Петр Владимирович взял невесту за холодную руку, посмотрел на ее напряженное личико и задумался, не ошибся ли он. Они неделю обсуждали детали брака (его нужно было отпраздновать до начала Поста). Коля в это время развлекался с половиной служанок, ожидая от отца новости. Он не мог достичь одного мнения. Одни говорили, что она была красивой. Другие заявляли, что у нее была бородавка на подбородке и только половина зубов. Говорили, что отец держал ее взаперти, что она пряталась в комнатах и не выходила. Говорили, что она была больна или безумна, печальна или просто робка, и Петр боялся, что проблема окажется еще ужаснее.
Но теперь, глядя на невесту без вуали, он задумался. Она была очень маленькой, наверное, одного возраста с Колей, хотя ее поведение делало ее моложе. Ее голос был тихим, вела она себя покорно, ее губы были приятно полными. В ней не было ничего от Марины, хоть у них был один дед, и за это Петр был благодарен. Каштановая коса обрамляла ее круглое лицо. Вблизи было видно напряжение во взгляде, казалось, со временем ее лицо будет в морщинах, как сжатый кулак. Она носила крест и все время теребила его, смотрела на пол, даже когда Петр хотел заглянуть в ее лицо. Он не мог увидеть в ней ничего плохого, кроме, может, плохого характера. Она не казалась пьяной, прокаженной или безумной. Может, девушка просто была скромной. Может, князь этим браком показывал одобрение.
Петр коснулся силуэта нежных губ невесты, не веря в происходящее.
Они пировали в зале ее отца после свадьбы. Стол ломился под весом рыбы и хлеба, пирога и сыров. Люди Петра кричали и пили за его здоровье. Великий князь и его семья улыбались, и это казалось искренним, они желали им много детей. Коля и Саша говорили мало, сдержанно смотрели на их мачеху, что была чуть старше, чем они.
Петр наливал жене медовуху, пытался расслабить ее. Он старался не думать о Марине, на которой женился в шестнадцать, которая смотрела ему в глаза, произнося клятву, смеялась и пела, хорошо ела на брачном пире, поглядывая на него, словно бросая вызов. Петр утащил ее в постель, почти обезумев от желания, целовал ее страстно, и утром они были пьяны от истомы и общей радости. Но это создание не было способно на страсть. Она сжалась под головным убором, отвечала на его вопросы односложно, рвала хлеб пальцами. Наконец, Петр отвернулся от нее, вздохнув, его мысли ушли к тропе в зимнем темном лесу, к снегам в Лесной земле и простоте охоты и шитья, вдали от города улыбающихся врагов и взяток.
* * *
Через шесть недель Петр и его свита были готовы уезжать. Дни тянулись, снег в столице начал смягчаться. Петр и его сыновья смотрели на снег и ускоряли приготовления. Если лед растает раньше, чем они пересекут Волгу, им придется сменить сани на повозки, вечность ждать, пока река станет проходимой на пароме.
Петр переживал за свои земли, хотел вернуться к охоте и долгу мужа. Он думал смутно, что чистый северный воздух успокоит его жену Анну, тихую и послушную, но озирающуюся с испуганными глазами, теребящую пальцами крест на груди. Порой она ворчала на пустые углы. Петр брал ее в постель каждую ночь после их свадьбы скорее из долга, чем от удовольствия, но она все еще не смотрела ему в лицо. Он слышал, как она плачет, думая, что он спит.
Их компания стала больше, добавились вещи Анны Ивановны и ее свита. Их сани наполнили двор, многие слуги прикрепляли сумки к лошадям. Сыновья Петра были верхом. Лошадь Саши переминалась с ноги на ногу, вскидывала темную голову. Конь Коли стоял неподвижно, а Коля сжимался в седле, его глаза были налиты кровью и смотрели на утреннее солнце. Коля был успешным среди сыновей бояр в Москве. Он оказался лучше всех в борьбе, почти лучше всех в стрельбе из лука, пил почти дольше всех за столом, развлекался с женщинами во дворце. Он наслаждался собой, не желая уезжать, ведь дома его ждал труд.
Петр был рад, что съездил сюда. Ольга была помолвлена за мальчика, о каком он и не мечтал. Он женился, и, хоть жена и была странной, она не была больной, еще и была дочерью великого князя. Петр бодро готовился к отправлению. Он огляделся вокруг своего серого жеребца, им пора было ехать.
Незнакомец стоял у головы коня, мужчина с рынка, который был и за столом великого князя. Петр забыл о нем в спешке свадьбы, но теперь он стоял и гладил нос Бурана, смотрел одобрительно на жеребца. Петр ждал с опаской, незнакомец должен был остаться без руки от таких фамильярностей с Бураном, но он с потрясением понял, что конь замер, опустил уши, как старый осел.
Петр раздраженно шагнул к ним, но Коля опередил его. Юноша нашел цель, чтобы выместить гнев, головную боль и общее недовольство. Он остановил своего коня, оказался в шаге от незнакомца, копыта коня могли уже запачкать брызгами грязного снега голубое одеяние мужчины. Конь закатывал глаза, пот катился по коричневым бокам.
