За лето дорога в тугаях совсем заросла, и ветви деревьев царапают кузов машины. Недалеко от реки нам надо разыскать ранее замеченные муравейники рыжего муравья формика пратензис.
У этого сравнительно крупного муравья характерная внешность: голова и грудь черные, с красновато‑рыжими подпалинами, брюшко темное, коричневое, почти черное. Тело в золотистых волосках. Он житель леса и кустарниковых зарослей (хотя и любит солнце и тепло), активный истребитель насекомых – врагов деревьев. В зоне пустыни живет в тугаях, где строит гнезда – муравьиные кучи. Но они не так высоки, как у его северного родственника – рыжего лесного муравья.
Между колючими деревьями лоха мелькнула река Или. Здесь конец дороги. Вот и муравейник. Вблизи него мы устраиваем бивак, будем проводить давно задуманные эксперименты.
С дерева на ниточке над самым муравейником, почти соприкасаясь с ним, подвешивается золотое колечко и муравьи мгновенно облепливают незнакомый предмет. Сверкающий металл отлично виден муравьям. Они привстают, расставив в стороны усики, долго всматриваются и потом спешат вскарабкаться на колечко, найти на нем свободное место. От копошащихся тел колечко крутится, раскачивается, задевает о палочки и соринки, покрывающие муравейник, и еще больше привлекает к себе внимание. Любопытствующих масса. Каждый непременно теребит челюстями ниточку там, где она привязана к колечку, и бросает.
– Перегрызут нитку, сбросят на муравейник колечко, – беспокоится мой товарищ.
Но нитка крепка, а челюсти муравьев слишком слабы для нее. Колечко, сверкая на солнце, продолжает весело раскачиваться из стороны в сторону.
Скоро я замечаю, что муравьям стало трудно забираться на необычные качели, колечко будто приподнялось. Я опускаю его. А через полчаса оно опять высоко. В чем дело? Ведь не растет же дерево так быстро? И нитка не может укорачиваться.
Секрет быстро раскрывается. Муравьев беспокоит, что странный яркий предмет так близко к их жилищу и даже касается его, и они, наводя порядок, убирают из‑под него строительный материал.
Проходит два часа. На колечке все меньше муравьев. Вскоре оно никому не нужно, заброшено. Почему? Ведь на нем за это время побывало не более трехсот муравьев, в муравейнике же около полумиллиона жителей. Впрочем, я начинаю догадываться о причине странного поведения и переношу колечко поближе к вершине муравьиной кучи, на самое оживленное место. Здесь наступает тот же переполох. Толпами лезут муравьи на незнакомый предмет, грызут ниточку, раскачиваются, спрыгивают с качелей, снова на них забираются. Незнакомый предмет долго занимает всех, возле него полно муравьев. Но к концу второго дня и здесь интерес к кольцу постепенно исчезает. Почему?
Вместе с колечком на муравейник положено еще маленькое круглое зеркальце. Блестящее, в сверкающей латунной оправе, оно тоже привлекает внимание. Видят ли свое изображение муравьи в зеркальце? Вряд ли. Глаза их направлены вперед и слегка кверху, но только не вниз. А если зеркальце поставить вертикально? К нему сбежалось значительно больше муравьев, многие из них подолгу всматриваются в него. Зеркальце, как и колечко, приходится переставлять на новое место, так как и к нему быстро привыкают.
Солнце склонилось за деревья. Загорелась вечерняя зорька. Отразилась в реке, потухла. В потемневшем небе зажглись звезды. Муравьи угомонились, скрылись, лишь немногие сторожа бродят наверху да торчат во входах, высунув наружу чуткие усики.
Загадка с кольцом и зеркальцем не дает покоя. Неужели каждый муравей привязан к определенному месту своего жилища, знает на нем только свой маленький уголок? А если так, то почему?
Рано утром мы готовим желтую краску, будем метить ею подвижных жителей муравейника. Для начала кладем на холмик лист чистой белой бумаги. На него сразу же взбираются несколько муравьев и, слегка приподнявшись и раскрыв челюсти, следят за нами. На муравейниках всегда находятся такие, не сводящие своих черных глаз с человека, наблюдатели. Кто они? Постоянные ли сторожа или случайно на минутку оторвавшиеся от своих дел?
Пора метить муравьев. Но неожиданно над муравейником застывает маленькое черное насекомое. Его крылья работают с бешеной скоростью. Да это белоногий наездник, враг муравьев! Охотник ринулся в сторону, застыл на месте, потом почти упал на землю, снова замер, бросился вперед к муравью, но тот, учуяв беду, вовремя обернулся, раскрыл челюсти, встал в боевую позу, отбил нападение. Неудача не обескураживает преследователя. Снова настойчивое, легкое прикосновение сзади, удар иголочкой яйцеклада в брюшко жертвы, яичко отложено, а враг опять висит в воздухе.
