Липа! Приготовь Серафимочке пальто, плед... На дворе ветер. Живо! Все!
Липа. Вы, господа, думаете, что...
Полковник. Некогда думать! Собирайтесь! (Делает руками какие-то жесты.)
Павел Иванович. Стоит ли, господа?
Владимир бежит в библиотеку и тащит оттуда охапку книг.
Владимир. Заберу редкие книги. (Кладет на пол и снова идет в библиотеку.)
Липа и Павел Иванович тихо скользят по комнатам, складывая в одну кучу одежду, калоши, башлыки. Полковник ходит и заглядывает то в зал, то в кабинет и приговаривает: "Живо! Живо!"
Наташа (выходит из кабинета и останавливается, с ужасом озираясь вокруг). Что? Зачем?! Вы думаете, что... А как же папа?
Тихо, глухо. Доносится набат и едва слышный неопределенный шум.
Что это?
Авдотьюшка (вбегает в переднюю, запыхавшись). Идут они... Едут... Телег, телег едет! Что будем делать-то! Голубчики!
Наташа. Кто? Зачем?
Авдотьюшка. Барышня! Милая! Что делать-то будем? Они идут!..
Общее замешательство. Наташа бежит к матери, Липа одевается. Полковник, надев калоши, идет к кабинету.
Полковник. Оденьте мать! Владимир! (Авдотье.) Помоги одеть барыню! Живо!
Павел Иванович и Владимир идут в кабинет, под руки выводят Серафиму Сергеевну, усаживают на стул и одевают.
Есть какое-нибудь оружие? Оружие есть?
Павел Иванович (спокойно). Не надо оружия! Нас не тронут...
Наташа (в ногах у матери). Мамочка! Они убьют нас...
Горничная (вбегает). Едут мужики... Подвод, подвод! В сад все выходите, в беседку всем надо...
Авдотьюшка. А из сада-то огородом в луга... В сено заройтесь!
Полковник. А лошади готовы?
Авдотьюшка (машет рукой). Все разбежались!..
Все торопливо одеваются. Слышен стук двойных дверей на террасу, замокших и неотворяющихся. Шум многосотенной толпы, крики, смех и гармоника.
|
|
Господи! Никак, на дворе уж!
Серафима Сергеевна (бессильно опускается в кресло). Поздно уж... Не могу... Ноги не слушаются... Где Коля? Коля, Коля!
Дверь в передней отворяется, врывается нестройный шум голосов, и входят трое: Ключников, старик и Степан из Сухого Дола.
Полковник (приосаниваясь). Кто вы такие, и что вам надо?
Степан. Люди мы! Хрещеные!
Полковник. Кто вас звал?
Ключников (угрюмо). Сами пришли! Ждали, что позовете, -- не дождались...
Старик. А вы постойте! Ничего не сказамши, вздорить начали. (Выдвигается вперед.) Ты, енерал, нам не нужен... покуда.
Староста (входит, молится богу). Еще здравствуйте! (Кланяется.) Здравствуй, Павел Иваныч! Как у нас тут дело-то?
Старик (Степану и Ключникову). Погодьте! Вот староста должен поговорить... А свару зря нечего делать...
Староста идет в глубь комнаты, подает Павлу Ивановичу руку.
Полковник. Ты староста?
Староста. Я... (Заметив Липу.) Барышня! Мое почтение! (Подает Липе руку.)
Полковник (строго). Как же это? Ты староста, а закона не знаешь!
Павел Иванович (полковнику). Не кричите! Не кричите! Дайте -- я буду с ними...
Староста. Обчества, Павел Иваныч, приговора составили: землю у вас всю отобрать, а вам только под усадьбу, чтобы летом было где разгуляться, десять десятин оставляют. Это раз! А потом...
Полковник (издали). Незаконный приговор!
Ключников. Законы господа писали... для своей пользы! Вот что!
Степан. Свои законы сделаем!
Наташа и Серафима Сергеевна плачут.
|
|
Старик (приближаясь к плачущим). Что вы зря плачете? Вы бы пошли в опочивальню, а мы потолковали бы промеж себя... с вашими мужиками...
Полковник. Жгете, грабите -- и плакать не надо?
Степан (окрик). Помолчи! Будет ломаться!
Серафима Сергеевна. Папа! Оставьте!
