— Товарищ командир, успех успехом, да вот оба самолета придется ставить в ремонт — дырок много. [169]
— Ничего, Толя, это четверть беды, я боялся, что не встречу тебя больше... Иди в землянку, отдохни, сегодня с тебя хватит.
Перед докладом о выполнении боевого задания решил осмотреть поврежденные самолеты. Да, дырок фашисты наковыряли порядочно, а «ишачок» Кузнецова был в таком состоянии, что техник ужаснулся: «На чем только долетел летчик?» Рули поворота и высоты разбиты, элероны повреждены, козырек кабины еле держится, в маслобаке дыра, винт пробит, плоскости — как решето. Этой машине ремонт предстоит большой. Но техник Николай Акимов уверенно доложил:
— Товарищ командир! Не беспокойтесь, к утру самолет будет в строю.
После доклада командиру полка я сделал детальный разбор нашей работы в эскадрилье и дал высокую оценку ведущим звеньев и пар, умеющим цепко держаться в строю и летать на предельно малой высоте. Но особой оценки заслужили Кузнецов и Бакиров — штурман и старший летчик. Это они на пределе крайнего риска обеспечили выполнение боевой задачи.
Два вылета, в которых я участвовал, показали, что эскадрилья имеет хорошие боевые возможности. Если тщательно готовить каждый вылет, успех обеспечен.
Заканчивая разбор, спросил:
— Какие будут вопросы?
Единственный вопрос задал мне старший лейтенант Владимир Петров:
— Товарищ командир, будут ли поставлены радиостанции и на наших самолетах?
Вместо ответа я предоставил слово инженеру Яровому. Тот тяжело встал, немного помедлил и, наконец, произнес:
— Товарищи летчики, мы скомплектовали РСИУ-3 на все самолеты и за двое суток установим. Удивлен и рад, что вы, наконец, будете ими пользоваться.
|
|
Во второй половине дня погода резко ухудшилась и боевых вылетов не было. После обеда ко мне на КП зашел капитан Агуреев и спокойно передал рапорт на имя командира полка о переводе его в другую эскадрилью.
Я велел дежурному телефонисту пригласить на КП «управляющую четверку»: комиссара, адъютанта, инженера и секретаря парторганизации. Когда все собрались, прочитал рапорт Агуреева и написал на нем: «Командиру полка. Сожалею, но не возражаю».
Вернул рапорт Агурееву и спросил:
— Может быть, еще кто-нибудь из присутствующих желает перейти в другую эскадрилью? Извольте сегодня же подать рапорт. [170]
Поднялся комиссар и заявил, что он свое желание изложит лично комиссару полка, но работать будет так, как требует служебный долг. За ним поднялся молчавший до этого Петр Кожанов и взволновано заявил:
— Я вчера и сегодня беседовал со многими летчиками и техниками, с коммунистами и комсомольцами и как секретарь парторганизации сделал вывод, что командование не ошиблось в назначении нового командира. А два боевых вылета на штурмовку, в которых я участвовал, наглядно показали, как нужно готовиться к боевым заданиям. С сентября 1941 года я не помню подобного случая, и вот результат: сегодня мы не имели никаких потерь ни в летчиках, ни в самолетах.
Он обвел глазами присутствующих и, переводя дыхание, выпалил:
— Товарищи командир и комиссар, я вынужден собрать внеочередное заседание партбюро, чтобы заслушать коммуниста Агуреева. Его рапорт об уходе из эскадрильи в такое время я расцениваю... я расцениваю, как... — Кожанов словно поперхнулся острым словом, но взял себя в руки и закончил: — Что скажет на это комиссар?
|
|
Комиссар ответил, что это было и остается правом партбюро.
