Остаток пути мы шли молча. Дождь усилился, и это было очень приятно, но главным нашим желанием был сон. Когда мы подошли к воротам, я спросил Чепе, где он живет и что будет делать утром. Он сказал, что живет в маленькой хижине у реки, а утром поможет плотнику починить дно моторного челнока, затем выпотрошит паку и принесет ее мне еще до завтрака. Я сказал, чтобы половину паки он оставил себе, и это ему очень понравилось. Чепе передал мне рюкзак, предварительно вынув стеклянный поплавок, и, пожелав спокойной ночи, направился к реке.
Я открыл ворота и влез по лестнице на свою голубятню. Свалив в кучу рюкзаки и скинув промокшую одежду, я растянулся на холодной, туго натянутой парусине походной койки.
Дождь громко стучал по пальмам и крыше. То, что я ощущал, было прекрасным! Мне удалось провести чудесную ночь, встретиться с ягуаром, завтра же мне предстояло съесть паку. А черепахи приплывут в другую ночь…
Глава девятая
КАПИТАНЫ
Ветер стих на рассвете. Полосы тумана поднимались, плыли, редели и исчезали в неразличимом слиянии моря и неба. Слабая мертвая зыбь булькала о форштевень стоявшей на якоре шхуны; лопотание воды, омывавшей якорную цепь, разгоняло стайки молодняка хэмирампусов, и они беззвучно, без малейшего всплеска, рассыпались по поверхности воды, словно пригоршня брошенных кем‑то иголок.
Промысловый сезон подходил к концу – ветры, устремившиеся в Карибское море, могли в один миг превратиться в ураган. Сети были расставлены совсем близко от шхуны, с тем чтобы их можно было быстро выбрать, если только барометр начнет падать.
Оперевшись животом и локтями о поручни, повар сонным взглядом провожал исчезавшую в тумане промысловую лодку, след которой только и отделял океан от неба.
В лодке сидели трое: на носу – капитан, а ближе к корме, друг другу в затылок, – двое гребцов, и каждый из них греб одним длинным веслом, привязанным веревкой к планширу. Мачта и свернутый парус лежали вдоль борта, рядом с двумя индейскими двуручными веслами и багром. Капитан зажал между коленями длинное смотровое стекло; дым трубки, которую он курил, казался яркосиним на фоне мутно–белого тумана. Время от времени он вполголоса называл направление, и его распоряжения скорее напоминали советы, чем команду. Больше не произносилось ни слова; единственными звуками были поскрипывание весел и журчание воды, струившейся под лодкой.
Не успели очертания шхуны растаять за спиной капитана, как он заметил что‑то похожее на трещину в серо–дымчатой зеркальной морской глади. Это были два пробочных буйка, отстоявшие друг от друга на сотню футов и обозначавшие концы сети для ловли черепах, поставленной возле кораллового рифа. Возле буйков вода непрерывно пенилась, а находившаяся между ними сеть то всплывала, то снова пряталась под водой – именно в этом месте черепаха билась в упругих и крепких нитях опутавшей ее сети.
Встав на носу лодки, капитан укрепил на планшире смотровое стекло. Поверхность моря между обоими буйками вновь стала спокойной. Капитан подал знак сушить весла и принялся смотреть сквозь толщу волы.
В воде светает значительно позже, но, несмотря на сумрак, капитан сумел увидеть дрожание длинных, распростертых крыльев сети. Беспорядочное сплетение веревок опутало какое‑то существо, находившееся на коралловом выступе.
Это была большая зеленая черепаха. Некоторое время капитан к ней присматривался, затем вытащил стекло, сел на прежнее место и принялся раскуривать трубку. Он был сдержанным человеком, никогда не проявлявшим излишней поспешности. Нетерпеливым оказался второй гребен.
― Ну, как насчет нее, капитан? – спросил он. – Это она?
― Это она… – отозвался капитан. – И всегда была ею.
Капитан положил смотровое стекло позади себя и поднял острогу. Когда лодка скользнула над сетью, он схватил ее, потянул и верности ради пощупал.
― Голова не запуталась, – сказал он. – Тащите в лодку.
