— Мешки с песком! — Хелен рассмеялась. — Мешки с песком против сил природы и кабинки фуникулера, которая весит несколько тонн.
— Ну, сейчас ничего не оборвется, так что не бойся. — Генри казалось, что он должен успокоить Хелен, хотя сам точно не знал, уцелеет трос или нет. Если бы можно было это предсказать, не требовалось бы ни мешков с песком, ни других предосторожностей.
Хелен, похоже, обдумывала вероятность катастрофы.
— Нет, — наконец сказала она, кладя руки на колени. — Вряд ли оборвется.
С вершины холма они спустились в парк Керри, который десятилетием ранее подарили городу какие-то друзья Торнов.
— На что смотрим? — поинтересовалась Хелен.
Генри указал на залив Эллиот и центр города.
— Днем иногда видно гору Рейнир. — Он окинул взглядом равнину и подумал, стоит ли рассказывать о Гувервилле, Джеймсе Буте и расследовании, но отчего-то решил, что не стоит.
— Тебе нравится находиться на вершине мира? — полюбопытствовала Хелен. — Обожаю высоту.
Генри не особенно хотел производить на нее впечатление, но также не желал говорить правду.
— Такой романтический вид, — настаивала она. — Спасибо, что привез меня сюда.
Генри сглотнул.
— Скоро стемнеет. Пора домой.
— Только если не можешь придумать, чем бы еще заняться. — Ее темные глаза напряженно его буравили. Генри отвел взгляд, надеясь, что его нервозность не бросается в глаза.
— О, не хотел бы задерживать тебя допоздна.
Возможно, когда-нибудь он привыкнет к ней или станет меньше стыдиться ясно видной схемы миссис Торн. Но он не чувствовал с Хелен никакой связи. Между ними не было ничего общего, за исключением возраста. И была в ней какая-то резкая грань, не в хищной улыбке, а где-то внутри, в душе. Она напоминала ему запах едва испортившейся еды. В Хелен таилась угроза.
|
|
И хотя с Генри она вела себя исключительно обходительно, Итан подобного отношения не удостоился. Хелен не казалась человеком, которому можно доверять.
***
— Прекрасная экскурсия, — похвалила Хелен Генри по дороге домой. Темная прохладная ночь была безлунной, небо затягивали облака. Подъездную дорожку освещали уличные фонари. Пахло свежей землей и весенними цветами. Генри учуял даже аромат лилий, хотя в этой части сада миссис Торн росли другие цветы.
Хелен остановилась, чтобы сорвать тюльпан. Пробежалась пальцами по бледно-зеленому стеблю, прижала бутон к носу и вдохнула.
— Не уверен, что их можно рвать, — предупредил Генри. — Миссис Торн очень ревностно оберегает свой сад.
Хелен наклонилась и по очереди сорвала еще несколько цветов. По одному она вкладывала их в руки Генри, пока не набрался букет.
— Она ничего не заметит. А ты выглядишь очень мило, держа в руках охапку мертвой флоры.
Генри вздрогнул.
— Замерз? — спросила Хелен.
— Нет. Наверное, просто устал. Или над моей могилой пролетела птица.
— Дурацкое выражение. — Хелен подавила зевок и протянула ему руку. — Я-то уж точно сегодня буду спать как убитая. Еще не привыкла к новому часовому поясу. Тело считает, что время уже за полночь.
— Тогда позволь проводить тебя внутрь. — Генри почувствовал облегчение от открывшейся возможности, подровнял букет и взял Хелен за руку. Они пошли к дому. — Поставлю цветы в воду.
— Увидимся утром, — сказала Хелен, направляясь к лестнице.
Генри поспешил на кухню в поисках вазы. Но оставшись один, передумал насчет своего намерения поставить цветы в комнате. В его кармане все еще лежали ключи от автомобиля мистера Торна. Генри нашел газету, завернул в нее тюльпаны и выскользнул из боковой двери. Он поехал в «Домино», всю дорогу гадая, что же не давало ему покоя.
|
|
Только приехав в клуб, он понял, в чем дело.