Агуреева ожидала основательная проработка, но я понимал, что даже самые хорошие советы близких и друзей сейчас ему не помогут. Нужно какое-то время, чтобы улеглась обида на начальство, незаслуженно задержавшее его продвижение по службе. Поэтому я посоветовал Кожанову не собирать партийное бюро, а провести через неделю открытое партийное собрание и поговорить о роли коммунистов в повышении боеспособности эскадрильи.
— А пока что необходимо изучить причины неудачных боев за последние месяцы, обдумать мероприятия, которые повысят активность каждого летчика и эскадрильи в целом. С докладом на собрании придется выступить мне. Если с таким предложением присутствующие согласны, я доложу командиру и комиссару полка. А пока, не теряя времени, будем готовиться к завтрашнему дню, но не так, как готовился к дуэли пушкинский Ленский.
— А как он готовился? — спросил адъютант Пахомов.
— По-моему, плохо, товарищ Пахомов. Вспомните кусочек из монолога Ленского: «...паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она...» Дело в том, что сегодня один из летчиков нашей эскадрильи попросил, чтобы ему дали сто граммов водки в обед, боялся, что ему до ужина не дожить. Хотя он сделал всего один вылет на штурмовку и вернулся без единой [171] пробоины в самолете. Значит, и у нас есть Ленские, а их не должно быть.
Вечером я доложил обо всем происшедшем командиру и комиссару полка. Повестку дня партийного собрания командование поддержало. Одновременно я попросил: если капитан Агуреев будет переведен в другую эскадрилью, на его место назначить старшего лейтенанта Байсултанова.
|
|
Неделя, предшествующая партийному собранию, промчалась очень быстро. Летая ежедневно на боевые задания, я изучал в деле летный состав эскадрильи и, кроме того, вечерами и ночами детально штудировал неудачные бои и штурмовки.
С летчиками, в документах которых имелись указания на недостатки в их летной и боевой подготовке, сделал контрольные полеты на учебно-боевом самолете УТИ-4, проверил технику пилотирования, огневую подготовку и убедился, что в целом люди на высоте, но по-прежнему плохо было с осмотрительностью и знанием тактики боев с истребителями и «охотниками». Скажем, 1-я и 2-я эскадрильи, летавшие в это время на прикрытие линии фронта и ледовой трассы, именно по этим причинам теряли опытных летчиков. Погибли заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Ефим Бодаев и командир звена младший лейтенант Кочмала.
Бодаева я знал еще по Ханко. Это был смелый, разумно дерзкий летчик, обладавший прекрасной техникой пилотирования и высокой огневой подготовкой. За два дня до гибели Бодаева говорили с ним именно о том, отчего у нас такие потери.
— Всему причиной слабая выучка летчиков, недостаточная осмотрительность, — заявил Бодаев твердо и добавил в раздумье: — И еще, пожалуй, из-за порядков, которые не соответствуют новой тактике ведения воздушного боя с «мессерами». Нам, летчикам, нужно не просто летать, но грамотно драться, а командованию эскадрилий и полка чаще самим вылетать на боевые задания...
И вот опытный летчик, хорошо понимающий значение осмотрительности, умеющий правильно построить боевой порядок в бою, сам стал жертвой внезапно атаковавшего «мессера».
Первым увидеть врага на большом удалении от себя — значит наполовину победить. Не увидишь врага у себя за хвостом — значит сам станешь покойником. Думаю, погиб он нелепо, из-за «мелочи» — мехового комбинезона, делавшего его грузноватую фигуру неповоротливой в тесной кабине И-16 — не смог вовремя оглянуться.
Осмотрительность стала главным пунктом моего доклада на партсобрании. Сегодня это главный фактор в бою, и не считаться с ним может только глупый человек. [172]
Здесь же был сделан разбор характерных воздушных схваток с Ме-109, в которых мы понесли неоправданные потери.