– Что вы здесь делаете? – осведомился Коля, сжимая коня руками. – Как посмели трогать коня моего отца?
Незнакомец вытер брызги со щеки.
– Красивый у него конь, – ответил он невозмутимо. – Я подумывал купить его.
– Не можете, – Коля спрыгнул на землю. Старший сын Петра был широким и тяжелым, как сибирский бык. Другой был ниже и хрупким, должен был выглядеть хрупко рядом с ним, но не выглядел. Может, дело было в его взгляде. Петр с тревогой ускорил шаги. Коля, наверное, еще был пьян или не замечал, он решил, что незнакомец поддается, – И как вы справитесь с таким конем, мужичок? – добавил он едко. – Бегите к своей возлюбленной и оставьте боевых коней сильным мужчинам! – он оказался нос к носу с незнакомцем, пальцы касались кинжала.
Незнакомец криво улыбнулся. Петр хотел крикнуть в предупреждении, но слова застыли в горле. На миг незнакомец был неподвижен.
А потом пошевелился.
Петру показалось, что он пошевелился. Он этого не видел. Только что–то мелькнуло, словно свет на крыле птицы. Коля закричал, схватился за запястье, а мужчина оказался за ним, обвил рукой шею и прижал кинжал к горлу. Это произошло так быстро, что лошади даже не успели вздрогнуть. Петр бросился вперед с рукой на мече, но замер, когда мужчина поднял голову. У незнакомца были странные глаза, Петр еще таких не видел. Бледно–голубые, как ясное небо в холодный день. Его ладони были быстрыми и гибкими.
– Ваш сын оскорбил меня, Петр Владимирович, – сказал он. – Мне лишить его жизни? – нож дрогнул. Тонкая красная линия открылась на шее Коли, пропитывая его новую бороду. Юноша судорожно вдохнул. Петр не смотрел на него.
– Решать вам, – сказал он. – Но, молю, позвольте сыну извиниться.
Мужчина с презрением посмотрел на Колю.
– Пьяный мальчишка, – он крепче сжал кинжал.
– Нет! – прохрипел Петр. – Я могу извиниться. У нас есть золото. Или… если хотите, мой конь, – Петр не оглядывался на прекрасного серого жеребца. Тень удивления появилась в холодных глазах незнакомца.
– Щедро, – сухо сказал он. – Но нет. Я пощажу вашего сына, Петр Владимирович, в обмен на вашу услугу.
– Какую услугу?
– У вас есть дочери?
Это было неожиданно.
– Да – осторожно ответил Петр. – Но… – удивление в глазах незнакомца усилилось.
– Нет, я не возьму ее как любовницу, не изнасилую в снегу. Вы же везете подарки детям? У меня есть подарок для вашей младшей дочери. Пусть поклянется, что оставит это при себе. И вы не должны ни одной живой душе говорить об обстоятельствах нашей встречи. Только в таких обстоятельствах я отпущу вашего сына.
Петр мгновение думал об этом. Подарок? Какой подарок может стоить жизни его сына?
– Я не буду рисковать дочерью, – сказал он. – Даже ради сына. Вася – последняя дочь моей жены, – он сглотнул. Кровь Коли лилась медленным алым ручейком.
Мужчина смотрел на Петра, щурясь, тишина затянулась. А потом незнакомец сказал:
– Это ей не навредит. Клянусь. Клянусь льдом и снегом и тысячью жизней людей.
– Тогда что это за подарок? – сказал Петр.
Незнакомец отпустил Колю, который стоял, как лунатик, его взгляд был удивительно пустым. Незнакомец прошел к Петру и вытащил предмет из мешочка на поясе.
Петр и не думал, что мужчина даст ему такое: один камень, ослепительный, серебристо–голубой, укутанный в бледный металл, как звезда или снежинка, он висел на цепочке, похожей на шелковую нить.
Петр поднял голову, но незнакомец не дал ему задать вопрос.
– Вот, – сказал он. – Всего лишь безделушка. Обещайте. Вы отдадите это своей дочери и никому не расскажете о нашей встрече. Если нарушите слово, я приду и убью вашего сына.
Петр посмотрел на своих людей. Все стояли с пустыми глазами, даже Саша на коне кивал тяжелой головой. Кровь Петра похолодела. Он никого не боялся, но этот странный незнакомец очаровал его людей, даже его храбрые сыновья были беспомощны. Кулон в его ладони был холодным, как лед, и тяжелым.
– Клянусь, – сказал Петр. Мужчина кивнул, повернулся и ушел по грязному двору. Как только он пропал из виду, люди Петра зашевелились за ним. Петр спешно сунул сияющий предмет в мешочек на поясе.
– Отец? – сказал Коля. – Отец, что такое? Все готово, мы отправимся по твоему слову, – Петр потрясенно смотрел на сына, молчал. Кровь пропала, и Коля моргал, глядя на него красными глазами, явно не помня о недавней встрече.
