Ослепительное солнце полудня стало медово–золотым, потом янтарным и ржавым. Слабый полумесяц был едва заметен над линией бледно–желтого неба. Жар дня пропал вместе со светом, и люди в поле дрожали от остывающего пота. Константин прижал косу к плечу. Кровавые волдыри появились на загрубевших ладонях. Он придерживал косу кончиками пальцев, избегал Петра Владимировича. Тоска сдавливала горло, гнев лишил его голоса. Это был демон. Воображение. Он не прогнал ее, его тянуло к ней.
Он хотел вернуться в Москву или Киев, а то и уехать подальше. Чтобы есть горячий хлеб, а не голодать полгода, чтобы в поле работали фермеры, а он говорил перед тысячами и не лежал в раздумьях.
Нет. Бог дал ему это задание. Он не мог бросить его на половине пути.
«О, если бы я мог закончить».
Он стиснул зубы. Он сможет. Он должен. Он будет жить там, где девушки не перечат ему, а демоны не ходят в христианском свете дня.
Константин прошел скошенный ячмень и обошел пастбище. Край леса бросал голодные тени. Он отвернулся, кони Петра щипали траву в сумерках. Вспышка мелькнула среди серой и каштановой шерсти. Константин прищурился. Боевой конь Петра стоял, замерев и подняв голову. У его плеча стояла фигурка, силуэт в свете заката. Константин узнал ее сразу. Жеребец повернул голову и теребил ее косу, и она смеялась как ребенок.
Константин никогда не видел Васю такой. В доме она была мрачно и настороженной, порой беспечной и очаровательно, глаза да кости, бесшумные ноги. Но одна под небом она была красивой, как жеребенок или юный сокол.
Константин вернул на лицо холод. Ее народ дал ему пчелиный воск и мед, просил о молитвах. Они целовали его руку, их лица сияли при виде него. Но эта девочка избегала его взгляда и шагов, а вот лошадь – глупый зверь – вызывала ее свет. Свет должен быть для него – для Бога – а он его посланник. Она была такой, как ее назвала Анна Ивановна: с тяжелым сердцем, непослушная, не женственная. Она общалась с демонами и даже спасла ему жизнь.
Но его пальцы хотели дерево, воск и кисти, чтобы изобразить любовь и одиночество, гордость и еще не расцветшую женственность в теле девушки.
«Она спасла тебе жизнь, Константин Никонович».
Он хищно подавил мысли. Рисовал он лишь величие Бога, а не хрупких девушек. Она призывала дьявола, а его спас палец Божий. Но, когда он отвернулся, он еще видел сцену перед глазами.
* * *
Вечер был лиловым, когда Вася пришла на кухню, все еще румяная после солнца. Она взяла миску и ложку, наполнила тарелку едой и пошла к окну. В сумерках ее глаза были ярче. Она принялась за еду, порой поглядывая на летние сумерки. Константин осторожно подошел к ней. От ее волос пахло землей, солнцем и водой озера. Она не сводила взгляда с окна. Деревня сияла огнями, полумесяц сиял на облачном небе. Тишина затянулась, хоть на кухне и было людно. Священник заговорил:
– Я человек Бога, – тихо сказал Константин, – но я не хотел бы умереть.
Вася испуганно взглянула на него. Тень улыбки появилась в уголке ее рта.
– Я не верю, батюшка, – сказала она. – Разве я не помешала вам подняться на небеса?
– Я благодарен за свою жизнь, – скованно продолжил Константин. – Но над Богом не смеются, – его теплая ладонь оказалась на ее руке. Улыбка пропала на ее лице. – Помните, – сказал он и сунул предмет в ее пальцы. Его ладонь, загрубевшая от косы, скользнула по ее костяшкам. Он молчал. Вася вдруг поняла, почему все женщины просили его о молитвах, поняла, что его теплая рука и сильное лицо были оружием, что использовалось там, где не работала речь. Он так ее уговаривал, грубой ладонью и красивыми глазами.
«Я так глупа, как Анна Ивановна?» – Вася вскинула голову и отодвинулась. Он отпустил ее. Она не видела дрожь его руки. Его тень трепетала на стене, когда он уходил.
Анна шила на стуле у камина. Ткань соскользнула с ее колен, когда она встала, и упала незамечено на пол.
– Что он тебе дал? – зашипела она. – Что? – на ее лице выделились все морщины.
Вася не знала, показала предмет своей мачехе. Это был его деревянный крест из шелковистого дерева сосны. Вася удивленно смотрела на него. Что это, священник? Предупреждение? Извинение? Вызов?
– Крестик, – сказала она.
Но Анна схватила его.
– Он мой, – сказала она. – Это он дал для меня. Прочь!
Вася хотела кое–что сказать, но она выбрала безопасное:
– Уверена, так и было, – но она не ушла, а пошла с миской к камину, чтобы выпросить еще рагу у Дуни и взять хлеб у сестры. Через пару минут Вася вытирала корочкой миску, смеясь от удивления на лице Ирины.
Анна молчала, но не продолжила шить. Вася, хоть и смеялась, ощущала прожигающий взгляд мачехи.
