Ниже указаны работы, специально посвященные петербургским повестям как циклу или уделяющие этому циклу значительное место; библиография работ об отдельных повестях или замыслах (напр. “Гетьмана”) указана в конце соответствующих комментариев, как равно и современные Гоголю рецензии или критические статьи.
1. В. И. Шенрок. “Материалы для биографии Гоголя”, т. II, М., 1893 г. главы: “Гоголь в период Арабесок и Миргорода” и “Петербургские повести Гоголя”.
2. Н. Котляревский. “Гоголь”, I изд., 1903; 4 изд., 1915; О повестях “Арабесок” — глава VI.
3. Ad. Stеndеr-Реtеrsеn. Gogol und die deutsche Romantik, “Euphorion”, B. 24, H. 3. Leipzig und Wien, 1922; о петербургских повестях — главы III, IV, V.
4. Василий Гиппиус. “Гоголь”, изд. “Мысль”, Л., 1924; о петербургских повестях — главы III, VI, VII и VIII.
5. И. Кубиков. “Гоголь и Петербург”, “Русский язык в советской школе”, М. 1929, кн. 2, стр. 5—23.
6. Л. П. Гроссман. “Гоголь-урбанист”, “Н. В. Гоголь. Повести”, Гослитиздат 1935. Вступительная статья.
7. М. Xрапченко. “Н. В. Гоголь”, ГИХЛ, М., 1936; о петербургских повестях — гл. III, IX.
НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ
I.
Рукопись “Невского проспекта” (описание см. Соч. 10 изд., VII, стр. 903; “Отчет московского Публичного и Румянцевского музеев за 1896 год”, стр. 16), сохранившаяся в РМ4, занимает там стр. 51–70 включительно, между началом повести “Портрет” (стр. 49–50) и реестром тетрадей и пр. на стр. 71.
Текст рукописи в значительной степени испещрен поправками обычного для Гоголя характера. Все они не имеют характера позднейших исправлений по законченному тексту, делались в процессе работы и тесно связаны с последующими фазами текста. Таким образом выделить позднейшие наслоения на первоначальный текст невозможно. Впрочем, среди исправлений черновой редакции одно должно быть отмечено особо. Первоначально повесть начиналась словами: “Невский проспект единственная улица в Петербурге, где сколько-нибудь показывается наше таинственное общество”. Позднее эта фраза была почти целиком вычеркнута и над нею, начиная с самого верха страницы, были тесно вписаны фразы: “Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге ~ и тот в восторге тоже от Невского проспекта”. Так как зачеркнутая фраза не была заменена никакой другой (что не редко в черновых рукописях Гоголя), то нам пришлось при воспроизведении первой редакции оставить ее в тексте во избежание смыслового разрыва. Общий характер этой поправки, как уже было указано, заставляет предположить, что она была сделана не непосредственно в процессе работы, а несколько позже, быть может, уже по окончании всей повести.
Текст тетради РМ4 значительно отличается от текста “Арабесок”. Помимо целого ряда творческих изменений, имеющих тематико-сюжетное значение (о них будет сказано ниже), текст “Арабесок”, сравнительно с текстом черновой редакции, имеет целый ряд и менее существенных отличий. Все эти исправления можно разбить на следующие группы: 1) поправки цензурного характера; 2) композиционные исправления, выражающиеся в перестановке целых абзацев и отрывков, в целях прояснения или ускорения развития действия. Таких исправлений особенно много в рассказе о снах Пискарева; 3) исправления синтаксического характера, направленные к прояснению и облегчению синтаксического строения фразы; 4) поправки, относящиеся к работе над эпитетом в широком смысле этого слова, типа: “щегольской” вм. “щегольской, яркой”, “светлый” вм. “зеркальный” и пр.
В настоящем издании в текст “Арабесок”, принятый за основу, внесены некоторые, в общем незначительные, поправки: 1) по изданию 1842 г. (П), исправляющие явные орфографические погрешности текста, описки и т. п.; 2) по изданию 1855 т. (Тр) те поправки, которые соответствуют тексту черновой редакции и потому с большой долей вероятия могут быть отнесены за счет самого Гоголя; 3) вставки — из черновой редакции — мест, пропущенных в окончательном тексте по соображениям явно цензурного порядка. Здесь, прежде всего, нужно отметить знаменитую сцену “секуции” и упоминание в эпилоге о “главной ошибке Лафайета”. Несмотря на то, что между печатным текстом “Арабесок” и сохранившейся черновой редакцией явно имелась еще одна переработка повести самим Гоголем, давшая утраченный беловой автограф, с которого повесть печаталась, мы решились перенести оба эти места — чрезвычайно важные для сюжетно-тематического развития повести — в печатный текст непосредственно из черновой редакции, так как включение это можно было произвести без всякой ломки или изменения основного текста.