Наездник никогда не задерживается на одном месте, а постоянно перемещается по краю муравейника. Здесь муравьев меньше и легче остаться незамеченным. Вот он облетает муравьиную кучу, начал второй круг. Пора его изловить. Сколько времени отнял крылатый враг наших друзей!
Конец тонкой травинки, смазанный желтой краской, осторожно поднесен к голове муравья, угнездившегося на бумаге. Муравей замечает незнакомый предмет, наверное, к тому же ощущает запах ацетона, на котором замешена краска, настораживается. Придется заимствовать тактику белоногого наездника и подкрадываться сзади. Вскоре мы наловчились и у муравья на черной головке появляется яркая желтая шапочка. Он недоволен, крутит усами, беспокоен, но капелька быстро высыхает, а хозяин шапочки вскоре забывает о своем необычном украшении.
Проходит несколько часов напряженного труда и на сотую черную головку муравья надета желтая шапочка. Интересно, что будет дальше? Но давно пора разжигать костер, заниматься приготовлением обеда. К тому же во вторую половину дня я затеял экскурсию на песчаные барханы. Барханы выгорели на солнце и неинтересны. Зеленая полоска тугаев и сверкающая ленточка реки тянут к себе. И там снуют муравьи с желтыми пометками…
Возвращаюсь к биваку и, увидев товарища, склонившегося над муравейником, кричу:
– Как дела?
– Дела забавные! – отвечает он, вставая со стульчика и расправляя онемевшее тело. – Все муравьи с шапочками крутятся только на той половине муравейника, на которой метили, и никуда не расползаются.
– Не может быть! – удивляюсь я, радуясь, что догадка подтверждается. Усаживаюсь на стульчик и не свожу глаз с муравейника.
Вечером с реки тянет прохладой, столбик термометра опускается до десяти градусов, муравьи прячутся в свой теплый дом. Рано утром всего лишь пять градусов и так не хочется выбираться из спального мешка. Муравейник пуст, лишь из входов торчат черные головки и среди них – с яркими желтыми шапочками.
Каждый муравей, как и пчела в улье, в течение своей жизни проходит своеобразное обучение и специализацию. Сперва он – нянька, ухаживает за маткой, яичками, куколками, потом – строитель и под конец жизни – разведчик, охотник. Но до сего времени никто не знал о том, что есть еще одна последняя и высшая должность хозяина конуса муравейника, его наблюдателя и защитника. Муравьи этой профессии толкутся на муравейнике, всматриваясь во все окружающее и ко всему приглядываясь. Это – опытные старики, все умеют, при случае помогут притащить строителю палочку, закрыть на ночь двери, подправить жилище. Смогут оказать помощь охотнику, да и сами изловят добычу, если она случайно забрела на муравьиный дом. И уж кому как не им прогнать недруга, собирающегося тайком пробраться в чужое жилище, задержать при бегстве самку или, наоборот, не пустить непрошеную гостью – чужую бродячую самку. Наверное, они могут делать еще очень многое другое…
У этих муравьев есть свои правила поведения, свой кодекс законов. Один из них – держаться ранее избранного местечка на крыше муравейника, чтобы отлично его знать, чтобы избежать беспорядка, неравномерного распределения охраны и надзора. Это они, долженствующие все делать и все знать, крутились возле золотого колечка и зеркальца, пока не привыкли к нему. Из‑за них не задерживается на одном месте белоногий наездник, опасаясь привлечь к себе стойкое внимание защитников.
Прошло три дня нашей жизни в тугаях возле реки Или. От палатки к муравейнику мы проторили тропинку. Три дня ушло на подтверждение нашего предположения, и когда сомнения исчезли, появилось твердое убеждение, что у муравьев есть служба охраны и наблюдения за поверхностью жилища и отряды этой службы равномерно и строго закреплены за своими местами.
Наступило время собираться домой. На каратуранге первые пожелтевшие листья. Рано утром засвистели в воздухе крылья утиных стай. Пора в путь! Из кабины машины я бросаю последний взгляд на муравейник. Сейчас там, наверное, заслышав шум мотора и ощутив сотрясение почвы, привстали на ногах и застыли с вытянутыми вперед усиками муравьи‑наблюдатели. И среди них и те, «наши», с пометками на головах. Прощайте, желтые, шапочки!