В гараже отсутствовал «кадиллак» Итана. И куда он мог поехать?
Глава 21
Любовь предчувствовал, что его соперница вернется в город, задолго до ее приезда, как и то, что она явится в облике кузины. Неудивительно, что лицо девушки в Венеции было ему знакомо. Смерть как всегда дьявольски изобретательна. Когда поезд прибыл на вокзал, Любовь и несколько мужчин стояли в Гувервилле вокруг бочки, полной горящих щепок и мусора, и обсуждали самые запомнившиеся трапезы в своей жизни. Любовь вряд ли мог упомянуть о парижских устрицах или шоколаде в Сан-Франциско, поэтому выдумал историю о мамином печенье. Он чувствовал голод, не имевший отношения к еде, и понимал, что это голод Смерти.
Первым позывом было встретиться с ней. Любовь отчаянно желал обвинить Смерть в том, что она сотворила с дирижаблем. Но его тирада ничего не изменит. Он заставил себя успокоиться, глядя на то, как огонь проедает себе дорогу через жалкую кучку щепок. Затем Любовь устремился сердцем к Итану, призывая его к себе.
Удивительно, но ему понравился юноша. К тому же Любовь понимал, что Итан преграждает дорогу игрокам. Дело было не только в невысказанном влечении Итана к Генри, но и его растущая заинтересованность в браке Генри и Хелен. Любовь не станет нарушать правила, напрямую влияя на чувства игроков. Но влюбить в себя близкого им человека? Особенно такого очаровательного? С огромным удовольствием.
|
|
Итан постучал в дверь лачуги Джеймса на закате, все еще пользуясь предлогом сбора информации для газетной статьи.
— Ты ничего не записываешь, — заметил Любовь спустя два часа, которые они провели, обсуждая философию и политику.
— У меня хорошая память.
— Как раз то, что нужно забытым людям в Гувервилле. Твоя память.
Даже в слабом свете, льющемся с улицы, Любовь разглядел, что Итан не понял, что именно собеседник имел в виду. Он коснулся руки юноши, заверяя его, что фраза не была издевкой. Он вправду не имел в виду ничего обидного: эти люди, как и все другие, заслуживали того, чтобы их видели, помнили, придавали им значение.
Этот жест привел Итана в смятение. Любовь не хотел причинить ему вреда, но так привык к облику Джеймса Бута, что забыл о силе своего прикосновения, особенно к такому разгоряченному юноше, как Итан. Любовь снял небольшой фонарь с крюка на стене. Чиркнул зажигалкой, зажег огонь. Запахло горящим маслом и дымом. Итан затаил дыхание.
— Вот, — тихо и ласково сказал Любовь, — немного света.
Итан выдохнул. Его руки дрожали. Любовь посмотрел на него проницательным взглядом, давая понять, что видит его насквозь. Итан опустил глаза, затем снова их поднял. Их сердца забились в унисон. Генри оценил бы этот ритм, эту связь. Любовь так точно ее оценил. Она оказалась крепче, чем он ожидал, а значит, в Итане еще много непознанного.
— Мне пора, — начал Итан. — Я…
— Ты мог бы остаться, — предложил Любовь.
Итан не возразил, когда Любовь провел костяшками пальцев по его щеке, покрытой едва пробивающейся щетиной. Воздух между ними натянулся, словно веревка. Напряжение было невыносимым; Любовь словно наяву слышал, как лопаются ворсинки.
Он закрыл самодельную фанерную дверь, чтобы до Итана не доносилось ни звука из внешнего мира: ни мужских голосов, ни лязга поездов, прибывающих на вокзал. Единственными звуками будут дыхание, шорох одежды, трение кожи о кожу.
Лачуга была маленькой и убогой, но также уютной и уединенной, и освещенной светом, льющимся не только из фонаря.