Кроме этих основных групп исправлений, в тексте имеется и целый ряд других, не поддающихся точной классификации. В целом они все направлены на уточнение и улучшение образной стороны рассказа и имеют, прежде всего, стилистическое значение.
Точная датировка повести представляет значительные затруднения. Цензурное разрешение “Арабесок” последовало 10 ноября 1834 г. Но еще до отправления “Арабесок” в цензуру Гоголь давал “Невский проспект” на прочтение Пушкину, — как это видно из ответной записки последнего: “Прочел с удовольствием. Кажется, всё может быть пропущено. Секуцию жаль выпустить: она мне кажется необходима для эффекта вечерней мазурки. Авось бог вынесет. С богом”. [Пушкин. Переписка, изд. Академии Наук, т. III, СПб., 1911, стр. 168–169.] Из этой записки видно, что Пушкин располагал той редакцией повести, где сцена “секуции” была сохранена. К сожалению, записка не датирована; во всяком случае, она должна быть отнесена к концу октября или первым числам ноября, и мы можем определенно утверждать, что именно к этому сроку у Гоголя имелся уже беловой автограф повести, и при том со сценой “секуции”, так как трудно предположить, чтобы Пушкин прочел ее по черновику.
При печатании черновой редакции оказалось необходимым ввести пропущенные слова, руководясь по возможности текстом “Арабесок”.
II.
“Невский проспект” имеет сложную творческую историю, будучи связан с другой, только намеченной повестью Гоголя “Страшная рука”. Для изучения этой истории мы располагаем следующими материалами: 1) отрывком неоконченной повести “Страшная рука”; 2) вторым отрывком той же повести: “Фонарь умирал”; 3) черновой редакцией “Невского проспекта”; 4) его печатным текстом в “Арабесках”. Связь этих отрывков и редакций не подлежит сомнению. Что касается первых двух отрывков, то здесь мы имеем дело с простым вариантом одного и того же начала; связь же этих отрывков с “Невским проспектом” устанавливается простым сопоставлением характеристики главных героев обеих повестей — студента и художника. Первый отрывок датируется 1831–1833 гг.; отрывок второй — 1832—33 гг.; черновая же редакция 1833—34 гг. Таким образом, мы имеем здесь дело с замыслом, разрабатывавшимся на протяжении более четырех лет. Первый отрывок, правда, дает только заглавие и несколько начальных строк. Однако, уже само это заглавие представляет значительный интерес: “Страшная рука. Повесть из книги под названием: Лунный свет в разбитом окошке чердака на Васильевском острове в 16 линии”. Название повести “Страшная рука” восходит к традициям повести и романа “ужасов”. Однако, уже подзаголовок разрушает эти ожидания. Взятый сам по себе, он несколько напоминает “Уединенный домик на Васильевском” Титова — Пушкина. Гоголь, без сомнения, знал эту повесть, появившуюся в “Северных Цветах” за 1829 г., знал, вероятно, и ее историю. Возможно, что и самый выбор места действия повести — Васильевского острова — был произведен не без влияния “Уединенного домика” и пушкинского художественного осмысления этой окраины столицы. Возможно, что и фигура в черном фраке (в отрывке втором) — какая-то параллель к Варфоломею пушкинского замысла, как третья сторона “треугольника”: героиня, герой и враждебная сила.
Второй отрывок дает уже завязку повести: приезжий студент, красавица и таинственная фигура в черном фраке. Можно думать, что тема Невского проспекта, т. е. Петербурга как такового, не играла еще здесь особо выдающейся роли.
Установить, как далеко удалось Гоголю развить этот первоначальный вариант повести, нельзя. От него ничего не сохранилось, кроме двух указанных отрывков… Но, с другой стороны, нет никаких оснований утверждать, будто всё дело и ограничилось этими первоначальными строками. Ясно лишь, что повесть в первоначальном варианте не была закончена, а при вторичном обращении Гоголя к теме о бедном мечтателе он обработал ее уже по-иному. Фантастический элемент был устранен; повествованию придан строго реалистический характер; выступила на передний план проблема изображения города, как фона и рамки для повествования о бедном художнике и его веселом приятеле. Такая коренная переработка первоначального замысла определялась, прежде всего, внутренним развитием самого Гоголя.