Знакомый муравейник
Приезжая в Бартогой, я всегда спешу проведать знакомый муравейник формика пратензис. Сперва иду по дороге, затем перехожу ручей, а потом стараюсь не сбиться с едва заметной тропинки. Лес все гуще, река шумит за лесом все громче, и, когда в просвете между деревьями показываются красные скалы, тропинка выходит на маленькую сверкающую под солнцем полянку с муравейником.
Весной этого года муравьи покинули свое старое жилище – неряшливую кучку и переселились в основание куста барбариса. Новый муравейник был отличным, палочки на нем свежие, крупные, будто подобранные одна к другой, и сама кучка выглядела как новый дом с только что покрашенной крышей. На муравейнике царило оживление.
Но сейчас… Что стало с муравейником за лето, какой он жалкий! Куча разворочена, палочки разбросаны в стороны, одиночные муравьи бесцельно бродят по верху. А песок возле муравейника испещрен следами фазанов. Так вот почему маленькие жители леса переселились в основание колючего барбариса, вот из‑за чего в урочище Бартогой, как только установили егерский пост и стали охранять фазанов, один за другим начали исчезать муравейники! Теперь осень, фазаны особенно рьяно охотятся за муравьями. Это и пища и хорошее лекарство от глистов.
Едва я присел возле разоренного муравейника, как с края полянки с криком взлетел большой красавец фазан‑петух, уселся на дерево и, поглядывая вниз на моего спаниеля, стал громким криком выражать свое недовольство. Уж не его ли следы на муравейнике?
Через год я вновь проведал муравейник и обрадовался, что он цел, хотя и угнетен. Несколько защитников его сразу же бросились в атаку и полезли на мои ноги. Но мне не до них. По конусу гнезда карабкался рослый рабочий с ярко‑оранжевым комочком в челюстях. Добыча привлекла внимание окружающих. Все ощупывали ее, гладили, каждому хотелось к ней принюхаться, получше познакомиться. Мне кажется, что гладили усиками и самого носильщика, как уважаемого добытчика и он, будто полный достоинства, не спеша шествовал по муравейнику, пока не исчез в одном из входов.
Оранжевый комочек меня заинтересовал. Это была ягода эфедры. Но чтобы муравью добраться до этого растения, надо было перелезть через густейшие заросли трав, кустарников, тростников, затем переползти по бурелому через небольшую проточку и подняться на сухой и скалистый склон красных гор. Только там росла эфедра – растение, в котором содержатся различные лекарственные вещества. От муравейника до эфедры не менее двухсот метров. Нелегок был путь муравья и, кто знает, сколько опасностей подстерегало отважного добытчика.
Пробираюсь через заросли к красным горам и, вспугнув несколько фазанов и прытких зайцев, исцарапанный добираюсь до скал. Вот эфедра с красными ягодами, а вот и с оранжевыми. Еще несколько минут возни в зарослях и я кладу горстку разноцветных ягод на муравейник. Мой подарок вызывает переполох. Толпы муравьев бросаются на ягоды, ощупывают их и растаскивают по своим квартирам. Но только… оранжевые, красные же остаются без внимания.
Зачем муравью‑хищнику ягоды эфедры? Если он их съедает, то, наверное, неспроста!
Настойчивая охрана
Пустыня еще спит по‑зимнему, хотя и пригревает солнце. Застыли тугаи. Но муравьи пратензисы пробудились, копошатся на гнезде. Им что! Пусть возвращаются холода, пусть даже выпадут снега и ударят морозы, дом рядом, есть куда спрятаться.
Муравьям еще не на кого охотиться. Но недалеко от муравейника по зеленому стволику ивы уже кто‑то ползет, чем‑то занят. Здесь, оказывается, совершаются важные дела. Несколько десятков муравьев крутятся возле крошечного скопления тлей. Они принесли их сюда из муравейника, теперь лелеют, стерегут. Скоро (лишь бы тепло!) коровушки подрастут, расплодятся и тогда побегут по зеленому стволику с раздувшимися брюшками муравьи‑молочницы, все будут напоены и сыты. Как муравьи постигли сложное искусство «скотоводства», кто их этому научил?
Проходит месяц. Весна уже ушла, отцвела пустыня, в тугаях воцарилось жаркое лето. Теперь муравьи владеют отличной тлевой колонией на стволике ивы. Ее окружили кольцом рослые сторожа, а маленькие тщедушные доильщики собирают сладкие выделения. Мне захотелось сфотографировать компанию толстых тлей в окружении почетного караула, но осуществить затею не так‑то просто. Ретивые «скотоводы» заметили фотоаппарат, тотчас направили в его сторону кончики животиков, и я, оберегая объектив от брызг кислоты, меняю тактику. Поспешно срезаю кусочек коры с частью колонии и кладу на самое оживленное место муравейника. Как всегда незнакомый предмет вызывает любопытство, волнение. Возле тлей суматоха, но недолго. Вскоре кусочек коры окружает плотным кольцом верная охрана. Муравьи не сходят с места, не сводят глаз со своих подопечных тлюшек, гладят их усиками. Иногда кто‑либо из охраны отлучается, но его места сразу занимает другой муравей. Кто установил это дежурство, зачем оно в самом центре муравейника? Видимо, какова бы ни была обстановка, раз есть тли, их полагается охранять.