– Но… – начал он и замолчал, вспомнив обещание.
– Отец, в чем дело?
– Ни в чем, – сказал Петр.
Он прошел к Бурану, забрался в седло и повел коня вперед, пытался выбросить встречу из головы. Но два обстоятельства не давали ему. Когда они ночью остановились на ночлег, Коля нашел на горле пять продолговатых белых следов, словно изо льда, хотя его горло было закрыто одеждой и бородой. А еще Петр слушал, но ни разу не услышал от слуг обсуждение странных событий во дворе. Ему пришлось поверить, что только он это помнил
Безумная в церкви
Дорога домой казалась дольше, чем путь туда. Анна не привыкла к путешествиям, и они двигались чуть быстрее пешего хода, часто останавливаясь для отдыха. Несмотря на медлительность, путь был не таким утомительным, как мог быть. Они покинули Москву, загруженные припасами, взяли и дары жителей деревни и из домов бояр, которых проезжали.
Как только они покинули город, Петр отправился в постель жены с обновленным рвением, помня ее нежный рот и шелковое юное тело. Но она каждый раз встречала его не с гневом или жалобами, что он ожидал, а с ошеломительными тихими слезами, что катились по ее круглым щекам. После такой недели Петр ходил потрясенный и отчасти злой. Он начал уходить днем дальше, охотиться пешком или брать Бурана глубже в лес, пока они не возвращались в царапинах и уставшими. Петр утомлял себя, чтобы думать только о сне. Даже сон не помогал, ведь там он видел сапфировое ожерелье и тонкие белые пальцы на шее его первенца. Он просыпался в темноте и кричал Коле бежать.
Он хотел домой, но они не могли спешить. Анна, хоть он и старался, бледнела и слабела от пути, молила их остановиться все раньше каждый день, чтобы расставить палатки и разжечь костры, чтобы слуги подали ей горячий суп и согрели ее онемевшие пальцы.
Но они все–таки пересекли реку. Когда Петр посчитал, что до Лесной Земли осталось меньше дня пути, он направил Бурана по снежной тропе, и жеребец сам шагал дальше. Его люди следовали с санями, но они с Колей летели домой, словно призраки на ветру. Петр несказанно обрадовался, когда вырвался из–за деревьев и увидел свой дом, серебряный и целый, в ясном зимнем свете.
* * *
Каждый день с тех пор, как Петр, Саша и Коля уехали, Вася убегала из дома, как только это удавалось, и бежала лазать по своему любимому дереву: его большая ветвь висела над дорогой к югу Лесной Земли. Алеша порой ходил с ней, но он был тяжелее, лазал неуклюже. И Вася была одна в день, когда увидела вспышки копыт и упряжи. Она съехала с дерева, как кошка, и побежала на коротких ножках. Когда она добралась до калитки, она закричала:
– Отец! Отец!
Было понятно, что два всадника двигались намного быстрее маленькой девочки, они уже стремительно пересекали поля, и жители деревни с небольшого холма отлично их видели. Люди переглядывались, не понимая, где остальные, переживая за своих. А потом Петр и Коля (Саша остался в санях) ворвались в деревню и приструнили коней. Дуня попыталась поймать Васю, укравшую одежду Алеши для карабканья по дереву, испачкавшуюся при этом, но Вася вырвалась и побежала во двор.
– Отец! – закричала она. – Коля! – она рассмеялась, когда они по очереди поймали ее. – Отец, ты вернулся!
– Я привез тебе маму, Васечка, – сказал Перт, разглядывая ее, вскинув бровь. Она была покрыта кусочками дерева. – Но я не говорил ей, что она получит древесного духа вместо девочки, – он поцеловал ее грязную щеку, и она рассмеялась.
– О, а где Саша? – завопила Вася, испуганно озираясь. – Где сани?
– Не бойся, они за нами, – сказал Петр и добавил громче, чтобы все слышали. – Они будут здесь к ночи. Мы должны быть готовы встретить их. А ты, – он добавил тише для Васи, – иди на кухню и попроси Дуню переодеть тебя. Я лучше представлю мачехе дочь, чем древесного духа, – он подтолкнул ее, и Ольга повела сестру на кухню.
Сани прибыли на заходе солнца. Они пересекли утомленно поля и врата деревни. Люди радостно кричали при виде красивых саней, где была новая жена Петра Владимировича. Почти все собрались, чтобы увидеть ее.
Анна Ивановна сидела в санях, застывшая и бледная, как лед. Вася подумала, что она выглядела чуть старше Оли, но точно не такой взрослой, как ее отец. Но так было даже лучше, по мнению ребенка.
«Может, она будет со мной играть», – она сверкала лучшей улыбкой. Но Анна не ответила ни словом, ни знаком. Она кривилась от взглядов, Петр поздно вспомнил, что женщины в Москве жили отдельно от мужчин.
– Я устала, – прошептала Анна Ивановна и пошла в дом, держась за руку Ольги.
Люди переглядывались, не обижаясь.