Пробуя свои силы в различных жанрах, молодой Гоголь намечает путь к реалистической трактовке действительности на основе своей собственной, совершенно оригинальной литературной системы. Но именно в этот период исканий он особенно доступен различным литературным влияниям.
Гоголь дебютировал и завоевал себе литературную известность как “сказочник”. Но фантастический элемент, который играет такую роль в “Вечерах”, не имеет ничего общего с субъективно-идеалистической фантастикой популярного в те годы в России Гофмана; Гоголь никогда не признавал за фантастическим хотя бы субъективно значимой реальности; для него это был либо сон, обоснованный психологически, либо фольклор, т. е. система фантастического, объективно данная автору в совокупности народных верований, либо, наконец, чисто литературный, композиционный прием. Но, тем не менее, перешагнуть от насыщенной фантастикой сказки к реалистической повести, еще мало развитой в русской литературе, представляло, конечно, значительные трудности. И здесь ему оказали помощь молодые французы, — так называемая “неистовая школа” и, прежде всего, Ж. Жанен.
Нет никаких сомнений, что Гоголь был знаком с произведениями “неистовых”. Помимо того, что русские журналы того времени пестрели их именами, ими чрезвычайно интересовался Пушкин, с которым Гоголь в эти годы находился в тесном общении. Среди лозунгов, выдвигаемых “неистовыми”, Гоголю должен был быть особенно близок лозунг о “фантастическом в действительности”, наиболее резко и отчетливо формулированный Ж. Жаненом. Действительность — неоднократно возглашает этот писатель — сама по себе дает художнику столько необычайного и фантастического, что ему нечего гоняться за фантастикой в тесном смысле этого слова. В самой природе, в реальной жизни есть много такого, что, будучи подано в известной манере, в определенной композиционной связи, может образовать самое причудливое, самое фантастическое произведение, где, однако, не будет ничего сверхъестественного. Для Гоголя в период после “Вечеров” этот тезис был очень плодотворен; он мог послужить ему как бы мостом к чисто реалистической трактовке сюжета. И вот, используя некоторые приемы Жанена, он переключает замысел повести о бедном мечтателе из плана гофмановской фантастики в план изображения “необычайного в действительности”, мотивируя всё действие “Невского проспекта” бытовыми “диковинками” большого города.
Из произведений Жюля Жанена на “Невском проспекте” сказалось влияние: во-первых, нашумевшего в свое время романа “Мертвый осел и гильотинированная женщина” (L'Ane mort et la femme guillotinйe. Paris, 1829), а во-вторых, ряда очерков в пятнадцатитомном сборнике “Париж или книга ста одного” (Paris ou le livre de cent et un. Paris et Bruxelle, 1832), посвященном описанию Парижа. Первый роман, трактующий ту же, что и у Гоголя, тему любви мечтательного юноши к падшей женщине, помог Гоголю перенести в реалистический план историю Пискарева. [См. В. Виноградов. Эволюция русского натурализма, стр. 178–186 и сл. ] Что касается сборника “Paris ou le livre de cent et un”, то в предисловии к нему и в очерках “Асмодей” (Asmodйe) и “Мелкие профессии” (Les petits mйtiers) [Две последние статьи появились в “Моск. Телеграфе” 1832, кн. I, рецензия Полевого на весь сборник там же, ч. 50 (1833 г.), стр. 127–141, 248–269.] Жанен за обыденным образом Парижа стремится вскрыть его таинственную внутреннюю жизнь, то есть изобразить его по принципу необычайного и фантастического в обычном и бытовом. И нет никакого сомнения, что Гоголем использован ряд приемов Жанена для описания Петербурга в “Невском проспекте”.
Таким образом тема любви бедного мечтателя к легкомысленной женщине дважды обрабатывалась Гоголем. Первоначально она была задумана в плане гофмановской фантастической повести, что видно из отрывка “Фонарь умирал”. Но эта установка оказалась для молодого Гоголя, стремившегося к реалистической трактовке действительности, неприемлемой. Тогда, используя приемы французской неистовой школы, он развернул ее в плане реалистического изображения “необычайного в обыденном”. Недаром в последней редакции “Невского проспекта” (в “Арабесках”), в отличие от черновой, усилен реалистический тон снов Пискарева (подробностью об испачканном сюртуке), развита естественная мотивировка этих снов (введен эпизод с покупкой опиума у персиянина) и, наконец, исключен эпизод с офицером в последнем свидании с красавицей, живо напоминающий соответствующее место в гофмановской повести о бедном студенте (“Повелитель блох”). Эти поправки явно свидетельствуют о стремлении Гоголя к освобождению от гофмановского влияния и к усилению реалистических моментов в повести.