В конце Итан плакал, а Любовь шептал ему убаюкивающие слова. Будь это возможным, он обменял бы свое бессмертие на возможность остаться с этой прекрасной душой, направить всю свою любовь на этого человека, который так в ней нуждался.
Глава 22
Букет тюльпанов лежал рядом с Генри на пассажирском сидении, а сам Генри уже сомневался в своем решении. Что делать с цветами? Отдать вышибале и попросить передать Флоре? Да лучше их выбросить.
Влажность была высокой. Не за горами лето и длинные жаркие дни. Генри шмыгнул в переулок за клубом и нашел мусорный бак рядом с дверью, где впервые повстречал дядю Флоры. Когда он поднял крышку, из-за бака выскочила черная кошка и принялась тереться о его ноги. Сердце Генри едва не выпрыгнуло из груди; он не слишком жаловал кошек.
— Прости, — сказал он отчасти даже ласково. — Мне нечем тебя накормить.
Кошка жалобно мяукнула. Генри повернулся и выбросил цветы. Открылась дверь, и на крыльцо вышла Флора с блюдцем молока в руках. Она была в халате, но с прической и накрашенная.
Увидев Генри, она вздрогнула, и молоко пролилось на мостовую. Несколько секунд они с Генри смотрели друг на друга, а потом Флора заговорила:
— Я принесла тебе блюдце молока. — С серьезным лицом она протянула ему свою ношу.
— А я тебе — эту крышку. — Генри вытянул руки с крышкой от мусорного бака. — Очень редкая вещь. Подобную недавно продали на аукционе за несколько миллионов.
Флора рассмеялась, а кошка вновь мяукнула. Флора поставила блюдце.
— Иногда она приходит сюда вслед за мной.
Генри вытащил из мусора тюльпаны и водрузил крышку бака на место.
— Знаю, выглядит, будто я их выудил из помойки, но это не так. Я струсил, испугался их тебе вручить. Но раз ты застукала меня на горячем, наверное, имеет смысл набраться смелости и закончить начатое.
Флора снова рассмеялась и поплотнее запахнула халат на груди.
— Они прекрасны. Спасибо. Воздаю должное твоей смелости.
— Не понимаю, больше или меньше мне становится неловко по мере разговора? — Он убрал руки в карманы.
— Если говорить о неловком положении, — заметила Флора, — один из нас стоит тут в халате. — Она изменилась в лице. — О, погоди! Под ним у меня есть одежда. Прошу записать это в протокол.
— Как я и думал, — вздохнул Генри. — С каждой секундой неловкость все растет.
Флора понюхала тюльпаны.
— Можем ли мы притвориться, что ничего этого не было?
Кошка вновь мяукнула. Генри тактично ее отогнал.
— Давай притворимся, что я пришел к тебе в более подходящее место, чем этот переулок, не споткнулся о бродячую кошку, не держал крышку от мусорного бака, подарил тебе цветы, потому что мне нравится, как ты поешь, и никому из нас не было неловко. Тогда бы я смог засчитать себе несколько ранов.
— Ранов? Не думала, что мы играем в игру, — удивилась Флора.
— Это бейсбольная терминология. Все, закрываю рот. Честно говоря, я уже почти готов согласиться, что ничего этого не было.
Флора улыбнулась.
— Шерман мне голову оторвет, если я не успею собраться. Мы снова выходим на сцену через несколько минут.
— А я пока заплачу за вход и найду столик. И больше ни слова не скажу. Ты меня не видела. Я привидение.
Флора взялась за дверную ручку, но, оглянувшись через плечо, сказала:
— Рада, что ты вернулся. Привыкла уже видеть тебя в зале.
Дверь со стуком захлопнулась за ней, такая же преданная, как сердце Генри.
Глава 23
После выступления Флора утерла лоб в гримерной. Наклонилась к цветам, вдохнула их свежий аромат. Что произошло на сцене? Она осознавала, что Генри в зале и смотрит на нее, видела его руки на столе и то, как огонек свечи золотит его лицо и волосы.