– Путь был долгим, – говорили они. – Ей полегчает. Она – дочь Великого князя, как была Марина Ивановна, – и они гордились, что такая женщина будет жить среди них. Они вернулись в дома, чтобы разжечь огонь из–за приближающейся тьмы и поесть похлебку.
Но в доме Петра Владимировича все пировали, как могли, ведь на носу был Пост, а зима становилась старой и костлявой. Они ужинали рыбой и кашей. После этого Петр и его сыновья рассказывали о путешествии, пока Алеша прыгал, угрожая пальцам слуг своим новым отличным кинжалом.
Петр водрузил кокошник на черные волосы Ольги и сказал:
– Надеюсь, ты наденешь это на своей свадьбе, Оля, – Ольга покраснела и побледнела, а Вася потрясенно посмотрела большими глазами на отца. Петр повысил голос, чтобы слышали все в большой комнате. – Она будет княгиней Серпуховой, – сказал он. – Сам Великий князь устроил ее помолвку, – он поцеловал дочь. Ольга улыбнулась с волнением и радостью. В веселье и поздравлениях никто не услышал тоненький вопль Васи.
Пир завершился, и Анна рано отправилась в кровать. Ольга пошла помочь ей, и Вася поплелась за ними. Медленно кухня опустела.
Сумерки перешли в ночь. Огонь стал углями, воздух на кухне похолодел. На зимней кухне сидели только Петр и Дуня. Старушка плакала у огня.
– Я знала, что так будет, Петр Владимирович, – сказала она. – Если кто и должен быть княгиней, то это моя Оля. Но это сложно. Она будет жить во дворце в Москве, как ее бабушка, и я никогда ее больше не увижу. Я слишком стара для путешествий.
Петр сидел у огня, теребил камень в кармане.
– Так со всеми женщинами, – сказал он.
Дуня промолчала.
– Вот, Дуняшка, – сказал Петр, его голос был таким странным, что старая няня быстро взглянула на него. – У меня подарок для Васи, – он уже дал ей отрез хорошей зеленой ткани для сарафана. Дуня нахмурилась.
– Еще один, Петр Владимирович? – сказала она. – Вы ее испортите.
– Ничего, – сказал Петр. Дуня посмотрела на него в темноте, растерявшись от выражения его лица. Петр передал кулон Дуне, чтобы скорее от него избавиться. – Отдай его сама. Он должен все время быть при ней. Пусть пообещает, Дуня.
Дуня растерялась еще сильнее, но взяла холодную вещицу и присмотрелась.
Петр нахмурился еще ужаснее, протянул руку, будто хотел забрать кулон. Но его кулак сжался, он не завершил движение. Он резко развернулся и ушел спать. Дуня осталась одна на кухне и смотрела на кулон. Она крутила его, бормоча:
– Что ж, Петр Владимирович, – шептала она, – где же в Москве можно раздобыть такой камень? – качая головой, Дуня сунула его в карман, решив приберечь, пока девочка не подрастет достаточно, чтобы ей его доверить.
Через три ночи старой няне приснился сон.
Во сне она была девушкой, шла одна по зимнему лесу. Звон колокольчиков саней раздался на дороге. Она любила кататься на санях, так что развернулась и смотрела, как к ней бежит лошадь. Кучером был мужчина с черными волосами. Он не замедлился, поравнявшись, а схватил ее за руку и грубо втащил в сани. Он не сводил взгляда с белой дороги. Воздух холоднее январских порывов окружал его, несмотря на зимнее солнце.
Дуня вдруг испугалась.
– Ты забрала то, что тебе не принадлежит, – сказал он. Дуня поежилась от свиста бури в его голосе.
– Что? – ее зубы застучали так сильно, что она едва могла говорить, и мужчина повернулся к ней в зареве зимнего света.
– Тот кулон не для тебя, – прошипел он. – Зачем ты его забрала?
– Ее отец привез его для Василисы, но она еще ребенок. Я поняла, что это талисман, – пролепетала Дуня. – Я не украла его… но я боюсь за девочку. Она слишком юна… слишком юна для магии или внимания старых богов.
Мужчина рассмеялся. Дуня услышала горечь в звуке.
– Богов? Бог один, дитя, а я не больше ветра среди голых ветвей, – он затих, а Дуня ощутила вкус крови там, где прокусила губу.
Он кивнул.
– Хорошо, храни его для нее, пока она не вырастет, но не дольше. Думаю, мне не нужно тебе говорить, что будет, если ты меня обманешь.
Дуня закивала, дрожа еще сильнее. Мужчина ударил хлыстом. Конь побежал еще быстрее по снегу. Хватка Дуни на сидении ослабевало, она безумно цеплялась за него, но падала назад…
Она проснулась с воплем на своем матрасе на кухне. Она лежала в темноте, дрожала и долго не могла согреться.
* * *
Анна просыпалась с неохотой, смаргивала сны с глаз. Сон был приятным, в кои–то веки, там был теплый хлеб и нежный голос. Но, когда она потянулась, сон ускользнул, и она осталась пустой, сжимала одеяла вокруг себя, чтобы защититься от холода рассвета.