Наташа. Дедушка! Молчи, ради бога!
Владимир подходит к полковнику и, взяв его под руку, говорит что-то и отводит в библиотеку.
Староста. А вы погодите! Разберемся! Ты, енерал, не кричи, да и ты, Степан, тоже... послабже! Вот я вам, Павел Иваныч, приговор объявляю... Обчество Городецкое, Сухого Долу и Никифоровки... Десять десятин вам под усадьбу... Всем, стало быть, -- делитесь промежду себя как хотите... И еще две десятины леса и две лугов...
Павел Иванович. Садись!
Староста и старик садятся у стола, Степан -- на диван. Ключников стоит без движения, уставивши глаза в землю.
Приговор, говорите... Вы меня знаете... Я вас никогда не обманывал... Мы с сестрой... Мы хотели вам только добра... Не верите... ваша сила... и ваша воля...
Ключников (вызывающе). Да, уж не без этого! Довольно вы над нами покуражились.
Павел Иванович. Дайте договорить! Надо же выслушать! Я никогда не был вашим врагом!
Старик (вскакивая). Погодь, Иван!
Староста. Пущай скажет! Что вы?! Говори, Павел Иваныч! Тебе верим.
Полковник (кричит из дверей библиотеки). А земский начальник утвердил ваш приговор?
Степан |
Ключников | (вместе). Не пугай! Не страшно!
Полковник. Вот как!
Степан. Этак! Поговори там...
Полковник стушевывается.
Павел Иванович. Мы с сестрой предлагали вам свою землю взять почти даром. Почему вы не хотели? Берите!.. Берите даром... Мы с сестрой ничего вам не скажем... А приедет начальство и распорядится по-своему: отберут у вас обратно и вас будут судить... Потом уже нас не вините!
|
|
Старик. Судить, так судить... всех!
Ключников. Уж конечно! Вы друг за дружку крепко держитесь! (Ударяя кулаком по столу.) А манифест знаешь?!
Полковник испуганно выглядывает из библиотеки. Серафима Сергеевна и Наташа опять начинают плакать.
Где он? Н а што его прячете? Жулики, а не господа!
Липа (со слезами в голосе). Иван! Мы ничего не прячем! Ничего! Разве я вас обманывала когда-нибудь?!
Староста. Не зевай! Не в кабаке...
Старик. Что зря кричать?.. Испугал баб... Эх! Шли бы они на свою половину!
Староста. Лимпияда Ивановна! Мы против тебя ничего не имеем... Верно оно. Идите-ка все с богом! Чаво тут? Дело не женское...
Липа уговаривает уйти Серафиму Сергеевну и Наташу.
Серафима Сергеевна (поднимаясь с кресла). За что? Разве мы вам не помогали в нужде? Мы всегда делали для вас все, что могли... А вы пришли и оскорбляете. Грех вам...
Наташа (гордо и робко). Кормили ваших ребятишек... Папа всегда за вас заступался.
Наташа, Липа и Владимир уводят Серафиму Сергеевну в кабинет.
Ключников. Покормили -- и будет! Мы вас, может, больше тысячи годов кормили! Нас едоками...
Старик. Брось, Иван!
Староста. Оставь, говорю!
Ключников. Нас едоками зовете, а сами бесперечь жрете!
Полковник (проходя из библиотеки в кабинет). Что только творится в России -- понять невозможно...
Степан. Не понимаешь? А еще енерал!!! (Кричит хрипло.) С голоду, что ли, нам помирать? Сколько вас, а сколько нас?
Ключников. Захотим -- всем вам отставку дадим!
Полковник (из двери). Я уже, голубчик, и без того в отставке, стало быть...
Липа тянет его за руку в кабинет.
Старик. Ах ты боже мой! Будет вам зря толковать!
Павел Иванович (встает). Давайте тихо, без крику...
Владимир выходит из кабинета.
Староста. Верно! Будет! Садись, Павел Иваныч... Так касательно земли вам сказано. Вам она ни к чему... Нашто вам?
Ключников (сердито, но тихо). Попашите ее вместе с нами, а так нечего вам и за землю держаться!
Староста. Теперь обчества приговора сделали... Так что теперь время тяжелое, голодное, а у вас, промежду прочим, хлеб в амбарах крысы едят... приговор такой, чтобы хлеб этот у вас отобрать... для народа... Согласны?