* * *
Анна не спала в ту ночь, расхаживала от кровати к церкви. Когда ясный рассвет сменил светлую летнюю ночь, она прошла к мужу и разбудила его.
Никогда за девять лет Анна не приходила к Петру по своей воле. Петр схватил жену, чуть не задушив, а потом понял, кто это. Волосы Анны свисали вокруг ее лица, ее платок сбился, открыв серо–каштановые пряди. Ее глаза были камнями.
– Любимый, – сказала она, потирая горло.
– Что такое? – осведомился Петр. Он выбрался из теплой постели и поспешил одеться. – Ирина?
Анна пригладила волосы и поправила платок.
– Нет… нет.
Петр надел рубаху через голову и повязал пояс.
– Что тогда? – сказал он не радостным тоном. Она сильно испугала его.
Анна дрожала, опустила взгляд.
– Ты заметил, что твоя дочь Василиса подросла с прошлого лета?
Петр замер. Утро бросало бледно–золотые полосы на пол. Анна никогда не интересовала Васей.
– Да? – сказал он ошеломленно.
– И что она стала вполне миловидной?
Петр моргнул и нахмурился.
– Она ребенок.
– Женщина, – рявкнула Анна. Петр отпрянул. Она никогда еще не перечила ему. – Сорванец, глаза да кости. Но у нее будет хорошее приданое. Лучше выдать ее сейчас, муж. Если она потеряет вид, ее могут не забрать вообще.
– Она не станет хуже за год, – сказал кратко Петр. – И еще за год. Зачем было меня будить, жена? – он покинул комнату. Ореховый запах пекущегося хлеба наполнял дом, Петр был голоден.
– Твоя дочь Ольга вышла замуж в четырнадцать, – Анна следовала за ним. Ольга процветала в браке, она стала хозяйкой, полной матерью семейства с двумя детьми. Ее муж пользовался уважением у Великого князя.
Петр схватил свежую буханку и разломил.
– Я подумаю, – сказал он, чтобы она замолкла. Он вытащил мякиш и сунул в рот. Его зубы порой болели, и мягкость была приятной.
«Стареешь», – подумал Петр, закрыл глаза и заглушал голос жены чавканьем.
* * *
Люди отправились днем на поле. Все утро они срезали колосья взмахами кос, а потом разложили их сохнуть. Их движения сопровождало монотонное шипение. Солнце будто ожило и шлепало их горячими руками по шеям. Их жалкие тени скрылись у ног, лица сияли от пота и солнечных ожогов. Петр и его сыновья работали бок о бок с крестьянами, все старались во время урожая. Петр следил за зернами. Ячменя уродилось не так много, как должно было, колосья были низкими и бедными.
Алеша выпрямил затекшую спину, прикрыл глаза грязной рукой. Его лицо просияло. Всадник двигался от деревни на коричневой лошади галопом.
– Наконец, – сказал он, сунул два пальца в рот. Свист нарушил полуденную тишину. Люди побросали косы, вытерли лица и пошли к реке. Темно–зеленые берега и журчание воды радовали в жару.
Петр оперся о грабли и убрал мокрые волосы со лба. Он не покинул поле. Всадник приблизился, конь мчался аккуратным галопом. Петр прищурился. Он разглядел черную косу своей дочери, развевающейся за ней. Но она была не на своем тихом пони. Белые ноги Мыши вспыхивали в пыли. Вася увидела отца и помахала. Петр хмуро ждал, чтобы отругать дочь. Она так себе шею сломает.
Но как хорошо она сидела на лошади. Кобылица перемахнула через канаву и бросилась галопом, ее всадник не двигался, только коса развевалась. Они остановились на краю леса. Корзинка была перед Васей. В свете солнца Петр не видел ее лица, но он понял, какой высокой она стала.
– Ты голоден, отец? – крикнула она. Ее кобылица замерла. Она была без седла, без уздечки, была лишь веревка. Вася ехала с ладонями на корзинке.
– Иду, Вася, – сказал он, почему–то мрачнея. Он закинул грабли на плечо.
Солнце сияло на золотой голове. Константин Никонович остался на поле и смотрел на худую всадницу, пока деревья не скрыли ее.
«Дочь катается как мальчишка. Что о ней подумает наш добродетельный священник?».
Люди умывались холодной водой, пили пригоршнями. Когда Петр подошел к ручью, Вася слезла с лошади и была среди них, ходила с большой флягой кваса. Дуня испекла большой пирог с зерном, сыром и летними овощами. Люди собрались и отламывали куски. Жир смешивался с потом на их лицах.
Петр заметил, как стран Вася смотрелась среди больших мужчин с ее длинными костями и худобой, с большими широко посаженными глазами.
«Я хочу дочь, похожую на мою мать», – сказала Марина. Так и было, это была соколиха среди коров.
Люди не говорили с ней, они быстро ели пирог, опустив головы, и шли на жаркое поле. Алеша дернул сестру за косу и улыбнулся ей, проходя. Но Петр видел, как люди бросали на нее взгляды по пути.