Анализ наших воздушных боев в декабре, январе и феврале требует решительного усиления боевой выучки летчиков, начиная с их подготовки на земле. Необходимо начисто отказаться от плотных, не эшелонированных по высоте боевых порядков в воздухе, отвергнуть устаревшую тактику оборонительных боев в пресловутом «круге» и решительно улучшить использование бортовых и наземных радиосредств; тщательно проверять и готовить самолеты, оборудование и оружие перед каждым вылетом, постоянно и детально изучать воздушного и наземного противника, его часто меняющуюся тактику в воздухе.
Задачи нелегкие, но в эскадрилье много коммунистов и комсомольцев, которым и надлежит решить их как можно скорее. Тут меня самого словно подхлестнул этакий комсомольский задор, и я, не то спрашивая, не то убеждая своих товарищей, сказал, что первый самолет Ме-109Ф — «охотник» будет сбит летчиками 3-й эскадрильи.
— Гвардейцы обязаны бросить вызов фашистским асам и победить. Мы должны показать полку и всей бригаде, что боеспособность наших И-16 не уступает ни одному типу фашистских самолетов, нужно только правильно использовать свои преимущества.
Жаркие споры и откровенный обмен мнениями затянулись до поздней ночи. Только что назначенный заместителем командира эскадрильи старший лейтенант Алим Байсултанов говорил, как всегда, отрывисто, и если его плохо понимали, он дополнял свои слова жестами. Если же и это, как ему казалось, не доходило до собеседника, он с улыбкой говорил спорщику:
— Слушай, друг, держись в полете рядом со мной, не отставай и тогда поймешь остальное, о чем я тебе говорил.
А в этот раз Алим встал, поправил китель, на котором поблескивали два ордена Красного Знамени, и торопливо заговорил, рубя ладонью воздух:
— Товарищи! Наше собрание похоже на методическое занятие. Это плохо? Нет, хорошо. Очень хорошо! Потому что это главное. Командир дал ясное направление нашей работе. Но то, что некоторым кажется теорией, мы еще в сентябрьских боях под Ленинградом, а затем на полуострове Ханко проверили на практике! Как заместитель командира эскадрильи беру на себя обязательство оказывать ему повседневную помощь в осуществлении поставленных задач.
Вернувшись в свою прохладную землянку, я не раздеваясь залез в спальный мешок. Обычно я засыпал мгновенно, отключался [173] на несколько минут даже в перерывах между боевыми вылетами, а вот сейчас мучился бессонницей. Перед глазами в полусвете коптилки то и дело мелькал длинный тонкий фюзеляж «мессера», проносящийся на попутном курсе то слева, то справа. Это был один и тот же «мессер», которому почему-то не удавалось внезапно атаковать меня. Он проносился мимо на большой скорости и уходил, набирая высоту. Я смотрел ему вслед и думал, что этого легко не собьешь, нужно уловить момент и выйти обязательно на встречно-пересекающихся курсах. Обязательно и с запасом высоты. Тогда он вынужден будет принять бой или уклониться от лобовой атаки.
Желание провести такой бой с «охотником» вот уже два месяца преследовало меня. Бой не теоретический, а настоящий. Бой на жизнь или смерть. Десятки вариантов нарисовал я на бумаге и представил мысленно. Но сейчас этот бой нужен мне был как никогда. Нужна серьезная победа, и не просто победа, а показательная, психологическая, достигнутая на глазах у всех летчиков...
С этими мыслями я и уснул в эту, как мне казалось, знаменательную ночь.
Гибель фашистских асов
В конце февраля в полку произошли перемены. Командирами эскадрилий были назначены старшие лейтенанты Михаил Яковлевич Васильев и Геннадий Дмитриевич Цоколаев. Комиссарами стали старшие лейтенанты Александр Харитонович Овчинников и Петр Павлович Кожанов, инженером 3-й эскадрильи — воентехник 1-го ранга Михаил Симонович Бороздин. Впервые в эскадрильях были созданы и узаконены приказом по три четырехсамолетных звена и одно резервное звено летчиков без самолетов. Весь летный состав равномерно распределен независимо от званий с учетом боевой выучки.
