ИЗ КНИГИ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА «ДРУГИЕ БЕРЕГА»
А вот еще помню. Мне лет восемь. Василий Иванович поднимает с кушетки в нашей классной книжку из серии Bibliotheque Rose. Вдруг, блаженно застонав, он находит в ней любимое им в детстве место: «Sophie n'etait pas jolie...»*; и через сорок лет я совершенно также застонал, когда в чужой детской случайно набрел на ту же книжку о мальчиках и девочках, которые сто лет тому назад жили во Франции тою стилизованной vie de chateau**, на которую Mme de Segur, nee Rostopchine*** добросовестно перекладывала свое детство в России,— почему и налаживалась, несмотря на вульгарную сентиментальность всех этих «Les Malheurs de Sophie», «Les Petites Filles Modeles», «Les Vacances»****, тонкая связь с русским усадебным бытом. Но мое положение сложнее дядиного, ибо, когда читаю опять, как Софи остригла себе брови, или как ее мать в необыкновенном кринолине на приложенной картинке необыкновенно аппетитными манипуляциями вернула кукле зрение, и потом с криком утонула во время кораблекрушения по пути в Америку, а кузен Поль, под необитаемой пальмой высосал из ноги капитана яд змеи когда я опять читаю всю эту чепуху, я не только переживаю
«Соня не была хороша собой...» (франц.). ** Усадебной жизнью (франц.).
Мадам де Сегю р, рожденная Ростопчина (франц.). *****Сонины проказы», «Примерные девочки». «Каникулы» (франц.).
щемящее упоение, которое переживал дядя, но еще ложится на душу мое воспоминание о том, как он это переживал. Вижу нашу деревенскую классную, бирюзовые розы обоев, угол изразцовой печки, отворенное окно: оно отражается вместе с частью наружной водосточной трубы в овальном зеркале над канапе, где сидит дядя Вася, чуть ли не рыдая над растрепанной розовой книжкой. Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летнего тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в моей руке, и самая рука с глянцем на уже веснущатой коже, кажутся мне довольно аляповатым обманом. Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельницами печке. Влетевший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно. Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет.
|
|
Об авторе этой книги
Париж Левобережье Сены. Люксембургский дворец. К югу от него простирается обширный сад - излюбленное место прогулок парижан. Фонтаны, статуи, скульптуры знаменитых художников писателей, поэтов, композиторов политических деятелей: Верлена, Шопена, Делакруа, Жорж Санд... Между памятником Ватто и Сен-Бева бюст графини де Сегюр. Маленькие парижане могут еще не знать, кто такой Сен-Бев или Верлен, но графиню де Сегюр знает, наверное, каждый школьник. По крайней мере, когда в 70-ых годах французские социологи проводили опрос среди школьников и просили назвать пять наиболее известных французских писателей, то наряду с Альфонсом Доде, Анатолем Франсом, Теофилем Готье и Ги де Мопассаном дети называли графиню де Сегюр. Графиня де Сегюр, урожденная Софья Ростопчина, родилась в 1799 году в Санкт-Петербурге, Ее отец, Федор Васильевич Ростопчин (губернатор Москвы во время войны 1812 года, тот, кому посвящены многие страницы книги «Война и мир») по преданию, сохранившемуся в семье, прямой потомок сына легендарного Чингисхана, бежавшего от гнева отца и осевшего на Руси. Вероятно это апокриф, так как по материалам гербовников основоположником семьи Ростопчиных считается крымский татарин Давыд Рабчака, чей сын, Михаил Ростопча в XV веке отправился служить в Московию. Федор Ростопчин с десяти лет был записан в Преображенский полк и в двадцать семь лет в чине капитан-лейтенанта начал свою службу при дворе наследника, будущего императора Павла I, которому верой и правдой служил и после его воцарения на престоле. Несмотря на всю свою подозрительность, Павел I питал неограниченное доверие к Ростопчину, поручил ему пост Министра иностранных дел и Генерального директора Почт. Павел I был крестным отцом Софьи Ростопчиной. С 1801 года Ростопчины поселились в подмосковном
|
|
именье Вороново - вотчине размером с небольшое государство - 24 тысячи гектаров. Будучи убежденным монархистом, Ростопчин настороженно относился к либеральным реформам, проводившимся в начале царствования Александра I и в течение долгих лет безвыездно прожил в своем имении, занимаясь хозяйством и воспитанием пятерых детей.