– Ведьма, – прошептал один из них, хотя Петр не услышал. – Она зачаровала лошадь. Священник говорит…
Пирог закончился, и люди ушли, но Вася задержалась. Она отставила квас и опустила руки в ручей. Она шла как ребенок. Конечно. Она все еще была ребенком, его лягушонком. И в ней была дикая грация. Вася подошла к нему, забрав по пути корзинку. Петр потрясенно смотрел на ее лицо, потому и резко нахмурился. Ее улыбка увяла.
– Вот, отец, – она передала ему флягу с квасом.
«О, спаситель», – подумал он. Может, Анна Ивановна была права. Если она и не женщина, то скоро будет. Петр видел, как долго отец Константин смотрел на его дочь.
– Вася, – Петр сказал грубее, чем хотел. – Зачем было брать кобылицу и ехать на ней без седла и уздечки? Ты сломаешь руку или глупую шею.
Вася покраснела.
– Дуня дала корзинку и сказала спешить. Мышь была ближе всех, и путь близкий, так что я не думала о седле.
– И об узде, дочка? – сказал Петр сурово.
Вася покраснела сильнее.
– Я не пострадала, отец.
Петр тихо смотрел на нее. Если бы она была мальчишкой, он хлопал бы за такой навык езды верхом. Но она была девушкой, сорванцом на грани взросления. Петр снова вспомнил взгляд юного священника.
– Мы поговорим об этом позже, – сказал Петр. – Иди к Дуне. И не несись быстро.
– Да, отец, – робко сказала Вася. Но она гордо взобралась на спину лошади и гордо управляла ею, направляя кобылицу в сторону дома, куда она помчалась, выгнув шею.
* * *
День перешел в сумерки и ночь, но летом ночи напоминали утро.
– Дуня, – сказал Петр. – Давно Вася стала женщиной? – они сидели одни на летней кухне. Все вокруг спали. Но Петру было сложно спать в летнюю ночь, и вопрос о дочери не давал покоя. Кости Дуни болели, она не спешила ложиться на твердый матрас. Она медленно крутила прялку, а Петр вдруг заметил, как она исхудала.
Дуня строго посмотрела на Петра.
– Полгода. Началось почти на Пасху.
– Она красивая, – сказал Петр, – хоть и дикая. Ей нужен муж, это ее остепенит, – но он представил дикую девушку на свадьбе и в постели, потеющую у печи. Он ощутил странное сожаление и отогнал его.
Дуня отложила прялку и медленно сказала:
– Она еще не думала о любви, Петр Владимирович.
– И? Подумает, когда скажут.
Дуня рассмеялась.
– Да? Вы забыли мать Васи?
Петр молчал.
– Я бы советовала вам ждать, – сказала Дуня. – Вот только…
Все лето Дуня смотрела, как Вася пропадала на рассвете и приходила в сумерках. Она смотрела, как в дочери Марины растет дикость и отдаленность, словно девочка жила в мире семьи с посевами, скотом и шитьем лишь наполовину. Дуня наблюдала и переживала, боролась с собой. А теперь приняла решение. Она сунула руку в карман. Она вытащила оттуда голубой камень, нелепо смотрящийся на морщинистой коже.
– Помните, Петр Владимирович?
– Это был подарок для Васи, – резко сказал Петр. – Это измена? Я приказывал отдать ей, – он смотрел на кулон, словно то была змея.
– Я хранила это для нее, – ответила Дуня. – Я попросила, и король зимы позволил. Это бремя было бы слишком тяжелым для ребенка.
– Король зимы? – зло сказал Петр. – Вы верите в эти сказки как ребенок? Нет короля зимы.
– В сказки? – гневно ответила Дуня. – Чтобы я сочинила такую ложь? Я тоже христианка, Петр Владимирович, но я верю в то, что вижу. Откуда этот камень, подходящий для хана? Откуда вы привезли его для дочери?
Петр молчал, стиснув зубы.
– Кто дал его вам? – продолжила Дуня. – Вы привезли его из Москвы, но я больше не спрашивала.
– Этот кулон, – сказал Петр, но гнев пропал из его голоса. Петр пытался забыть мужчину с бледными глазами, кровь на горле Коли, его люди, не видящие ничего. Это был король зимы? Он помнил, как быстро согласился передать безделушку от незнакомца своей дочери. Древняя магия, сказала бы Марина. Дочь из родословной моей матери. А потом тише: «Защищай ее, Петя. Я ее выбрала, она важна. Обещай мне».
– Не просто кулон, – резко сказала Дуня. – Это талисман, Господи прости. Я видела короля зимы. Это его кулон, и он придет за ней.
– Видели? – Петр вскочил на ноги.
Дуня кивнула.
– Где видели? Где?
– Во сне, – сказала Дуня. – Только во сне. Но он посылает сны, и они правдивы. Я должна дать ей кулон. Он придет за ней в середине зимы. Она уже не дитя. Но он хитер, как и весь их вид, – слова вылетали спешно. – Я люблю Васю как свою дочь. Она слишком смела. Я боюсь за нее.