Обстановка требовала прежде всего хорошего владения собственной боевой техникой, а также знания тактики врага.
В феврале и марте в полку были проведены две теоретические конференции. В служебных и жилых помещениях оформили наглядную агитацию. Памятки, составленные лучшими летчиками и техниками, постоянно напоминали и призывали личный состав к подтверждению делом высокого звания гвардейцев. [174]
Не скрою, меня радовало, что 3-я эскадрилья была инициатором большинства начинаний, считалась одной из лучших в полку и бригаде.
Инженер нашей эскадрильи Бороздин за две недели без отрыва от работы, а она была очень напряженной, сумел создать учебную базу для изучения материальной части и воздушно-стрелковой подготовки летчиков. Теперь в каждом звене имелся тренажер, а на окраине аэродрома установлены макеты всех типов вражеских самолетов под разными ракурсами в натуральную величину. В одной из землянок оборудовали класс, где изучались приборы, агрегаты моторов и радиоаппаратура самолета.
Так постепенно приобретались знания и прочные навыки, которые впоследствии очень пригодились в бою. Занятия были построены интересно, увлекли летчиков, быстро вытеснив вездесущего «козла», который хотя и давал разрядку нервам, но в то же время съедал массу дорогого времени.
Коммунисты и комсомольцы поставили перед собой ясную задачу: отнять инициативу у врага, заставить его бояться наших летчиков, воюющих на истребителях И-16.
Усилиями начальника штаба полка к началу марта была развернута и освоена полковая наземная радиостанция 11-АК, созданы два пункта визуального наведения истребителей: в Кобоне и на линии фронта в полосе 54-й армии.
В это же время для ПВО ледовой трассы на острове Зеленец установили радиолокационную станцию «Редут-59», которая была напрямую связана с КП полка и пунктом наведения в Кобоне.
Все это были пока дела наземные, подготовительно-организационные, между тем воздушные бои над линией фронта и ледовой трассой по-прежнему в большинстве своем продолжали носить оборонительный характер.
Фашисты-«охотники» на Ме-109Ф ежедневно посещали аэродром Выстав, выслеживая наши самолеты на посадке, однако теперь мы их вовремя обнаруживали, избегая потерь. Наземная подготовка наших летчиков стала сказываться и в воздушных схватках.
Перед вылетами, как правило, готовилось несколько вариантов внезапного боя с «охотниками». Иногда мне просто не терпелось встретиться с ними, скрестить, так сказать, шпаги. Вскоре представился случай.
12 марта в 5 утра оперативный дежурный полка принял приказание командира бригады Романенко: всем полком нанести штурмовой удар по железнодорожной станции Мга, куда подошли для разгрузки три эшелона с войсками. [175]
Полк подняли по тревоге, и началась спешная подготовка.
Каждый раз, поднимаясь рано утром для вылета на задание, я с усилием преодолеваю душевное волнение, которое сохранилось от первого вылета на рассвете 22 июня 1941 года. Что это? Сомнения в благополучном исходе выполнения боевой задачи эскадрильи или страх за свою жизнь? Нет, с приобретением боевого опыта эти чувства отошли. Почему же сегодня, готовя летчиков, так сильно волнуюсь? Может быть, в этом задании встречусь с «охотниками»? Я жду этой встречи. Неужели сбудется мечта?
Ударную группу составляли две шестерки 1-й и 2-й эскадрилий, ведущий Михаил Васильев. Группу прикрытия в составе шести самолетов 3-й эскадрильи по логике должен вести я. Но я, не докладывая командиру полка, назначил ведущим Алима Байсултанова. Сам же с Владимиром Дмитриевым занял место замыкающей пары.
Перед вылетом я велел ведомому сохранить на обратный путь половину боезапаса и подчеркнул, что при штурмовке буду в основном выполнять ложные атаки и постараюсь сохранить боезапас полностью. Массированный удар по такому важному объекту, как станция Мга, противник нам не простит, и «охотники» обязательно нападут на нас у линии фронта или будут подстерегать возле аэродрома.