Но на этот раз ее иммунитет куда-то делся. Она всем сердцем хотела смотреть на него, петь для него, и это ее пугало. Она боролась с этим желанием. Но когда пришло время петь «Иди со мною рядом», кто-то как будто отыскал в ее душе источник музыки и принялся вытаскивать ноты наружу быстрее и жестче, чем она намеревалась их исторгнуть. И поэтому она смогла сопротивляться всего несколько секунд, прежде чем отдаться песне полностью.
Она пела для Генри и только для него, и после этой песни больше ничего не помнила. Что она пела потом, как это звучало, хорошо ли она справилась. Когда умолкли последние ноты, зрители аплодировали. Это она помнила, хотя прожектор светил ей прямо в глаза, и она настолько растерялась, что сбежала со сцены. Последний раз, когда она позволила чувствам взять над собой верх.
Желая глотнуть свежего воздуха, она вышла из гримерной и поспешила вперед по узкому коридору, устланному ковровой дорожкой. Свет был неярким, на стенах висели всего несколько светильников с единственными лампочками. Флора взялась за ручку двери под табличкой «ВЫХОД».
Ночной воздух показался ей всплеском прохладной воды. Флора на секунду задумалась, а не вернуться ли за пальто, но решила не возвращаться. Она выскользнула на улицу и закрыла за собой дверь, удостоверившись, что замок не защелкнулся. Пожарная лестница была совсем рядом. Радуясь, что сегодня выбрала короткое платье, Флора забралась на мусорный бак и поднялась до маленького окошка на втором этаже. Кто-то промазывал известковым раствором швы между кирпичами и оставил лестницу прислоненной к стене. Флора подтянулась и вылезла на плоскую просмоленную крышу здания.
И тут же услышала его голос.
Сидя на краю крыши, она наклонилась вперед. Генри стоял в переулке, глядя во все стороны, но не вверх. Дыхание перехватило. Что он там делает?
— Флора!
Смотреть на него там, внизу, было невыносимо. Нужно ответить.
— Посмотри наверх.
Генри отыскал ее взглядом.
— Что ты там делаешь?
— Дышу свежим воздухом.
— А на земле он что, не свежий?
— Здесь, наверху, лучше.
— Как скажешь… — Он почесал затылок и глянул на дверь.
— Поднимешься?
— На крышу? Не знаю…
— Только не говори, что боишься высоты.
— Дело не в этом.
— Тогда в чем? — Неужели он не хотел ее увидеть? Флора попыталась понять, обидится ли на него в этом случае, вздохнет с облегчением или и то, и другое вместе.
— В том, что я… смертельно боюсь высоты.
Флора усмехнулась и забросила ноги обратно на крышу. После такого признания было бы грубо его прогнать.
— Сюда легко забраться. Встретимся на балконе.
— Нет, все нормально. Все не настолько ужасно. — Генри подпрыгнул и ухватился за пожарную лестницу.
— Не смотри вниз, — предупредила Флора, стараясь сохранять жизнерадостный тон.
Генри, крепко держась за металл, посмотрел вниз, а потом вверх, на нее. Он жутко побледнел. Затем быстро преодолел остаток пожарной лестницы, взобрался по приставной и одним быстрым прыжком перемахнул на крышу. Тут же поспешил подальше от края.
— И каков же вид с центра крыши? Уфф. Я цел. Так, а теперь про твое пение. — Он повернулся к ней лицом.
— Тс-с, — прошептала Флора. — Никто не любит критики. — Ее сердце колотилось в груди. — Пора нам прекращать вот так встречаться. Бродячие кошки начнут сплетничать. — Она села на крышу неподалеку от Генри, и ветер донес до нее его запах. Лимонов и пряностей.
— Может, я пишу новую статью и беру у тебя интервью, — сказал он.
— Правда? — спросила Флора. В голове промелькнула надежда на то, что он в самом деле напишет о ней, и она найдет спонсора. Но умом Флора понимала, что этому не бывать.