Наконец, в изображении Пирогова и в юмористических и реалистических сценах в квартире немца-ремесленника Гоголь свободен от всех романтических воздействий. Эти элементы “Невского проспекта” являются существенным этапом в эволюции Гоголя от романтизма ранних произведений к критическому реализму “Ревизора” и “Мертвых душ”.
Критика сразу же оценила повесть именно с этой стороны. За несколько дней до первого представления “Ревизора”, в анонимной рецензии “Современника” на второе издание “Вечеров на хуторе”, “Невский проспект” выделен был из всех появившихся к тому времени повестей Гоголя как “самое полное из его произведений”. Автором столь дальновидного замечания был Пушкин. Но и раньше, тотчас по выходе “Арабесок”, не менее высокую оценку “Невскому проспекту” дал в “Молве” (1835 г. № 15) Белинский: “две его (Гоголя) пьесы в “Арабесках” (“Невский проспект” и “Записки сумасшедшего”) доказывают, что его талант не упадает, но постепенно возвышается”. Эту мысль развивает затем Белинский в статье “О русской повести и повестях Гоголя” как раз применительно к Пирогову, образ которого Белинский восторженно оценивает как “тип из типов, первообраз из первообразов” (соч. Белинского, т. II стр. 95, 225).
НОС
I.
Самый ранний набросок начала повести записан Гоголем в б. аксаковской тетради РЛ1, на 6-ой странице, в верхней ее половине. [См. Соч. 10 изд., VII, стр. 906.] Записи “Носа” предшествует черновик статьи “Взгляд на составление Малороссии”, занимающей первые 4 страницы тетради. После начала “Носа” следует чистая страница, вслед за которой, на 9-ой странице, — запись отрывка “Мне нужно видеть полковника” с вариантом (“Мне нужно к полковнику”) на обороте. “Взгляд на составление Малороссии” датирован был Гоголем в “Арабесках” 1832-м г., отрывки, следующие за началом “Носа”, относятся к роману “Гетьман”, над которым Гоголь работал в 1832–1833 г.; таким образом этот первоначальный набросок “Носа”, судя по его местоположению в тетради, скорее всего может быть отнесен к концу 1832 г. или к началу 1833 г. Следует отметить, что характер почерка и чернила в записи “Носа” отличаются от смежных набросков. Чистые страницы, оставленные после наброска “Носа”, говорят о том, что Гоголь, записав начало повести, предполагал вскоре вернуться к продолжению ее, но в течение ближайшего промежутка времени этого не сделал.
Помимо местоположения наброска в тетради, отнесение начала работы Гоголя над повестью к 1832 г., по мнению Н. Тихонравова, подтверждается указанием на этот год в самом тексте наброска: “23 числа 1832 года случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие” (см. Соч. 10 изд., II, стр. 566). Косвенным соображением в пользу отнесения замысла “Носа” к 1832 г. является и то обстоятельство, что как раз в 1831–1832 гг. появляются в журналах “носологические” сюжеты, и мотивы близкие к повести Гоголя, а также текст вывески, помещенный в “Молве” за 1831 г. (ч. VI, стр. 8–9), к которому восходит вывеска Ивана Яковлевича.
Первоначальный набросок начала повести (PЛ1) во многом близок ко всем последующим редакциям, отличаясь от них лишь значительной недоработанностью и рядом стилистических вариантов. Так, начальные фразы повести совпадают везде почти буквально, исключая указания на время действия. Недоработанность этого наброска видна также и из внешних признаков рукописи, с рядом помарок. Имя и отчество цырюльника Ивана Яковлевича еще окончательно не установлено, и он называется то Иваном Ивановичем, то Иваном Федоровичем. Основная сюжетная ситуация — нахождение носа майора Ковалева запеченным в горячем хлебе — ясна уже в этой первоначальной редакции и остается неизменной во всех дальнейших.
Первая дошедшая до нас полная черновая редакция повести (автограф Погодинского древлехранилища РЛ2) [См. Соч. 10 изд., VII, стр. 873.] может быть отнесена к 1833–1834 г. Предельной датой окончания этой редакции следует считать конец августа 1834 г., поскольку в ней отсутствует полемическая концовка от автора, появившаяся, несомненно, лишь после рецензии “Северной Пчелы” на повести Пушкина в номере от 27 августа 1834 г. (о чем см. ниже). С другой стороны, за исходную дату (post quem) надо принять 21–23 сентября 1833 г., когда в той же “Северной Пчеле” появился другой фельетон Булгарина, отразившийся уже в рукописном тексте (о чем тоже ниже).