Восемнадцать И-16, сделав обходной маневр, на предельно малой высоте зашли на объект с юга, чего противник не ожидал. Реактивными снарядами и пушечно-пулеметным огнем обрушились на врага с двух направлений, загорелись вагоны и платформы с войсками и боевой техникой, которыми были буквально забиты все железнодорожные пути.
Истребителей противника над объектом, к счастью, не оказалось, и мы, преодолевая плотный зенитный огонь, сделали повторную атаку всем составом с трех направлений.
Пожары и взрывы, как потом донесла разведка, продолжались несколько часов.
Васильев правильно поступил, что не повел группу на аэродром кратчайшим путем, а, следуя по тылам противника, вышел к Малуксинским болотам и там пересек линию фронта. На обратном маршруте пункт наблюдения передал, что нас ожидает большая группа «мессеров». Я был почти убежден, что противник, не сумев перехватить нас над целью и над линией фронта, обязательно пошлет «охотников» в район аэродрома, чтобы атаковать отставшие или поврежденные при штурмовке самолеты.
«Что же, посмотрим, кто кого перехитрит...» — сказал я себе и стал тащиться позади всей группы на высоте двухсот [176] метров. Километров за пятнадцать до аэродрома рядом с нашей группой возникли разрывы зенитных снарядов на малой высоте, значит, где-то над лесом шастают «мессершмитты».
Прибавляю скорость, осматриваюсь. Ага, вот они! Над макушками леса, как я и предполагал, пара Ме-109Ф. Владимир Дмитриев тоже заметил врага и покачал крыльями. Я ответил таким же сигналом. Передачи по радио в таких случаях были мною запрещены.
Наша основная группа начала посадку, когда мне до аэродрома оставалось километров пять. Противник продолжал держаться на предельно малой высоте и дистанцию не сокращал. Итак, немец попался на крючок: считая мою пару небоеспособной, решил одновременной атакой своей пары сбить нас эффектно — над собственным аэродромом. Ну что же, такого момента я давно ждал.
Увеличиваю скорость и набираю высоту.
Вижу — задымили моторы «мессеров», переведенные на форсированный режим для быстрого сближения и атаки.
Достигнув центра аэродрома, делаю резкий, с предельной перегрузкой левый боевой разворот для выхода на встречный курс.
Вот когда пригодились десятки вариантов и расчетов на такой маневр!
Заканчиваю разворот на высоте около 500 метров, противник намного ниже меня. Он такого маневра не ждал и оказался в лобовой атаке. Оба «мессера», задрав желтые носы, пошли на меня, видимо считая, что я без боезапаса и делаю ложную атаку. Темные трассы от двух Ме-109Ф точно тянутся к моему мотору. В прицеле ведущий «охотник», дистанция примерно пятьсот метров, полторы секунды осталось на все, пусть даже на жизнь. Пальцы правой руки машинально выжали общую гашетку пулеметов, и три огненные трассы молнией пронизали тонкое тело «мессершмитта», мелькнувшее ниже меня метрах в пяти.
Не думая о результатах, делаю второй боевой разворот. И выше себя впереди вижу уходящего вверх единственного «мессера». Машинально подбираю ручку управления, навскидку беру упреждение и выпускаю все четыре РС-82 вдогон. Четыре черные шапки разрывов возникают за хвостом врага, но «мессер» продолжает круто уходить в высоту. Догнать невозможно.