Гребцы принялись выбирать сеть. Вес людей и натяжение сети с пойманной черепахой наклонили узкую лодку, и капитан откинулся в противоположную сторону, чтобы удержать равновесие. Движение капитана было машинальным – в этот момент он думал о странно изуродованной черепахе, которую заметил еще накануне. Перебирая в памяти события, связанные с этой черепахой, капитан вспомнил утро, когда много месяцев назад поймал это старое животное и отослал его во Флориду.
Раздался удар, потом резкое шипение, и черепаха появилась на поверхности. Гребцы ухватились за тонкие и круглые части передних ластов, расположенные у самого панциря. Дружным усилием добыча была перевалена через борт и брошена брюхом кверху на дно лодки. Черепаха принялась моргать и шипеть, вытягивая шею, размахивая и шлепая по брюху длинными передними ластами.
Обгрызанные рыбами края ластов были испещрены неимоверным количеством рубцов. Следы укусов с отвратительной точностью располагались только вокруг тонкой кромки всех четырех ластов. Это были следы ранений, которые странно было видеть на таком крупном животном, как черепаха. Настойчивая кусающаяся рыбешка была достойна удивления.
Следов укусов было вполне достаточно, чтобы капитан уверился, что перед ним лежит тот же самый трехсотфунтовый самец зеленой черепахи, которого он восемь месяцев назад выловил именно в этом месте и отправил в Ки–Уэст. Рубцы являлись достаточным доказательством, но все же капитан отвел в сторону один из шлепающих ластов старой черепахи и обнаружил на покрытом наростами нижнем панцире метку, которую когда‑то собственноручно вырезал.
Когда капитан Чарли рассказывал мне эту историю, ему было семьдесят восемь лет. Дело это случилось давно, лег тридцать назад. И хотя день и час события покрылись в памяти капитана пылью времени, самый факт запечатлелся достаточно четко. Ничего необычного с памятью рассказчика не случилось – точные даты легко забываются, если им не сопутствует нечто особенно яркое. В описываемом случае дата роли не играла, так как капитан твердо знал, что это случилось тридцать лет тому назад.
Я изучил все обстоятельства этого дела и теперь могу изложить вам ход событий, заставивших испещренную рубцами черепаху проделать удивительное путешествие от Ки–Уэста до Карибского моря.
Узнав от капитана Чарли, что событие относится к 1923 или 1924 году, я взял в библиотеке книгу Таннехила «Ураганы» вместе с комплектами газет того времени и без особого труда узнал все, что касалось урагана, пронесшегося в те дни над Карибским морем. Капитан Чарли твердо помнил, что дело случилось в октябре, неподалеку от Ки–Уэста. Я установил, что в октябре только один ураган прошел достаточно близко от Ки–Уэста, поднял большие волны и выпустил на волю черепах, находившихся в садках возле консервной фабрики Норберг–Томпсона. Этот ураган значился у Таннехила под номером VII.
В те годы еще не было научно обоснованного предсказания ураганов и каждый тропический шторм еще не называли очаровательным женским именем, как это принято теперь. Самолеты метеорологической службы не сопровождали ураган с момента его зарождения на далеком юге и не летели вслед за ним через моря, над объятыми страхом островами. В те времена об ураганах узнавали из сообщений, поступивших с кораблей или с побережий, по которым они нанесли свой удар. Безымянные и одинокие, они пенились в неистовой ярости.
Единственное название, которое я могу дать урагану, выпустившему на волю черепаху капитана Чарли, – номер VII, по Таннехилу.
Совпало так, что ураган зародился и начал свое движение чуть севернее отмели Москито, у Никарагуан ской банки, то есть там. где обитала черепаха с искусанными ластами. Предполагать в этом простом совпадении нечто сверхъестественное означаю бы впасть в мистицизм. Следует помнить, что ураганы – всего лишь ветры, несмотря на привлекательные наименования и широкую известность. Об урагане номер VII было раньше всего сообщено с острова Суон – заброшенного островка у берегов Гондураса, находящегося на расстоянии однодневного парусного перехода от Никарагуанской банки.
Ураган жестоко ударил по Кубе, но на пути к Флориде его силы истощились, а может быть, он просто остался незамеченным метеорологическими станциями, прошел мимо болотистых берегов и отмелей и направился в Атлантику. Газеты упомянули только о сопровождавшем его ливне. о разрушенных же черепашьих садках никто, кроме самого владельца, не проронил ни единого слова. А ведь это событие было важным и заслуживало быть отмеченным.