Черновая редакция “Носа” настолько отличается от первопечатной редакции (в “Современнике”), что заставляет предположить значительный промежуток времени между написанием той и другой. Это полностью и подтверждается приводимыми ниже фактами. Редакция PЛ2 (Погодинского древлехранилища) воспроизводится в настоящем издании в отделе других редакций.
Самая рукопись (РЛ2) представляет из себя небольшую тетрадь, переплетенную уже позже и заполненную целиком рукой Гоголя, почерком начала 30-х годов; в ней семь полулистов плотной серой бумаги, из них 5-й и 7-ой пустые; фабричный знак с датой 1832 г. на 4-ом и 5-ом полулистах: Ф. К. Н. Г. 1832; формат рукописи листовой, — такой же, как и во всех записных книгах Гоголя. Судя по характеру почерка и чернилам, рукопись писана в несколько приемов (4–5), но в течение непродолжительного промежутка времени между ними. Помарки и поправки в тексте по своему виду и характеру позволяют полагать, что они делались почти одновременно с написанием повести. Нумерация страниц позднейшая. Вверху первой страницы, на месте заглавия, написано с большими промежутками между словами: “сего нос сего”. По-видимому, заглавие “Нос”, уже тогда данное повести, было окаймлено Гоголем в процессе работы случайными словами из текста повести.
К рукописи этой полной редакции “Носа” впоследствии приплетен отдельный лист, с беловым текстом начала повести, написанным крупным, каллиграфическим почерком Гоголя 30-х годов, оканчивающийся словами: “Он засунул палец и вытащил довольно крепкой, нельзя сказать чтобы горбатый, нельзя сказать чтобы и курносый, чело<веческий>”. Этот лист имеет фабричный знак “Б. У. 1835”, позволяющий установить, что это, возможно, начало не дошедшей до нас полной беловой редакции повести; относится, скорее всего, к марту 1835 г., т. е. ко времени отправки рукописи “Носа” в Москву Погодину. Однако, не исключена возможность и того, что переписка этой первой страницы предназначалась для “Современника”, и тогда ее следует отнести к началу 1836 г.
Текст РЛ3 представляет промежуточную редакцию между рукописью из погодинского древлехранилища (РЛ2) и редакцией, напечатанной в “Современнике”, сохраняя, с одной стороны, дату “сего 23 февраля”, имеющуюся в РЛ2, с другой уже окончательно устанавливая имя и отчество цырюльника “Иван Яковлевич”, до того колебавшееся как в наброске начала повести (в тетради РЛ1), так и в рукописи РЛ2.
К окончательной обработке повести Гоголь вернулся, по-видимому, лишь после завершения работы над подготовкой к изданию “Арабесок” и “Миргорода”, в начале 1835 г. К этому времени в Москве затевался друзьями Гоголя новый журнал — “Московский Наблюдатель”. Гоголь собирался принять в нем активное участие. 31 января 1835 г. он писал М. Погодину о начатой для журнала повести, которую соглашался прислать “к 3-ей книжке”. Дату этого письма и следует скорее всего считать возвращением Гоголя к работе над “Носом”, так как в следующем письме, от 9 февраля того же года, Гоголь опять сообщает Погодину, что пишет для “Московского Наблюдателя” “особенную повесть”. Этой “особенной повестью” мог быть только “Нос”, чту подтверждается всей дальнейшей перепиской.
18 марта 1835 г. повесть была отправлена в Москву с сопроводительным письмом, где Гоголь предупреждал Погодина о возможных придирках цензуры: “Если в случае ваша глупая цензура привяжется к тому, что Нос не может быть в Казанской церкви, то, пожалуй, можно его перевести в католическую. Впрочем я не думаю, чтобы она до такой степени уже выжила из ума”. Таким образом, работа над окончанием “Носа”, вернее, над написанием его второй редакции (поскольку Гоголь писал ее наново) определяется промежутком времени с конца января по середину марта 1835 г.
Рукопись (РЛ2), по-видимому, непосредственно предшествовала тексту, посланному Гоголем 18 марта 1835 г. в “Московский Наблюдатель”, являясь скорее всего тем черновиком, с которого сделан был беловой список для журнала. В пользу этого говорит и цитированное письмо Гоголя, свидетельствующее, что эпизод с Казанским собором имелся, подобно редакции РЛ2, также в редакции, посланной в “Московский Наблюдатель”.