Но вот примерно на полутора тысячах метров он делает петлю и, стреляя, несется вниз. Что это? Решил один дать бой или посмотреть на горящий самолет своего ведущего? Нет, выходит из пикирования и зачем-то лезет на вторую петлю. Сейчас дорога каждая секунда. Даю по радио команду Дмитриеву [177] атаковать его снизу, а сам резко бросаю самолет в высоту и на третьей петле в верхней точке стреляю в немца с дистанции пятидесяти метров. Но самолет не падает, вновь уходит вниз и опять лезет вверх. Что за странные маневры? И вдруг я понял: у противника безвыходное положение, осколками «эрэсов» заклинило рули высоты в момент, когда он уходил вверх после лобовой атаки.
На выходе из четвертой петли «мессер» зацепился за макушки елок возле стоянки самолетов 3-й эскадрильи и без плоскостей пополз по снегу вблизи от аэродрома. Вижу, как летчик выскакивает из кабины и, то и дело падая, бежит в сторону леса, прямо к стоянке моей эскадрильи. Теперь фриц далеко не уйдет. Сообщаю по радио на КП полка, даю команду ведомому производить посадку и сам сажусь поближе к своей стоянке. Бой происходил на глазах у всего гарнизона, и громкое «ура» прокатилось по аэродрому, когда первый «мессер» взорвался. То же было и при уничтожении второго.
Завершился красивый победный бой. А что за этой красотой? Целеустремленный поиск, изучение сотен проведенных боев на самолетах И-16, осмысление лучших элементов тактики и приемов боя, неотступный мысленный проигрыш еще непроведенных боев с новым «мессером». Три месяца днем, ночью и даже во сне я готовился к этому событию.
Через четверть часа механики принесли мертвого фашистского летчика. Отбежав в горячке от самолета, он умер от ран, полученных в воздухе.
Этот воздушный бой стал как бы переломным, заставил многих поверить в свои силы, а враг почувствовал превосходство советских летчиков. Победа была хорошим вкладом в боевой счет полка, которым мы должны были оправдать гвардейское звание.
По сгоревшему самолету ведущего мы не могли определить, кто на нем летал, а вот на фюзеляже ведомого мы насчитали 29 знаков — свидетельство сбитых самолетов воюющих против гитлеровской Германии стран.
Пусть не смущает читателя дополнение при подготовке третьего издания. Через 54 года (в 1996 году) эти данные я узнал через архив Чехословакии.
12 марта 1942 года боевая пара 1-го полка 54-й эскадры «Зеленое сердце» в составе: роттефюрер (ведущий) унтер-офицер Гюнтер Бартлиг и качмарек (ведомый) лейтенант Херберт Лейште — вылетела на свободную «охоту» в район Волховстрой — Шлиссельбург. На аэроузел Сиверский группа не вернулась. 25 марта 1942 года командиром полка майором Филиппом [178] летчики были признаны пропавшими без вести в боевом вылете.
Унтер-офицер Гюнтер Бартлиг родился в Лейпциге в 1913 году. В 1929-м поступил в планерную школу. С 1930 года — командир отделения в этой школе, с 1931 года — инструктор. В 1935-м направлен в школу военных летчиков в Берлин, в 1937 году закончил отделение летчиков-испытателей. В составе легиона «Кондор» воевал в Испании в 1938-м. С 1939 года — в 54-й эскадре. Участвовал во Французской и Балканской кампаниях. К моменту нападения на СССР имел на боевом счету 56 воздушных побед. В августе 1941 года был ранен в воздушном бою севернее Нарвы. В строй вернулся в ноябре того же года. В течение февраля 1942 года летал на модифицированном «мессершмитте», одержав в этот период 11 воздушных побед методом свободной «охоты» над советскими аэродромами Ленинградского и Волховского фронтов. Фашистский ас на день гибели имел 67 побед.