Единственное толковое дело, которое совершил ураган номер VII во Флориде, было затопление принадлежавших Томпсону садков и освобождение старой черепахи с искусанными ластами, которая, проплыв 800 миль, возвратилась к рифу родных отмелей Москито, где обитала прежде.
Для того чтобы оценить поступок черепахи, надо знать, какие препятствия стояли перед ней. Когда ураган принес освобождение, черепаха находилась в незнакомых ей водах, за 800 миль по прямой от родных мест. Это расстояние значительно возрастет, если учесть пути, по которым может двигаться морская черепаха. Во Флориду она прибыла на шхуне, лежа на спине и не видя ориентиров, которые могут встречаться и использоваться странствующими в морских просторах черепахами. Следовательно, в неясной памяти рептилии должно было запечатлеться направление ранее ей неведомого пути. Вы можете подумать, что она плыла куда глаза глядят, но в выбранном наугад маршруте вряд ли может быть ясная цель.
Черепаха провела свою жизнь на мелководье никарагуанских отмелей и при ежедневном передвижении от логовища до пастбища могла ориентироваться по топографическому строению дна или по береговым очертаниям. И теперь неожиданное вторжение принесенной ураганом воды толкнуло ее на поиски привычных прекрасных мест, среди которых она обитала раньше. Однако это может произойти лишь при условии, что она обладает способностью их запомнить, желает их видеть вновь и может определить, где они находятся.
Черепаха не могла знать, что расстояние по прямой от Ки–Уэста до отмелей Москито исчисляется в восемьсот миль. Кстати, такая прямая проходит через западную оконечность Кубы, и, несомненно, любая зеленая черепаха, которую кубинцы поймали бы во время ее пешего перехода возле Пинар–дель–Рио, была бы превращена в ряд вкусных и своеобразных блюд. Кроме того, морские черепахи не способны совершать сухопутные переходы Следовательно, любой осуществленный ею маршрут имел большую протяженность.
Предположим, что черепахи располагают таинственным прибором, позволяющим сохранять в памяти путь, который они проделали, лежа брюхом кверху на палубе судна, то есть обладают этаким самопишущим гирокомпасом, который запоминает дорогу, проделанную черепахой невольно и безучастно. Если это было бы так, то обратный путь черепахи с изуродованными ластами совпадал бы с курсом шхуны «Анни Гринлоу», на которой ее доставили в Ки–Уэст. Возвращаясь тем же путем, черепаха должна была направиться к югу и между Кубой и отмелями неминуемо встретиться с Флоридским течением, являющимся началом Гольфстрима и имеющим скорость шесть узлов. Там ей надо было бы изменить курс и двинуться прямо на запад. Трудно представить себе, откуда все это могло быть ей известно, но допустим, что она так поступила. Предположим, что она преодолела встречное течение и достигла мыса Сан–Антонио – крайней западной оконечности Кубы. Следуя курсом «Анни Гринлоу», черепаха должна была натолкнуться на Карибское течение, проходящее к Гольфстриму через Юкатанский залив, и в этом месте ей, несомненно, надо было бы произвести сверхсложные расчеты. Получив новую ориентировку и внеся поправку в курс, черепаха должна была направиться к юго–востоку, плыть открытым морем, при этом ее непрерывно должно было сносить к запалу В этих местах единственными ориентирами могли быть волны, а под брюхом черепахи находилась бы добрая миля воды.
Конечно, существовали и другие направления. Она могла пересечь Флоридский пролив, где ей не пришлось бы бороться со встречным течением, попутное течение донесло бы ее до Кубы, куда‑нибудь к району банки Кай–Саль. Далее она могла бы плыть вдоль северных берегов острова к востоку и попасть в Карибское море вместе с течением, идущим через Наветренный пролив. Пройдя мелководье, лежащее к западу от Гаити, черепахе пришлось бы проложить курс в юго–западном направлении. Возле островов Ямайка и Педро глубины становятся меньше, и здесь она встретила бы нужные ей пастбища и рифы для отдыха. Такой путь значительно длиннее и составляет не менее 1000 миль, и вряд ли он был известен черепахе–путешественнице, да кто знает, какие опасности и препятствия встретились бы ей на пути.