Павел Иванович. Что же я могу сказать? Все равно ведь возьмете.
Степан. А то, думаешь, оставим?
Староста. Уж ничего, Павел Иваныч, не сделашь... Надо уж по-хорошему... Пожалуйста, распорядитесь ключи от амбаров выдать!
В переднюю вваливаются человек десять мужиков и с ними Лукерья с грудным ребенком на руках. Часть мужиков входит в столовую. Лукерья с любопытством заглядывает туда из-за косяка.
Корявый мужичонка (с гармоникой под мышкой, весело). Принимайте гостей!
Второй мужик. Мир честной компании! Павлу Иванычу! Владимиру Николаичу! (Оборачивается к передней.) А вы идите! Чего боитесь?!
Входят еще несколько человек; трое и с ними девка и Лукерья остаются в передней. Входя, все кланяются и осматривают комнату и мебель, заглядывают в зал; один тычет пальцами в клавиши и пугается; двое шепчутся в уголку, около граммофона, переговариваются, смеются все смелее.
Староста. Потише, православные! Так ключи пожалуйте уж!
Павел Иванович. Ключи? (Беспомощно озирается.) Где же ключи? Володя! Где ключи?
Владимир. Не знаю... Неизвестно... Были у управляющего, а теперь неизвестно... (Идет в кабинет.)
Полковник выходит из библиотеки.
Полковник. А-а зачем сарай-то подожгли? Ну хлеб... я понимаю, а сарай чем вам помешал?
Корявый мужичонка. Сарай зажгли для свету... Не зря же! Темно было ехать.
Второй мужик. Заместо лампы!
Общий смех. Корявый мужичонка берет аккорд на гармонике.
Корявый мужичонка. Вот она, грош дана! Сыграл бы, да некогда!
Староста. Не играй! Может, у них которые не любят...
Владимир (идет из кабинета). Никто не знает, где ключи...
Полковник. Ну а кто из вас управляющего убил? За что? У него -- жена, дети...
Ключников. А у нас, думаешь, нет этого добра?!
Степан. Они нас за людей не считают. Мы скотина. Хуже скотины!
Павел Иванович. Неправда. Неверно. Городецкие мужики нас знают. Кто из них скажет, что я крестьян за людей не считаю?
Староста. Зря болтают... Это, Павел Иваныч, действительно... Мы против тебя ничего не имеем... Зла против тебя и Лимпияды никто в сердце не носит...
Лукерья (из передней). Про них этого нельзя сказать! Грех...
Корявый мужичонка. Правильно!.. Ты человек душевный... Дал бы мне стаканчик водки, я бы тебя век не забыл... Страсть охота!
Кругом смеются.
Голоса. Чай, им не жалко...
-- По-хорошему надо!
Владимир достает из буфета графин с водкой, хлеб, чашки. Выпивают. Пьют за здоровье Павла Ивановича и Владимира; водворяется веселое настроение, и пропадает первоначальный страх у женщин. Те выглядывают из кабинета, жалобно как-то улыбаются и снова прячутся.
Степан (усаживаясь в кресло). Вот и сел! И ничего не сделать!
Корявый мужичонка (подняв книгу, вырывает листок и делает себе цигарку). Прикурить следует!
Владимир. Эх! Напрасно вы книгу рвете! Хорошая книга... Я лучше вам...
Корявый мужичонка. Я ведь маленько! У тебя их вон сколько! Гора!
Владимир. Я лучше папиросу бы дал вам! (Раскрывает портсигар.)
Корявый мужичонка берет папиросу, еще двое-трое подходят и берут.
Степан. Что, Павел Иваныч, не любишь, когда я в креслу сажусь?
Павел Иванович. Сделайте одолжение -- сидите, пожалуйста!
Степан. "Сидите", "пожалуйста"! А как в прошлом году посидел на твоей кресле, так в каталажку запрятали? (Встает, пинает ногой кресло, - -- оно падает.) Видел? Я, брат, помню! Не забыл!
Старик и староста уговаривают Степана не шуметь.
Степан. Довольно посидели, теперь мы -- на мягком, а вы подите на снегу посидите! Да! На снегу тоже мягко!
Ключников (громко). Насчет земли надо от них расписку взять!
Голоса. Верно!
-- Пусть дадут отказ!