Лейтенант Херберт Лейште родился в Берлине в 1920 году. В 1940-м закончил летную школу и в мае того же года получил назначение в учебно-боевую эскадрилью 54-й эскадры, базировавшуюся в Бельгии. Участвовал в налетах на Англию. Первую воздушную победу одержал 27 сентября 1940 года, блокируя аэродром в Южной Англии. Участвовал в нападении на Югославию. К моменту нападения на СССР имел 9 воздушных побед. В первый день войны сбил в районе Каунаса И-15 и СБ-2. 7 ноября 1941 года был ранен осколком на земле при нанесении советской авиацией бомбового удара по аэроузлу Сиверский. В строй вернулся в декабре 1941-го. С января 1942 года, летая на модифицированном «мессершмитте», довел счет побед до 29. Последнюю победу одержал 3 марта, сбив Як-1 над аэродромом Волховского фронта.
Командование полка в полном составе прибыло в эскадрилью. Поздравив нас, Михайлов заметил, что такой бой нужен был давно, нужен всем, от механика самолета до командира полка.
Мне даже неловко стало от обилия поздравлений. Радовался я не только за себя. Жители деревни, эвакуированные ленинградцы, проезжавшие в это время по дороге, с замиранием сердца наблюдали этот, по сути, редкий показательный бой.
День этот был отмечен еще одним счастливым событием: с рассвета армия генерала Федюнинского начала наступление на Любань, с тем чтобы, взаимодействуя с соседями, прорвать блокаду Ленинграда с восточного направления.
Полк получил задачу поддерживать Федюнинского, не забывая при этом о ледовой трассе. [179]
Прибежал взволнованный Михаил Васильев. Крепко обнял меня.
— Спасибо, Вася, я сразу понял твой замысел, когда ты пошел на задание замыкающей парой... Ну, будь здоров, лечу прикрывать наземников 54-й армии в районе Малукса — Погостье. Дай мне пару Кузнецова для страховки сверху. Хочу построить боевой порядок в три эшелона и схватиться с «мессерами» над линией фронта.
— Может быть, возьмешь меня? Повторим тот вариант, помнишь, над Ханко со «Спитфайрами».
Он покачал головой.
— Ты уж веди свою эскадрилью. День сегодня будет горячий.
— Хорошо. Кузнецов и Петров минут через двадцать будут готовы. Придут к тебе уточнить задание.
Итак, впервые Васильеву удалось построить группу в три эшелона. И вот его четверка патрулирует на высоте 2500 метров. Пара Алексея Лазукина выше на четыреста метров и несколько в стороне. Третий эшелон на высоте 3500 метров занимала пара Кузнецова, она держалась километрах в двух от основной группы в стороне наших войск.
На первый взгляд такое построение третьего эшелона казалось ошибочным. Пара Кузнецова на отшибе могла быть атакована двумя парами «мессеров», действующих обособленно. Но Васильев рассчитывал на осмотрительность Кузнецова и Петрова и на летные качества самолетов И-16 29-й серии, на которых эта пара летала.
Расчет и замысел Васильева полностью оправдались. Пост визуального наведения, находившийся в первом эшелоне войск 54-й армии, своевременно подсказал Васильеву, что три Ю-88 и четыре Ме-109 на высоте 2500 метров идут с запада на восток над своими войсками вдоль линии фронта.
Васильев обнаружил самолеты врага, когда они были на расстоянии пяти-шести километров от его группы. Набирая запас высоты, он пошел параллельным курсом вдоль линии фронта. Васильев не торопился атаковать «юнкерсы» на территории, занятой противником. Нужно было разгадать их замысел и не упустить из виду новые группы вражеских истребителей, особенно «охотников», которые будут стараться отомстить за гибель двух асов.
«Нет ли здесь ловушки?» — подумал Михаил, едва сдерживаясь, чтоб не броситься в атаку.
Выдержка принесла плоды. Три пары Ме-109Ф на высоте 3000 метров появились со стороны Погостья, то есть сзади. Они подходили на повышенной скорости, собираясь атаковать [180] нашу шестерку в момент, когда она нападет на «юнкерсов», находящихся над своими войсками.
Вдруг в наушниках раздался голос Кузнецова:
— Миша, атакуй быстрее «юнкерсов», а я задержу «охотников». Вижу их ниже себя справа. Атакую!