Она услышала шорох и обернулась. Демон сидел на ее стуле и чинил одну из рубах Петра. Серый свет зимнего утра бросал полоски тени на кривое существо. Она поежилась. Ее муж храпел рядом с ней, не замечая, а Анна старалась не замечать призрака, как делала каждый день с тех пор, как проснулась в этом ужасном месте. Она отвернулась и вжалась в перину. Но не могла согреться. Ее муж сбросил одеяло, а ей всегда было холодно здесь. Когда она попросила разжечь огонь, служанки растерянно посмотрели на нее. Она подумывала придвинуться к теплому мужу, но он мог захотеть ее снова. Хотя он пытался быть нежным, он был настойчивым, а она почти все время хотела побыть одна.
Она рискнула посмотреть на стул. Существо смотрело на нее.
Анна не выдержала. Она скользнула на пол, надела попавшуюся под руку одежду, обвила шарфом отчасти расплетенные косы. Она миновала кухню, получив испуганный взгляд Дуни, которая всегда вставала рано, чтобы испечь хлеб. Серый утренний свет становился ярче, земля блестела, словно усеянная драгоценными камнями, но Анна не замечала снег. Она видела деревянную церквушку в двадцати шагах от дома. Она бросилась туда, открыла дверь и пробралась внутрь. Она хотела плакать, но стиснула зубы, сжала кулаки и подавила слезы. Она уже слишком много плакала.
Ее безумие ухудшилось на севере. Стало намного хуже. Дом Петра был полон демонов. В печи пряталось существо с глазами–углями. Человечек в ванной подмигивал ей из пара. Демон, похожий на груду палочек, двигался по двору.
В Москве демоны не смотрели на нее, щадили ее, но тут они всегда глядели. Некоторые даже подбирались ближе, словно хотели заговорить, и Анна убегала, ненавидя растерянные взгляды мужа и его детей. Она видела их все время, кроме церкви.
Тихая и спокойная церковь. Ее нельзя было сравнить с церквями в Москве. Тут не было золота или позолоты, был лишь один священник. Иконы были маленькими и плохо нарисованными. Но она видела здесь только пол, стены, иконы и свечи. В тенях не было лиц.
Она стояла, по очереди молясь и глядя в пространство. Рассвет прошел, когда она пошла в дом. На кухне было людно, ревел огонь. Все пеклось, варилось и сохло без остановки с утра до ночи. Женщины не отреагировали, когда Анна вошла, никто не оглянулся. Анна посчитала это намеком на ее слабость.
Ольга первой подняла голову.
– Не хотите хлеба, Анна Ивановна? – спросила она. Ольга не могла любить бедняжку, что заняла место ее матери, но была доброй девочкой и жалела ее.
Анна была голодна, но в печи сидело крохотное растрепанное существо. Его борода сияла от жара, оно грызло почерневшую корочку.
Губы Анны Ивановны шевелились, но она не могла ответить. Существо посмотрело поверх бороды и склонило голову. В его ярких глазах было любопытство.
– Нет, – прошептала Анна. – Нет, я не хочу хлеба, – она повернулась и побежала в сомнительную безопасность своей комнаты, пока женщины на кухне переглядывались и медленно качали головами.
Княгиня Серпухова
Следующей осенью Колю женили на дочери соседнего боярина. Она была полной желтоволосой девушкой, и Петр построил им свой домик с хорошей глиняной печью.
Но люди ждали особой свадьбы, когда Ольга Петровна станет княгиней Серпуховой. На это ушел почти год переговоров. Подарки из Москвы начали приходить раньше, чем дороги покрыли лужи, но на детали ушло время. Путь из Лесной Земли в Москву был тяжелым, гонцы задерживались или пропадали, ломали головы, попадались ворам или калечили лошадей. Но им все равно удалось все устроить. Юный князь Серпухова прибудет сам, женится на Ольге и заберет ее в Москву
– Ей лучше быть замужней во время путешествия, – сказал гонец. – Будет не такой испуганной, – и гонец добавлял, что митрополит Алексей из Москвы хотел, чтобы брак был устроен до того, как Ольга прибудет в город.
Князь прибыл, когда бледная весна стала ослепительным летом с нежным небом и увядающими цветами среди летней травы. За год он повзрослел. Прыщи пропали, но он не стал красавцем. И он скрывал робость за бойким характером.
С князем Серпуховым прибыл его двоюродный брат, светловолосы Дмитрий Иванович, вопящий поздравления. Князья прибыли с соколами, лошадьми и женщинами в резных деревянных телегах, привезли много подарков. С ними прибыл и защитник: монах с ясными глазами, не очень старый, молчаливый. Они подняли много шума, пыли и звона. Вся деревня вышла поглазеть, многие приглашали в свои дома, а лошадей – в их конюшни. Владимир робко надел искрящееся кольцо из зеленого берилла на палец Ольги, и весь дом радовался так, как не было после смерти Марины.