Петр подошел к большому окну и повернулся к Дуне.
– Это все правда, Авдотья Михайловна? Не вздумайте врать.
– Я его видела, – сказала Дуня. – И вы, думаю, тоже его видели. У него черные волосы, вьющиеся. Бледные глаза, светлее неба зимой. У него нет бороды, и он весь в синем.
– Я не отдам дочь демону. Она христианка, – страх в голосе Петра был новым, рожденным от слов Константина.
– Тогда ей нужен муж, – просто сказала Дуня. – Чем скорее, тем лучше. Демоны холода не интересуются замужними смертными девушками. В сказках принц птиц и злой волшебник приходят только за дикими девицами.
* * *
– Вася? – сказал Алеша. – Замуж? Этот крольчонок? – он рассмеялся. Сухие колоски ячменя шуршали, он молол рядом с отцом. В его каштановых кудрях была солома. Он пел, чтобы не стояла тишина. – Она еще девочка, отец. Я стукнул крестьянина, что засмотрелся на нее, а она и не заметила. Даже когда он ходил за ней в синяках на лице, – он бил и тех, кто звал ее ведьмой, но это отцу не сказал.
– Она просто еще не встретила мужчину, что ее заинтересует, – сказал Петр. – Но это изменится, – Петр все продумал. – Кирилл Антонович – сын моего друга. У него хорошее наследство, его отец мертв. Вася юна и здорова, у нее хорошее приданое. Она уедет до снега, – Петр склонился над ячменем.
Алеша не присоединился к нему.
– Она не обрадуется, отец.
– Но она послушается, – сказал Петр.
Алеша фыркнул.
– Вася? – сказал он. – Я бы на это посмотрел.
* * *
– Тебя выдадут замуж, – сказала с завистью Ирина Васе. – И у тебя будет хорошее приданое, и ты будешь жить в большом доме с кучей детей, – она стояла у грубой ограды, но не прислонялась, чтобы не испачкать сарафан. Ее длинная каштановая коса была под ярким платком, ладошка изящно лежала на дереве. Вася чистила копыто Бурана, угрожая жеребцу, чтобы он не двигался. Он, казалось, думал, за что ее укусить. Ирина была даже напугана.
Вася опустила его копыто и посмотрела на сестру.
– Я не выйду замуж, – сказала она.
Ирина скривила губы в завистливом неодобрении, когда Вася перепрыгнула через ограду.
– Выйдешь, – сказала она. – Коля поехал за ним. Я слышала, как отец говорил это матушке.
Вася нахмурилась.
– Ну… может, однажды я и выйду замуж, – сказала она и улыбнулась сестре. – Но как я привлеку мужчину, когда рядом ты, пташка?
Ирина скромно улыбнулась. О ее красоте уже говорили в деревнях в землях отца. Но…
– Ты не уйдешь в лес, Вася? Уже почти ужин. Ты вся в грязи.
Русалка сидела над ними, зеленая тень на ветке дуба. Она манила, вода стекала с ее струящихся волос.
– Я побуду там, – сказала Вася.
– Но отец говорит…
Вася прыгнула на ветку, схватилась за ствол, а потом за сук выше сильными руками. Она зацепилась коленом и повисла вниз головой.
– Я не опоздаю на ужин, не переживай, Иринка, – и она пропала среди листвы.
* * *
Русалка была худой и дрожала.
– Что такое? – русалка задрожала еще сильнее. – Тебе холодно? – это вряд ли было возможно, земля нагрелась за день, и ветер был теплым.
– Нет, – сказала русалка, волосы скрывали ее лицо. – Девочки мерзнут, но не черти. Что говорило это дитя, Василиса Петровна? Ты оставишь лес?
Вася поняла, что русалка боялась, что было сложно определить, ведь ее голос был не таким, как у женщин.
Вася и не думала о таком.
– Однажды придется, – медленно сказала она. – Однажды. Мне придется выйти замуж и уехать в дом мужа. Но я не думала, что это будет так скоро.
Русалка побледнела. Листья было видно сквозь ее худое лицо.
– Ты не можешь, – сказала русалка. Ее зеленые зубы показались из–за губ. Рука дернулась на волосах, и вода потекла по ее носу и подбородку. – Мы не переживем зиму. Ты не дала мне убить голодного, твои подопечные не справляются. Ты всего дитя, крох хлеба и капель медовухи не хватает для духов дома. Не навсегда. Медведь проснулся.
– Какой медведь?
– Тень на стене, – сказала русалка, быстро дыша. – Голос в темноте, – ее лицо двигалось не как человеческое, но зрачки почернели. – Остерегайся мертвых. Слушай меня, Вася, я больше не приду. Я не буду собой. Он позовет, и я отвечу. Я буду верна ему и выступлю против вас. Я не могу иначе. Листья опадают. Не покидай лес.
– Что значит, остерегайся мертвых? Как ты выступишь против нас?
Но русалка протянула ладонь и с силой, что ее влажные пальцы ощущались как плоть, сжала руку Васи.
– Король зимы тебе поможет, – сказала она. – Он обещал. Все мы слышали. Он очень стар, он враг твоего врага. Но ты не должна доверять ему.