Под влиянием слуха о том, что “Московский Наблюдатель” не осуществится, Гоголь через несколько дней после посылки повести, в письме от 23 марта, требует, чтоб Погодин прислал ее назад. Хотя слух о провале журнала оказался неверным, но повесть не была напечатана в “Московском Наблюдателе”, так как редакция его, по позднейшему свидетельству Белинского, отказалась от печатания повести по причине ее “пошлости и тривиальности”. [“Отечественные Записки” 1842, т. XXV, “Смесь”, стр. 107.]
Летом 1835 г., проездом из Петербурга через Москву на родину и обратно в Петербург, Гоголь виделся с Погодиным, но не взял у него своей повести, возможно не потеряв еще надежды на ее напечатание в “Московском Наблюдателе”. Лишь в январе 1836 г. вновь понадобился ему текст “Носа” и 18 января 1836 г. он затребовал его от Погодина под предлогом подготовки “небольшого собрания”. Объяснение это вряд ли соответствовало действительности: Гоголь занят был в это время печатанием и постановкою “Ревизора”, а повесть понадобилась ему в связи с началом издания пушкинского “Современника”, в 3-м номере которого, вышедшем в сентябре 1836 г., и был напечатан “Нос”.
Этим творческая история “Носа”, однако, не завершается. Для первого издания сочинений (1842 г.) Гоголь радикально перерабатывает финал повести. Эту новую переработку “Носа” скорее всего следует отнести ко времени непосредственного осуществления издания Сочинений, к 1841–1842 гг.
Беловая рукопись, посланная Гоголем в “Московский Наблюдатель”, не сохранилась. Единственным полным автографом повести является рукопись РЛ2. Различие между первоначальной редакцией РЛ2 (Погодинского древлехранилища) и редакцией, напечатанной в “Современнике”, сводится в основном к следующему:
1) В РЛ2 более кратко изложены события и отсутствует целый ряд эпизодов и ситуаций, подробно развитых в печатном тексте.
2) Совершенно отличается от рукописного окончание повести. Ее финальная часть подверглась не только сюжетной переработке, но — чту еще более существенно — в печатной редакции изменена самая мотивировка “совершенно невероятного происшествия”.
Рукопись Погодинского древлехранилища примерно до середины повести близка к редакции, напечатанной в “Современнике”, кончая репликой квартального надзирателя: “…очень умный мальчишка, но средств для воспитания совершенно нет никаких…” В дальнейшем же текст рукописи и текст первопечатной редакции почти не совпадает.
“Нос” уже в силу сатирической направленности сюжета пострадал от цензурного вмешательства, пожалуй, больше всех остальных повестей Гоголя. Еще до прохождения повести через цензуру, при посылке ее М. П. Погодину, Гоголь сомневался, пропустит ли цензура эпизод о встрече майора Ковалева с носом в Казанском соборе, предлагая вариант с перенесением места действия в католическую церковь (см. выше, ср. письмо от 18 марта 1835 г.). Но цензурные требования превзошли его ожидания. Место встречи майора Ковалева с носом пришлось перенести из Казанского собора даже не в католическую церковь, а в Гостиный двор и сделать целый ряд других купюр и изменений. О цензурных затруднениях и вычерках свидетельствуют так же и письма цензора А. Л. Крылова к Пушкину, относящиеся ко времени прохождения третьего тома “Современника” через Цензурный комитет. В письме от 27 июля 1836 года А. Л. Крылов сообщает Пушкину, — по-видимому, в ответ на не дошедшее до нас ходатайство последнего об оставлении в повести Гоголя ряда вычеркнутых цензурой мест, — о повторном обсуждении некоторых купюр на заседании Цензурного комитета. Сообщая, что может быть он в состоянии будет “удержать и в статье г. Гоголя намеки о сахаре и ассигнациях”, — Крылов просит Пушкина прислать ему “эту часть статьи <т. е. повести Гоголя>; завтра вечером я буду иметь честь возвратить ее с окончательным заключением”. На следующий день, в письме от 28 июля, извещая о решении Цензурного комитета, Крылов писал Пушкину: “Возвращая находившиеся у меня статьи, имею честь известить, что в сочинении г. Гоголя Комитет согласился допустить шутку на предпочтение Ассигнаций, оставив однако исключенным другое место о Сахаре”. [Пушкин. Переписка. Изд. Академии Наук т. III, стр. 353.]
Из этих писем А. Крылова к Пушкину можно заключить, что целый ряд других резких сатирических мест, направленных против полицейско-бюрократического строя и недопустимых с цензурной точки зрения (имеющихся в черновой рукописи, РЛ2, и не появившихся в первопечатном тексте), вроде сцены в Казанском соборе, или упоминания о взятке, данной Ковалевым квартальному, были сразу и безоговорочно исключены цензурой, так что Пушкин о них и не считал возможным просить.