Черепаха с изуродованными ластами имела возможность избрать еще один путь, который я считаю наименее вероятным. Она могла плыть вдоль сложного по очертаниям континента, по дуге Мексиканского залива, обогнуть полуостров Юкатан, далее двигаться вдоль берегов Центральной Америки до мыса Грасьяс–а‑Дьос, а оттуда прямиком к родной коралловой скале через теплые, знакомые воды отмелей Москито. Длина такого пути составляет не менее 2400 миль, а с разными отклонениями и поворотами – еще больше. Но не так важно, какой точки зрения придерживаться и определять, каким путем черепаха добралась домой, – важно, что она возвратилась туда, где обитала. Какими же привлекательными должны были казаться родные края, если она сумела, невзирая на лишние мили, преодолеть трудности сложных береговых очертаний и при этом проплывать не менее десяти миль в сутки.
Капитан Чарли поведал мне эту историю как раз тогда, когда я собирал сведения о возвращающихся домой черепахах. Я тщательно записал не только фабулу, но и манеру изложения. Вот как он начал свое повествование:
― «Я был не только сам себе капитаном, но сам себе владельцем шхуны. Я ходил промышлять на отмели еще в те времена, когда промысловый флот насчитывал тридцать–сорок шхун. Могу сказать, я знаю черепах. И могу еще сказать, что инстинкт черепахи превосходит разум человека».
Рассказывал он просто и спокойно. Я тщательно следил за всеми моментами, которые могли вызвать сомнение, но сомнений не возникало. Капитан Чарли был человеком опыта и повествовал обо всем так, как это ему пришлось видеть, без малейших прикрас. Он хорошо говорил, излагал все события связно, делая ударение на том, что заслуживало внимания. Но кое‑что он все же утаил, и мне пришлось задать вопрос.
― Какова была дальнейшая судьба черепахи? – спросил я в твердой уверенности, что черепаха была отпущена им на волю. Думаю, что большинство людей согласилось бы дать ей свободу.
Капитан Чарли, видимо, ждал этого вопроса и обрадовался, что я его задал.
― Я отослал ее со следующей партией в Ки–Уэст. Старик Томпсон купил ее вторично, – ответил он, тихо захихикав с радостью тридцатилетней давности. – Он так и не узнал, что заплатил за нее еще раз. А из старого Томпсона нелегко было выжать лишний грош.
О том, что черепахи издалека возвращаются в родные места, я слышал неоднократно, но это была первая встреча с очевидцем.
В последней главе книги я расскажу вам, насколько плохо обстоят дела с зеленой черепахой. Обитающие в американских водах зеленые черепахи нуждаются в защите, основанной на международном законе. В свою очередь, закон должен базироваться на понимании истории жизни животного. Но все дело заключается в том, что мы слишком мало знаем о зеленых черепахах, чтобы разработать способы их защиты. Например, не существует научной информации о миграциях черепах. Рыбаки повсеместно утверждают, что зеленые черепахи мигрируют, то есть совершают дальние, сезонные, проходящие по глубоководным местам путешествия из разных мест в районы гнездования. Однако все эти рассказы реально ничем не подтверждены.
Для того чтобы защитить животное, вы должны знать, где оно находится не только в данный момент, но и постоянно. Вы должны знать, потребует ли эффективная охрана зеленых черепах действий только в определенные сезоны или весь год и нужен ли полицейский надзор на всех берегах Карибского моря. Если такой надзор необходим, то потребуются международные соглашения. А может быть, следует охранять только несколько довольно больших участков побережья, где черепахи размножаются.
Ответы на этот, да и на ряд других сходных вопросов могут быть даны, когда мы узнаем, правы ли рыбаки, утверждая, что черепахи совершают массовые миграции, чтобы встретиться в далеких местах размножения. Если верно, что зеленые черепахи способны находить дорогу домой на значительном расстоянии и через незнакомые воды, то тогда суждение о них как о мигрирующих животных правильно. Само по себе умение находить обратный путь, независимо от того, совершает ли животное путешествие по своей воле или вопреки своему желанию, лежа на верхнем щите панциря в трюме судна, представляет собой уже другую проблему.