Вопросы толкались во рту Васи, лишив ее речи. Она посмотрела в глаза русалки. Блестящие волосы водного духа ниспадали по ее обнаженному телу.
– Я доверяю тебе, – выдавила Вася. – Ты мой друг.
– Береги доброе сердце, Василиса Петровна, – сказала русалка печально, а потом осталось лишь дерево с серебряными листьями. Словно ее тут и не было.
«Может, я все–таки безумна», – подумала Вася. Она схватилась за ветку под собой и спрыгнула на землю. Она тихо побежала домой в прекрасных летних сумерках. Лес вокруг нее словно шептался. Тень на стене. Не доверяй ему. Остерегайся мертвых. Остерегайся мертвых.
* * *
– Замуж, отец? – зеленые ясные сумерки дышали прохладой над сухой землей, и огонь в печи был приятным, а не душным. Днем они ели только хлеб с творогом или солеными грибами, не было времени из–за полей. Но ночью было тушеное мясо и пирог, жареная курица и зелень в ценной соли.
– Если тебя захотят взять, – сказал Петр не мягко, отставив миску. Сапфиры и бледные глаза, угрозы и непонятные обещания бились неприятно в его голове. Вася пришла на кухню с мокрым лицом, она явно пыталась отчистить грязь под ногтями. Но вода лишь размазала грязь. Она была одета как крестьянка в тонкое платье из не выкрашенного льна, ее черные волосы не были прикрыты и вились. Ее глаза были огромными, дикими и встревоженными. Было бы проще выдать ее замуж, если бы она выглядела как женщина, а не крестьянский ребенок или дух леса.
Петр смотрел, как она пытается возразить, но затихает. Все девушки выходили замуж или становились монахинями. Она это прекрасно знала.
– Замуж, – она не могла говорить. – Сейчас?
Петр ощутил боль. Он увидел ее беременной, склонившейся у печи, сидящей перед ткацким станком, без грации…
«Не глупи, Петр Владимирович, женщин много», – Петр помнил тепло Марины в своих объятиях, но помнил и то, как она убегала в лес, легкая, как призрак, с тем же диким взглядом.
– За кого, отец?
«Мой сын был прав», – подумал Петр. Вася злилась. Ее зрачки расширились, ее голова вскинулась, как у жеребенка, что не был рад. Он потер лицо. Девушки радовались браку. Ольга сияла, когда ее муж надел ей кольцо на палец и забрал ее. Может, Вася завидовала сестре. Но эта дочь не найдет мужа в Москве. Так можно было сокола отправить в голубятню.
– Кирилл Артамонович, – сказал Петр. – Мой друг Артамон был богатым, и его единственный сын все унаследовал. У них много лошадей.
Ее глаза заняли половину лица. Петр нахмурился. Это была хорошая пара, она не должна была так пугаться.
– Где? – прошептала она. – Когда?
– Неделя езды на восток на хорошей лошади, – сказал Петр. – Он прибудет после урожая.
Вася замерла и отвернулась. Петр добавил мягче:
– Он приедет сюда сам. Я отправил Колю за ним. Он будет тебе хорошим мужем, и у вас будут дети.
– К чему такая спешка? – рявкнула Вася.
Горечь в ее голосе ранила его.
– Хватит, Вася, – холодно сказал он. – Ты женщина, а он – богатый мужчина. Если хотела князя, как Ольга, им нравятся женщины полнее и послушнее.
Он заметил боль, а потом она это скрыла.
– Оля обежала, что пришлет за мной, когда я вырасту, – сказала она. – Она сказала, что мы будем жить во дворце вместе.
– Тебе лучше выйти замуж сейчас, Вася, – сказал Петр. – Ты сможешь поехать к сестре, когда родишь первого сына.
Вася прикусила губу и ушла. Петр тревожно думал, что сделает с его дочерью Кирилл Артамонович.
– Он не стар, Вася, – сказала Дуня, когда Вася сжалась у камина. – Он хороший охотник. И он даст тебе сильных детей.
– Что отец не сказал мне? – парировала Вася. – Это слишком внезапно. Я могла подождать год. Оля обещала прислать за мной.
– Ерунда, Вася, – сказала натянуто Дуня. – Ты женщина, тебе лучше быть с мужем. Уверена, Кирилл Артамонович отпустит тебя навестить сестру.
Зеленые глаза прищурились.
– Ты знаешь причину. Откуда такая спешка?
– Я… не могу сказать, Вася, – сказала Дуня. Она вдруг показалась маленькой.
Вася молчала.
– Это к лучшему, – сказала няня. – Попробуй понять, – она опустилась на скамейку у печи, словно силы оставили ее, и Вася ощутила укол жалости.
– Да, – сказала она. – Прости, Дуняшка, – она опустила ладонь на руку няни. Но молчала. Проглотив кашу, она ускользнула, как призрак, в ночь.