— Нет, но мне бы хотелось. — Он сел рядом с ней. — Расскажи мне. Почему тебе нравится летать? Куда бы ты хотела отправиться?
Флора откинулась на локти и посмотрела в небо. Генри был близко, но не настолько, чтобы ее касаться. Она не могла набраться смелости посмотреть на него, да и он, видимо, тоже. Но она остро ощущала его присутствие рядом.
— Слышал когда-нибудь о Бесси Колман? — спросила Флора.
— Нет. Она певица?
Разочарование кольнуло ее, словно иглой. Он не знал ничего о столь выдающейся личности, так важной для нее! Флора попыталась объяснить, сохраняя беззаботный тон:
— Она была первой цветной летчицей. И первой темнокожей, которая получила международное удостоверение пилота. Ее не приняли ни в одну американскую летную школу, поэтому она отправилась учиться в Париж на деньги, которые заработала, делая маникюр.
Флора искоса посмотрела на Генри и порадовалась, что он выглядит смущенным.
— Почему я о ней ничего не слышал?
Флора пожала плечами. У нее имелась на этот счет теория, но озвучивать ее не хотелось.
— И что с ней случилось? — спросил Генри несколько секунд спустя. — Ее история могла бы стать предметом интересной статьи.
— Она погибла, — прошептала Флора. — В авиакатастрофе.
— Какой ужас, — посочувствовал Генри.
Флора не знала, что на это ответить. Да, ужас. Но смерть случалась постоянно. Нет смысла горевать, ведь если предаваться печали, она никуда не уйдет. Поэтому лучше воспринимать все спокойно, хотя бы когда речь о посторонних людях.
Некоторое время они молчали, глядя на затянутое облаками небо и прислушиваясь к шуму внизу — голоса людей, скрип дверей — и собственному дыханию. Флора на секунду вспомнила о Грэди и понадеялась, что он подумает, что она ушла домой сама.
А потом они с Генри поговорили о семьях — бабушке и Шермане, а также о том, что Генри живет с Итаном и его семьей, потому что потерял свою. Флора не спрашивала Генри о его работе в газете. Была ли она для него мечтой, такой же, как для самой Флоры — полеты? Не нужны ей лишние знания о том, что у него на сердце.
Время шло. Было сложно сказать, сколько они просидели на крыше. В небе не было видно ни луны, ни звезд, чтобы отмечать минуты по ним. Свет уличных фонарей освещал и крышу, падая на лицо Генри. Флора изучила его черты и решила, что он ей нравится. Очень нравится. Что бы она думала, не будь он белым? Рассматривала бы его как вариант?
Флора мысленно себя упрекнула, во-первых, за такие мысли, а во-вторых, за то, что пожелала переделать Генри. Ей никогда не хотелось, чтобы кто-то пытался в ней что-то изменить. Более того, чувствовалось в Генри что-то правильное. То, как он вел себя с Аннабель. То, как уделял внимание музыке Флоры и задавал вопросы о полетах и ее родных. И что-то еще, чему она не находила названия. Некоторые люди, как и некоторые песни, являют собой не просто сумму составных частей, а нечто большее.
Она притворилась, что рассматривает свои ногти, смущенная тем, что зубы начали стучать, и встала.
— Ты замерзла. — Генри тоже поднялся на ноги.
Она кивнула. Ее трясло, но больше от желания прижаться к нему и сопротивления этому желанию. Генри накинул ей на плечи свой пиджак.
— Спасибо. — Каким-то чудом голос не сорвался, особенно когда Генри стеснительно улыбнулся и поправил выбившуюся прядь волос. Какой пронзительный жест. Генри просто хотел, чтобы все было в порядке. Флора хотела того же. Она сосредоточилась на теплом пиджаке, пахнущем Генри, пока не перестала дрожать.
— Наверное, нам пора домой, назад к обычной жизни и все такое. Веришь-нет, а у меня завтра контрольная, а после нее бейсбольный матч.
Флора кивнула, удивляясь, что впервые в жизни не она отступила первой.