Ключников. Пущай отрекутся, чтобы опосля не кляузничали!
В толпе гул удовольствия. У Лукерьи плачет грудной ребенок.
Корявый мужичонка. Младенец! Хрестьянский! Не плачь, не плачь! Теперь, брат, сам помещиком будешь!
Смех в толпе. В переднюю входят двое мужиков и кричат: "Ключи скорей! А то разобьем!" -- и исчезают.
Степан (встает, проталкивается к выходу). Какие там ключи! (Показывает кулак.) Вот он, ключ. (Уходит.)
С ним уходят стоявшие в передней.
Староста (ласково). Лучше бы отдали без шкандалу! Все одно возьмут! Не удержишь... Лучше по-хорошему бы!
Голоса. Ладно и так!
-- Пес с ними!
Староста. И касательно земли: пусть ты с сестрой насчет своей земли отдельный документ выдадите, а Миколай Лександрыч касательно своей... по форме... Согласны, мол, и обязуемся... прочее такое... Правильно надо.
Ключников. И чтобы больше никакого разговору! А раз от своей подписи откажутся -- хуже будет! Все одно не житье вам здесь... Всех, как вшей из рубахи, выжарим.
Корявый мужичонка. Все одно, подадитесь.
Ключников. А манифест прятать -- это которые без совести! Да! А еще господа!
Павел Иванович. Я ничего не прячу...
Старик (Павлу Ивановичу). Как его, хромого-то барина, звать?
Староста. Володимер.
Старик. Володимер, принесь-ка сюда бумагу, чернильницу, всякий струмент.
Второй мужик. Сами пусть напишут! Собственноручно! Отдаем, дескать, землю в полную собственность, с лесом и лугами и всяким угодьем.
Голоса. Скотину отобрать!
-- Знамо, отобрать!
Второй мужик. И со всем скотом, который держим в экономии, в пользу хрестьян... трех обчеств... И все, дескать, за землю и прочее сполна с хрестьян получили, в чем и расписуемся.
Полковник. Это с кого же получили? Когда?
Ключников (раздраженно). Как -- с кого? С кого вы аренду брали? Сколько годов вытягивали? Больше того и земля ваша не стоит, что с нас получили... Когда? От веку веков -- вот когда! И с банку получили, и с нас! Какого вам лешего еще надо? Али опять на выкуп хотите?! Прошло! Вот! Возьми! (Показывает кукиш.)
Полковник отворачивается и пожимает плечами.
Голоса. Правильно!
-- Все свое из земли вынули!
-- Больше вынули!
-- Нечего с ними толковать! Требовать!
Владимир приносит из библиотеки бумагу, чернильницу, ручку, кладет на стол.
Староста. Ребята! Тише: условие будем писать!
На дворе страшный шум, там громят амбары и увозят хлеб.
Что это народ шумит?
Старик. Амбары ломают... Надо было ключи отдать, тогда бы этого беспорядку не было!
Полковник. Вот ты -- старик, скоро пред судом божиим предстанешь...
Старик. Ничего не сделать... И ты не молодой: вместе, верно, преставимся...
В толпе одобрение.
Полковник. Что ты скажешь господу? Он тебя спросит: "Зачем, старик, в разбойничье дело впутался?.." Что ответишь?
Корявый мужичонка. Чай, и за нас, хрестьян, кто-нибудь на небе-то заступится? Неужто и там (показывает на потолок) опять вам же, господам, послабление будет, а мы, мужики, на вас пахать будем?
Общий смех.
Староста (аккуратно разделяет бумагу). Будет вам. Повремените!
Полковник. Там, брат, пахать никому не придется... Все сравняются...
Ключников (со злобой). А здесь равняться не жалашь? Енералом хошь остаться?.. Ловкий!
Владимир и Павел Иванович ухмыляются.
Староста. Ладно! Будет уж... Пиши, Павел Иваныч!
Павел Иванович (берет ручку). Чудаки... Ну! Что писать? Говорите!
Ключников. А ты не прикидывайся! Будто не знашь?!
Старик. Небось с нами условие писать, так хорошо знаешь, как его надо написать.
Староста. Пиши: сего года, числа... которое у нас число-то... семнадцатое? Мы, нижеподписавшиеся, помещики Городецкого хутора... Поминай всех: Миколай Лексаныча, жену его, себя, сестру и других сродственников. Написал?