* * *
– Мальчик хотя бы добрый, – сказала Дуня Ольге в редкую тихую минутку. Они сидели у большого окна летней кухни. Вася сидела у ног Ольги, слушала и пыталась зашивать одежду.
– Да, – сказала Ольга. – И Саша поедет в Москву со мной. Он проведает меня в доме мужа, а потом уйдет в монастырь. Он пообещал, – берилловое кольцо сверкало на ее пальце. Ее суженый еще прислал ей кулон из янтаря и отрез чудесной ткани, огненной, как маки. Дуня делала из нее сарафан. Вася только делала вид, что шьет – ее ручки были сжаты на коленях.
– Ты прекрасно справишься, – твердо сказала Дуня, откусывая конец нити. – Владимир Андреевич богат, молод, будет слушать совета жены. Он поступил щедро, приехав на свадьбу в твой дом.
– Он приехал, потому что так сказал митрополит, – возразила Ольга.
– И он в любимцах у Великого князя. Он лучший друг юного Дмитрия, это ясно. У него будет высокое место, когда умрет Иван Красный. И ты будешь великой. Ты справишься, моя Оля.
– Да–а, – медленно сказала Ольга. Вася опустила темную головку. Ольга погладила волосы сестры. – Он добрый, но я…
Дуня улыбнулась.
– Ты надеялась, что прибудет принц–ворон, как птах из сказки, что прилетел за сестрой князя Ивана?
Ольга покраснела и рассмеялась, но не ответила. Она подхватила Василису, хоть с той уже не нужно было обращаться как с маленькой, и покачала ее в руках. Вася застыла в руках сестры.
– Тише, лягушонок, – сказала Ольга, словно Вася была крохой. – Все будет хорошо.
– Ольга Петровна, – сказала Дуня, – моя Оля, сказки для детей, а ты женщина, скоро будешь женой. Выйти замуж за неплохого мужчину и быть в безопасности в его доме, поклоняться Богу и рожать сильных сыновей – это по–настоящему и правильно. Пора оставить мечты. Сказки только делают зимние ночи слаще, – Дуня вдруг вспомнила бледные холодные глаза и ледяную руку. Пока она не подрастет. Она поежилась и добавила тише, глядя на Васю. – Даже девы из сказок не всегда живут счастливо. Аленушку превратили в утку, ее заставили смотреть, как злая ведьма убивает ее утят, – Ольга все еще была хмурой, гладила волосы Васи, и Дуня добавила строже. – Дитя, это доля женщин. Вряд ли ты хочешь быть монахиней. Может, ты его полюбишь. Твоя мама не знала Петра Владимировича до свадьбы, и я помню ее страх, хоть твоя мама была такой смелой, что легко встретилась бы с Бабой–Ягой. Они полюбили друг друга с первой ночи.
– Мама мертва, – сухо сказала Ольга. – На ее месте другая. А я уеду навеки.
Вася приглушенно зарыдала в ее плечо.
– Она никогда не умрет, – парировала Дуня. – Ты жива, ты так же красива, как была она, и ты будешь матерью князей. Будь смелой. Москва – светлый город, и твои братья будут навещать тебя.
* * *
Той ночью Вася пришла в кровать Ольги и выпалила:
– Не делай так, Оля. Я буду хорошо себя вести. Я больше не буду лазать по деревьям, – она посмотрела на сестру, дрожа. Ольга не сдержала смех, хотя он быстро затих.
– Я должна, лягушонок, – сказала она. – Он – князь, он богат и добр, как и сказала Дуня. Я должна выйти за него или уйти в монастырь. Я хочу своих детей, десять таких лягушат, как ты.
– Но у тебя есть я, Оля, – сказала Вася.
Оля обняла ее.
– Но ты подрастешь и уже не будешь ребенком. Ты будешь и потом со своей старшей сестрой?
– Всегда! – страстно заявила Вася. – Всегда! Убежим и будем жить в лесу.
– Вряд ли тебе там понравится, – сказала Ольга. – Нас может съесть Баба–Яга.
– Нет, – уверенно сказала Вася. – Там только одноглазый мужчина. Если будем держаться от дуба подальше, он нас не найдет.
Оля не знала, что на это ответить.
– У нас будет изба среди деревьев, – сказала Вася. – Я буду носить тебе орехи и грибы.
– Есть идея лучше, – сказала Оля. – Ты уже большая девочка, через пару лет сама станешь женщиной. Я пришлю за тобой из Москвы, когда ты подрастешь. Мы будем двумя княгинями в замке, и у тебя будет свой князь. Как тебе это?
– Но я уже взрослая, Оля! – завопила Вася, глотая слезы и садясь. – Я уже больше стала.
– Еще нет, сестренка, – нежно сказала Ольга. – Будь терпеливой, слушай Дуню и ешь много каши. Когда отец скажет, что ты выросла, я пришлю за тобой.
– Я спрошу отца, – уверенно сказала Вася. – Может, он скажет, что я уже выросла.
* * *
Саша узнал монаха, как только тот прошел во двор. В смятении приветствий и подарков, пока все устраивали пир среди зеленых берез, он подбежал, схватил монаха за руку и поцеловал ладонь.
– Отец, вы пришли, – сказал он.
– Как видишь, сын мой, – улыбнулся монах.
– Но это место так далеко.
– Нет. Когда я был младше, я бродил про Руси, Слово было моим путем, щитом и хлебом с солью. Теперь я стар и остаюсь в Лавре. Но мир все еще открыт мне, особенно север летом. Я рад тебя видеть.
Он не сказал тогда, что Великий князь болен, и что свадьба Владимира Андреевича была срочным делом. Дмитрию было едва одиннадцать, он был в веснушках и избалован. Его мама не выпускала его из виду, спала рядом с его кроватью. Юные принцы могли пострадать от ранней смерти отцов.
Той весной Алексей вызвал святого Сергея Радонежского в свой дворец в Кремле. Сергей и Алексей давно друг друга знали.
– Я отправляю Владимира Андреевича на север для свадьбы, – сказал Алексей. – Как можно скорее. Он должен жениться до смерти Ивана. Юный Дмитрий тоже поедет. Это его убережет, его мать боится, что жизнь ребенка будет в опасности в Москве.
Отшельник и митрополит пили медовуху, разбавленную водой. Они сидели на деревянной скамейке в саду кухни.
– Иван Иванович сильно болен? – сказал Сергей.
– Он седой и желтый, потеет и воняет, и у него мутные глаза, – сказал митрополит. – Бог позволит, он будет жить, но я сомневаюсь в этом. Я не могу покинуть город. Дмитрий так юн. Я прошу тебя сопроводить их, присмотреть за ними и за свадьбой Владимира.
– Владимир женится на дочери Петра Владимировича, да? – сказал Сергей. – Я встречал сына Петра. Его зовут Саша. Он приходил ко мне в Лавру. Такие глаза я никогда не видел. Он будет священником, святым или героем. Год назад он захотел принять обет. Может, еще хочет. Лавре пригодился бы такой брат.
– Проверь и это, – сказал Алексей. – Убеди сына Петра приехать в Лавру с тобой. Дмитрий может жить в монастыре, пока юн. И будет хорошо для него жить рядом с Александром Петровичем, человеком его крови, верным Богу. Если Дмитрия коронуют, ему потребуется любой союзник.
– Как и вам, – сказал Сергей. Пчелы гудели вокруг них. Северные цветы пахли сильно, хоть и жили мало. Сергей робко добавил. – Вы будете его регентом? Регенты долго не живут, если их маленьких князей убивают.
– Разве я не встану между мальчиком и убийцами? – сказал Алексей. – Встану, даже если лишусь жизни. Бог с нами. Но ты должен быть митрополитом, когда я умру.
Сергей рассмеялся.
– Я увижу лицо Бога и ослепну раньше, чем буду управлять в Москве твоими епископами, брат. Но я поеду на север с князем Серпухова. Я давно не путешествовал, и я хотел бы снова увидеть северные леса.
* * *
Петр увидел монаха среди всадников и помрачнел. Но он говорил вежливо до вечера после их прибытия. Той ночью они пировали в сумерках, и когда смех и свет факелов сытых людей ушел глубже в деревню, Петр поймал Сергея за плечо. Они повернулись друг к другу у ручья.
– Значит, человек Бога приехал украсть у меня сына? – сказал Петр Сергею.
– Ваш сын – не конь, чтобы его воровать.
– Нет, – рявкнул Петр. – Он хуже. Конь послушал бы.
– Он воин и человек Бога, – сказал Сергей. Его голос был мягким, и гнев Петра разгорался все сильнее, он давился, но не мог ничего сказать.
Монах нахмурился, словно принимал решение. А потом сказал:
– Слушайте, Петр Владимирович. Иван Иванович умирает. Может, уже умер.
Петр не знал этого. Он вздрогнул и отпрянул.
– Его сын Дмитрий – гость вашего дома, – продолжил Сергей. – Отсюда мальчик отправится в мой монастырь, где будет скрыт. Для жаждущих престол жизнь ребенка – пустяк. Мальчику нужны люди его крови, чтобы учить его и защищать. Ваш сын – двоюродный брат Дмитрия.
Петр молчал в удивлении. Вылетели летучие мыши. В молодости ночи Петра были полны их криков, но теперь они летали тихо в сгущающейся тьме.
– Мы не просто печем хлеб и рассказываем, – сказал Сергей. – Вы здесь в безопасности, лес подавит армию, но редкие могут этим похвастаться. Мы печем хлеб для голодных, поднимаем мечи в их защиту. Это благородно.
– Мой сын будет поднимать меч за свою семью, змей, – рявкнул Петр, злясь сильнее из–за неуверенности.
– Конечно, – сказал Сергей. – За своего двоюродного брата, мальчика, что однажды возглавит Московию.
Петр затих, но его гнев угасал.
Сергей увидел горе Петра и склонил голову.
– Мне жаль, – сказал он. – Это сложно. Я буду за вас молиться, – он ушел за деревья, его шаги заглушил ручей.