Проходит несколько часов. Среди тлей смятение: в коре исчез сок, нечем питаться. Кусочек коры сперва покидают самые большие, потом и поменьше тли. Но некоторые упрямы и не желают никуда отлучаться. Таких немало, целая кучка. Но с ними творится что‑то неладное. Среди тлей появляются странные серенькие тельца. Да это личинки мух‑сирфид – злейших врагов тлей! С каждым часом они все крупней и крупней. Зато тлей все меньше. Муравьи же по‑прежнему их сторожат, не подозревая о творящемся на их глазах разбое. Иногда они поколачивают усиками личинок сирфид, так же как и своих кормилиц – «коровушек»… Может быть, бдительную охрану берут сомнения? Но приподняв заостренную и подвижную переднюю часть тела с поедаемой тлей и размахивая ею из стороны в сторону, личинка‑обжора задает несколько тумаков любознательному стражнику. Тот проворно отступает на почтительное расстояние…
На второй день кусочек коры совсем засох, скрутился трубочкой, от тлей остались одни шкурки. Среди остатков этого пиршества голодные, в окружении все той же охраны, личинки сирфид. Когда к личинке‑хищнице подступает кто‑либо из охраны, она, схватив шкурку тли, размахивает ею перед «бдительным» муравьем, как бы доказывая свое право на попечение и охрану. Видимо, для муравья этого достаточно для продолжения охраны давно уже не существующего стада…
Постепенно, одна за другой, расползаются и личинки сирфид. Кусочек коры пустеет, охране нечего делать и она тоже исчезает. Но как личинки мух ловко обманывают бдительных сторожей! А еще говорят, что муравей умен. Впрочем, ум и глупость нередко сопутствуют друг другу!
Спрятанные рубашки
У рыжего лесного муравья, как только няньки начинают выбрасывать рубашки от куколок, происходят вечные недоразумения. Охотники и разведчики, наткнувшись возле жилища на остатки куколочных оболочек и уловив в них родной запах, не пытаются разобраться, в чем дело, и волокут их обратно в муравейник, причиняя излишние хлопоты и себе и нянькам. Много дней происходит это нелепое соревнование нянек и охотников: первые без устали выбрасывают рубашки, вторые упрямо заносят назад. Наконец, приходит время, когда рубашки то ли теряют родной запах, то ли охотники уразумевают, в чем дело, и бесцельный спор прекращается.
С южного склона хребта Алтын‑Эмель видна вся обширная пустыня, ограниченная с юга красно‑черными горами Катутау и Калкан. В небольшом распадке, среди выгоревшей от солнца растительности, полоска ярко‑зеленой травы с обеих сторон прозрачного ручейка. В одном месте зеленой полоски среди зарослей мяты возле кустика таволги приютился муравейник формика пратензис. От него идут кверху тропинки на охотничьи угодья.
Возле муравейника лежат камни. Случайно я приподнимаю один из них и вижу необычное: под ним масса скомканных оболочек новорожденных. Сюда муравьям нелегко было затащить этот груз. Под другим камнем то же. Все до единой оболочки куколок надежно спрятали няньки. Здесь в укрытии они не привлекают ничьего внимания, не отрывают занятых охотников от важных дел. С таким обычаем я сталкиваюсь впервые.
Но как муравьи догадались до такого оригинального выхода?
Хорошая примета
«Будет удачным бивак!» – подумал я, увидев тропинку, по которой сновали рыжие тугайные муравьи.
Но тропинка тропинкой, а надо искать муравейник. Сделать это не так просто в густых зарослях колючего лоха, чингиля и шиповника. К счастью, муравейник близко, при помощи топорика и секатора я быстро прокладываю к нему путь. Здесь я вижу волосатую самку тугайного муравья. Слегка сгорбившись, она деловито заглядывает в щелки и норки, видимо, после брачного полета ищет убежище. А еще через минуту к машине подползает другая самка, с одним крылом, уцелевшим после свадебного путешествия, но на ней нет золотистых волос.