Павел Иванович (пишет. Пауза). Написал.
Корявый мужичонка. И енерала-то припиши! Заодно!
Кругом смех.
Полковник. Бумага все стерпит.
Староста. Не надо его! Он -- другой волости! Там другие будут отбирать... Пиши, Павел Иваныч!
Павел Иванович. Ну?
Староста. Все мы, нижеподписавшиеся, которые по доброй воле, без принуждения решили исполнить хрестьянскую волю: оставить себе -- под усадьбу, сад, огород и другое хозяйство -- десять десятин; из лесу две десятины строевого и две десятины лугу заливного. А всю остальную землю, луга и лес, какой незаконно владеем с воли императора Лександра II, согласны вполне возвратить хрестьянам по принадлежности... В чем и подписуемся...
Павел Иванович пишет, мужики тихо переговариваются.
Старик. Добавь: спорить и прекословить не будем, а ежели начнем судиться, все убытки принимаем на себя же.
Ключников (с угрозой). Коли начнете судиться, духу вашего не останется!.. Звания!..
Полковник. Теперь только к нотариусу... Прекрасно... Удивительно!
Староста. Ладно и так! Подписку теперь давайте!
Голоса. Пусть все распишутся!
-- Пусть икону сымут! Перед богом откажутся!
-- Сперва пусть подпишутся!
Павел Иванович. Подписываться? Мне?
Старик. Сперва пусть сам, Николай Лексаныч!
Павел Иванович. Нет его!
Староста. Пусть за его жена! Все одно! Спорить не будем... И Володимер, и барышня ихняя. Зови их сюда!
Ключников. Скажи: народ требует для подпису!
Павел Иванович. Сходи, Володя! Объясни!..
Владимир и полковник идут в кабинет; толпа весело гуторит. Корявый мужичонка около граммофона -- что-то толкует про него окружающим.
Старик (подойдя к двери кабинета). А вы не пугайтесь! Ничего не будет... Только расписаться... (Отходит.) Они пугливые!
Павел Иванович встает и идет к кабинету. Навстречу полковник и Владимир ведут Серафиму Сергеевну под руки; за ними -- Наташа с заплаканными глазами, смотрит в землю, вздрагивает плечами; Липа грустная, тихая, усталая и равнодушная. Серафиму Сергеевну усаживают в кресло, дают перо, -- она подписывается, и ее снова уводят в кабинет. Затем подписываются Владимир и Наташа.
Наташа (с пером в трясущейся руке). Якапнула... Ничего это?
Староста. Ладно! Сойдет у нас.
Наташа с гордостью уходит в кабинет.
Корявый мужичонка (вслед ей). Теперь без приданого останется.
Второй мужик. У них и так возьмут...
Лукерья. Она красивенькая... У них этаких-то без ничего берут...
Староста (слизывая кляксу). Теперь ты, Павел Иваныч, подписывайся и Лимпияда Ивановна...
Липа. Нам ничего не надо... Берите все... все... (Подписывается.)
Ключников (злобно). Не надо, а держишься? Баню придумала!
Липа вдруг нервно зарыдала и убежала в зал.
Павел Иванович. Липа! Липа! Перестань!
Владимир идет к Липе.
Ключников. Жалко небось! Печать надо! Староста! Печать есть?
Голоса. Верно!
-- Печать надо.
-- Без печати нельзя... Прикладывай! Свечка есть?
Корявый мужичонка. Вот она! (Бежит, берет свечу со столика, зажигает и подает.)
Ключников. Прикладывай!
Староста (коптит на свечке печать и прикладывает, кряхтя и напрягаясь). Хорошо видать! Четко вышло!
Полковник подходит к столу.
Полковник. Отлично! Теперь все по форме... Идите с богом! (Громко.) Расходитесь!
На дворе страшный крик, несколько выстрелов. Все вздрагивают, настораживаются. В переднюю вбегает Степан с топором в руках, без шапки, с дикими глазами и кричит, размахивая руками.
Степан. Барин приехал! Со стражниками. В народ стреляют! Бей их, проклятых!
Ключников. Бей их! (Бежит за полковником.)
Полковник бежит на мезонин. Ключников настигает и убивает его. Опять стрельба и крики на дворе. Истерические визги женщин в доме. Толпа мечется по комнатам. Павел Иванович что-то кричит.
