1) санскрит. dharma «закон, учение» – одно из основных трех «сокровищ» (ratna-) или «прибежищ» (śarana-), на которых основан буддизм, = пали dhamma =тох. A märkampal = тох. B pelaikne = тибет. chos= кит. fa = япон. hō или datsuma;
2) санскрит. dhyāna «сосредоточенность, медитация, погруженность в медитацию»= пали ch'anna = тох. A plyaskem/ņ = тох.B ompalskoññe = тибет. bsam gtan = кит. ch'an(-na) = япон. zen(na) = корейск. sŏn = вьетнам. thiè/ên;
3) согдийск. kty’ky nyztk «ушедший из своего дома»[49] =тох. A waşt-äş lantu «ушедший из дома»= «монах или Бодхисаттва»[50] = др.- тюркск.
barq-tïn ün-miš “ушедший из дома ”(др.- тюркск. barq - “имение, дом” + отложит.п. -tïn; ün- «уйти из родительского дома» + -miš) = кит. ch’u kia jen;
ср. тибет. k’yim-med-pa «бездомный» (о бездомном священнике[51]);
хотано-сакское puña < санскрит. puņya «достоинство, заслуга, кармический результат волевого исполнения благих действий»> пали puñña, тох. А pñi = тох. B yarp-o (от глагола yarp-) = тибет. bsod nams = кит. fu;
хотано-сакское byūh- «изменить, перевести»[52] (др.-хотанск. 1л. ед.ч. byūh- īmä) <* vi-yauf-ya - <иранcк. vi-y[a]up ->согдийское * yauf - в pč-ywf-s ‘metemorfώth = transfiguratus est.
6) санскритск. tathāgata -= пали tathāgata - = тох. A tämne-wäknā kakmu = тибетск.
de bzhin gsegs pa «так (таким образом) пришедший» (имя Будды)»
хотано-сакское gyast ānu gyast ä- gyast änu gyast ibalysi “Будда (balys-)-бог, бог богов” = согдийск. bg’nbg tm pwty “Будда (pwty), самый божественный из богов»[53] = тохар. A ñäkt -aśśi pätā(-) ññäkt -es “Будда (pätā), бог богов” = тохар. B ñäkt em=nts ñäkt e pud(-) ñäkt e “Будда (pud)-бог, бог богов”= др.-тюркск. tŋgri tŋgrusi burxan “Будда, бог богов”.
Достаточно широкий набор таких соответствий однозначно определит вторичную понятийную систему, надстроенную над каждым из рассматриваемых языков.
|
8. Грамматикализация лексем и лексикализация грамматических форм.
Благодаря недавним работам П. Хоппера и других авторов усилился интерес лингвистов к явлению грамматикализации. В более широком плане с ним связан происходящий во многих языках (хотя бы в части из них – циклически) переход от аналитического изолирующего («аморфного») типа, где (как во вьетнамском) грамматическая характеристика слова целиком определяется его местом в синтаксических сочетаниях, к принципиально отличному типу, предполагающему использование грамматических слов, которые на этапе выработки следующего синтетического типа становятся служебными морфемами внутри словоформы[54].По отношению к целым классам слов удается выяснить встречающиеся в большом числе языков и в этом смысле универсальные закономерности превращения лексически полнозначных слов («полных» в китайской грамматической терминологии) слов в грамматические служебные («пустые» в китайской терминологии) слова, которые потом могут становится морфемами. Сравнивая однотипные процессы в нигер-конго (нигер-бенуэ, в частности, банту), эскимосском, северо-западно-кавказских и индоевропейских языках, можно обнаружить, что существительные, которые могли обозначать части тела и иметь поэтому показатели неотчуждаемой принадлежности, становятся отвлеченными релятивными именами (в смысле работы Филмора о падежах). Потом они превращаются в наречия с пространственным значением и в предлоги или послелоги в зависимости главным образом от намеченной Гринбергом специфической для каждого конкретного языка типологической склонности к препозиции или постпозиции основных элементов предложения по отношению друг к другу. Послелоги дальше могут становиться падежными окончаниями. Так возникает в ряде западно-иранских языков – белуджском, мазандеранском, шамерзади, гилянском, татском, – косвенный падеж (винительн. или винительн. –дательн.), сходный по происхождению с фарси –rå, таджик.- ro (послелог или отделимое именное окончание, функционально близкое к винительному падежу, выражающему определенность объекта) изпослелога *radiy «для», откуда и ср.-перс. (пехлеви) rāy «по причине, для », парфян. rād «по причине, для »[55],др.-перс. baga-hya radiy «бога ради». Воздействием последней конструкции объясняется и ст.-слав. БОГА РАДИ.