* * *
Луна была чуть толще полумесяца, мерцала голубым. Вася бежала, она не понимала панику. Жизнь сделала ее сильной. Она бежала, прохладный ветер убирал из ее рта вкус страха. Но она не далеко ушла, огонь камина еще озарял ее спину, когда она услышала чей–то голос.
– Василиса Петровна.
Она чуть не убежала в ночь. Но куда идти? Она замерла. Священник стоял в тени церкви. Было темно, она не видела его лица. Но она не спутала бы голос. Она молчала. Она ощущала соль и поняла, что слезы высыхают на ее губах.
Константин только вышел из церкви. Он не видел, как Вася покинула дом, но не мог спутать ее летящую тень. Он крикнул раньше, чем понял, и выругался, когда она замерла. Но вид ее лица потряс ее.
– Что такое? – грубо спросил он. – Почему вы плачете?
Если его голос был бы холодным приказом, Вася не ответила бы. Но она вяло сказала:
– Меня выдают замуж.
Константин нахмурился. Он сразу увидел то же, что и Петр, дикое создание взаперти, занятое и уставшее, как другие женщины. Как и Петр, он ощутил странную печаль и отогнал ее. Он шагнул ближе, не думая, чтобы прочитать ее лицо, и с потрясением увидел, что она напугана.
– И? – сказал он. – Он жестокий?
– Нет, – сказала Вася. – Я так не думаю.
Он чуть не сказал, что это к лучшему. Но он подумал о годах, о родах и усталости, дикость пропадет, сокол будет в цепях… Он сглотнул. Это у лучшему. Дикость греховна.
И хотя он знал ответ, он спросил:
– Почему вы боитесь, Василиса Петровна?
– Вы не знаете, батюшка? – сказала она. Ее смех был тихим и отчаянным. – Вы боялись, когда вас прислали сюда. Лес сжимался вокруг вас кулаком, я видела это по вашим глазам. Но вы можете уехать, если захотите. Весь мир открыт для Божьего человека, вы уже были в Царьграде, видели солнце на море. А я… – он видел панику в ней, подошел и взял ее за руку.
– Тише, – сказал он. – Это глупо, вы сами себя пугаете.
Она снова рассмеялась.
– Вы правы, – сказала она. – Я глупа. Я все же родилась для клетки: монастыря или дома, так что тут такого?
– Вы женщина, – сказал Константин. Он все еще держал ее за руку. Она отошла, и он отпустил ее. – Со временем вы смиритесь, – сказал он. – Вы будете счастливы, – она едва видела его лицо, но она не понимала тон его голоса. Он словно пытался убедить себя.
– Нет, – хрипло сказала Вася. – Молитесь за меня, если хотите, батюшка, но я должна… – и она побежала между домами. Константин подавил желание окликнуть ее. Его ладонь горела там, где он касался ее.
Это к лучшему. К лучшему.
Дьявол в свете свечи
Наступила осень с серыми небесами и желтыми листьями, внезапными дождями и неожиданными лучами солнца. Сын боярина приехал с Колей после уборки урожая в погреба и сараи. Коля отправил гонца вперед по грязной тропе, и в день прибытия боярина Вася и Ирина провели утро в бане. Банник, местный дух, был пузатым существом с глазами как две смородины. Он по–доброму скалился девочкам.
– Можете спрятаться под скамейку? – тихо сказала Вася, пока Ирина была в соседней комнатке. – Мачеха увидит вас и закричит.
Банник улыбнулся, пар вылетал между его зубов. Он был чуть выше ее колена.
– Как пожелаешь. Не забывай меня зимой, Василиса Петровна. С каждым временем года я все меньше. Я не хочу пропасть. Старый пожиратель просыпается, это будет не лучшая зима для потери старого банника.
Вася замешкалась.
«Но меня выдадут замуж. Я уеду. Остерегайся мертвых».
Она сказала:
– Я не забуду.
Его улыбка стала шире. Пар окутал его тело, и его не было видно. Красный свет его глаз был цветом раскаленных камней.
– Пророчество, ведьма.
– Почему вы так меня называете? – прошептала она.
Банник взмыл к ней на скамейку. Его борода была извивающимся паром.
– Потому что у тебя глаза прабабки. Теперь слушай. До конца ты сорвешь подснежники в середине зимы, умрешь по своей воле и поплачешь о соловье.
Васе стало холодно среди пара.
– Почему я решу умереть?
– Умереть просто, – ответил банник. – Жить сложнее. Не забывай меня, Василиса Петровна, – и остался только пар.
«Мне уже хватало их безумных предупреждений», – подумала Вася.
Девушки сидели и потели, пока не стали румяными и сияющими, побили друг друга вениками и вылили холодную воду на горячие головы. Когда они стали чистыми, Дуня пришла с Анной, чтобы расчесать их длинные волосы и заплести косы.
– Жаль, что ты так похожа на мальчика, Вася, – сказала Анна, водя гребнем из ароматного дерева по длинным каштановым кудрям Ирины. – Надеюсь, твой муж не будет разочарован, – она посмотрела на падчерицу. Вася покраснела и прикусила язык.
– Но такие волосы, – возразила Дуня. – Самые красивые волосы на Руси, Васечка, – они были длиннее и гуще, чем у Ирины, черные с красным отблеском.