Любимица отца, Софья или Софалетта, как он ее называл, к четырем годам болтала на французском, английском, итальянском и почти не знала русского языка. Строгость матери, строгость, граничащая с жестокостью в обращении не только с крепостными слугами, но и с детьми, особенно тяжела была для этой пылкой, эмоциональной девочки, острота чувств которой заставляла ее в пятилетнем возрасте, приходя в отчаяние от любого, даже пустякового своего проступка, восклицать: «Я не могу жить, я должна умереть и я умру!» А на увещевания сестры и слова, что так говорить грешно, пояснять: «Бог мне простит, ведь я так несчастна!»
|
|
Воспитание в семье было спартанским. Дети постоянно страдали от холода, голода и жажды. Софья и ее старшая сестра Наталья для утоления жажды пили воду из собачьих мисок, поскольку мать строжайшим образом запрещала есть и пить в перерывах между трапезами. В семейных преданиях сохранилась история о том, как на Пасху, получив в подарок крашеные яйца, дети разыгрывали их, запуская по наклонной доске. Выигрывал тот, чье яйцо катилось дальше. Софья, выиграв девять яиц, немедленно забралась в свою комнату и, утоляя постоянный голод, проглотила их в один присест.
Ее буйная фантазия и любовь к сочинению разных историй проявлялась с раннего возраста и очень веселила отца, твердившего, что девочка талантлива.
В 1805 году мать Софьи, Екатерина Ростопчина, урожденная Протасова, перешла в католичество. Для Федора Ростопчина, ревнителя православной веры, это было жестоким ударом. К жене он относился с трепетной любовью, но этот шаг расценил как «позорное действие». Тем не менее, уважение и доверие к жене не поколебалось и, прощаясь с детьми, при их отъезде из Москвы в 1812 -году, он наказывал им: «Во всем берите пример с вашей матери и в случае моей смерти слушайтесь ее как меня!» Под влиянием матери и по ее настоянию Софья в возрасте 13 лет стала католичкой. Триумфальные победы Наполеона, рост его могущества к 1805 году побудили Ростопчина вернуться к общественной жизни. Он стал писать страстные политические памфлеты, насыщенные ненавистью к Наполеону. В конце марта 1812 года, когда полумиллионная армия Наполеона сосредоточилась на берегах Немана и война с Россией была, по сути дела, предрешена, граф Ростопчин был назначен генерал-губернатором Москвы.
«Французы приписывали пожар Москвы au patriotism feroce de Rostopchine (дикому патриотизму Ростопчина)»,— писал Лев Толстой. Соответствует ли это исторической истине — вопрос спорный, но то, что граф Ростопчин, вырвавшись с семнадцатилетним сыном из пылающей Москвы, отправился в Вороново и при приближении наполеоновской армии сжег свою усадьбу дотла, оставив в домашней церкви проклятие французам «...здесь вы найдете только пепел!» — это факт, не вызывающий сомнений.
После окончания войны Ростопчины поселились в Санкт-Петербурге. Считая себя героем, Ростопчин был поражен и оскорблен тем, что никто не признавал его таковым. О нем просто забыли. Император Александр I своей холодностью явно показывал, что не нуждается больше в его услугах. Ростопчин вынужден был подать в отставку. В то же время, попадая на лечение заграницу, он всюду оказывался желанным гостем и его везде встречали как героя. Король Франции Людовик XVIII во время первого визита графа Ростопчина во дворец сказал: «Если бы не вы, нас бы здесь не было!» С 1817 года вся семья Ростопчиных поселилась в Париже в роскошном особняке, ранее принадлежавшем наполеоновскому маршалу Нею. Для Софьи Ростопчиной, девушки легко смущающейся и краснеющей до корней волос, началась пора балов и выезда в свет. В начале 1819 года она выходит замуж за графа Евгения де Сегюра, представителя знаменитой французской фамилии, правнука прославленного маршала Сегюра.