|
Поразительный пример того, насколько достоверными могут быть реконструкции дописьменного состояния языка в этой его сфере, можно привести из обобщающей индоевропеистической книги Мейе, последнее издание которой при его жизни относится к 1930-м годам (тогда же вышло и второе издание ее русского перевода). Мейе на основании проницательного сравнения форм предположил, что индоевропейские наречия и глагольные приставки представляют собой окаменевшие падежные формы имени. Эта реконструкция в целом и некоторые конкретные восстановленные Мейе основы и их падежи этого типа нашли полное подтверждение в изученных в основном в последней трети прошлого века (спустя больше чем полстолетия после выхода первого издания книги Мейе) фактах древнехеттского языка (XVII- XVI вв. до н.э.), где наречиям этого типа соответствуют релятивные пространственные имена, с грамматической точки зрения неотличимые от существительных: они соединяются с управляемым ими другим существительным в родительном падеже и к ним, как к другим существительным, присоединяются постпозитивные притяжательные местоимения. Реконструированной Мейе парадигме основы со значением «перед»[56] соответствует др.-хеттск. peran «передняя сторона, перед» <*per-o-m, которое грамматически себя ведет как тематическое существительное среднего рода с неразличением именительного и винительного падежей (засвидетельствовано в именных конструкциях с предшествующим родительным типа haššuwaš peran «перед царем» и в сочетании с притяжательным местоимением – šet: pera – ššet <* peran – šet «перед-его»); восстановленному Мейе падежу этого существительного на *- ō (>лат. prō, лит. prō, русск. пра-) отвечает др.-хеттск. директивный падеж pa-ra-а «вперед, по направлению к той стороне пространства, которая впереди перед говорящим ». Восстановленная Мейе парадигма основы * ep -, к которой восходит греч. άpo, в древнехеттском соответствует appan <*e/opo-m «задняя, обратная сторона» (atta - š-ma-š appan «замоим отцом»), директив appa. Производное прилагательное app-izzi(ya)- «последний» c древним индоевропейским cуффиксом пространственных и социальных отношений -* tyo -подтверждает архаизм именных форм, образованных от этой основы. Замечание Мейе о том, что наречие, отраженное в греч. antί, лат. ante, представляет собой «местный падеж на – i- »[57], также подтверждается фактами хеттского языка, где есть родственные формы наречий – превербов hant-i (дат.-местн. пад.), hant-a (директив). Основа hant- в древнейшей хеттской надписи Анитты засвидетельствована в качестве второй части архаического словосложения men-a-hhand-a «навстречу, напротив» (ср. еще более древнее название города этого типа Puruš-hand-a, известное уже в ранних документах из староассирийских колоний начиная с XXI I в. до н.э.; к первой части ср. др.-инд. puruşa- «человек» в начале сложных слов и индоевропейский этноним племени, откуда название пруссов в балтийском); в древних текстах часто встречается прилагательное hant-ezzi(ya)- «первый, первого разряда», построенное по тому же типу, что app-izzi(ya)- «последний», приведенное выше (ср. тот же тип в родственном лат. anterior). Хеттская основа сохранилась и в первичном конкретном значении «лоб» (также Hant-a-šepa «Божество Лба»),следы которого есть в других индоевропейских языках и в родственной основе со значением «нос, лоб, профиль» в афроазиатском (др.-египет. hnt c чадским соответствием). В этом случае удается проследить по отдельным языкам различные этапы грамматикализации от первичного значения части тела до предлога и приставки с абстрактным значением.
|
В таких разных группах языков, как северо-западно-кавказские, бурушаски, восточно-австронезийские, балтийские и некоторые другие индоевропейские, можно проследить образование суффиксальных или префиксальных показателей двойственного числа благодаря грамматикализации числительного «два»[58].
Обратный грамматикализации процесс лексикализации приводит к образованию окаменелых грамматических форм, употребляющихся в качестве лексических уточнителей, напр., времени. Русск. бывало (Бывало, писывала кровью / Она в альбомы старых дев у Пушкина в «Онегине») представляет собой лексикализованную форму от глагола быть. В южно-анатолийском лувийском языке обнаружена точно такая же наречная (исторически глагольная) форма puwa «раньше, прежде» от того же индоевропейской глагольной основы, восходящей к лексически полнозначному глаголу: индоевропейск. * bhuH- «быть< расти» (русск. бытие, былое:быльё, былинка): уральск. *pyge «расти» -*pux-ti «дерево»: кушитск. * fu?< афразийск.«расти – о растениях»[59] (алтайские факты объясняются позднейшей перестройкой основ при том же движении к семантике глагола-связки и глагола бытия[60]).
При лексикализации суффикса он может стать отдельным словом. Это чаще происходит с морфемами, имеющими деривационное значение. В русской разговорной речи и в печати 1920-х и 1930-х гг. и позднее так иронически использовался суффикс изм, особенно во множественном числе; у Маяковского наряду с этим встречается и такое же использование род.п. мн.ч. «истов» [61]; сходным образом как отдельное слово словопроизводящий суффикс ец (в форме родительного множественного ецов) используется в прозе Хлебникова. Одним из классических примеров лексикализации падежного окончания, становящегося отдельным словом, является англ. bus «автобус», через промежуточные формы (французское, общезападноевропейское и английское название транспортного экипажа-омнибуса из лат. omni-bus «для всех» от omni-s «весь», ср. об этимологии в предыдущей главке), восходящее к латинскому падежному окончанию дат. п. мн.ч. – bus (c индоевропейским диалектальным субморфом *- bh-, см. выше). При лексикализации значение сужается и специализируется. Явление показывает отсутствие жестких границ между этими уровнями языковых значений. Хотя теоретически можно стремится разграничить исследование только грамматических значений словоформ и синтаксических словосочетаний и только лексических значений слов (как словарных единиц) и фразеологических сочетаний, число промежуточных случаев оказывается большим. Деривационные значения легко становятся реляционными, и поэтому словообразование соединяет лексику и грамматику.