У муравья формика пратензис встречается два вида самок – волосатые и безволосые. Почему существуют две формы и что они собой представляют – неизвестно. Хорошо бы определить отношение муравьев к разным самкам. Теперь как будто предоставилась возможность, и мы осторожно, чтобы не обратить на себя внимание бдительных защитников, располагаемся вокруг муравейника, затем вытряхиваем на него из пробирки волосатую самку. Несколько секунд она в замешательстве, потом, очнувшись, бросается наутек. Но легко ли скрыться от столь бдительной стражи! На нее бросается толпа, самку валят на землю, хватают за ноги, усики. Один грызет острыми челюстями ее тонкую талию, другой безжалостно подогнул брюхо к голове жертвы, собирается брызнуть ей в рот яд. Пропала самка. Сейчас отравят ее кислотой, разорвут на части…
Но она, собрав все силы, разбрасывает в стороны нападающих, стремительно, отбиваясь на ходу, бежит из этого скопища недругов.
– Самка чужая, а муравьи, наверное, потомки безволосой родительницы, – решаем мы. – Посмотрим, что будет со второй нашей пленницей…
Она также напугана неожиданной толпой любопытных собратьев, также пытается бежать, но быстро смиряется, замирает, размахивая длинными усиками, будто просительно поглаживает ими хозяев. А они? Они совсем не такие неприветливые, не хватают за усики, не грызут талию. Им только непременно надо как можно лучше обследовать гостью, узнать, кто она такая. И толпа любопытных не уменьшается.
Вот самый бойкий ощупал со всех сторон незнакомку и, растолкав в стороны тех, кто оказался на его пути, помчался по муравейнику, быстро‑быстро размахивая брюшком из стороны в сторону. Это был знакомый мне сигнал: «Самка! На нашем муравейнике появилась самка!»
Еще полчаса волнений, сомнений, толкотни – и гостью, тихую, покорную, поволокли во вход муравейника.
Теперь перед нами задача – узнать, точно ли муравьи этого муравейника – потомки безволосой самки? Но для того чтобы это доказать, надо разрыть жилище, найти родительницу.
– Жаль губить муравейник! – вздыхает мой товарищ.
– Очень жаль! – соглашаюсь я. – Пожалуй, не стоит разрушать, дождемся другого случая.
Счастливый случай сам приходит к нам на помощь. В одном из входов сверкают прозрачные крылья, показывается крылатая самка, за ней – другая. Я хватаю находку, смотрю на нее в лупу.
– Ура! Самка безволосая. Теперь можно не сомневаться.
Не забыть бы набрать муравьев‑рабочих и потом, уже зимой, в лаборатории искать различия между рабочими – потомками разных самок и решать, что же это такое – вариации или разные виды?
Довольные, мы выбираемся из колючих зарослей. Бивак оказался удачным.
Проходит несколько лет, и в муравейниках этого вида я встречаю и безволосых и волосатых самок, а иногда и тех и других вместе. Загадка сосуществования самок остается нераскрытой.
Сомнение
После первых жарких весенних дней ветер с севера принес облака и прохладу и чуть пробившаяся зелень приостановила свой рост. Поникли самые первые цветы пустыни – белые с желтым сердечком тюльпанчики и желтый гусиный лук. Иногда сквозь тонкую кисею облаков слабо просвечивало солнце и тогда муравьи, сбившись на жилище кучкой, грелись в его неярких лучах.
Через бинокль я долго осматриваю это сонное скопище. Царит всеобщая апатия. Вот, наконец, в поле зрения нечто, стоящее внимания. В ложбинке между палочек, поникнув головой, лежит муравей. Кончики его ног слегка подергиваются. Будто спит. Неужели нельзя выбрать место поуютнее в подземных камерах? Там, я знаю, сейчас спокойно, тут же спящего постоянно задевают, щупают усиками.
Я устроился с биноклем возле муравейника, изредка поглядывая на странного муравья. А он все также без движения, скрючившийся, но лапки его уже не вздрагивают. Уж не последний ли сон сковал его тело? Осторожно беру муравья пинцетом, кладу на ладонь, отогреваю, осматриваю, пытаюсь найти признаки старости. Но он такой гибкий, будто живой. И костюм его, как у всех, сияет чистотой и волоски поблескивают. Все в порядке. Осторожно кладу его обратно. На него сразу набрасывается кучка любопытствующих. Наверное, потому, что пахнет чужим, моими руками. Вскоре кучка рассеивается. Но усопший не оставлен без внимания. Им начинают все больше и больше интересоваться, щупают усиками, челюстями массируют брюшко, голову, ротовые щупики.