Степан (подбегает к Павлу Ивановичу). В народ стрелять?! В народ! (Замахивается топором на Павла Ивановича, тот хватается руками за голову.)
Занавес
Н. Гарин-Михайловский
Деревенская драма
В четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ирина -- лет 35, хорошо сохранившаяся, ласковая.
Степан -- ее муж, хилый.
Настя -- красивая, молодая, кровь с молоком.
Николай -- ее муж, хворый.
Любуша -- сестра Насти, подросток.
Бабушка Авдотья -- родная бабушка Насти и Любуши.
Бабушка Драчена -- ветхая старушка.
Матрена -- вдова, умная, с маленьким темным лицом.
Староста -- умный мужик, голос звонкий.
Андрей -- несуразный, на одну ногу припадает.
Григорий -- елейный, с тонким голоском.
Никитка -- подросток.
Никифор -- молодой, с большими то мечтательными, то сверкающими глазами.
Торговец -- с претензией купца, потирающий руки, охотник поговорить.
Жена его |
} забитые.
Сын его |
Юродивый -- высокий; маленькое безволосое, детское, в морщинах лицо; большие глаза; в длинной рубахе; босой.
Портной -- в оборванном пиджаке, пьянчужка.
Антон -- старик, молчаливый, загадочный.
Нефед -- ласковый, молодой, увалень.
Федор -- благообразный старик с чистыми глазами, вьющимися мягкими, светлыми, как лен, волосами.
Учитель -- растерянная фигура.
Алена -- солдатка.
Груня -- подруга Любуши.
Дарья.
Аким -- с разодранной губой.
Мишанька -- молодой парень.
Урядник -- с интеллигентным лицом, молодой.
Семен.
Приказчик -- в поддевке, сапоги бутылкой.
Письмоводитель -- неприятная фигура, с апломбом.
Писарь.
Миссионер -- мрачная, с громадными волосами, пьяная фигура.
Крестьяне, крестьянки, подростки и дети.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Деревенская площадь. Налево берег пруда с несколькими ветлами. Перед сценой широкая улица с избами по обеим сторонам. С правой стороны изба бабушки Авдотьи, следующая Григория, с левой стороны к пруду большое деревянное железом крытое здание с надписью посреди здания "Волостное Правление", ближе к сцене на левой же стороне сторожка с надписью "Церковно-приходская школа". За волостным правлением изба Ирины, дальше Андрея. Садится солнце. День праздничный. На сцене много народу: подростки, девушки, парни; свежих, здоровых лиц мало; на завалинках, у изб, сидят постарше. С правой стороны площади, под лабазом устраивают лавчонку жена торговца и сын ее, подросток. Бабушка Авдотья сидит на завалинке у своей избы; положив голову на колени бабушки, полулежит Любуша.
Бабушка Авдотья (перебирает волосы Любуши). Вишь... Щиплется?
Любуша. Я ему: ты что, Никитка, щиплешься? А он смеется; "Это я, бат, люблю тебя".
Бабушка Авдотья. А ты б его по загривку... по загривку...
Любуша. "Идем, бат, в лес по малину". Я ему: кака така малина теперь? А он: "Найду тебе спе-е-лую..."
Бабушка Авдотья. Озорник он и есть... Вот как станет в другорядь звать, и отрежь ему: "С неумытым в лес иди, а не я с тобой, сопляком, дура, ходить стану". Да по загривку его, по загривку: "Дескать, не для тебя, сопляка, честь свою берегу, а для богоданного мне мужа".
Портной (проходя). Бабушке... (Кланяется, быстро раздвигая и сдвигая ноги.)
Бабушка Авдотья (сухо, степенно). Здравствуй и ты, не знаю, кто такой будешь...
Портной. Хо! Портной из города! Ножницы пропил -- теперь ногами режу. Вот как! Вот как! (Быстро раздвигает и сдвигает ноги.) Хо!
Никитка (проходя, смущенно останавливается, портному). Так-так... с ножницами всякий дурак справится, а ты вот так без ножниц.
Портной (перед Никиткой проделывает то же). Хо!
Никитка (ободряясь, покровительственно). Так-так...
Алена (одета по-мещански, с лицом тупым и самодовольным, проходя). Бабушке Авдотье!
