Руководствующимся такими принципами, которые нам кажутся отвратительными
Покушающимся на основы нашего бытия.
Если кратко, он должен вызывать омерзение и нести в себе угрозу. Отрицательные его качества гипертрофируются, а качествам, по обычным меркам оцениваемым положительно, придается негативный смысл.
Но должен ли он быть сильным или слабым? Должен ли он вызывать страх или пренебрежение?
В мировой практике имеют место оба этих подхода. Если мы посмотрим на военную пропаганду Уолта Диснея («Три поросенка и волк Адольф» и т.п.) или советские фильмы времен Второй мировой войны- то враг там выглядит карикатурным злодеем. Такое можно найти и в других эпохах (вспомните «ростопчинские афишки» времен 1812 года). Можно запугать аудиторию (как это делал Геббельс после Сталинграда, вещая об «ужасах большевизма», или Голливуд 80-х). Видимо, однозначного ответа нет. Мне кажется (с учетом исторического опыта России и не только её), что первый путь- более рискованный, поскольку любые столкновения с неприятной реальностью разрушат Ваши конструкции. Кроме того, следует твердо запомнить, что формируемые идеологические конструкции окажут воздействие на ВСЕ слои общества (в том числе, и на лиц, принимающих решения).
К чему это приводит-рассмотрим на примере Русско-японской войны 1904-1905 гг.
Особое место в процессе формирования «образа врага» в России занимал «изначальный», сформированный еще в мирной жизни стереотип восприятия Японии и японцев как противника, представлявшего этнически, культурно, религиозно чуждую, «иную» цивилизацию. Нужно учитывать, что эти стереотипы формировались у определенного субъекта восприятия, а именно: у людей, принадлежавших к специфической российской цивилизации, преимущественно восточных европейцев-славян, православных по вероисповеданию и культуре. Эти штампы восприятия сводились в основном к нескольким обобщенным представлениям о японцах как «азиатах», язычниках, а значит, не просто «других», но еще и отсталых, «дикарях», варварах.
Неслучайно все эти негативные штампы, во время войны многократно усиленные естественной враждебностью по отношению к противнику, к тому же вероломно напавшему (как «азиаты»!), находили отражение как в публично выражаемых, так и в частных оценках в пренебрежительной и даже оскорбительной форме. Причем оценки эти делались людьми самого разного общественного положения и культурного уровня и нашли отражение в политических документах, в письмах, дневниках, воспоминаниях, художественной литературе и даже в фольклоре.
Как к «макакам» относился к японцам и сам император Николай II, ненависть которого была вызвана, в частности, тем, что, еще будучи наследником престола, он посетил Японию, где подвергся нападению фанатика и был ранен мечом в голову. Как к «макакам» относилось к ним и следовавшее за императором «высшее общество», и генералитет, и офицерство, и даже солдатская масса. Естественно, армия заимствовала это отношение у «гражданского» общества.
Неадекватные оценки потенциального противника накануне войны привели к тому, что вооруженные силы России на Дальнем Востоке в несколько раз уступали по численности японским. Так, в октябре 1903 г. на все требования Штаба Квантунской армии, в столь тревожной обстановке располагавшей в Квантуне всего двадцатью тысячами войск, прислать подкрепления, Главный Штаб отвечал, что «при исчислении сил нужно исходить из отношения, что один русский солдат соответствует четырем японским». Эта беспечность, проявившаяся не только перед войной, но и в самом ее ходе, во многом определялась инертностью стереотипа восприятия Японии как противника, заведомо неполноценного и слабого. Соответственно действовала и военная пропаганда (слайды).
Но война быстро сменила акценты, и пренебрежение обернулось паникой. Описывая сражение под Лаояном (11–21 августа 1904 г.), один из его участников врач В. П. Кравков упоминает о настроении раненых, доставленных в лазарет 19 августа, в трагическом финале битвы: «Солдаты осатанели от страха. С дрожью в теле и с изображавшими сплошной ужас и отчаяние лицами они, друг друга нервируя, рассказывали в чудовищной окраске о силе и ловкости японцев, которые осыпали нас снарядами, направляя на нас какие-то ослепительные огни, искусно обходили нас, предупреждая наш каждый против них замысел, морочили нас разными командными окриками на русском языке и проч.». А с каким настроением шла в Цусиму 2-я Тихоокеанская эскадра….. (как на бойню).
Наряду с паникой в армии в ходе войны сформировалось вполне уважительное отношение к противнику, который, оказывается, мог вполне качественно делать своё дело и даже вести себя на переговорах вполне по-цивилизованному.
Для сравнения обратимся к ситуации 30- годов, вернее, к 1939 году и боям на Халхин-Голе. Здесь уже никто японцев «мартышками» не назвал и не считал.
В массовом сознании как участников боевых действий, так и в тылу был сформирован образ противника, как опасного и жестокого, умелого и опытного врага, не только относящегося к чужой культуре, но и во многом непонятного.
Давал ли противник к этому повод- увы и ах, давал.
Япония давно и последовательно проводила империалистическую, агрессивную политику. Она продолжала активно создавать обширную колониальную империю в Азии, претендуя в будущем на мировое господство. При этом в японском народе воспитывалось чувство национальной исключительности, подкрепляемое легендами о божественном происхождении японской нации, о ее превосходстве над другими, широко пропагандировалась «паназиатская» доктрина: «Азия для азиатов» (читай — японцев), «Долой белых варваров!», «Великая Японская империя до Урала!» и т. п. Особо почитался культ войн: «Тот, кто идет воевать, того защищает бог!». Японский солдат сознательно формировался как нерассуждающий инструмент агрессии, весьма эффективный в бою, презирающий смерть и абсолютно преданный своей стране, армии и ее командованию. Милитаристское сознание находило очень мощное религиозное подкрепление, так что сама смерть в бою для самурая являлась самостоятельной, высшей ценностью.
Отношение РККА и общества к врагу кратко характеризует стихотворение Константина Симонова
«Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь в пустыне,
Я б на гранитной тесаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми…
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава»
Подводим итог: идеальный враг должен быть силен. Но при этом не настолько силен, чтоб его нельзя было победить.
Практическая часть.
При формировании образа врага необходимо:
1.Выбрать субъекта восприятия (т.е., на кого будет нацелено наше воздействие)
2.Провести исследование субъекта восприятия, в ходе которого определить:
А) экономический базис его существования
Б) наличие конфликтов, предпосылок к конфликтам и отношений соперничества со внешними силами (реальных и воображаемых)
Б) принятую у субъекта систему социальных взаимоотношений
В) систему автостереотипов (т.е., как субъект воспринимает себя)
Г) систему стереотипов (как субъект воспринимает внешний мир, «других»)
3.Провести исследование потенциальных объектов восприятия (по той же схеме). Выделить точки возможных конфликтов, особенности объекта, противоречащие принятой у субъекта системе стереотипов, а также особенности, могущие использоваться для дегуманизации врага. В дальнейшем информационная кампания должна строиться именно вокруг выявленных точек
4. Определить степень восприимчивости субъекта к различным каналам доведения информации.
5. Организовать мониторинг альтернативных каналов поступления информации субъекту с целью своевременного реагирования на информационные потоки, разрушающие формируемый Вами образ.
Займемся этим на практике.