Петр не шевелился. Была полная луна, край серебряного диска поднялся над деревьями.
– Ты бы знала, что сказать, – прошептал он. – Я – нет. Помоги, Марина. Я не потеряю сына даже ради наследника Великого князя.
* * *
– Я злился, когда услышал, что вы продали мою сестру в такие дали, – сказал Саша отцу. Он говорил скованно, тренировал юную лошадь. Петр ехал на Буране, сером жеребце, а не лошади для полей, он удивленно смотрел на молодого зверя рядом с собой. – Владимир неплох, хоть и молод. Он добр к своим лошадям.
– Я рад. Это ради Оли. Но, даже если бы он был старым пьяницей, я не смог бы ничего поделать, – сказал Петр. – Великий князь не спрашивал.
Саша вдруг подумал о своей мачехе, женщине, которую отец не выбирал, которая легко плакала, молилась и пугалась.
– Вы тоже не смогли выбрать, отец, – сказал он.
«Я уже стар, – подумал Петр, – раз мой сын так добр со мной».
– Это не важно, – сказал он. Свет падал золотом между тонких берез, и все серебристые листья трепетали. Конь Саши заметил трепет и встал на дыбы. Саша остановил его и опустил. Буран подбежал к ним, словно показывал, как вели себя настоящие кони.
– Ты слышал слова монаха, – медленно сказал Петр. – Великий князь и его сын – наши родственники. Но, Саша, я прошу тебя подумать хорошенько. Это сложная жизнь, монах всегда один, в нищете, с молитвами и холодной кроватью. Ты нужен здесь.
Саша посмотрел на отца. Его загорелое лицо вдруг показалось младше.
– У меня есть братья, – сказал он. – Я должен попробовать сам. Повидать мир. Я буду бороться за Бога. Я рожден для этого, отец. И князь – мой двоюродный брат Дмитрий – нуждается во мне.
– Как горько, – прорычал Петр, – быть отцом сыновей, что бросили его. Или быть мужчиной, чью смерть даже не станут оплакивать сыновья.
– Со мной будут братья, – возразил Саша. – А у вас есть Коля и Алеша.
– Если уедешь, ничего с собой не возьмешь, Саша, – рявкнул Петр. – Только одежду, что на тебе, твой меч и безумную лошадь, которую пытаешься учить. Ты не будешь моим сыном.
Саша выглядел моложе, чем раньше. Его лицо побелело за загаром.
– Я должен ехать, отец, – сказал он. – Не нужно ненавидеть меня за это.
Петр не ответил. Он резко развернул Бурана в сторону дома, и лошадь Саши осталась позади.
* * *
Вася пробралась в конюшню в тот вечер, когда Саша ухаживал за высоким юным мерином.
– Мышь печальна, – сказала Вася. – Она хочет уехать с тобой, – коричневая кобылица стояла, опустив голову, в своем загоне.
Саша улыбнулся сестре.
– Она стара для путешествий, – сказал он, погладив шею кобылицы. – И в монастыре мало толку от племенной кобылицы. Этот мне послужит, – он шлепнул мерина, тряхнувшего острыми ушами.
– Я могу быть монахом, – сказала Вася, и Саша увидел, что она снова украла вещи брата и стояла с сумкой в руке.
– Не сомневаюсь, – сказал Саша. – Но обычно монахи больше.
– Вечно я слишком маленькая! – завопила возмущенно Вася. – Я подрасту. Не уезжай пока, Сашка. Еще год.
– Ты забыла Олю? – сказал Саша. – Я обещал, что сопровожу ее в дом ее мужа. А потом уйду к Богу, Васечка, это не пустяки.
Вася задумалась на миг.
– Если я пообещаю Оле проводить ее в дом мужа, я смогу тоже поехать?
Саша молчал. Она посмотрела на свои ноги, шаркая носком по пыли.
– Анна Ивановна меня отпустит, – выпалила она. – Она хочет, чтобы я уехала. Она ненавидит меня. Я слишком маленькая и грязная.
– Не спеши, – сказал Саша. – Она выросла в городе, она не привыкла к лесу.
Вася нахмурилась.
– Она уже тут давно. Лучше бы она уехала в Москву.
– Давай, сестренка, – Саша посмотрел на ее бледное лицо. – Давай покатаемся, – Вася, когда была меньше, любила кататься у него в седле, подставлять лицо ветру в безопасности рук брата. Она просияла, и Саша поднял ее на мерина. Когда они вышли во двор, он сел за ней. Вася склонилась вперед, дыша быстрее, и они помчались со стуком копыт.
Вася радостно прижималась к коню.
– Еще, еще! – вопила она, когда Саша повернул коня к дому. – Поедем в Сарай, Сашка! – она оглянулась на него. – Или в Царьград, или к Буяну, где живет морской царь и дочь его, лебедь. Это недалеко. На восток от солнца, на запад от луны, – она прищурилась, словно искала направление.
– Далековато для ночной прогулки, – сказал Саша. – Будь смелой, лягушонок, и сл<