Вася выдавила улыбку няне. Ирине с детства говорили, что она мила как княгиня. Вася была страшным ребенком, об этом ей напоминали, когда нежная сестра была рядом. Но долгие часы верхом на коне – где пригодились ее длинные ноги – позволили Васе лучше понять себя, и она толком не могла рассмотреть себя. В доме было только бронзовое овальное зеркало у мачехи.
А теперь все женщины в доме, казалось, оценивали ее, словно козу на рынке. Вася задавалась вопросом, был ли в красоте прок.
Девушек нарядили. Голова Васи укутали девичьим головным убором, серебряные подвески обрамляли ее лицо. Анна не позволила бы Васе затмить ее дочь, даже если Васю выдавали замуж, так что головной убор и рукава Ирины были вышиты жемчугом, а бледно–голубой сарафан был с белой вышивкой. Вася была в зелено–синем сарафане, без жемчуга, лишь с намеками на вышивку. Простота была ее виной, она почти не шила дома. Но простота ей шла. Анна помрачнела, когда девочки были наряжены.
Две девочки вышли во двор. Там была грязь до лодыжек, морось была в воздухе. Ирина держалась ближе к матери. Петр уже ждал во дворе, напряженный, в хорошем мехе и расшитых сапогах. Жена Коли прибыла с детьми, племянник Васи Сережа бегал и вопил. На его льняной рубахе уже было пятно. Отец Константин стоял и молчал.
– Странное время для свадьбы, – тихо сказал Алеша Васе, встав рядом с ней. – Сухое лето и плохой урожай, – его каштановые волосы были чистыми, а короткая борода – смазана ароматным маслом. Его голубая расшитая рубаха сочеталась с поясом. – Ты хорошо выглядишь, Вася.
– Не смеши, – парировала его сестра и добавила уже серьезнее. – Да, и отец это ощущает, – хотя Петр выглядел бодро, он явно хмурился. – Он выглядит как тот, кто обязан совершить неприятный долг. Он отчаялся, раз отсылает меня.
Она старалась отшутиться, но Алеша посмотрел на нее с пониманием.
– Он пытается уберечь тебя.
– Он любил нашу маму, а я убила ее.
Алеша притих на миг.
– Как скажешь. Но, Васечка, он пытается уберечь тебя. Лошади утеплились, а белки все еще наедаются, словно от этого зависит их жизнь. Зима будет тяжелой.
Всадник пронесся в калитку и помчался к дому. Грязь летела дугами из–под копыт лошади. Он остановился и выпрыгнул из седла, мужчина средних лет, не высокий, но широкий, обветренный и с каштановой бородой. В его губах было видно намек на молодость. У него были все зубы, его улыбка сверкала, как у мальчика. Он поклонился Петру.
– Я не опоздал, надеюсь, Петр Владимирович? – спросил он, смеясь. Они пожали руки.
Конечно, он обогнал Колю. Кирилл Артамонович приехал на самой красивой юной лошади. Даже Буран, князь среди лошадей, выглядел грубым рядом с идеальным чалым жеребцом. Она хотела провести ладонями по ногам коня, ощутить кости и мышцы.
– Я говорил отцу, что это плохая идея, – сказал Алеша ей на ухо.
– Что? Почему? – Вася все еще разглядывала жеребца.
– Выдавать тебя так рано. Потому что краснеющие девы должны робко смотреть на бояр, что берут их за руку, а не на хороших лошадей.
Вася рассмеялась. Кирилл кланялся маленькой Ирине с нарочитой вежливостью.
– Удивительный самоцвет, Петр Владимирович, – сказал он. – Маленький подснежник, тебе стоит поехать на юг и цвести среди наших цветов, – он улыбнулся, Ирина покраснела. Анна смотрела на дочь с долей благодушия.
Кирилл повернулся к Васе, все еще улыбаясь. Но улыбка увяла при виде нее. Васе показалось, что он не рад ее внешности, она вскинула голову. Так лучше. Пусть ищет себе другую жену. Но Алеша хорошо понял потемнение его глаз. Вася смотрела ему в лицо, она была как воин–нечистокровка, а не домашняя девушка. Кирилл потрясенно смотрел на нее. Он поклонился, улыбка заиграла на губах, но не такая, как для Ирины.
– Василиса Петровна, – сказал он. – Ваш брат говорил, что вы прекрасны. Это не так, – она застыла, его улыбка стала шире. – Вы чудесны, – он окинул ее взглядом с головы до туфель.
Алеша сжал кулак.
– Ты злишься? – прошипела Вася. – Он имеет право. Мы помолвлены.
Алеша холодно смотрел на Кирилла.
– Это мой брат, – спешно сказала Вася. – Алексей Петрович.
– Рад знакомству, – удивленно сказал Кирилл. Он был лет на десять старше. Он лениво окинул Васю взглядом. Ее кожа покалывала под одеждой. Она слышала скрип зубов Алеши.