За шестнадцать лет графиня де Сегюр родила восьмерых детей и потеряла одного из них, сына Рено, погибшего в младенчестве. Рождение последней дочери Ольги в 1835 году чуть не стоило ей жизни и превратило цветущую молодую женщину в тяжелобольную, на долгое время прикованную к постели, что вынудило ее вести очень замкнутый образ жизни привело к охлаждению между супругами. Однако тяжелая болезнь, сопровождающаяся изнурительными МНОГОСУТОЧНЫМИ приступами жесточайшей мигрени с временным параличом конечностей, не отразилась ни на живом характере графини, ни на ее стремлении быть самым близким другом своих детей. По воспоминаниям ее детей и внуков в доме всегда царила атмосфера не просто любви, а взаимного обожания. По утрам дети собирались в комнате матери, они любили смотреть, как она причесывается и завивает волосы, старшие подавали ей щетки и туалетную воду, младшие скакали и кувыркались на ее кровати, "твердой, как мешок с орехами", по выражению ее сына. Воспитание и образование детей стало делом всей ее жизни. Подчиняясь желаниям мужа, она, страдая от разлуки с детьми, вынуждена была отправлять мальчиков в пансион, но обучением девочек руководила сама, продумывая его и создавая свою систему, которую впоследствии описала в качестве пособия для родителей.
Дети росли и выходили на самостоятельную дорогу. Они разъехались в разные стороны, но она была все время то с одним, то с другим, с тем, кому больше была нужна в этот момент. Друзья детей становились ее друзьями. Так в доме появились литераторы, художники, дипломаты. Старший сын Гастон стал епископом и во время посещения Рима графиня де Сегюр неоднократно удостаивалась аудиенции Папы.
Жизнь посылала ей тяжелые испытания (слепота Гастона, смерть одной из дочерей-близнецов) и новые радости — свадьбы дочерей и появление внуков. Она жила то в Париже, то в Бретани в имении дочери виконтессы Френо, но самым любимым домом оставалось имение Нуэт, в Нормандии, куда каждое лето съезжались многочисленные внуки, обожавшие слушать рассказы бабушки.
Ей было 57 лет, когда две старшие внучки должны были уехать с родителями в Лондон и горько сетовали, что не услышат бабушкиных историй. Чтобы утешить девочек, она пообещала записывать свои рассказы и отправлять их в Лондон. Так были написаны «Новые сказки фей».
Однажды в Нуэте в присутствии своих близких друзей, клерикального публициста Луи Вельо и писателя Эжена Сю она разбирала почту. В посылке из Лондона вернулись ее манускрипты. Вельо попросил прочитать их вслух и графиня де Сегюр, смеясь, начала читать: «Жил был король Бенин...» Когда она кончила, Вельо воскликнул: «Сударыня, вы понимаете, что создали шедевр? Я хочу перечитать!» Она отдала ему листки и он удалился в свою комнату. Наутро Вельо объявил: «Это необходимо опубликовать. Я возвращаюсь в Париж, чтоб этим заняться». Графиня де Сегюр колебалась. Он убедил ее словами: «Подумайте о радости сотен детей, которые прочтут эти страницы!»
Книга «Новые сказки фей» появилась в печати в 1857 году. Успех был потрясающий. Знаменитое издательство «Ашет» предложило опубликовать все книги, которые будут ею написаны, оплатив их по очень высокой цене: по 15 сантимов за строчку. Для сравнения можно сказать, что в конце века один номер толстого ежемесячного журнала стоил 10-15 сантимов. И графиня де Сегюр принялась
за работу.
О чем писать? О тех, кто вдохновил ее на этот труд, о ее любимых внучках Камилле и Мадлен. И вот Нуэт превращается во Флервиль и она описывает жизнь своих девочек, невольно вспоминая собственное суровое детство. Конечно, нет прямой аналогии между г-жой Фишини и Екатериной Ростопчиной, но, несомненно, писательница воспроизводит картины своего детства. Некоторые сцены, например история с ежиками и прудом списаны с натуры: героинями этого трагикомического происшествия были ее дочь Ольга и дочь сторожа охотничьих угодий. Она пишет без плана, без продуманного заранее сюжета. Она изобретает свой жанр письма — полуроман, полупьеса. Детям так интереснее. Ничто так не раздражает детей, как непонятное слово или оборот, который требует объяснения. В этом случае они могут бросить читать книжку. Ей не нужно проникать в детскую психологию — это для нее открытая книга. Не в этом ли секрет ее успеха?