Бабушка Авдотья (сухо, не глядя). Здравствуй и ты.
Алена проходит, Никитка с смущенной улыбкой смотрит на нее; Алена усмехается и пренебрежительно отворачивается.
Портной (подмигивая Никитке на уходящую Алену). Штучка...
Никитка, самодовольно улыбаясь, делает папироску.
Хо! Дай-ка, мил друг, и мне.
Никитка. Дайка уехала, прислала купитку. (Уходит.)
Портной (за ним). Ну дай же, дай... (Забегает вперед и стрижет перед ним ногами.) Хо!
Никитка. Сказано: не дам...
Уходят.
Бабушка Авдотья (провожая их глазами). Так и пропадет от водки... Только и можно спасти его, ежели кто яблоко покойнику в гроб положит да сорок раз имя пьяницы помянет, а потом то яблоко и даст пьянице съесть, чтобы не знал он, значит, какое это яблоко.
Любуша. Никитка с Аленкой-то как перемигнулся: к ней теперь, наверно, и попер... Он сказывает, у них, бабушка, там на огороде гульба идет всю ночь...
Бабушка Авдотья. А ты брось и думать о нем.
Любуша. Не было мне сухоты думать о нем!
Настя в новом платке, молча целуется с бабушкой, сестрой, садится.
Бабушка Авдотья (после молчания, нехотя). Ну рассказывай...
Настя (холодно). Нечего рассказывать.
Бабушка Авдотья (вздыхает). И так... На цепь сажают, в два кнута бьют, а рассказывать родной бабушке нечего, выходит... Ребенок где?
Настя. Где? Напоила маком, и спит.
Любуша (протягивая через бабушку руку и щупая Настин платок). От Нефеда?
Настя. Так неужели от мужа?
Бабушка Авдотья (сдержанно). И при муже носишь?
Настя. Вынесла под мышкой, а на улице надела.
Любуша. А я б назло при нем и надела б!
Бабушка Авдотья (строго). И мужа-то еще не припасла, а о полюбовнике уже думает.
Любуша (брезгливо). А ну вас... Ни об чем я не думаю.
Груня (подходит к Любуше). Айда в хоровод?
Любуша. Айда!
Уходят с Любушей в толпу.
Бабушка Авдотья. И понимать-то уж что-то я плохо стала. Восьмой десяток караулю вот это место, чего не перевидала, а такого срама еще и не было в родне...
Настя. А кто срам устроил? Кто говорил: иди, иди...
Бабушка Авдотья. Так как же иначе? С каких достатков кормить тебя было?
Настя. Ну вот и накормила: ладно, Нефед помогает, а то хоть по миру...
Бабушка Авдотья (вздыхая). А нас-то как выдавали? Спрашивали?
Настя (не слушая). День-то весь больной на печи, а ночью с печи ко мне: я муж... А дух тяжелый... в гроб живой легче...
Бабушка Авдотья. А так легче, срам такой примать на себя?
Настя. В чем срам? Был бы Нефед мужем, не хуже людей жила бы.
Бабушка Авдотья. Так ведь не муж же...
Настя. Так неужели тот окаянный муж? Не считаю я его мужем.
Бабушка Авдотья. Ты не считаешь, а люди...
Настя. Пусть люди и живут с ним.
Бабушка Авдотья. А бог?
На площади показывается Нефед. Он идет беспечным увальнем. Настя, увидав его, вся загорается, оживленно вскакивает, идет к нему навстречу, с Нефедом скрывается в толпе. Бабушка Авдотья машет рукой и убито задумывается.
Груня (звонким голосом). Девки, айдате на речку песни петь?
В это время показывается ручная тележка с сидящей в ней бабушкой Драченой.
Веселые голоса. Драчена, Драчена!
Мишанька (вытаскивает тележку на авансцену, кладет оглобли и весело обращается к бабушке Драчене). Терпишь?
Бабушка Драчена. Терплю, батюшка, терплю.
Мишанька. Ну и терпи. Уговор помнишь?
Бабушка Драчена. Какой уговор?
Мишанька. Какой уговор? Полтину за то, что привез да отвез, а что на чудотворной соберешь завтра -- пополам.
Бабушка Драчена. Так-так, батюшка.
Толпа подростков окружает Драчену.
Голоса из толпы. Го-го!
-- И устарела же...