И тут раздалось фырканье, вскрик, плеск. Все обернулись. Сережа, племянник Васи, подобрался к жеребцу Кирилла и пытался забраться в седло. Вася понимала – она сама хотела прокатиться на этом коне – но неожиданный вес заставил юного жеребца встать на дыбы с дикими глазами. Кирилл бросился к уздечке коня. Петр забрал внука из грязи и стукнул его по уху. И тут Коля ворвался во двор, его прибытие подавило смятение. Мама Сережи увела его, завывающего. Дальше на дороге виднелась первая карета остальных людей, яркая среди серого осеннего леса. Женщины спешно ушли в дом подавать ужин.
– Конечно, он предпочел Ирину, Вася, – сказала Анна, пока они тащили большой котел с рагу. – Дворняжке не быть равной с породистым псом. Но твоя мать мертва, так проще забыть твоих жутких предков. Ты сильна как лошадь, это уже что–то.
Домовой выбрался из печи, дрожащий, но решительный. Вася пролила ему немного медовухи.
– Смотрите, мачеха, – сказала Вася. – Это кот?
Анна посмотрела, ее лицо стало цвета глины. Она пошатнулась. Домой хмуро смотрел на то, как она пялилась. Вася уклонилась и схватила горячий котел. Она спасла рагу, но не Анну Ивановну. Ее колени подогнулись, и она с треском упала на камни.
* * *
– Он тебе понравился, Вася? – спросила Ирина в кровати ночью.
Вася почти спала, они с Ириной встали засветло, чтобы подготовиться, и пир шел до поздней ночи. Кирилл Артамонович сидел рядом с Васей и пил из ее кубка. У ее суженого были толстые ладони, а от его смеха содрогались стены. Ей нравился его размер, но не наглость.
– Он неплох, – сказала Вася, но желала, чтобы он пропал.
– Он красивый, – согласилась Ирина. – И улыбка добрая.
Вася перевернулась, хмурясь. В Москве девушки не виделись с сужеными, но на севере нравы были свободнее.
– Его улыбка, может, и добрая, – сказала она, – но его конь боится его, – когда пир подходил к концу, она ускользнула в сарай. Жеребец Кирилла, Огонь, стоял в загоне, его не выпустили на пастбище.
Ирина рассмеялась.
– Откуда тебе знать, что думает лошадь?
– Я знаю, – сказала Вася. – И он стар, пташка. Дуня говорит, ему почти тридцать.
– Но он богат, у тебя будут драгоценности и мясо каждый день.
– Так выходи за него, – сказала Вася, ткнув сестру в живот. – Будешь толстой, как белка, и шить весь день на печи.
Ирина рассмеялась.
– Может, мы будем видеться, когда выйдем замуж. Если наши мужья будут жить близко.
– Уверена, не будут, – сказала Вася. – Припаси для меня мясо, когда я приду с нищим мужем просить у тебя и великого боярина.
Ирина снова рассмеялась.
– Но это ты выходишь за богача, Вася.
Вася не ответила, она молчала. Наконец, Ирина сдалась, свернулась рядом с сестрой и уснула. Но Вася долго не спала.
«Он очаровал мою семью, но его конь боялся его руки. Остерегайся мертвых. Зима будет тяжелой. Нельзя покидать лес», – мысли носились, как вода, Васю подхватил поток. Но она устала, так что тоже уснула.
* * *
Шли дни за играми и трапезами. Кирилл Артамонович наполнял миску Васи за ужином, дразнил ее на кухне. Его тело источало звериный жар. Вася злилась из–за того, что краснела от его взгляда. Она не спала ночами, думая, как этот жар будет ощущаться ладонями. Но смех не отражался в его глазах. И порой страх сдавливал ее горло.
Дни шли, и Вася не понимала себя. Женщины ругались, что ей нужно выйти замуж, как всем. Он не был старым, был богатым. Почему она боялась? Но она боялась, избегала суженого, когда могла, расхаживала, как птица в уменьшающейся клетке.
– Почему, отец? – сказал Алеша Петру не в первый раз в начале богатого ужина. Длинная тусклая комната пропахла мехами и медовухой, жареным мясом, картофелем и потными людьми. Каша ходила по кругу в большой миске, медовуху наливали и выпивали. Соседи набились в комнату. Дом был переполнен, гости ходили и в избы крестьян.
– Три дня до свадьбы, мы должны чтить гостя, – сказал Петр.
– Почему ее выдают сейчас? – парировал его сын. – Она не может подождать год? Почему после тяжелой зимы, трудного лета мы тратим еду и напитки на это? – он указал на комнату, где гости жадно поглощали фрукты, собранные летом.
– Потому что так надо, – рявкнул Петр. – Если хочешь быть полезным, скажи своей безумной сестре не кастрировать мужа в брачную ночь.
– Этот Кирилл – бык, – сказал Алеша. – У него пятеро детей от крестьянок, и он не против поиграть с женами фермеров, пока гостит у вас. Если сестра захочет так поступить с мужем, отец, то на то есть причина, и я не буду ее отговаривать.
Словно по зову, они посмотрели на пару, которую обсуждали. Кирилл говорил с Васей, широко