Интересуясь этим вопросом и собирая сведения, я обратил внимание на упорные слухи об умении зеленых черепах находить дорогу домой. Многие слухи дошли до меня окольными путями и обросли искажениями. Но, слыша их повсюду я начал интересоваться тем, что лежит в их основе.
Короче говоря, я собрал довольно много нечетких доказательств, что зеленая черепаха совершает длительные переходы и что она отличный мореход. Однако еще никто не проследил поведения черепахи в таком путешествии. Вопрос продолжал оставаться неясным, а потому приветствовалась любая относящаяся к нему информация.
Каждый раз, когда выяснялась подоплека слухов о способности зеленой черепахи находить обратную дорогу, я обнаруживал, что первоисточником являются промышленники с Каймановых островов. Люди, рассказывая мне разные истории, верно или неверно, ссылались на кайманских моряков. Кайманцы не только ловят черепах больше, чем все остальные промышленники, вместе взятые, но они ловят их повсеместно от берегов Никарагуа до Флориды. Кроме того, они ставят метку на каждой пойманной черепахе, вырезая на ней опознавательный знак поймавшего ее судна или тавро промышленника. И достаточно какого‑либо бедствия, а ураган здесь наиболее частое стихийное бедствие, чтобы пойманные черепахи очутились на свободе, далеко от родных мест.
Таким образом, создаются прекрасные условия для проведения, хотя бы и без соблюдения установленных формальностей, опыта по изучению способностей животного к ориентировке. Так как жители Каймановых островов могут многое рассказать и больше всех знают черепах, да к тому же запечатлелись у меня в памяти с шестилетнего возраста как какие‑то необыкновенные люди, я решил отправиться на остров Большой Кайман.
Попасть туда не так легко. Вы можете отправиться из Тампы на небольшом моторном судне, но оно ходит не всегда и на нем нет никаких удобств. Вы можете лететь из Майами или Кингстона на самолете компании «Бритиш Вест Индиен Эйруэйс», но в этом случае, насколько я знаю по опыту, путешественник должен обладать исключительным даром предвидения, так как расписание маршрутов и полетов непрестанно меняется и пересматривается. Я добирался туда с юга, через Ямайку, пытаясь приурочить мой приезд к моменту прилета моего друга Колемана Гойна, летевшего прямиком из Флориды. После фантастически сложных приключений нам удалось с опозданием на неделю встретиться в Джорджтауне. И мы очень гордились таким достижением.
Посмотрев на карту, а вернее, пытаясь обнаружить на ней Каймановы острова, вы можете подумать, что я совершил слишком далекое путешествие ради того, чтобы собирать рассказы о черепахах. С картографической точки зрения эти острова маловыразительны. Они расположены в том районе Карибского моря, куда никто не ездит, находятся они в ста пятидесяти милях к югу от центральной части Кубы и в ста восьмидесяти милях северо–западнее Ямайки. Это всего–навсего три маленьких острова, не входящие в группу Антильских островов, они расположены среди самой глубоководной части моря и посещаются разве только ураганами. Называются они Большой Кайман, Малый Кайман и Кайман–Брак. Острова эти представляют собой вершины подводной горной цепи – продолжения кубинской гряды Сьерра–Маэстра, проходящей к западу от банки Мистерьоса по направлению к Центральной Америке.
Острова находятся в административной зависимости от Ямайки и насчитывают семь тысяч шестьсот жителей. Больше всего населен остров Большой Кайман.
На островах есть лошади, ослы, крупный рогатый скот, свиньи и козы. Главные статьи вывоза: черепахи, веревки из волокон кокосовых пальм и кожа акул. Главный источник дохода населения – матросское жалованье: ведь кайманцы плавают на судах по всему свету.
В этих местах изобилие прибрежной рыбы, и рыбная ловля здесь просто великолепная. Много тут промысловых рыб: кингфишей, парусников, макайры, акантоцибиумов, альбулей, торпонов и всяких иных. Все породы водятся в великом множестве, и вылавливают их больше, чем в любом знакомом мне месте.