Даже перерабатывая повесть для издания 1842 г. Гоголь всё по тем же цензурным причинам не имел возможности восстановить ранее запрещенные места. Впрочем, — за одним исключением: воспользовавшись переделкой финала, Гоголь восстанавливает следующее место, имеющееся в рукописи РЛ2, но выпущенное в “Современнике”, несомненно, по требованию цензуры: “Этот господин был один из числа тех людей, которые бы желали впутать правительство даже в их домашние ссоры с своей супругой”. Цензурные купюры нами восстановлены по черновой рукописи Погодинского древлехранилища (РЛ2).
Вот эти восстановленные по черновой рукописи подцензурные купюры и изменения печатного текста.
1. “разные полицейские обязанности” — вместо чтения всех прижизненных изданий: “разные обязанности” (см. в основном тексте и в вариантах).
2. Весь эпизод встречи Ковалева с Носом в Казанском соборе вместо Гостиного двора (см. в основном тексте и в вариантах). [Впервые подцензурный Гостиный двор устранен в издании ГИЗа 1928 г. под ред. Б. М. Эйхенбаума.]
3. “но имея в виду получить губернаторское место” вместо “но имея в виду получить…” (см. в основном тексте и в вариантах).
4. “вы должны служить в сенате или, по крайней мере, по юстиции” вместо “вы должны служить по другому ведомству” (см. в основном тексте и в вариантах).
5. “Ярыжкин, столоначальник в сенате” вместо “Ярыгин” (см. в основном тексте и в вариантах).
6. “чрезвычайному охотнику до сахару ~ удовольствия мира” — в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
7. “И не знаю ~ слишком радушно” в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
8 “и что много есть на свете всяких майоров ~ непристойным местам” в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
9. “Кавалев догадался ~ как раз на бульвар” в печатном тексте нет (см. в основном тексте и в вариантах).
Восстановление цензурных купюр (даже в тех случаях, когда они сделаны самим Гоголем из боязни перед цензурными затруднениями) на основе черновой редакции, вводимой в более поздний окончательный текст, — делается нами лишь в тех случаях, когда весь окружающий контекст обеих редакций совпадает, или когда восстановление купюр диктуется смысловым разрывом в печатном контексте. То обстоятельство, что текст, непосредственно примыкающий к цензурным купюрам, совпадает в “Современнике” и в изд. 1842 г. с рукописью РЛ2, отличаясь лишь незначительными стилистическими изменениями, позволяет восстановить эти места, не нарушая стилистического и композиционного единства повести, и этим максимально приблизить текст повести к авторскому замыслу.
Текст “Носа”, напечатанный в “Современнике”, отличается от первоначальной редакции как большей краткостью и другим финалом повести, так и рядом стилистических изменений. В первоначальной редакции (РЛ2) фантастичность событий (“необыкновенно странное происшествие”) была мотивирована сном Ковалева. В редакции “Современника” не только совершенно изменяется окончание повести и приписывается пародийно-ироническое послесловие, но и отменяется самая мотивировка сном.
Эта коренная переделка, как и полемическая авторская концовка, является, скорее всего, откликом Гоголя на рецензию о повестях Пушкина, помещенную в “Северной Пчеле”, № 192 от 27 августа 1834 года, за подписью “Р. М.”, где имелись нападки на “неправдоподобие” Повестей Белкина, в особенности на неправдоподобие “Гробовщика”, по поводу которого рецензент писал: “Развязывать повесть пробуждением от сна героя — верное средство усыпить читателя. Сон — что это за завязка? Пробуждение — что это за развязка? Притом такого рода сны так часто встречались в повестях, что этот способ чрезвычайно как устарел”. При переделке “Носа” Гоголь присоединил к повести полемическое послесловие, являющееся, по-видимому, замаскированной пародией на рецензию “Северной Пчелы”. Гоголь здесь не только пародирует стиль рецензии и иронизирует над упреками в непонятности, но и насмешливо полемизирует с требованием морализующей установки (при переиздании “Носа” в 1842 г. Гоголь снял свое послесловие).
Изменив традиционно-правдоподобную мотивировку, Гоголь учел указание критики на ее “устарелость” и вместе с тем еще больше заострил полемический характер повести, умышленно подчеркнув ее сатирическую гротескность.
Печатая повесть в изд. Сочинений 1842 г., Гоголь вновь переделал и детально расширил финал, выделив его в особую третью главу. По-видимому, финал, данный в “Современнике” в виде краткого авторского послесловия, Гоголю показался недостаточно убедительным. С другой стороны, значительно сокращено было полемическое авторское послесловие, к этому времени естественно потерявшее свою актуальность.
В издание Трушковского внесены были незначительные и случайные разночтения, по-видимому, Гоголю не принадлежащие.
В настоящем издании в текст третьего тома “Сочинений Н. Гоголя” изд. 1842 г., помимо особо оговариваемых вставок цензурного характера из рукописи РЛ2, вносится еще ряд стилистических уточнений по первопечатному тексту “Современника” (1836 г.) — во всех тех случаях, когда есть основания считать, что стилистическая и грамматическая правка в издании 1842 г. принадлежит издателю Н. Я. Прокоповичу.
Набросок начала повести в записной тетради (РЛ1), первоначальная черновая редакция (РЛ2) и финал “Носа” в редакции “Современника” — приводятся в разделе “Другие редакции” (стр. 380–400). Разночтения белового автографа начала повести (РЛ3), в виду его близости к печатному тексту, приводятся, наряду с печатными разночтениями, в разделе “Варианты”.
II.
Замысел “Носа” тесно связан с теми мотивами, которые были широко распространены в журналистике начала 30-х годов, т. е. как раз в то время, когда Гоголем была начата его повесть. [См. В. В. Виноградов. “Эволюция русского натурализма”, Л., 1929, стр. 7—88. На эту связь указывал еще Н. Г. Чернышевский в “Очерках Гоголевского периода русской литературы” (изд. Пб. 1892, стр. 141–142). ] Это — заметки, анекдоты и даже целые рассказы об исчезнувших, отрезанных, восстановленных или вообще диковинных носах.
Следует особо указать переводный “французский анекдот” — “Нос” в “Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду” (1831, № 72 от 9 сентября), где передается трагикомическая исповедь человека, вызывавшего гонения и насмешки одним лишь видом своего лица, все черты которого “заслонены были чудовищно-большим носом”. Лицо, превратившееся в один большой нос, встречается у Гоголя в незаконченном отрывке 1832 г. “Фонарь умирал”.
Однако, наибольшее значение для Гоголя, несомненно, должна была иметь повесть Г. Цшокке “Похвала носу”, напечатанная в “Молве”. [“Молва” 1831 г., №№ 37 и 39. Отдел анекдотов. На связь “Похвалы носу” Цшокке с сюжетом “Носа” было указано Г. Чудаковым — “Отношение творчества Гоголя к западно-европейским литературам”, “Университетские известия”, Киев, 1908, № 8, стр. 167.] В повести Цшокке в шуточной форме подчеркивалось значение носа для “всякого человека” и намечался уже трагикомический эффект его потери. “В самом деле, отнимите нос у самого приятного милого личика, и что останется? Совершенный кочан капусты”.
Подражанием “Похвале носу” Цшокке явился шуточный рассказ Карлгофа “Панегирик носу”, напечатанный в 1832 г. в “Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду” и свидетельствующий о том, что повесть Цшокке не прошла незамеченной. В рассказе Карлгофа упоминалось о том, что “с потерею носа теряется благородство человека, что нос есть олицетворенная честь, прикрепленная к человеку”.
“Похвала носу” Цшокке и “Панегирик носу” Карлгофа могли быть известным импульсом для сатирического замысла Гоголя, подсказывая близкую гоголевскому “Носу” тему о потере “олицетворенной чести” и последствиях этой потери, — тему, развитую Гоголем, конечно, с гораздо большей остротой и глубиной.
Следует также указать и на черты сходства “Носа” Гоголя с “Тристрамом Шанди” Стерна, [Л. Стерн. “Жизнь и мнения Тристрама Шанди”. СПб., 1804–1807, ч. III, стр. 86—113.] такой же как и “Нос” немотивированной сатирой-гротеском.
Ситуация с носом, запеченным в хлеб, скорее всего, явилась у Гоголя пародийным использованием эпизода с “печеной головой” из популярного тогда романа Морьера “Мирза Хаджи Баба”, вышедшего в начале 30-х годов в двух переводах. [“Мирза Хаджи Баба Исфагани в Лондоне”, 4 части, СПб., 1830; Морьер. “Похождения Мирзы Хаджи Бабы Исфагани в Персии и Турции или Персидский Жилблаз”. Перевод с английского, 4 части. СПб., 1831.] Кроме подбрасывания “печеной головы” к цирюльнику, можно отметить и в других деталях романа некоторое сходство с “Носом”.
Сюжет “Носа” не стоит особняком и в творчестве самого Гоголя. Связанные с нос<