Один большой муравей потрогал скрючившегося собрата, отошел в сторону, будто одумавшись, возвратился и стал переворачивать с боку на бок. И так три часа не терял надежды: может быть, не мертв товарищ. Наконец, схватил за усик, потащил, бросил. А время идет. Члены тела муравья не такие уж гибкие как прежде и уже ни у кого нет сомнения, что бедняга мертв. Рослый рабочий (может быть, тот самый) не раздумывает. Ему все понятно. Решительно хватает за усик ношу и тащит ее во вход муравейника на съедение.
Великаны и лилипуты
Ночная смена
Сегодня ночью над саксауловыми зарослями раздались зычные птичьи голоса. Они были очень знакомы, но как‑то не вязались с сухой и безбрежной пустыней. Потом вспомнилось: кричала серая цапля. Значит, скоро Балхаш и, возможно, уже завтра мы увидим воду, по которой так соскучились. Но на следующий день мы остановились среди низких холмов, покрытых приземистыми кустиками боялыша, белых солончаков в бордюре зеленых солянок.
На мокрой и вязкой почве солончака, такой соленой, что на ней нет даже растений, видны холмики из свежих комочков вынесенной наружу земли. В центре холмика отверстие, оттуда ежесекундно выскакивают очень быстрые крошечные длинноусые муравьи‑разведчики. Они очень заняты и, не мешкая, мчатся в пустыню за добычей. Это муравьи проформика.
В пустынях водится несколько близких видов этого рода. Все они черные, похожи на бегунков, такие же быстрые. Я не раз раскапывал их гнезда. И теперь, пожалуй, предоставился случай узнать один давно интересовавший меня секрет их жизни.
Семья проформика состоит из муравьев разных размеров. Самые маленькие чуть больше миллиметра, большие – около восьми миллиметров. У больших обычно сильно раздутое брюшко, заполненное пищевыми запасами. Это своеобразные бочки. Им полагается хранить пищу летом, когда пустыня выгорает и добывать пропитание становится трудно. Их положение в маленьком муравейнике ясно. Но кроме того, есть еще большие рабочие, раза в три‑четыре крупнее крохотных и очень деятельных охотников. Чем они занимаются, какую работу выполняют, почему всегда прячутся в глубине своего подземного дома и не показываются наружу? Не видел я, чтобы они носили в челюстях землю, занимались строительством. Что за домоседы?
Как всегда, жаль тревожить муравьиное гнездо, но что поделать… Соленая и мокрая глина так прилипает к лопатке, что ее с силой приходится стряхивать. Раскопка не дала ничего нового. Деятельных и всегда торопливых малышек в гнезде оказалось мало, не более пятой части колонии. Как они, такие крохотные, могут прокормить большую ораву великанов? Тогда я разыскиваю другой такой же муравейник и веду над ним наблюдение.
Маленькие рабочие в постоянном движении. Интересно смотреть за ними, занятыми поисками добычи. Быстрый бросок, остановка, размахивание усиками, поворот головы в разные стороны и снова молниеносный бросок. И так до бесконечности, до первой добычи. Поймать маленького охотника очень трудно, до того он ловок и стремителен. Ящерицы – злейшие враги муравьев – и не пытаются гоняться за малышами. К тому же и добыча мала, не стоит на нее тратить силы. Кстати, как муравьи оказались в таком месте, где ноги вязнут почти по щиколотку? Не так давно здесь была вода. Наверное, переселились сюда на жаркое и сухое лето. Муравьи торопились со строительством, пока не высох солончак: влажную почву легче рыть. К зиме же недолго перебраться на сухие холмы.
Солнце склонилось к холмам, белый солончак сперва стал алым, потом по нему, такому яркому, полыхающему пожаром зари с вершины ближайшего холма скользнула узкая как кинжал синяя тень и скоро он потух, слился с зелеными берегами и потемневшим небом. Из пустыни в сторону далекого Балхаша пролетела серая цапля. Стало прохладнее, но я все сижу на походном стульчике у гнезда муравьев не шелохнувшись, в ожидании.
Маленькие юркие разведчики‑добытчики давно возвратились в гнездо: их трудовой день закончился. Лишь иногда кое‑кто запоздалый примчится и без остановки проскочит в жилище. «Сейчас все выяснится», – утешаю себя, оправдывая скучные часы ожидания, проведенные возле муравейника. «А если ничего не выяснится? Сколько раз так бывало», – мелькает другая мысль.
Но мне везет. Я счастлив: отгадал загадку! Давнее предположение оправдалось. Из норки один за другим степенно выползают большие муравьи и исчезают в поисках пищи. Они, конечно, не так быстры, как их маленькие сестры, куда им! Зато внушительный рост и сила у них отменные. А быстрота? К чему она ночью, когда ящерицы спят, воздух прохладен и все ночные насекомые неторопливы.