Но, кстати сказать, эти прекрасные острова и великолепная рыбная ловля вызывают чувство огорчения Ведь пройдет немного времени, и здесь появятся пришельцы, тогда не останется места, которое было прекрасным и в то же время нетронутым. Как вы уже знаете, причиной моего посещения островов была широко распространенная молва об эрудиции капитанов, промышляющих черепах, то есть людей, которые с детских лет плавали на промысловых судах и со слов своих дедов знали об особенностях зеленых черепах. Эти люди были знатоками трудного промысла и, для того чтобы преуспевать в своей профессии, в силу необходимости изучили то, чего не знает ни один зоолог.
Все кайманские капитаны убеждены, что в период размножения зеленые черепахи совершают дальние миграции. Чтобы выяснить причину такой убежденности и определить, заслуживает ли мнение капитанов внимания, необходимо знать, как ведется промысел черепах.
Зеленые черепахи, которых ловят и экспортируют местные промышленники, обитают не у Каймановых островов, их промышляют возле отмелей Москито – группы низких островов в районе банки Москито у побережья Никарагуа, в трехстах пятидесяти милях от Большого Каймана.
Капитаны промысловых шхун отплывают осенью к местам промысла и устраивают штаб–квартиру на том острове, где имеется пресная вода. Здесь же, на мелководье, промышленники сообща строят из мангровых столбов загон для черепах, в нем содержат весь сезонный улов. Каждый понедельник шхуны уходят на промысел и возвращаются к острову только в субботу.
Район промысла черепах представляет широкую подводную равнину с песчаным дном, заросшим длинной узколистной талассией, или, как ее называют, «черепашьей травой». На этой равнине встречаются камни, мели и коралловые рифы. Последние играют немаловажную роль, так как служат черепахам местом ночлега. Каждое утро черепаха отправляется на «пастбище» и ежевечерне возвращается к родному рифу, чтобы провести возле него ночь. В отдельных случаях ежедневное путешествие от места ночлега до пастбища составляет четыре–пять миль. Вот вам сведения, которые нельзя почерпнуть из книг по зоологии. Наблюдая постоянные ежедневные перемещения черепах, капитаны промысловых шхун пришли к выводу, что эти животные способны совершать целеустремленные миграции.
Прибывая на отмели, промышленники делят между собой район промысла и начинают водить шхуны между рифами. Они обнаруживают логовища по небольшим полоскам чистого песка, который черепаха набрасывает возле места своего ночлега, и отмечают эти места деревянными буйками, прикрепленными к якорям.
Поздним вечером шхуны спускают на воду промысловые лодки – семнадцатифутовые парусные челноки или же остроконечные вельботы. С них спускают сети, имеющие длину восемь – пятнадцать морских саженей, две–три сажени в ширину и ячеи в десять – двенадцать дюймов, и ставят их в отмеченных местах. Когда зеленая черепаха поднимается на поверхность, чтобы набрать воздуха (а она обязательно это делает даже во время сна), то попадает в сеть и безнадежно в ней запутывается. Каждое утро промысловые лодки забирают попавшую в сеть добычу и доставляют ее на шхуну, а по субботам весь недельный улов выпускается в построенный возле острова загон.
Однако черепах на отмелях ловят не круглый год, так как в начале лета они ведут себя как‑то необычно. В апреле, когда черепашьи самки тяжелеют от наполняющих их яиц, все стадо охватывает беспокойство. В это время промысел значительно падает, а к концу мая – началу июня все черепахи уплывают с отмелей и возвращаются только в августе. Капитаны предполагают, что исчезновение черепах связано с ми фацией, которую животные совершают в сезон размножения. В научной литературе вы не найдете доказательств такому предположению. Однако многовековая деятельность кайманского промыслового флота зиждется именно на этой догадке, и капитанов шхун мало беспокоит, что их взгляды не подтверждены профессиональными натуралистами.
Капитаны рассказывают, что черепахи уплывают к месту, называемому Тортугеро. Оно находится в трехстах милях к югу от отмелей Москито, на берегу Коста–Рики. Кайманцы называют это место Черепашьей бухтой. Они утверждают, что в Тортугеро устремляются для кладки яиц не только стада черепах с отмелей Москито, но и все зеленые черепахи, обитающие в западной части Карибского моря.
Костариканцы, живущие к югу от Тортугеро, говорят то же самое. Свое суждение они высказывают на основании очевидных доказательств, и вполне возможно, что они правы.