— Разве что… — продолжил он.
Она недоуменно подняла на него глаза.
Он начал насвистывать первые такты «Голубого Дуная».
— Вальс? Ты ведь это не всерьез?
— Я серьезен, как цинга для пиратов, — улыбнулся Генри. — Знаю, нам пора идти, но хочу побыть здесь еще пару минут, и я тоже замерз. Одна минута и немного тепла — это все, о чем я прошу. — Он посерьезнел. — Пожалуйста.
Флора рассмеялась:
— Ты прямо герой трагедии. — Но она по-прежнему колебалась. Какими были бы ее дни, продолжай она до сих пор ходить в школу, готовиться к контрольным, ходить на танцы и все такое? Хватало бы ей обычной жизни? Или она все равно следовала бы за другими, более грандиозными мечтами?
Она взяла протянутую руку Генри и посмотрела ему в глаза, цвет которых напоминал ей линию слияния неба и земли на горизонте, куда она всегда направляла свой самолет. Но в его глазах она видела не только цвет, но и сердечную доброту, настолько всеобъемлющую, что Флора даже забывала о своем вечном одиночестве.
Генри переплел пальцы левой руки с ее пальцами, а правую положил ей на талию, и у Флоры перехватило дыхание от этого соприкосновения с ним в двух местах. Генри сделал первый шаг, Флора двинулась за ним, и вот они уже танцевали на крыше, связанные невидимой нитью, которую Флоре нужно разорвать, пока эта связь ее не убила.
— Только одна просьба, Генри.
— Что угодно. — Он посмотрел ей в глаза, и на секунду Флора потеряла дар речи.
— Больше не свисти.
— Но нам ведь нужна музыка.
— Давай я возьму это на себя? В конце концов, я ведь певица. — Если получится обрести голос, удастся и сохранить самообладание.
Генри улыбнулся и как будто приготовился что-то сказать, но промолчал. Флора подхватила мотивчик вальса, и Генри принялся ее кружить. В ее исполнении Штраус больше напоминал свинг, и Генри понял намек, отпустив Флору и тут же снова притянув к себе ближе, чем прежде. Позади Флоры мяукнула черная кошка, невесть как забравшаяся на крышу.
И этот звук привел Флору в чувство. Что она тут делает? Это ошибка по многим причинам, и не последняя из них — Грэди. А еще разница в их с Генри происхождении и ошибочное восприятие белого парня как чего-то иного, нежели опасности. Но Генри не просто парень, и даже не просто белый парень. Было в нем что-то, что нужно знать. Это ясно как божий день.
Кошка зашипела и спрыгнула с крыши, и на Флору вновь нахлынуло чувство, которое охватило ее во время концерта. Она отстранилась.
— Что я сделал? — удивился Генри.
— Ничего. Нам нельзя. Прости. Не знаю, о чем я только думала.
— Может быть, — прошептал он, — есть такие вещи, о которых думать не нужно.
— Все равно, нам нельзя танцевать вместе. Просто нельзя. По многим причинам.
— Может, однажды…
Флора невольно отшатнулась, словно само слово причинило ей боль. Генри не ответил, но то, что Флора прочитала в его глазах, ее надломило.
***
Когда они спускались по лестнице, Генри смотрел прямо перед собой, радуясь, что его пиджак все еще на Флоре. Будь он в пиджаке, взмок бы от пота. Боязнь высоты его смущала. Он давно задавался вопросом, почему то, что существовало только в его голове, так влияло на тело. Но опять же, страх — не единственное такое чувство. Любовь невозможно увидеть или потрогать. Она живет исключительно в сердце, невидимая для глаз. Но она способна изменить все.
«Ступенька, еще одна, еще одна…» И вот он на земле и идет следом за Флорой, вдыхая запах ее волос, впервые за долгое время чувствуя себя счастливым. Флора взялась за дверную ручку, подергала ее и обернулась.
— Дверь была заперта, когда ты выходил? — спросила она.
— Честно говоря, без понятия. Я думал только о том, чтобы тебя догнать.
— Я проверяла, чтобы замок не защелкнулся. А теперь дверь заперта. Мы не попадем внутрь.
— Это проблема?
— Там моя сумочка, в ней деньги и ключи. Я не попаду домой и не смогу заплатить таксисту.
Он взял ее за руку.
— Давай подойдем к главному входу и громко постучим. Может быть, кто-нибудь да услышит. И я всегда могу тебя подвезти.
Флора высвободила пальцы, не обратив внимания на его предложение.
— Все уже ушли. Все ушли, и нам до рассвета некуда деваться. А тут еще и это. — Она вытянула руку. — Дождь.
Генри запрокинул голову, и теплая капля плюхнулась ему на нос.
— Может, ливня не будет, так, поморосит.
Пока он говорил, дверь распахнулась, и в темном проеме возник силуэт контрабасиста.
— Грэди! — воскликнула Флора. — Я думала, ты домой ушел.
— И ушел бы, — процедил тот, обиженно и сердито глядя на Генри. — Но ты оставила свои вещи, и я волновался. Кто это, Флора?
— Это? Это Генри. Он помогал писать статью про «Стэггервинг»…
— Я тебя везде искал, — перебил ее Грэди. — Что происходит?
— Ничего, — ответила Флора. Генри отвел взгляд. — Мы просто разговаривали.
— Ты знаешь, который час? Я тебя заждался.
— Грэди, — начала Флора, — мне очень жаль. Не знаю, что на меня нашло. Вышла подышать и в переулке встретила Генри. — Она сняла пиджак и вернула его хозяину. Генри едва сносил тяжелый взгляд Грэди.
— Идем, — позвал Флору тот. — Я отвезу тебя домой, где тебе самое место. Бабушка, наверное, испереживалась не хуже моего.
Грэди втащил Флору в «Домино». Генри поднял пиджак над головой, поскольку с неба полило как из ведра. Он стоял под дождем, пока не промок до нитки, но совершенно не грустил. Ласковые струи дождя дарили ощущение волшебства. Генри не был уверен, в каком направлении двигаться дальше. И задавался вопросом, насколько серьезна была Флора, когда сказала, что между ними не может быть ничего, даже когда-нибудь в будущем.
Глава 24
Генри вернулся в особняк Торнов, дрожа от переполнявших его чувств. Руки помнили тело Флоры, пиджак пропах ее духами. Он полагал, что все уже спят, когда проскользнул в парадную дверь, радуясь, что ее петли всегда отлично смазаны. Снял ботинки и тихо пошел к лестнице.
И тут его окликнула Хелен.
Ее голос донесся из кухни. Она сидела за стойкой, уставленной таким количеством еды, что хватило бы накормить голодную семью. Мясное ассорти, мягкие булочки, нарезанные яблоки, сыр, кусок четырехслойного шоколадного торта, а прямо перед Хелен — банка клубничного варенья с торчащей из нее ложкой.
— Допоздна загулялся. — Голос звучал грубее, чем раньше. Она положила в рот полную ложку варенья. — Мог бы и меня пригласить, Генри.
Ему это и в голову не приходило. Но он был рад, что не позвал ее с собой, пусть и жалел, что ранил ее чувства.
— Думал, ты сильно устала. Прости.
— О Генри. — Хелен вытерла рот рукой, отодвинула банку и оглядела стол в поисках следующей жертвы. — С тобой я готова ходить куда и когда угодно.
Воротничок рубашки грозился его задушить.
— Так где ты был? — Хелен откусила половину бутерброда. Генри удивленно округлил глаза. — Что? Я проголодалась. Такая голодная, что не поверишь.
Ему пришлось отвести взгляд.
— Присоединяйся.
Хелен подвинула к нему тарелки с булочками и мясом. Генри, никогда не отказывавшийся от еды, соорудил бутерброд.
— Итак, ты просто обязан мне рассказать. Где ты был? Ты какой-то другой. — Она доела бутерброд и подвинула к себе торт. — Мне надо ревновать?
Генри откусил кусок бутерброда, чтобы выиграть время. При разговоре с Хелен он чувствовал себя помидором, над которым уже занесен нож. Он прожевал и проглотил.
— Слушал музыку.
— Судя по твоему виду, концерт был невероятный. — Она слизнула с пальца что-то красное. — В следующий раз обязательно возьми меня с собой.
Он откусил еще кусочек, намереваясь прикрываться бутербродом как щитом сколько сможет. Хелен положила в рот огромный кусок торта. Под ее плотоядным взглядом Генри захотелось проверить, застегнута ли у него ширинка — ну мало ли.
— Конечно, — согласился он, жалея, что не хочет брать ее в «Домино», и что это кажется самой плохой идеей в мире. Что, если он выберет Хелен? Он посмотрел на нее, на ее руки, запястья, лицо в форме сердечка, и попытался представить жизнь, которую предположительно должен хотеть. Безопасность этого выбора, то, как ему обрадуются Торны, как счастлива будет Хелен. А Флора сказала, что им никогда не суждено быть вместе, даже в будущем. Он покачал головой и попытался сосредоточиться.
Хелен улыбнулась и отрезала еще кусочек торта.
— Чудно. Когда пойдем? — Она сунула вилку в рот. Жуя, она ни разу не моргнула. Потянулась через стойку и слегка похлопала Генри по руке. В глазах потемнело, руки и ноги онемели. Он судорожно схватился за край стойки.
— Что такое? — встревожилась Хелен.
— Ничего, все нормально. Наверное, просто устал. — Дурнота отступила. Генри зевнул. Тут в коридоре раздались шаги, и в кухню вошел Итан в изрядно помятой одежде, но на удивление бодрый. Он тут же выпучил глаза.
— Так-так-так, — промурлыкала Хелен. — Еще один полуночник.
Она потянула носом, и Генри отчетливо увидел в ней что-то хищное.
— Я работал, Хелен, — отмахнулся Итан. — Оставь меня в покое. — Он взял яблоко и жадно в него вгрызся.
— Не сомневаюсь, — улыбнулась она. — Мы с Генри как раз строили планы сходить послушать этот пикантный джаз, который он так любит. Ты к нам присоединишься?
— Мне неинтересно, — отказался Итан. Откусил еще кусок яблока и большим пальцем вытер с подбородка сок.
— Ты мог бы взять с собой друга, — предложила Хелен. — Того, с кем трудился допоздна. Божечки, надеюсь, завтра в школе ты не будешь спать на ходу. Знаешь ведь, что скажут родители, если у тебя ухудшатся оценки.
Итан расправил плечи.
— Хорошо. Но только чтобы удостовериться, что ты не сожрешь Генри, как этот торт.
Хелен наклонилась над тарелкой, жадно поедая торт, совсем как рабочий, стремящийся поскорее закопать яму.
— Ты совсем не изменилась с тех пор, как в детстве пожирала сладости голыми руками, — процедил Итан, наблюдая за ней. — Ты хоть когда-нибудь не сметаешь всю доступную еду?
— Нет, — покачала головой Хелен. Ее губы потемнели от шоколада. — Никогда.
***
Вскоре Генри уже лежал в кровати и, засыпая, прокручивал в голове джазовый рифф, который ему никак не удавалось правильно сыграть. Мысленно разобрав его на ноты, он понял, как нужно работать пальцами и руками, и уверился, что утром смог бы сыграть этот рифф, если бы не надо было идти в школу.
Он глубоко вдохнул. В последние секунды перед сном ему пришло в голову, что он никогда не говорил Хелен, какую музыку любит слушать.
Наверное, Итан сказал ей что-то про джаз. Удивительно, если принимать во внимание, как он ненавидит кузину. Но Хелен при желании из любого может вытянуть что угодно.
Глава 25
Среда, 12 мая 1937 года