Так вот кто вы такие! И вовсе не домоседы и не обязательно будущие хранители запасов пищи. Кто бы мог подумать, что муравьи проформики трудятся в две смены: маленькие юркие днем, а большие и медлительные только ночью!
Работу в две смены еще никто не замечал у муравьев, и меня радует открытие этого маленького секрета муравьиной жизни.
Странные проформики
На многие километры каменистой пустыни вокруг не было человеческого жилья. И как только мы остановились на бивак, каменки‑плясуньи долго и с любопытством разглядывали нас, поблескивая черными глазками и размахивая хвостиками. Вечером небо было удивительно чистым и на нем сверкали яркие звезды пустыни. Перед рассветом небо закрылось тяжелыми облаками.
Не желая будить товарищей, стараясь не шуметь, я осторожно выбрался из спального мешка и направился бродить по редким зарослям приземистых кустарничков. На одном из них чернели крупные муравьи проформики. Они были совершенно неподвижны. Рядом на чистой площадке располагалось их гнездо. Вход его был закрыт опавшими члениками веточек саксаула.
Поведение муравьев казалось странным. Зачем им здесь торчать на кустах? И что значила эта столь необычная для муравьев неподвижность? Может быть, они выбрались сюда в ожидании дождя, намереваясь запастись водой для своего уснувшего под землей общества? Или, набродившись за ночь, они сейчас отдыхали возле дома? Или, возвратившись домой после ночного путешествия и застав «дверь» закрытой, нашли безопасное место на кустике и устроились в ожидании, когда можно будет возвратиться в свою подземную спальню? Или… Мало ли могло быть причин!
Набравшись терпения, я улегся на землю возле кустика. Посветлело. Но тучи по‑прежнему тянулись друг за другом серыми космами. Упали первые капли дождя и на светлой почве пустыни появились темные крапинки. Муравьи стали пробуждаться, один за другим спустились на землю, поспешно юркнули в темное отверстие муравейника. Вскоре оттуда высунул свои длинные усики муравей‑крошка, повел ими во все стороны, как бы принюхиваясь, нет ли где неприятеля. Потом выбрался наружу и стал поспешно закладывать открытое мною ранее отверстие муравейника сухими соринками.
Скорее всего крупные проформики бродили всю ночь по делам, а возвратившись домой, были вынуждены ждать, когда откроется дверь их жилища.
Охотник за рабами
Семиэтажный дом
Впереди зеленое озеро в желтых пустынных берегах. А за ним фиолетовые горы. Дует прохладный ветер. Но солнце, как всегда, сияет ровно, щедро и жарко.
По светлой земле бежит невиданный муравей. Голова, грудь его ярко‑коричнево‑красные, а брюшко, слегка заостренное кзади, черное. Муравей будто тщательно отполирован, блестит, и в лупу можно увидеть, что на его теле отражаются и зеленое озеро, и желтые берега, и фиолетовые горы. Никогда еще не встречался такой муравей и находка его для меня целое событие. От волнения захватывает дыхание. Посмотреть бы, чем он занимается и не упустить его самого! Но за первым бежит второй и несет в челюстях собрата, сжавшегося комочком. Третий торопится следом тоже с живым грузом. Вскоре несколько муравьев лежит в морилке. Теперь можно приниматься за наблюдения.
А загадочные муравьи все шествуют в одном направлении, лавируя между сухими злаками, сизой полынкой и сочными зелеными солянками. В одном месте сделали привал. Здесь опустили ношу на землю. Все крутятся на маленьком клочке земли размером с ладонь взрослого человека. Кое‑кто пытается проникнуть в крохотную дырочку, другие возвращаются обратно. Что они нашли в этой дырочке? Странные муравьи, странное их поведение! Теперь надо проследить обратный путь. Он недолог. У небольшой трещинки земли крутятся юркие, быстрые, как молнии, черные муравьи проформика. Это разведчики‑охотники. Они то исчезают в щелке, совсем не похожей на вход в жилище, то выскакивают оттуда. Сюда же заползают и красногрудые незнакомцы.
Я совсем сбит с толку. Но приходит на помощь память. Давно, лет тридцать назад, на юго‑востоке европейской части страны был найден такой же муравей. Ему дали название россомирмекс проформикарум. Оказалось, этот муравей своеобразный «рабовладелец». Отнимая куколок у муравья проформика, он воспитывает из них помощников, живет вместе с ними, а сам занимается грабежами соседних гнезд. Муравей россомирмекс очень редок. До сего времени было найдено не более десятка его гнезд, и встреча его в Семиречье на берегу Соленого озера на расстоянии в несколько тысяч километров к востоку от первоначальной находки неожиданна!
Сколько десятилетий исследователи, посещавшие Среднюю Азию, тщательно собирая и изучая муравьев, не могли найти загадочного россомирмекса проформикарум. И вот я, счастливчик, сижу на берегу озера возле входа в их жилище – крохотной щелки – и, не отводя глаз, смотрю на красногрудых муравьев, как они выскакивают наверх и каждый несет в челюстях своего товарища туда, к площадке размером с ладонь.
С каждой минутой в этой непонятной игре все больше и больше участников. Почему – догадаться нетрудно. Тот, кого принесли к площадке, возвращается обратно за очередным собратом. Так, оказывается, мобилизуется банда разбойников. Они уже толпятся кучкой и кое‑кто проник в чужой муравейник.
Но почему же из этого муравейника‑дырочки никто не показывается? Неужели хозяева гнезда проформики забаррикадировали в него вход, спасаясь от налетчиков. Но красные россомирмексы уже осадили подземный город, ломятся в его ворота, вытаскивают землю. Вот и начался грабеж. Первый удачник выскочил с куколкой, зажатой в челюстях, и помчался к себе домой. А за ним другие…
Так вот какой поход затевают россомирмексы! Другие муравьи – рабовладельцы, рыжая амазонка и кроваво‑красный муравей, разведав чужой муравейник, отправляются в поход сразу большим войском, едва ли не стройной колонной. У этого красивого муравья совершенно иные обычаи. И никто раньше не наблюдал их, я первый, кому посчастливилось с ними познакомиться! Гнездо муравьев‑неудачников, наверное, маленькое. Куколок немного, быть может, его не раз уже грабили, так как вскоре красногрудые воины, поблескивая блестящими латами, один за другим возвращаются обратно.
Теперь бы раскопать жилище пострадавших, убедиться в правильности предположения. Но жаль несчастный крошечный народец, который уже пострадал от нашествия. Пусть они живут в мире и спокойствии, а пострадают те, кто нарушил их покой.
Пора приниматься за раскопку. Ветер стих, и солнце льет на землю каскады ослепительного света и тепла, земля пышет зноем, обжигает ноги через подошвы ботинок. Впрочем, работы, наверное, предстоит немного.
Сухая почва тверда как камень и от удара лопаткой отлетает пылящими осколками. Под крохотной щелкой небольшой круглый вертикальный туннель. Он немного расширяется и неожиданно приводит к сложному лабиринту плоских камер, расположенных близко от поверхности земли. Здесь жарко, почти как наверху, около пятидесяти градусов, и поэтому никого нет. Глубже – снова туннель и потом второй этаж камер – строго под верхними. Он забит куколками. Появляются хозяева, и смятение овладевает муравьями. Крохотные черные помощники и красно‑черные хозяева хватают спеленутых детей, пытаются спасти их. И опять вертикальный ход вниз до следующего этажа. А потом четвертый, пятый, шестой этажи. Последний, седьмой, этаж на глубине более метра, в слегка влажной прохладной земле. Ниже его небольшой тупичок, забитый осыпавшейся землей.
В каждой камере масса муравьев. Тут и крохотные быстрые охотники, специалисты по дневной охоте, и крупные, охотящиеся только ночью, и большие с раздувшимися и почти прозрачными брюшками живые бочки, затворницы, принесенные в жертву благополучию общества.
Самок проформик нигде нет. Им здесь не полагается быть. Единственная самка красного хозяина так надежно упрятана, что я не в силах ее найти. Наверное, у нее особая «царская» спальня где‑нибудь в стороне от общих камер. Почти на каждом этаже встречаются камеры, сплошь забитые панцирями насекомых. Это кухонные остатки. Их по законам жизни этого вида полагается складывать под землей, а не выбрасывать наружу, как это делают большинство муравьев. Видимо, для того, чтобы не выдавать присутствия своего жилища. По этой же, наверное, причине при строительстве новых камер земля относится далеко в сторону. Маленький муравей тщательно скрывает свою обитель. Она принадлежит ему издавна. А красногрудые хозяева нагло ею завладевают.
Раскопка окончена. Всюду бродят растерянные муравьи. Их постигло ни с чем не сравнимое несчастье. Ни они сами, ни их предки не испытывали подобной катастрофы. Но вот в яму сваливается муравей‑бегунок и, схватив беспризорную куколку, выбирается с богатым трофеем обратно. Муравей‑бегунок – чужак. Его присутствие нетерпимо. Воришка сразу схвачен крошками охотниками, в его голову впился красногрудый воин.
Я бросаю последн<