Черепахи покидают отмели на виду у кайманцев, и в то же время костариканцы обнаруживают у своих берегов гостей, направляющихся сюда, чтобы отложить яйца на Черном взморье. Эти flotas – как их тут называют – прибывают разными по величине стадами. Они плавают и блуждают всего лишь в сотне ярдов от полосы прибоя, и самцы ухаживают за самками. Сезон кладки яиц является одновременно и периодом спаривания. Flotas, которые в июле можно увидеть в Тортугеро, слишком многочисленны, чтобы представлять обычное сборище черепах, живущих в местных водах. Совершенно очевидно, что они откуда‑то приплыли. Кайманские капитаны и жители Коста–Рики убеждены в том, что массовое июньское исчезновение с отмелей Москито и одновременное появление черепах в Тортугеро – неотделимые части одного и того же необыкновенного явления. Весь процесс, как они его излагают, кажется настолько ясным, что упоминание об отсутствии проверенных доказательств звучит как судебная увертка. Но все же доказательств нет, и желание добыть их было одной из задач, которую я перед собой поставил.
Я решил отправиться на юг, в Тортугеро, встретить там черепашье стадо, прикрепить к сотням гнездующихся черепах пластинки из монель–металла с выбитыми на испанском и английском языках сведениями о моем адресе и с указанием, что будет выплачено вознаграждение каждому, кто пришлет пластинку вместе с подробным описанием места, в котором черепаха поймана. Я был уверен, насколько вообще можно быть уверенным в таких случаях, что пластинки будут присланы с отмелей Москито. Возможно, что их пришлют и из других мест, так как капитаны промысловых шхун и жители Коста‑ Рики считают, что Тортугеро – одно из мест встречи не только никарагуанских, но и других черепашьих стад. Несомненно, что где‑то между Мексикой и Наветренными островами имеются и другие места гнездовий, но маловероятно, чтобы по своему значению они могли сравниться с Тортугеро. Даже если просто наблюдать за появлением черепах в Тортугеро, создается ясное впечатление, что черепахи приплывают и с севера и с юга. Жители этих мест утверждают, что северная группа с отмелей Москито и лежащих за ними районов приплывает позднее стад из Панамы или северных берегов Южной Америки.
Свое утверждение они обосновывают тем, что промысел в южной части побережья начинается на несколько дней раньше, чем в северной. Поэтому они говорят, что южноамериканские flotas приплывают раньше.
Я побывал на Черном взморье в начале двух сезонов гнездования в конце июня. В обоих случаях в первый момент прибытия стад деятельность черепах в южной части побережья была оживленней, чем в северной.
Во время второго посещения Тортугеро, когда только что начинался сезон гнездования, я нанял небольшой самолет и разведал побережье от Тортугеро до Пуэрто‑ Лимона. Летя на высоте не более сотни футов, я подсчитывал следы черепах на песке. На двадцатичетырехмильном участке, вплотную примыкающем к Тортугеро, за три ночи появилось всего лишь двадцать пять черепах. На восьмимильном отрезке берега от устья реки Ревентазон до устья другой реки, протекающей южнее, не было почти ни одного следа гнездования. Но к югу от этого места виднелось так много следов, что их нельзя было сосчитать. На шестимильном участке берега были сотни, если не тысячи, следов, лежащих один на другом. И сколько я там ни кружил и ни вертелся, подсчитать их было немыслимо. Но самым удивительным было полное отсутствие признаков гнезд. Каждый из бесчисленных следов представлял простейший полукруг или угол, отпечатавшийся выше линии прибоя. Но нигде я не увидел ни утрамбованного клочка земли, ни прикрытой и замаскированной ямки для яиц. Даже с самолета можно было ясно увидеть, что черепахи выползали на берег, добирались до сухого песка и поворачивали обратно.
Мне приходилось не только беседовать с капитанами, но и самому бродить по побережью Тортугеро и имеете со здешними жителями дожидаться flota de sud[130], поэтому увиденное мною с самолета я расценил как подход с юга большого стада зеленых черепах, направлявшегося к Тортугеро.
Пробные попытки выйти на берег объяснялись, повидимому. тем, что черепахи, как бы чувствуя близкое окончание своего путешествия, вели разведку. Они проверяли состояние песка в отношении каких‑то неведомых нам свойств, привлекавших стада в Тортугеро.