Первый роман «Примерные девочки» закончен и отсылается в «Ашет». О чем писать дальше уже ясно. Воспоминания детства ожили, ей необходимо перенести их на бумагу и она начинает писать свое самое автобиографичное произведение — «Проделки Софи». В книге приведена дата рождения Софи, 19 июля — это день рождения самой писательницы. Истории с выстриженными бровями, с известью, кормлением пони, прогулкой по лесу — все происходило именно с Софьей Ростопчиной в далеком Воронове. Только нравы дома смягчены. Сгладились ли воспоминания со временем или ей не хотелось рассказывать детям о ваhварских порядках, с ее точки зрения совершенно недопустимых? Она создает удивительно яркий образ незаурядной девочки. Когда в середине книги мы узнаем, что Софи исполняется только четыре года, это кажется неправдоподобным, ведь во всех поступках и выходках пусть своевольной, упрямой, но очень обаятельной крошки видна личность со сложившимся характером.
«Проделки Софи» написаны и уже обещано продолжение — «Каникулы». Книжка об ее внуках и внучках, книжка, в которой она описывает жизнь в любимой Нормандии, в имении Нуэт. Давно-давно, 1 января 1821 года, граф Ростопчин незадолго до своего отъезда в Россию пришел в дом к дочери, погруженной в глубокий траур по маленькому сыну, и, протянув ей конверт, где было сто банкнот по тысяче франков, сказал: «Это тебе новгодний подарок». На эти деньги и было куплено любимое пристанище графини де Сегюр, где проводила время лених каникул ее большая семья. Имена, да и фамилии героев — это имена и фамилии ее внуков, Рюгес — анаграмма Сегюр, Трэйпи — Питрэй. Книга закончена и как будто бы больше не о чем писать. Она пишет заключительную фразу: «Каникулы кончились и наши герои будут расти, жить и умирать и мы больше ничего о них не услышим». Ей, действительно, кажется, что все уже сказано, но потрясающий успех книжек вдохновляет ее на новый труд, книгу, которую близкие называют ее «Илиадой» — «Записки ослика».
Графиня де Сегюр писала в течение 12 лет, почти по две книжки в год. У нее двадцать романов и четыре небольшие статьи. Ее книги издавались и переводились бессчетное количество раз и издаются в наше время. К 1981 году только в издательстве «Ашет» выпустили 28 миллионов 250 тысяч экземпляров ее книг. Надеемся, что книги этой необычной детской писательницы понравятся и нашим читателям.
Е. Ландсберг
Моей внучке Элизабет Фресно Моя дорогая девочка, как часто я слышу от тебя: «Бабуля, какая ты добрая, как я тебя люблю!» Заверяю тебя, моя крошка, что совсем не всегда твоя бабушка была хорошей. На свете очень много людей, которые в детстве были озорными, а порой даже скверными, как когда-то твоя бабушка, и которые исправились также, как она.
Вот правдивая история одной маленькой девочки. Твоя бабушка очень хорошо ее знала. Эта девочка была запальчивой — стала кроткой, была обжорой — стала воздержанной; ей случалось воровать, а выросла она очень честной; она была злюкой, а сейчас все считают ее доброй. И бабушка твоя пошла по ее стопам.
Попробуйте и вы, дети! Вам это будет нетрудно — ведь в вас нет и половины недостатков маленькой Софи.
Графиня де Сегюр урожденная Ростопчина
|
Глава 1 ВОСКОВАЯ КУКЛА
Софи ворвалась в комнату c криком: «Няня! Няня! Скорей! Надо открыть ящик! Папа его прислал, из Парижа! Там кукла, которую он мне обещал! Я уверена!»
НЯНЯ
— А где ящик?
СОФИ
— В коридоре, скорее, няня, скорее! Умоляю! Няня отложила работу и пошла следом за Софи в холл. Ящик из легкой древесины стоял на стуле. Няня открыла его. Глазам Софи предстала завитая белокурая восковая головка красивой куклы. Девочка завизжала от восторга и хотела схватить куклу.
НЯНЯ
— Осторожней! Не тяните вы, все сломаете! Кукла привязана шпагатом.
СОФИ
— Да порвите его! Ну, скорее же, няня! Я так хочу куклу!
Няня ничего рвать не стала, а взяла ножницы, разрезала шпагат, развернула бумагу и Софи получила возможность взять в руки самую красивую куклу, которую ей когда-либо доводилось видеть.
У нее были ямочки на румяных щечках, сверкающие голубые глаза, пухленькие шея и грудь, очаровательные маленькие ручки. Одета она была очень просто: перкалевое платье, украшенное фестонами, голубой поясок, хлопчатобумажные чулки и лакированные черные башмачки.
Софи взяла куклу на руки, поцеловала ее раз двадцать и принялась танцевать и кружиться, вереща от восторга так, что ее кузен Поль примчался со всех ног посмотреть, что происходит.
СОФИ
— Поль! Посмотри, какую дивную куклу мне прислал папа!
ПОЛЬ
— Дай мне, я хочу ее получше разглядеть.
СОФИ
— Нет, нет! Ты сломаешь!
ПОЛЬ
— Я буду очень осторожен, уверяю тебя. Посмотрю и сразу тебе верну.
Софи отдала куклу кузену, еще раз предупредив, чтоб он ее не уронил. Поль повертел куклу в руках, разглядел со всех сторон, потом протянул Софи, неодобрительно покачав головой.
Софи
— Что ты головой качаешь?
ПОЛЬ
— Мне кажется, что кукла слишком хрупкая
Боюсь, ты ее сломаешь.
СОФИ
— Я? Не беспокойся. Я буду о ней заботиться и никогда, никогда не сломаю. Я попрошу маму завтра пригласить к нам Камиллу и Мадлен, чтобы они полюбовались моей новой куклой.
ПОЛЬ
— Они тебе ее сломают.
СОФИ
— Глупости! Они очень добрые девочки и уж конечно, не причинят мне такого горя. На следующий день, одевая и причесывая куклу перед приходом подруг, Софи сочла, что кукла бледнее вчерашнего. «Может быть она замерзла, ведь ноги у нее холодные, — подумала Софи — Положу ее на солнце, пусть погреется и мои. подруги увидят, как я о ней забочусь". Он подошла к окну гостиной, чтобы положить куклу на подоконник.
— Что ты делаешь у окна, Софи? — спросила г-жа де Реан.
СОФИ
— Хочу немножко согреть свою куклу, мамочка. Она замерзла.
Г-жа де РЕАН
— Солнце может ее растопить, она же восковая.
СОФИ
— Нет, нет; она твердая как камень. Г-жа де РЕАН. Она твердая, пока не нагрелась. Ни в коем случае не делай этого Софи, ты повредишь куклу. Софи не поверила маме и положила свою новую куклу на подоконник под палящее солнце. В это время послышался шум подъехавшего экипажа, и девочка помчалась встречать своих подруг. Поль тоже вышел на крыльцо. Весело болтая, они все вместе вбежали в дом и, хотя девочкам очень хотелось поскорее посмотреть куклу, они прежде всего пошли поздороваться с г-жой де Реан и только потом вслед за Софи направились в гостиную. Софи уже успела схватить куклу и растерянно смотрела на нее.
МАДЛЕН (глядя на куклу)
— Как? Она слепая? Где ее глаза?
КАМИЛЛА
— Какая жалость — ведь она такая красивая! Софи не отвечала, она глядела на куклу и плакала. Вошла г-жа де Реан.
Г-жа де РЕАН
— Софи, я же тебя предупреждала, что ты испортишь куклу, если положишь ее на солнце. Хорошо, что лицо и руки не успели расплавиться. Ну хватит, не реви! Я — искусный врач, постараюсь вернуть ей зрение.
СОФИ (рыдая)
— Это невозможно, мамочка!
Г-жа де Реан улыбнулась, взяла куклу и слегка потрясла. В голове куклы что-то перекатывалось.
— Ты слышишь? Это — глаза,— сказала мама,— воск вокруг глаз расплавился и они упали внутрь. Я попытаюсь их достать. Пойду за своими инструментами, а вы пока разденьте куклу.
Поль и три девочки начали раздевать куклу; Софи уже не плакала. Она с нетерпением ожидала, что будет дальше.
Пришла мама, разрезала ножницами нитки, которыми голова куклы крепилась к туловищу, и глаза, находившиеся в голове, упали на ее колени. Мама взяла их пинцетом, поставила на место и залила туда расплавленный воск, который принесла в маленькой кастрюльке. Дав воску застыть, она убедилась, что глаза хорошо закреплены и пришила голову к туловищу. Девочки глядели завороженно. Софи испуганно следила за каждой операцией, но увидев, что кукла починена и стала такой же красавицей, как была, подскочила, повисла на шее у мамы и начала ее целовать.
СОФИ
— Мамочка! Спасибо! Спасибо! Я теперь
всегда буду вас слушаться!
Куклу одели, посадили в кресло и стали водить вокруг нее хоровод с песней;
Наш добрый ангел мама
В беде нас не оставит!
И все, что мы сломаем
Немедленно исправит!
Кукла прожила долго, о ней заботились, ее любили, но мало-помалу она теряла свою красоту. Вот как это происходило.
Однажды Софи захотела помыть куклу — ведь детей же моют! Она взяла воду, мыло, мочалку и начала мыть куклу с таким старанием, что стерла все краски с лица. Щеки и губы,— все стало бледным как у тяжелобольного. Софи зарыдала, но кукла так и осталась бледной.
В следующий раз Софи захотелось завить волосы кукле; она надела ей на голову папильотки, предварительно сильно нагрев их, Увы! Сожженные слишком горячими папильотками, волосы снялись вместе с ними. Кукла стала лысой. Софи заплакала, но волосы от этого не выросли. Был еще такой случай: Софи много занималась обучением куклы и ей захотелось научить ее сложному трюку. Она подвесила куклу за руки к веревке, но та не удержалась, упала и сломала руку. Мама попыталась починить куклу, но, хотя на починку и пошло очень много воска, потому что откололся большой кусок, все равно одна рука стала короче другой. Софи проливала горькие слезы, но рука так и осталась короткой.
В какой-то день Софи решила попарить кукле ноги — ведь взрослые часто принимают ножные ванны. Она налила в маленькое ведро кипящую воду и опустила туда ножки куклы. Когда куклу вытащили, выяснилось, что ноги расплавились. Слезы не помогли — бедняжка кукла обезножела.
После всех этих несчастий Софи разлюбила куклу: она стала настолько некрасивой, что все над ней смеялись. Напоследок Софи пришло в голову обучить куклу лазить по деревьям, но та сорвалась с ветки и, попав головой на камни, разбилась вдребезги. Софи больше не плакала. Она пригласила своих подруг на похороны куклы.
Глава 2. ПОХОРОНЫ
Камилла и Мадлен приехали на следующее утро, чтобы принять участие в похоронах куклы. Они были в восторге от предстоящего развлечения. Поль и Софи тоже очень веселились.
СОФИ
— Наконец-то! Мы вас ждем, чтобы приготовить гроб для куклы.
КАМИЛЛА
— А во что мы ее положим?
СОФИ
— У меня есть старая коробка из-под игрушек. Няня обтянула ее розовым перкалем.
Получилось очень красиво. Пойдемте, посмотрим! Дети побежали в комнату г-жи де Реан, где няня дошивала для куклы подушечку и матрац. Дети восхитились очаровательным гробиком, они положили в него куклу и, чтобы не было видно ни разбитой головы, ни искалеченной руки, ни отсутствия ног, накрыли куклу покрывалом из розовой тафты.
Гроб поставили на носилки, специально заказанные мамой. Все четверо хотели нести носилки, но это оказалось невозможным, места хватало только для двоих. После жарких споров было решено, что Поль и Софи как младшие понесут носилки, а Камилла и Мадлен пойдут следом с корзинами цветов и листьев, которыми они покроют могилу.
Когда похоронная процессия добралась до садика Софи, гроб с останками куклы был поставлен на землю. Дети вырыли яму, опустили в нее коробку, забросали ее листьями и цветами, засыпали землей, наскоро расчистили все вокруг и посадили две лилии.
Похороны закончились новой игрой: надо было полить цветы и за водой побежали на огород, где был маленький пруд. Водой плескались, обливали друг другу ноги, хохотали и веселились вовсю. Никто никогда не видел таких веселых похорон! Конечно, нельзя забывать, что это были похороны старой куклы, бесцветной, лысой, безногой, безголовой, которую больше никто не любил и о которой никто не жалел. День кончился так же весело, как начался, и, прощаясь с друзьями, Мадлен и Камилла попросили Поля и Софи разбить еще какую-нибудь куклу, чтобы снова принять участие в такой увлекательной процедуре.
Глава 3. ИЗВЕСТЬ
Малышка Софи не отличалась послушанием. Ей было запрещено выходить одной во двор, где каменщик строил большой птичник для кур, пав-линов и цесарок. Девочке очень нравилось смот-реть, как работает каменщик, и когда мама спу-скалась во двор, Софи всегда увязывалась за ней, но мама ее ни на шаг от себя не отпускала.
Досадуя, девочка спрашивала:
— Мамочка, но почему я не могу выходить во двор одна? Почему я должна быть непременно рядом с вами и не могу отойти?
Г-жа де РЕАН
Каменщик укладывает кирпичи, перекидывая их, он может при этом тебя задеть. И потом во дворе песок, известь,— ты можешь поскользнуться и упасть. СОФИ
— Ну, мамочка, я, разумеется, буду очень осторожной, а песок и известь мне повредить не могут.
Г-жа де РЕАН
— Ты — глупышка и ничего не понимаешь; ты даже не знаешь, как известь может жечь.
СОФИ
— Но, мамочка...
Г-жа де РЕАН (теряя терпение)
— Хватит, Софи! Я лучше тебя знаю, что можно, а что нельзя! Я запрещаю тебе ходить во двор одной!
Софи замолчала с обиженным видом, но при этом приняла твердое решение: «Я все равно пойду! Мне хочется и я пойду во двор при первом же удобном случае!»
Вскоре такой случай представился. Садовник пришел за г-жой де Реан попросить ее отобрать герань. Оставшись одна и убедившись, что ни няня, ни горничная ее не видят, Софи побежала во двор. Каменщик работал, не обращая на девочку никакого внимания. Софи носилась взад и вперед, все разглядывая, и наткнулась на огромный таз с известью, белой, гладкой, похожей на сливки.
— Какая красивая белая известь! Я никогда ее толком разглядеть не могла, мама близко не подпускала. Какая ровная! Наверное очень мягкая и приятная под ногами. Наверное можно скользить по ней, как по льду? Попробую!
И Софи, считая, что известь твердая как земля, поставила ногу в таз. Нога погрузилась и, чтобы не упасть, девочка поставила вторую, и провалилась в известь до колена. Софи закричала. Прибежал каменщик, вытащил ее и поставил на землю со словами:
— Быстро снимайте башмаки и чулки, мадемуазель, они уже горят. Быстрей, быстрей, обожжете ноги!
Софи посмотрела на ноги: куски извести, приставшие к обуви, были белого цвета, но сами башмаки уже почернели, как от огня. Она почувствовала жжение и громко закричала. К счастью, няня находилась поблизости. Она прибежала, увидела, что произошло, тотчас же сдернула с девочки чулки и ботинки, вытерла ей ноги своим передником и понесла на руках в дом. На пороге комнаты они столкнулись с г-жой де Реан, которая вернулась за деньгами, чтобы расплатиться с продавцом цветов.
— Что случилось? — обеспокоенно спросила мама.— Ты ушиблась? Почему ты босиком?
Пристыженная Софи не отвечала. Няня все рассказала, закончив словами:
— Если бы меня не было поблизости и я бы вовремя не прибежала, то ее ноги были бы в таком же виде, как и мой передник. Посмотрите, сударыня, известь насквозь прожгла его. Он весь в дырах.
Действительно, передник превратился в прожженную тряпку.
Разгневанная мама повернулась к Софи:
— Мадемуазель! Вас следовало бы высечь за непослушание. Но Господь Бог вас уже наказал. Я вижу, как вы испугались, и это уже достаточная кара. Единственное, что я сделаю — это потрачу пять франков из ваших сбережений на новый передник для няни.
Софи заплакала, она напомнила маме, что копила деньги для предстоящего праздника в деревне, но мама была неумолима. Заливаясь слезами, девочка дала себе слово, что в следующий раз не будет нарушать мамины запреты и соваться туда, куда не следует.