Пара Кузнецова, имея преимущество в высоте и дав моторам максимальные обороты, атаковала среднюю пару Ме-109Ф. «Мессеры» сделали переворот и ушли вниз. Тогда Анатолий довернул вправо и обстрелял сразу четырьмя «эрэсами» последнюю пару и тоже заставил шарахнуться в сторону и вниз.
Не давая немцам выбрать себе удобную позицию для ответных атак, Кузнецов на предельной скорости начал преследовать «охотников», но дистанция между ними не сокращалась. «Мессеры», боясь попасть под разрывы реактивных снарядов, сделали правый боевой разворот и в свою очередь нацелились на Кузнецова. Пока Кузнецов и Петров возились с «охотниками», прошло полторы-две минуты. Этого было достаточно, чтобы внести путаницу в планы врага.
Этот маленький отрезок дорогого времени успешно использовал Васильев. Тремя парами, не вступая в бой с прикрытием, он на встречно-пересекающемся курсе с ходу атаковал всех трех бомбардировщиков. Атака была неотразима. Самолеты ударной группы имели на борту по две 20-миллиметровые пушки и по два скорострельных пулемета. Результат видели все: два бомбардировщика из трех врезались в землю.
— Прикройте! Атакую последнего «юнкерса», — крикнул по радио Васильев своим ведомым.
Две его пары и подоспевшая пара Анатолия отогнали четверку Ме-109Ф, и Васильев, настигнув уходящего «юнкерса», одной длинной очередью уничтожил его в нескольких километрах от линии фронта, над боевыми порядками фашистов.
— Ну, а теперь можно вести бой и с желтоносыми, — облегченно вздохнул Михаил.
Десять «мессеров», потеряв поставленную для нас «приманку» — три «юнкерса», начали упорно с разных сторон атаковать увертливых «ишачков», но те оказывали надежную поддержку друг другу и не только успешно отражали атаки, но и сами нападали.
Двадцать минут длился бой истребителей над линией фронта, и все время хозяевами положения оставались мы.
Продолжив патрулирование еще минут двадцать, Васильев поблагодарил пункт наведения за своевременную и очень важную информацию и повел восьмерку на аэродром. Там уже знали, что наши «ишачки» вновь показали себя, сбив на глазах [181] тысяч воинов три «юнкерса», и заставили истребителей противника выйти из боя.
Внушительная победа группы Михаила Васильева во втором воздушном бою еще более подняла настроение летчиков и укрепила веру в боевые возможности самолета И-16 и летчиков-гвардейцев. Еще бы, за полдня противник потерял пять самолетов, а мы — ни одного.
Командир полка понимал, что хотя авиация противника ведет сейчас упорные бои на линии фронта в полосе 54-й армии, но у нее хватит сил нанести ответный удар и по нашему аэродрому. Поэтому во второй половине дня звено истребителей прикрывало аэродром, патрулируя в воздухе.
Под вечер над авиаточкой находилось звено 1-й эскадрильи. Ведущий старший лейтенант Александр Овчинников принял команду по радио с КП полка — выйти в район деревни Липки (правый фланг линии фронта в южной части Ладожского озера) и отогнать «хеншеля» — корректировщика артиллерийского огня дальнобойной артиллерии. Овчинников принял смелое решение выйти на малой высоте к району деревни Липки со стороны, занятой противником.
Удача сопутствовала смельчаку. Летчики, проскочив береговую черту, увидели Хш-126 и с ходу реактивными снарядами и пулеметным огнем подожгли корректировщик, который упал на лед в двух километрах от вражеского берега. Шестой самолет врага — и ни одной потери с нашей стороны.
Настал наконец долгожданный день! Мы подняли головы и взглянули друг на друга открыто и весело.
В эскадрилью пришел инженер полка Николаев и, поздоровавшись со мной, шутливо заметил: