– Не хочу его ни видеть, ни слышать. Стоит только подумать!..
Кораль просто передернуло от отвращения. Хулио Омедас продолжал молча смотреть на нее. Она заставила себя выпрямиться и высоко поднять голову. При этом женщина по‑прежнему не понимала, как могло получиться, что она прожила столько лет рядом с таким чудовищем, ни о чем не догадываясь. От одной этой мысли ей становилось плохо.
Хулио не знал, как поступить, подсесть к Кораль поближе, положить ей руку на плечо и нежно прижать к себе или же просто поцеловать ее прямо в губы. Ему очень хотелось быть еще ближе к ней. Он мечтал сдуть ей прядь волос со лба, убрать ее волосы за ухо, погладить Кораль по щеке, поцеловать в глаза, осушить губами слезы.
Все же Омедас предпочел остаться там, где сидел. Слишком острыми оказались переживания, чересчур много событий произошло за один день. Сейчас Хулио, истерзанный и измученный, наверное, не меньше, чем Кораль, боялся все испортить. Ему оставалось только прикрыть глаза и наслаждаться ощущением близости Кораль, возможностью ничего не предпринимать и самим процессом ожидания.
Как ни странно, спокойствие Хулио, пусть даже не совсем естественное, частично передалось и Кораль. Она воспринимала Омедаса как того самого единственного верного и надежного друга, который мог дать ей все и не требовать взамен ничего, внимательного и нежного, готового прийти на помощь в любую минуту. Он понимает тебя без слов, принимает такой, какая ты есть. В данный момент ей было нужно именно это.
Хулио прекрасно понимал ее, хотя мысленно продолжал задавать себе один и тот же вопрос: «Любит ли она меня? Если нет, то почему в самый трудный момент приехала именно ко мне и попросила помощи?»
|
|
В любом случае этот вечер был не самым подходящим для того, чтобы торопить события и требовать от судьбы невозможного. Омедас это прекрасно понимал.
– Постарайся отвлечься, – негромко произнес он. – Хватит мучить себя мыслями и переживаниями. Давай обсудим все завтра.
Кораль дотянулась до шахматного трофея, стоявшего на стеклянном столике. Этим пластмассовым конем, взвившимся на дыбы, Хулио гордился, пожалуй, больше, чем всеми другими наградами. Он получил его за победу на турнире в театре Эредия, в провинции Сантьяго‑де‑Куба. Эти соревнования проходили уже десять лет назад. Тогда в финальной серии из шести партий он сумел одолеть венгра Гарова, одного из величайших шахматистов современности. Победу ему принес один из вариантов гамбита Алехина.
Хулио начал пересказывать Кораль ход партии, которую, естественно, помнил наизусть. Он много раз перебирал ее в мыслях ход за ходом, в мельчайших подробностях. Это событие оказалось одним из самых примечательных в его жизни.
Кораль тем временем постепенно отключалась и погружалась в сон. Она уже опустила голову на грудь, не убирала со лба упавшие пряди волос. Ее приоткрытые губы лишь мерно вздрагивали при каждом вдохе и выдохе. Хулио жадно смотрел на них и страстно мечтал поцеловать.
– Так нет же, этот толстый венгр пришел в себя после моего лихого наступления и начал контратаку, бросив в прорыв ладью с королевского фланга. К тридцать восьмому ходу я уж подумал, что дело совсем плохо. Даже мой ферзь оказался не у дел. Противник зажал его своими фигурами. Он стоял как украшение, совершенно никчемный и не опасный для венгра.
|
|
Кораль дышала размеренно, как это делают только во сне. Ее грудь чуть заметно приподнималась и снова опускалась. Омедас смотрел на нее. Он погрузился в сладкие воспоминания, в то же время боялся пропустить хоть одно мгновение из того, что происходило в его доме сейчас, прямо у него на глазах. Эта женщина невероятной красоты была здесь, рядом с ним.
– Он прекрасно понимал, насколько сложное у меня положение. В такой ситуации порой упираешься локтями в стол, смотришь на доску и чувствуешь, будто у тебя в голове один за другим щелкают предохранители. Мозг словно отказывается работать, а в качестве дежурной лампочки остается лишь одна мысль: «Сопротивление бесполезно, нужно сдаваться». Но в тот раз все вышло иначе. Я поверил своей интуиции и даже не понял, а скорее почувствовал, что успех зависит от моего слона на ферзевом фланге и двойного хода пешки на g4. Это было похоже на спасительное видение. Мне и самому неведомо, как оно на меня снизошло. Придумать такое я, само собой, не мог. Самое интересное заключается в том, что я действительно не ошибся. Из этих двух ходов родилась просто блестящая комбинация.
Он наклонился к Кораль, прикрыл ее пледом и выключил свет.
Говорить со своим адвокатом Кораль Арсе отказалась – в немалой степени по той причине, что он работал и на Карлоса. Хулио посоветовал ей обратиться к дежурному районному судье и подать заявление, в котором были бы изложены все основные обстоятельства случившегося и причины, по которым Кораль забрала детей из дома. С точки зрения Омедаса, такая вот бумага, поданная вовремя, оказалась бы лучшей страховкой на тот случай, если Карлос сам обратится в судебные органы и потребует разобраться, почему его жена, не подавая на развод, покинула семейное жилище и лишила его возможности общаться с детьми.
|
|
Поначалу Кораль была готова выполнить эту рекомендацию, но реально представила себе, как все это будет происходить, и засомневалась в необходимости такого шага. Вполне логично было предположить, что судья, ознакомившись с заявлением, выпишет ордер на обеспечение изоляции детей от отца и предыдущего места жительства до выяснения всех обстоятельств. Кроме того, в этом же постановлении обязательно будет присутствовать пункт, запрещающий Карлосу появляться в том месте, где временно находятся его супруга и дети. В таком случае ей непременно придется предоставить судебным органам адрес квартиры Хулио и объяснить, почему она оказалась именно в этом доме, а не в каком‑либо другом.
Картина вырисовывалась довольно странная. Чтобы получить на руки судебное постановление, в котором был бы прописан запрет для Карлоса приближаться к ее временному жилищу, ей следовало оповестить как судебные органы, так и мужа о том, где она сейчас находится. С другой стороны, в этом постановлении у нее сейчас не было никакой нужды. Карлос и так не знал, где она находится. Даже если бы он догадался о том, что она переехала к Хулио, то адрес психолога все равно был ему неизвестен.
Кроме того, Кораль просто физически становилось плохо при мысли о том, какие вопросы будет задавать ей судья. Нет, сейчас она не была готова к таким беседам. Еще больше ее пугал тот факт, что какой‑то посторонний врач будет осматривать Диану. Скорее всего, никаких следов насилия обнаружить не удастся. Девочка чувствовала себя хорошо, на ее теле не было ни синяков, ни ссадин, ни царапин. Кораль сама прекрасно это знала хотя бы потому, что внимательно осмотрела девочку, купая ее накануне.
«А еще судья наверняка потребует, чтобы с ребенком поговорил психолог, имеющий лицензию, позволяющую работать в судебных органах. Бедная Диана даже не поймет, о чем с ней будут говорить. Хорошо еще, если эти непонятные вопросы покажутся ей просто скучными. Тогда она не станет пытаться вникать в их суть. Если психолог окажется настойчивым да при этом бестактным, то он вполне сумеет заставить малышку задуматься о том, что она в силу возраста не воспринимала, не пыталась оценить логически. Нет уж, лучше пускай дочка остается в неведении относительно того, что с нею происходит, и чем дольше, тем лучше.
Все улики и обвинения, выдвинутые мною, будут расценены как косвенные и субъективные, – подумала Кораль. – Карлос, вызванный на допрос, естественно, будет все отрицать. Он никогда в жизни не признается, что совершал развратные действия в отношении приемной дочери, и все претензии, выдвинутые в его адрес, окажутся голословными».
Кораль имела некоторое представление о том, как работали лицензированные психологи, участвующие в подобных процессах. Они воспользуются отработанными методиками, сопоставят обвинения, изложенные в заявлении, с психологическим портретом Карлоса и попытаются обнаружить в его поведении какие‑нибудь объективно выраженные патологические изменения.
Все это не даст никакого результата. По итогам любых тестов Карлос, разумеется, будет признан абсолютно нормальным человеком. Психологи покопаются в его прошлом и также не найдут ничего подозрительного или предосудительного. За ним не числится никаких склонностей к извращениям, отклонений от общепринятых норм поведения, неадекватных поступков. Естественно, все эти процедуры, тесты и беседы только разозлят мужа, но ни в коей мере не послужат тому, чтобы вырвать у него признание.
Кораль очень живо представила себе, как Карлос объясняет судье, что все изложенное в заявлении является лишь домыслом его жены, оговором, не подтвержденным ни объективными данными, ни каким‑либо признанием со стороны предполагаемой жертвы. Более того, он наверняка скажет, что все это существует лишь в болезненном воображении жены, к тому же заявит, что все это она затеяла, чтобы провести бракоразводный процесс на выгодных для себя условиях.
Кораль была уверена, что адвокаты сумеют настоять, чтобы Карлос поступил именно так. Формально он вполне мог обвинить ее в супружеской неверности и в желании прикрыть собственное неблаговидное поведение положениями закона, защищающего интересы несовершеннолетних детей. Судья выслушает такие слова и, скорее всего, откажет в возбуждении дела по заявлению Кораль. Она останется совершенно безоружной в том случае, если Карлос действительно решит выдвинуть обвинение в супружеской измене и подаст на развод, сопроводив заявление требованием отдать ему детей. Нет, на данный момент Кораль явно не была готова вступать на столь зыбкую почву и склонялась к тому, чтобы на время воздержаться от обнародования перед кем бы то ни было тех проблем, что возникли у нее в семье.
Он на самом деле ничего не знал и не понимал. Возвращаясь с работы, Карлос неспешно вел машину по пустынным улицам Ла Моралехи. Его мир, такой привычный и уютный, рухнул именно в тот момент, когда этот человек был абсолютно беззащитен. Прошло уже два дня с тех пор, как жена ушла от него, забрав с собой детей, а он до сих пор никак не мог понять, почему это произошло. Кто бы мог подумать, что единственная пощечина, выданная распоясавшемуся сыну, вызовет у Кораль такую резкую и неадекватную реакцию. Более того, по правде говоря, Карлосу и в голову никогда не приходило, что жена способна вот так просто взять и уйти от него. В общем, его мир не только пал жертвой хаоса, но и напоследок оказался весьма несправедливым к нему.
Карлос понятия не имел о том, где сейчас находились его жена и дети. Сначала он связался со всеми родственниками, затем стал обзванивать друзей и подруг, заглядывая в записную книжку. Никто ничего не знал. Карлос чувствовал, что сходит с ума.
Вдобавок ко всем этим неприятностям Карлос чувствовал себя день ото дня все хуже и хуже. Психологическая и моральная травма примешивались к последствиям физических повреждений, полученных в той злополучной аварии.
«Надо же! – думал он. – Вот уж не повезло так не повезло».
Его желудок уже отказывался переваривать анальгетики, которыми Карлос пытался заглушить боль. Он безумно устал от всяческих процедур, анализов и обследований.
В общем, дело шло к логическому концу. На следующий день Карлос должен был приехать в клинику, где ему собирались делать операцию. Он в очередной раз вспомнил об этом, представил себе дрель, впивающуюся в затылок, и покрылся холодным потом. Карлос усиленно пытался успокоиться, повторял сам себе, что операцию будет проводить известнейший нейрохирург с безупречной репутацией, клинической историей и с огромным опытом.
Стараясь по возможности не поворачивать голову, он аккуратно припарковался к дверям гаража, поднялся по ступенькам заднего крыльца и вошел в дом. В этот момент со двора до него донеслись какие‑то звуки. Лишь страшная боль не позволила Карлосу со всех ног побежать на этот звук. Он как мог быстро вышел на парадное крыльцо и увидел у калитки Кораль с большой сумкой на плече. Судя по всему, она приходила забрать какие‑то вещи, не имела ни малейшего желания дожидаться Карлоса и уж тем более говорить с ним о чем бы то ни было.
– Кораль! Вернись! – взмолился он.
Она испуганно оглянулась, но явно решила не останавливаться и лишь прибавила шагу. Карлос попытался догнать ее. Двигался он короткими дергаными шагами, чем‑то напоминая при этом куклу‑марионетку.
– Кораль, подожди, ради бога! Куда же ты?
Кораль подбежала к машине. Карлос, весь в поту и с искаженным от боли лицом, пытался догнать ее. Жесткий воротник впивался в шею при каждом шаге, поддерживающий корсет страшно сдавливал грудь. У него возникло ощущение, что если он оступится сейчас при очередном шаге, то не просто упадет, а развалится на мелкие кусочки.
Кораль швырнула сумку в машину и быстро села за руль. Карлос встал перед капотом автомобиля и не дал ей уехать.
Он согнулся почти вдвое от боли, терзавшей его, упер руки в колени и несколько секунд простоял неподвижно, хватая ртом воздух. У него кружилась голова, ему стоило немалых усилий просто удержаться на ногах без посторонней помощи.
Кораль вышла из машины, явно не намереваясь помочь мужу.
Ее голос звучал сухо и строго:
– Карлос, все кончено. Перестань бегать за мной. Нам не о чем говорить.
Карлос Альберт взмахнул руками, словно призывая супругу к спокойствию. Ему самому сейчас требовалась передышка. Прежде чем начать говорить, он должен был успокоить дыхание.
– Кораль, умоляю тебя, – начал он. – Выслушай меня, пожалуйста!
– Я все решила. Не хочу больше тебя видеть. Никогда.
«Нет, это не она, – пронеслось в голове Карлоса. – Это не та Кораль, которую я знаю».
Этот ледяной взгляд не мог принадлежать той женщине, с которой он прожил столько лет. Чтобы разобраться в происходящем, убедить ее в чем‑то, ему было нужно время. Но Кораль не собиралась ждать. Она уходила, а он даже физически не мог догнать ее, не был в состоянии удержать ее рядом с собой, хотя бы попытаться это сделать.
– За что, почему ты так поступаешь? Неужели ты меня не знаешь? Что плохого я могу сделать тебе или детям? Посмотри на меня! Видишь, в кого я превратился! Я же теперь просто развалина!
Кораль отрицательно покачала головой и повернулась, чтобы снова сесть в машину. Ни боли Карлоса, ни его проблемы со здоровьем ее не интересовали.
Он подошел к машине и продолжал говорить через открытое окно:
– Это потому что я Нико ударил? Прости меня, Кораль! Честное слово, я сам прекрасно понимаю, что зря это сделал. Так уж получилось! Просто не сдержался! Прости же ты меня наконец!
– Ты чудовище! Мне противно даже видеть тебя!
– Кораль! – жалобно взвыл он.
– Даже не пытайся разыскивать меня и детей! Держись от нас подальше!
Кораль резко нажала на педаль газа, и машина сорвалась с места. Карлос, опиравшийся в тот момент о борт автомобиля, чуть было не упал, когда потерял точку опоры. Он все равно не мог понять, что вызвало такие перемены в отношении Кораль к нему.
«Ну почему, почему она вдруг решила разом порвать со всем, что нас связывало?»
Полными слез глазами он продолжал следить за черной машиной, пока она не скрылась из виду за поворотом. Этот автомобиль, как ворон, уносил в клюве его сердце. От резкого движения всем телом, которое он сделал, чтобы удержаться на ногах, боль стала совершенно нестерпимой. Кроме того, Карлос даже не столько почувствовал, сколько увидел, как бессильно опускались его онемевшие руки. Некоторое время с соседней улицы еще доносился звук мотора удаляющейся машины, затем все стихло.
В рабочем кабинете психолога Карлос появился все в том же жалком и беспомощном виде. Жесткий медицинский воротник по‑прежнему давил ему на шею, рубашка насквозь промокла от пота. По его лицу сразу было видно, что он страшно мучился как морально, так и физически. Впрочем, это жалкое зрелище не вызвало у Хулио Омедаса ни капли сочувствия.
– Ты уж извини, что я без предупреждения, – сказал Карлос. – Просто поговорить с тобой хотел. Очень нужно, – добавил он после паузы.
Хулио видел, что Патрисия внимательно наблюдала за столь необычным посетителем. Ему сейчас больше всего не хотелось, чтобы в разговоре с Карлосом прозвучало имя Кораль.
– Ты как себя чувствуешь?
– Спасибо, намного лучше. Операция прошла успешно, но на некоторое время все равно пришлось взять больничный. Грыжу диска удалили, а взамен выдали вот этот амулет. – Он показал пальцем на новый жесткий воротник, разгружавший шейные позвонки и помогавший ему поддерживать шею и голову в правильном положении.
Хулио вовсе не горел желанием беседовать с Карлосом, но отделаться от него было сейчас не так‑то легко. В итоге Омедас пошел на компромисс. Он сказал незваному гостю, что должен закончить кое‑какие дела, но пообещал, что через четверть часа присоединится к нему в соседнем кафе, где Карлос вознамерился ждать его, сколько потребуется.
Хулио тянул время, пока это было прилично, затем все же заглянул в кафе, где они договорились встретиться. При этом его так и подмывало наплевать на все договоренности и уйти домой, чтобы избежать общения с мужем Кораль. Ему стоило больших внутренних усилий все‑таки перешагнуть порог бара.
Заведение было на редкость унылым и безвкусно оформленным – полированная алюминиевая стойка, музыкальный автомат и телевизор, по которому передавали какой‑то футбольный матч. Официант, завороженно следивший за этой баталией, даже не оглянулся, когда в кафе появился новый посетитель.
Карлос ждал Хулио, сидя за стойкой. При этом он рассеянно чертил концентрические круги на столешнице, рядом с рюмкой, стоявшей перед ним. Под потолком жужжал вентилятор, отчего у Карлоса слегка шевелились волосы на затылке. В помещении почему‑то пахло тем дезинфицирующим раствором, который обычно используется в бассейнах.
Посмотрев на все это, Хулио вышел за дверь и даже сделал несколько шагов по направлению к своей машине. Вернуться его заставила мысль о том, что отвязаться от Карлоса ему все равно так легко не удастся. Кроме того, Омедасу было любопытно, знал ли Карлос о том, что Кораль с детьми переехала к нему. Если, как говорится, кинуть его сейчас, то ситуация может стать еще хуже. В общем, он собрал в кулак всю силу воли и приготовился поучаствовать в самом настоящем празднике вранья. Хулио оставалось только надеяться, что этот человек не станет устраивать ему сцену ревности.
Омедас увидел, насколько Карлос пьян, и немного успокоился. По крайней мере, физической опасности этот человек сейчас не представлял. Он вряд ли смог бы неожиданно схватить бутылку и врезать ею собеседнику по голове, не говоря уже о том, чтобы свалить Хулио с табурета хорошим ударом.
Психолог подсел к Карлосу и попросил себе водки. Бармен, неотрывно смотревший рыбьими глазами вверх, в ту точку, где под потолком висел телевизор, налил ему полную рюмку, ни на миг не оторвав взгляд от экрана. Следовало признать, что он не пролил ни капли.
– Она ушла от меня, – сказал Карлос хриплым печальным голосом, при этом его взгляд был унылым и просительным. – Ушла, а если точнее – сбежала и детей с собой забрала. По‑моему, это ненормально. А ты что скажешь?
Хулио издал удивленный возглас, словно эта новость действительно поразила его, более того, даже изобразил на лице сочувствующее, участливое выражение, прямо как в самодеятельном драмкружке. Он взялся за рюмку не для того, конечно, чтобы догнать Карлоса по дозе. Омедас хотел просто выиграть время и придумать ответ. При этом сказать нужно было что‑то такое, что не выдало бы его злорадства по отношению к той ситуации, в которой оказался Карлос.
Тот внимательным, вместе с тем каким‑то отсутствующим взглядом смотрел на вращающиеся лопасти старого, давно не мытого вентилятора, затем провел ладонью по затылку, тяжело вздохнул и залпом выпил очередную рюмку.
– Не знаю, что делать. Еще немного, и я с ума сойду. Она просто исчезла. Представляешь себе? В один прекрасный день собралась и ушла. Никаких объяснений или требований. По телефону она не отвечает. Я пытался звонить ей из автомата, но она отключается, едва услышав мой голос. Арасели тоже ничего о ней не знает. Вот скажи, это у меня паранойя начинается или же во всей этой ситуации действительно есть что‑то странное?
– Скорее второе, – ответил ему Хулио. – Я серьезно. Здесь что‑то не так. Ты лучше скажи, вы с ней перед этим ссорились?
– Да нет же. Это‑то и странно. Был один небольшой инцидент, но мы ведь даже не успели с ней на эту тему поругаться или, поспорить.
– А что произошло?
– Ну я… это… к Николасу руку приложил.
– Ты что, ударил его?
Карлос Альберт тяжело задышал и внимательно посмотрел на свои потные ладони.
– Понимаешь, он такое устроил! Просто вывел меня из себя. Представляешь, прихожу я домой, а он, оказывается, влез на мое любимое кресло, причем с ногами. Ты видел это кресло – такое цвета бордо. Оно мне от отца досталось, и вся семья знает, что сижу в нем только я. Да, есть у меня на этот счет маленький сентиментальный пунктик. Повторяю, Нико это прекрасно знает. Так вот, он услышал, что я пришел домой, влез на кресло, то есть встал на сиденье ногами и – можешь себе представить! – стал мочиться на него. Видел бы ты при этом его довольную рожу и совершенно хамскую усмешку!
Из музыкального автомата донеслись звуки вступления к какой‑то старой и хорошо знакомой песне.
«Кажется, это „Птички“, – подумал Хулио. – Странно узнать об этом инциденте от Карлоса. Интересно, почему Кораль не рассказала мне о том, что произошло в тот вечер у них дома? По всему выходит, что Карлос не догадывается об истинных причинах, заставивших жену так неожиданно уйти от него».
В бар зашли двое пожилых мужчин, явно постоянные клиенты. Они поздоровались с барменом и заняли столик в глубине помещения. Официант тотчас же принес им пару рюмок, блюдце с маслинами и коробку домино.
– Нет, ты представляешь себе? Он же сознательно спровоцировал меня! Это же… это хуже, чем подойти и плюнуть мне в лицо! Ну и как, спрашивается, я должен был отреагировать? Сложить руки и смотреть, как сынок развлекается?
Мысленно Хулио не мог не согласиться с Карлосом. В такой ситуации он и сам, наверное, забыл бы про все педагогические методики и закатил бы парню хорошую оплеуху.
– Вот я и врезал ему. В общем‑то, всего одна пощечина и была! Виноват, не сдержался. Но я же потом извинился перед ней. Впрочем, в тот момент я готов был отметелить его до полусмерти. Можно сказать, что сопляку еще повезло.
– Я думаю, ему и так хватило.
– Господи, она ведь мне этого никогда не простит. Я все равно не понимаю, как можно быть такой жестокой, ничего не сказав, уйти от меня и лишить возможности общаться с детьми. Особенно я переживаю, что не вижу Диану!
– Ладно, что сделано, то сделано. Нечего винить себя в том, что случилось. В конце концов, ты поддался эмоциональному порыву. Это вполне объяснимо, учитывая то, что я сейчас услышал.
– Да, сорвался. Нервы в последнее время совсем ни к черту! Твою мать! Нельзя же из‑за этого говорить, что я плохой отец и мне нельзя общаться с детьми! – все громче говорил Карлос.
Пенсионеры, игравшие в домино, повернули головы и посмотрели в их сторону.
Карлос не обратил на них никакого внимания и продолжал говорить в полный голос:
– Я люблю своих детей и никогда не сделаю им ничего плохого!
Хулио рефлекторно поднял руку, чтобы ободряюще похлопать Карлоса по плечу, но вдруг почувствовал прилив отвращения и столь же автоматически отшатнулся от собеседника.
Так они просидели еще немного.
Карлос продолжал пить рюмку за рюмкой и жаловаться на свою жизнь.
– Слушай, может быть, Кораль сама умом тронулась от всего этого? – Судя по всему, ему пришла в голову очередная пьяная идея. – Может быть, жена всерьез думает, что я плохо действую на сына и бью его, когда она этого не видит? Она тебе ничего такого не говорила?
– Я об этом ничего не знаю. С тех пор как ты сказал, что психотерапия прекращается, я не получал никаких новостей о том, что происходит у вас в семье.
– В последнее время все просто свихнулись на так называемых правах ребенка. Ах, какие мы стали деликатные и чувствительные! Собственному сыну пощечину дать нельзя – того и гляди по судам затаскают! А он, значит, может издеваться над тобой как хочет. Вот раньше пороли нас как хотели, и что? Выросли все нормальными людьми. Лупили нас, конечно, в основном за дело, но иногда доставалось и по пустякам, скорее для профилактики. Я помню, и у нас в семье такое случалось. Между прочим, отец у нас был просто образцовым главой семейства. Он время от времени воспитывал меня не только на словах, но и при помощи физических методов, а я за это не стал уважать его меньше. Он был одним из лучших в Мадриде адвокатов и уж в чем, в чем, а в юридической стороне воспитания детей разбирался великолепно. А сейчас – ты только посмотри! Они вьют из нас веревки, навязывают свой образ жизни. Если ты с этим не согласен, то тебя сразу же объявляют ретроградом, извращенцем и чуть ли не садистом. К чему мы все идем? Вот скажи мне, к чему? Ты только представь себе, этот сопляк просто, извини за выражение, нассал мне в душу. Он обгадил чувство моего человеческого достоинства. Кто, спрашивается, будет стоять на страже моих интересов? Где тот закон, который защитит меня?
Его руки тряслись все сильнее. Прежде чем поднести рюмку ко рту, он успел расплескать едва ли не половину ее содержимого.
– Моя жена сошла с ума! – громко объявил Карлос и нервно рассмеялся.
Его пьяный смех показался Хулио очень неприятным.
– Эй, мсье, еще виски!
Тут Омедас жестом дал понять бармену, что с его друга, наверное, хватит.
– Давай я лучше отвезу тебя домой. Ты устал. Тебе надо отдохнуть. Воротник этот, нервы… Что‑то ты плохо выглядишь.
– Это все сынок мой постарался. Он и шею мне поломал, и сердце, и жизнь.
Карлос сделал попытку подняться со стула, но передумал и остался сидеть. Он повернулся к Хулио и посмотрел на него полузакрытыми глазами.
– А ведь в последнее время она вела себя очень подозрительно, – заявил он вдруг. – Ты же, конечно, и сам это заметил. В мой адрес стали поступать обвинения, что я не люблю сына, меня волнует только Диана. Я, видите ли, перестал к нему относиться как отец и целиком сосредоточился на приемной дочери. Потом началась вся эта хрень, которая тебе хорошо известна.
– Не понял. Какая хрень?
– А теперь этот мерзавец наверняка доволен по уши и потирает руки. Ну и ладно, я все равно не могу его разлюбить. Ненависти у меня к нему нет. Я же понимаю, что он болен. Ты и сам это говорил. Причина в том, что творится в обществе. Ощущение вседозволенности до добра не доводит. Жаль, мы не лечили его таблетками с самого начала. Вот ты, спрашивается, почему настаивал, чтобы мы не давали ему таблетки? Ах да, ты же у нас психолог. Все вы, как известно, терпеть не можете лекарства и свято верите в свои заумные рассуждения.
Хулио попросил счет. Карлос швырнул банкноту на стойку и настоял, что заплатит за обоих.
– Черт, где же моя машина? – сказал он, выходя из кафе и едва держась на ногах. – Ну да, вроде вспомнил, где‑то здесь. Не то за тем углом, не то за этим. В общем, придется прогуляться по окрестностям. Я отвезу тебя до дома. Ты, кстати, где живешь?
– Да ты с ума сошел! Посмотри на себя! Куда тебе за руль? Давай лучше я тебя отвезу.
Они покружили по окрестным улицам минут десять и наконец нашли машину Карлоса. Тот настойчиво рвался за руль, и Хулио пришлось посадить его на пассажирское место фактически силой. По правде говоря, вся эта беседа изрядно ему надоела.
У Карлоса начал заплетаться язык, что, естественно, не улучшило настроения Омедаса.
– Нет, скажи мне честно, Хулио, что ты обо мне думаешь? Неужели я действительно чудовище?
– Ну да, конечно. Страшное и ужасное.
– Тебе смешно, а моя жена всерьез считает, что я какой‑то выродок. Она хочет защитить от меня моих же детей. Кораль сама мне так сказала.
Перед глазами Хулио замелькали огни вечернего города. Никогда раньше ему не приходилось водить такую шикарную машину. Впрочем, он не садился за руль после пары рюмок водки. Ему казалось, что машина сама знает, куда ехать, нужно только не мешать ей. В каком‑то смысле это даже было правдой. Навигационная система GPS проложила кратчайший путь до Ла Моралехи. Хулио оставалось только рулить и аккуратно нажимать на педаль газа.
– Едем к тебе домой?
– Нет, домой не поедем. У меня его вообще больше нет. Нет семьи, значит, нет и дома. Не хочу я туда ехать, мне там страшно и грустно. У меня украли все. Похитили мою любимую дочку. Отвези меня в гостиницу. Точно, поехали в «Палас». Меня там знают. Приду к консьержу и скажу: «Быстро давай мне самый лучший номер». Куда они денутся? Дадут люкс как миленькие.
Хулио продолжал ехать в выбранном направлении, не обращая внимания на пьяную болтовню пассажира.
– Вполне возможно, что она уже там. Я серьезно. Ей всегда нравился «Палас». Там кафе хорошее и люстры красивые. Наверняка сейчас приедем, заглянем в книгу постояльцев и найдем ее имя. Все, решено. Едем в «Палас»!
После этого Карлос на несколько минут замолчал. Хулио приоткрыл окно с его стороны, чтобы вечерний воздух помог пьяному немного протрезветь.
Вскоре Карлос действительно чуть‑чуть пришел в себя и завел уже не столь бессмысленный разговор: