— Враг уже в пути. Это те же уинки, что победили наших братьев на севере, — говорит Лаутаро. — Они приближаются к Био-Био, священной реке, со своими янаконами, конями и собаками. С ними идет предатель Мичималонко и ведет своих трусов сражаться с собственными братьями с юга. Смерть Мичималонко! Смерть уинкам!
Лаутаро говорит много дней, рассказывая, что аркебузы — не более чем шум и ветер, что бояться следует больше шпаг, копий и псов; что капитаны носят кольчуги, которые не пробить ни стрелами, ни деревянными копьями; на них надо идти с дубинами, чтобы оглушать их и с помощью лассо стаскивать с лошадей; как только они оказываются на земле, они пропали: их легко уволочь и разрубить в куски, ведь под сталью у них мягкая плоть.
— Осторожно! Это люди без страха. У пехотинцев защищены только грудь и голова, в них можно пускать стрелы. Осторожно! Они тоже люди без страха. Нужно смазывать ядом наконечники стрел, чтобы раненые больше никогда не смогли сражаться. Лошади очень важны, их нужно брать живыми, особенно кобыл, чтобы разводить этих животных. Нужно будет ночами посылать детей к лагерям уинок бросать отравленное мясо собакам — они всегда сидят на цепи. Мы будем устраивать западни. Будем копать глубокие ямы и накрывать их ветками. Лошади будут падать туда и накалываться на пики на дне. На стороне мапуче численность, быстрота и знание леса, — говорит Лаутаро. — Уинок можно победить: они спят дольше, чем мапуче, пьют и едят слишком много и не могут обойтись без носильщиков, потому что им самим не справиться с весом собственного снаряжения. Мы будем непрерывно мешать им, станем жалить, как осы и слепни, — приказывает он. — Сначала мы утомим их, а потом убьем. Уинки — это люди, они умирают так же, как мапуче, но ведут они себя как демоны. На севере они заживо сжигали целые племена. Они хотят, чтобы мы признали их бога — бога смерти, пригвожденного к кресту. Они хотят, чтобы мы подчинились их королю, который живет где-то далеко и которого мы не знаем, хотят присвоить нашу землю и сделать нас своими рабами. За что? — спрашиваю я у всех. Да не за что, братья. Они не ценят свободы. Они не понимают, что такое гордость, они готовы подчиняться, встают на колени, склоняют головы. Они не знают ничего ни о справедливости, ни о воздаянии. Уинки — безумцы, злые безумцы. И я говорю вам, братья, мы никогда не сдадимся им в плен, мы умрем в битве. Мы будем убивать мужчин, а женщин и детей будем брать живыми. Их женщины станут нашими чиньюрами, а детей, если уинки захотят, будем выменивать на лошадей. Это будет справедливо. Мы будем тихи и быстры, как рыбы, чтобы они не догадывались, как мы близко. Мы будем заставать их врасплох и нападать, когда они меньше всего этого ожидают. Мы будем терпеливыми охотниками. Нам предстоит долгая борьба. Готовьтесь.
Пока молодой вождь Лаутаро посвящает дни военной стратегии, а ночи — жарким объятиям с Гуакольдой в лесу, племена выбирают себе военачальников, которые будут командовать эскадронами и в свою очередь подчиняться приказам ньидольтоки, главного токи, Лаутаро. В чаще леса дни теплы, но как только наступает ночь, становится холодно. Состязания начались неделями раньше, кандидаты уже начали сражаться, и выявились фавориты. Только самые сильные и выносливые, с самым твердым характером и волей могут претендовать на звание токи. Один из самых крепких выходит в центр круга. «Инче Кауполик а н! » — называет он свое имя. Он наг, только короткая повязка прикрывает ему промежность, но на руках и на лбу у него повязаны ленты, указывающие на его статус. Два дюжих молодца подходят к толстому стволу дерева, приготовленному заранее, и с трудом поднимают его, чтобы присутствующие могли оценить его вес, а затем осторожно кладут его на сильные плечи Кауполикана. Под огромным весом он сгибается в поясе и коленях, и какое-то мгновение кажется, что он сейчас упадет, но он тут же выпрямляется. Все мускулы напряжены, тело блестит от пота, вены на шее вздуваются так, будто сейчас разорвутся. Хриплый крик вырывается у зрителей, когда Кауполикан начинает медленно, маленькими шагами идти, распределяя силы, чтобы их хватило на предстоящие часы. Он должен победить других, столь же сильных, как и он. Единственное его преимущество перед ними — твердая решимость умереть на этом состязании, но не уступить первого места. Он хочет вести свой народ в битву, хочет, чтобы его имя осталось в памяти, хочет детей от Фресии, девушки, которую он выбрал, и чтобы эти дети гордились тем, какая кровь течет в их жилах. Он кладет ствол на затылок, поддерживая груз плечами и руками. Острая кора дерева рвет ему кожу, и несколько тонких струек крови появляются на его широкой спине. Он полной грудью вдыхает острые запахи леса, чувствует прохладу ветра и росы. Черные глаза Фресии, которая станет его женой, если он выйдет победителем из этого испытания, смотрят прямо в его глаза, без тени удивления или сострадания, но влюбленно. Этим взглядом она требует от него триумфа: она желает его, но выйдет замуж только за лучшего. В ее волосах сияет красный цветок лапажерии, цветок лесов, растущий на высоких деревьях, капля крови Матери-Земли, подарок Кауполикана, который взобрался на самое высокое дерево, чтобы добыть цветок для нее.
Воин ходит кругами с тяжестью всего мира на плечах и говорит: «Мы — сон Земли, мы ей снимся. На звездах тоже живут снящиеся кому-то существа, полные собственных чудес. Мы — сны внутри других снов. Мы — мужья природы. Мы приветствуем мать нашу Святую Землю и воспеваем ее языком араукарий и канело, черешен и кондоров. Пусть цветущие ветры донесут до нас голоса предков, чтобы взгляд наш окреп. Старики говорят, что пришло время топора. Деды дедов наших смотрят на нас и поддерживают нашу руку. Настал час сражения. Мы умрем. Жизнь и смерть — одно и то же…» Прерывистый голос воина часами произносит эту неустанную мольбу, а тяжелое бревно покачивается на его плечах. Воин призывает духов природы защитить их землю, их великие воды, их зори. Он призывает предков, чтобы они превратили в копья руки мужчин. Он призывает горных пум, чтобы они принесли силу и храбрость женщинам. Зрители устают, мокнут под нежным ночным моросящим дождем, кое-кто разводит небольшие костерки, кто-то жует жареные зерна маиса, другие засыпают, третьи уходят, но потом возвращаются, чтобы снова восхититься силой этого человека. Старая колдунья-мачи машет вокруг Кауполикана веточкой канело, смоченной в крови жертвенного животного, чтобы придать воину еще силы. Эта женщина боится, потому что прошлой ночью ей во сне явились змеелис, ньеру-филу, и змеепетух, пиуичен, и объявили ей, что в эту войну прольется столько крови, что вода Био-Био будет красной до скончания времен. Фресия подносит к пересохшим губам Кауполикана выдолбленную тыкву с водой. Он видит крепкие руки своей возлюбленной у себя на груди: они ощупывают его каменные мускулы, — но не чувствует их, как уже не чувствует ни боли, ни усталости. Он продолжает говорить в трансе, продолжает ходить во сне. Так протекают часы, целая ночь, занимается новый день, и свет проникает сквозь листья высоких деревьев. Фигура воина погружается в холодный туман, поднимающийся от земли, первые лучи солнца золотом омывают его тело, а он продолжает делать какие-то па, будто танцуя, по его спине продолжает течь кровь, слова продолжают звучать. «Сейчас уалан, священное время сбора плодов, когда Святая Мать дает нам пищу; время кедра и появления потомства у животных и у женщин; время появления сыновей и дочерей Нгенечена. Прежде чем наступит время отдыха, время холода и сна Матери-Земли, сюда придут уинки».
Его голос эхом отражается в горах. На поляну приходят воины из других племен, и она наполняется людьми. Круг, по которому ходит Кауполикан, сжимается. Теперь его подбадривают, мачи снова окропляет его свежей кровью, Фресия и другие женщины протирают его тело влажными кроличьими шкурками, дают воды, вкладывают в рот немного жеваной пищи, чтобы он сразу ее проглотил, не прерывая своей поэтической речи. Старые токи склоняются перед воином в знак уважения — они никогда не видели ничего подобного. Солнце нагревает землю, туман рассеивается, и воздух наполняется прозрачными бабочками. Над верхушками деревьев на фоне неба возвышается величественная фигура вулкана, из которого всегда поднимается струйка дыма. «Еще воды воину», — приказывает колдунья. Кауполикан, который уже давно выиграл состязание, не опускает ствол на землю, продолжает ходить и говорить. Солнце достигает зенита и начинает снижаться, пока не исчезает за деревьями, а он все не останавливается. За это время на поляне собрались тысячи мапуче, люди заполнили всю поляну и весь лес, но с гор продолжают спускаться все новые воины, звучат трутруки и барабаны, возвещая о подвиге всем четырем ветрам. Фресия не сводит глаз с Кауполикана, ее взгляд поддерживает и ведет его.
Наконец, когда уже темнеет, воин вздрагивает и снимает ствол дерева с головы. Он держит его в воздухе несколько мгновений, а потом откидывает далеко от себя. Теперь у Лаутаро есть заместитель. «Оооооооооом! Ооооооооооом!» Крик огромной волной прокатывается по лесу, эхом отдается в горах, проходит по всей Араукании и на расстоянии многих лиг достигает слуха уинок. «Ооооооооооооом!»
Вальдивии понадобился почти месяц, чтобы добраться до территории мапуче, и за это время его нога зажила достаточно, чтобы он мог иногда ехать верхом, хоть и давалось ему это непросто. Едва был поставлен лагерь, как начались ежедневные атаки со стороны противника. Мапуче вплавь преодолевали те самые реки, которые преграждали путь испанцам: из-за тяжести доспехов и снаряжения они не могли переправляться без лодок.
Пока одни индейцы с голой грудью шли навстречу псам, зная, что будут растерзаны заживо, но от этого не менее решительно выполняя свою миссию, другие обрушивались на испанцев. В таких стычках мапуче оставляли десятки погибших, а раненых забирали только тех, которые могли сами держаться на ногах. После каждой атаки индейцы исчезали в лесу раньше, чем солдаты могли организовать их преследование.
Вальдивия приказал, чтобы половина его небольшого войска несла караул, пока вторая половина отдыхает — сменами по шесть часов. Несмотря на налеты мапуче, губернатор со своими людьми продвигался вперед, побеждая в каждой стычке. Он все больше углублялся в Арауканию, не встречая многочисленных отрядов индейцев, а лишь отдельные небольшие группы, чьи внезапные и быстрые атаки утомляли солдат, но не могли их остановить, ведь они привыкли иметь дело с врагом иногда во сто раз более многочисленным. Единственным, кто проявлял беспокойство, был Мичималонко, потому что он знал, с кем придется столкнуться очень скоро.
Так и случилось. Первое серьезное столкновение с мапуче произошло в январе 1550 года, когда уинки достигли берегов реки Био-Био, которая ограничивала неприкосновенную территорию этого племени. Испанцы встали лагерем около лагуны, в укромном месте, где с тыла их защищали ледяные прозрачные воды. Они не рассчитывали на то, что враги будут наступать с воды, быстро и бесшумно, как морские волки. Часовые ничего не замечали: ночь казалась спокойной, пока вдруг не послышались боевые крики, звуки флейт и барабанов и земля не задрожала от поступи голых ног тысяч и тысяч воинов, людей Лаутаро.
Испанская конница, которая всегда была готова к бою, отправилась им навстречу, но индейцы не испугались натиска лошадей, как бывало раньше, а встретили его лесом копий. Кони встали на дыбы, и всадникам пришлось отступить, в то время как аркебузиры производили первый залп. Лаутаро объяснил своим людям, что на перезарядку огнестрельного оружия уходит несколько минут и в это время солдаты беззащитны, — это самый лучший момент для атаки.
Обескураженный тем, что мапуче не проявляют никаких признаков страха, сражаясь с незащищенным телом против солдат в доспехах, Вальдивия построил свой отряд так, как делал в Италии: компактные эскадроны, защищенные броней и ощетиненные копьями и шпагами, а за ними Мичималонко со своими воинами. Жестокая схватка продолжалась до наступления темноты, когда армия Лаутаро отступила — именно отступила в боевом порядке и под барабанный бой, а не бежала сломя голову.
— В Новом Свете еще никто не встречал никого похожего на этих воинов, — сказал изможденный битвой Херонимо де Альдерете.
— Я в жизни еще не сражался с таким свирепым врагом. Я уже тридцать лет служу его величеству и бился с разными народами, но такого напора в битве, как у этих людей, не видел никогда, — добавил Вальдивия.
— И что мы теперь будем делать?
— Оснуем город прямо здесь. У этого места много достоинств: удобная бухта, широкая река, изобилие леса и рыбы.
— И тысячи дикарей вокруг, — заметил Альдерете.
— Сначала мы построим форт. Мы пошлем всех, кроме часовых и раненых, рубить деревья и строить казармы и стену со рвом, как полагается. Посмотрим, осмелятся ли эти варвары напасть на нас еще раз.
Но они осмелились, конечно. Едва испанцы закончили строить стену, Лаутаро явился с огромным войском, в котором перепуганные часовые насчитали сто тысяч человек. «Их и вполовину не так много, и мы с ними справимся. С нами Иаков, за нами — Испания!» — подбодрил Вальдивия своих солдат. Он был больше впечатлен дерзостью и поведением врага, а не его численностью. Мапуче выказывали прекрасную дисциплину: шли ровными строями, разделенные на четыре отряда каждый под командованием своего токи. Ужасные крики, которыми они пугали врагов, теперь подкреплялись звуками флейт, сделанных из костей испанцев, павших в прошлом сражении.
— Они не смогут перебраться через ров и стену. Мы задержим их огнем аркебуз, — предложил Альдерете.
— Если мы укроемся в форте, они будут осаждать нас до тех пор, пока мы не умрем от голода, — возразил Вальдивия.
— Осаждать? Не думаю, что им это придет в голову. Дикарям неизвестна такая тактика.
— Боюсь, они многому у нас научились. Нужно идти в атаку.
— Их слишком много, мы с ними не справимся.
— С Божьей помощью — справимся, — возразил Вальдивия.
Он приказал пятидесяти всадникам под руководством Херонимо де Альдерете выехать навстречу первому отряду мапуче, твердым шагом приближавшемуся к воротам форта, несмотря на первый залп аркебуз, который положил многих. Капитан и солдаты повиновались без возражений, хотя были уверены, что идут на верную смерть. Вальдивия на прощание крепко обнял своего друга. Они знали друг друга много лет и вместе пережили бессчетное количество опасностей.
Чудеса случаются, в этом нет никакого сомнения. В тот день произошло именно чудо — другого объяснения тем событиям не найти. Рассказ о них будут передавать из уст в уста на протяжении многих веков потомки тех испанцев, которым довелось там оказаться, и, конечно, будущие поколения мапуче.
Херонимо де Альдерете встал во главе отряда из пятидесяти всадников, и по его сигналу ворота форта распахнулись настежь. Конница галопом понеслась навстречу чудовищным крикам индейцев. За считаные минуты несметная масса врагов окружила испанцев, и Альдерете в мгновение ока понял, что продолжать биться с ними — самоубийство. Он приказал своим людям перегруппироваться, но воины Лаутаро опутали болеадорами ноги лошадей так, что маневрировать стало невозможно. Со стены форта аркебузиры произвели второй залп, но и он не остановил движение нападающих. Вальдивия решил выехать на помощь первому конному отряду, хотя это и означало оставить форт без защиты перед натиском еще трех отрядов индейцев, приближавшихся с разных сторон, но он не мог позволить, чтобы индейцы прикончили пять десятков его солдат, и даже не попытаться помочь своим. В первый раз за всю свою военную карьеру он стал опасаться, что совершил непоправимую тактическую ошибку. Герой войны в Перу, который совсем недавно наголову разбил войско Гонсало Писарро, не знал, как быть с этими дикарями.
Стоял ужасный крик, приказы невозможно было расслышать, и в суматохе один из всадников был убит выстрелом из аркебузы, попавшим в него по ошибке. Вдруг мапуче первого эскадрона, уже захватив территорию, начали в беспорядке отступать, а за ними и остальные три эскадрона. Через несколько минут нападавшие покинули поле битвы и бежали в леса, как зайцы.
Испанцы были крайне удивлены, не понимая, что происходит, и боялись, что это какая-то новая тактика врага, так как не могли найти другого объяснения такому внезапному отступлению, которым окончилась едва начавшаяся битва. Вальдивия поступил так, как подсказывал ему его военный опыт, — приказал преследовать неприятеля. Он описал это в одном из писем королю следующим образом: «Едва всадники приблизились, как индейцы поворотились к нам спиной и три оставшихся эскадрона поступили так же. Было убито полторы или две тысячи индейцев, множество было ранено, а некоторых мы взяли в плен».
Очевидцы уверяют, что чудо было видимым для всех; что некая божественная фигура, сияющая, как вспышка молнии, опустилась на поле битвы, озаряя день сверхъестественным светом. Некоторым показалось, что они различили силуэт апостола Иакова верхом на белом коне; что он произнес перед дикарями пламенную проповедь, убеждая их сдаться христианам. Другие видели фигуру Девы Заступницы — парящей в вышине прекрасной дамы, облаченной в золотые и серебряные одежды. Попавшие в плен индейцы признавались, что видели огненную вспышку, которая прочертила по небосклону дугу и с грохотом взорвалась, оставив в воздухе шлейф звезд.
По прошествии времени ученые стали предлагать и другие объяснения: говорят, это был метеор, что-то вроде огромной скалы, отколовшейся от Солнца и упавшей на Землю. Я никогда не видела метеоров, но удивительно, если они имеют форму апостола или Девы Марии и падают точно в нужное время и в нужное место, чтобы помочь испанцам. Не знаю, что это было, чудо или метеор, но главное, что индейцы бежали в ужасе, а поле битвы осталось за христианами, пораженными этой незаслуженной победой.
По сведениям, доходившим до Сантьяго, Вальдивия взял в плен около трехсот человек — хотя он сам в письме к королю сообщает только о двух сотнях — и приказал наказать их: им топором отрубали правую руку и ножом отрезали нос. Одни солдаты принуждали пленников класть руки на пень, чтобы негры-палачи обрушивали на них тяжелые топоры, а другие прижигали им культи кипящим маслом, чтобы эти несчастные не умерли от потери крови, а вернулись к своим и напоминали им о суровом наказании. Третьи уродовали бедолагам лица.
Отрезанных рук и носов набрались большие корзины, и кровь пропитала землю. В письме королю Вальдивия писал, что, наказав таким образом этих мапуче, он собрал их и произнес перед ними речь, ведь среди них были касики и другие важные индейцы. Он объявил, что «поступил так, потому что не единожды посылал к ним послов для заключения мира, но они отвергали наши условия». Так что после пытки пленникам пришлось вынести еще длинную речь по-испански. Потом те, кто мог держаться на ногах, спотыкаясь, удалились в сторону леса, чтобы показать культи своим соплеменникам. Многие после ампутации теряли сознание, но затем вставали и тоже уходили, полные ненависти, не порадовав своих мучителей ни мольбами, ни стонами боли. Когда палачи от усталости и тошноты больше не могли орудовать топорами и ножами, на их место встали солдаты. Корзины с руками и носами выкинули в реку, и они поплыли к морю, оставляя за собой кровавый след.
Узнав о случившемся, я спросила у Родриго, зачем было учинять такие зверства, которые, на мой взгляд, могли привести только к ужасным последствиям, потому что после такого поступка с нашей стороны от мапуче стоит ждать не милосердия, а лишь самой страшной мести. Родриго объяснил мне, что иногда такие действия необходимы для устрашения врага.
— Ты бы тоже сделал что-нибудь подобное? — поинтересовалась я.
— Наверное, нет, Инес. Но меня там не было, и я не могу судить о правильности решений, принимаемых генерал-капитаном.
— Родриго, я прожила с Педро десять лет, деля с ним горести и радости, и такое никак не вяжется с тем человеком, которого я знала. Педро сильно изменился, и, с позволения сказать, я очень рада, что его больше нет в моей жизни.
— Война есть война. Я молю Господа, чтобы она поскорее закончилась и мы могли мирно основывать новые города.
— Если война есть война, то так можно оправдать и то кровопролитие, которое Франсиско де Агирре устроил на севере, — сказала я.
Совершив такой дикий акт устрашения, Вальдивия приказал отобрать у индейцев весь провиант и животных, которых только можно было найти, и доставить все это в форт. Он послал в города гонцов с известием, что ему с помощью апостола Иакова и Девы Марии удалось меньше чем в четыре месяца установить мир на этой земле.
Мне показалось, что он слишком поторопился объявлять о победе.
В последние три года жизни Педро де Вальдивии я почти его не видела, а новости о нем мне доходили только через третьих лиц. Пока мы с Родриго процветали, практически не прикладывая к этому усилий, потому что поголовье скота увеличивалось, посевы тучнели, а камни превращались в золото от одного нашего взгляда, Вальдивия пустил все силы на постройку фортов и основание новых городов на юге.
Сначала испанцы на выбранное место водружали крест и флаг и, если был священник, служили мессу; затем появлялось древо правосудия, иными словами — позорный столб; затем начинали рубить лес для постройки оборонительной стены и жилищ. Самым сложным было найти жителей для этих городов, но мало-помалу солдаты и их семьи подтягивались туда. Так появились, среди прочих, Консепсьон, Ла-Империаль и Вильяррика[21]; последний город — рядом с золотой жилой, которую обнаружили в притоке Био-Био. Это была такая богатая жила, что при покупке хлеба, мяса, фруктов, овощей и другой провизии в тех краях расплачивались только золотым песком, и монеты, отчеканенные не из золота, не имели хождения. Рыночные торговцы, трактирщики и прочие продавцы всегда брали с собой весы, чтобы взвешивать не только товар, но и плату за него. Так наконец исполнилась мечта конкистадоров, и никто больше не осмеливался называть Чили ни «страной нищих», ни «могилой для испанцев». Кроме того, был основан город Вальдивия[22], названный так по настоянию капитанов, а не из пустого тщеславия губернатора. Надпись на гербе прекрасно описывает этот город: «Серебряная река, серебряный город». Солдаты рассказывали, что где-то в горах существует знаменитый Город Цезарей, целиком построенный из золота и драгоценных камней, в котором живут прекрасные амазонки, то есть настоящее воплощение мифа об Эльдорадо, но Педро де Вальдивия, будучи человеком практичным, не стал терять времени на его поиски.
В Чили стали приезжать и сухопутным, и морским путем многочисленные военные, но их было все равно недостаточно, чтобы заселить обширные территории побережья, лесов и гор. Чтобы завоевать расположение солдат, губернатор раздавал поместья с индейцами со свойственной ему щедростью, но это все были подарки лишь на словах, поэтические порывы, потому что земли эти были девственны, а индейцы — непокорны. Ведь мапуче можно было принудить к работе только грубой силой.
Нога у Педро зажила, хотя и продолжала болеть, но сесть на коня он мог. Он без устали разъезжал по необъятным просторам юга со своим небольшим войском, углубляясь в тенистые влажные леса, блуждая под высоким зеленым сводом, свитым из веток самых благородных деревьев и увенчанным гордыми кронами араукарий, четкие силуэты которых выделялись на фоне неба. Копыта лошадей ступали по ароматному мягкому чернозему, а всадники прорубали себе шпагами путь сквозь заросли, иногда непроходимые из-за сплетенных листьев папоротников. Они переходили через ледяные ручьи, на берегах которых замерзали птицы, через те самые воды, в которые матери мапуче окунали своих новорожденных детей. Озера были будто природные зеркала, отражавшие насыщенную голубизну неба, такие недвижные и прозрачные, что можно было пересчитать камешки на дне. Между веток дубов, миртов и лещин пауки ткали свои паутины, и на них замирал жемчуг росы. Хором пели лесные птицы: диуки, зонотрихии, свиристели, чилийские голуби, трупиалы, дрозды и даже дятлы, отбивающие ритм своим неустанным тук-тук-тук. Шаги солдат вспугивали облака бабочек, а любопытные олени подходили приветствовать пришельцев. Свет падал через листья, и вокруг ложились причудливые тени; от теплой земли поднимался туман, обволакивая окружающий мир налетом таинственности. Дожди, реки, озера, белые от пены водопады — путников окружала настоящая вселенная воды. Вдалеке всегда виднелись заснеженные верхушки гор, дымящиеся вулканы, легкие облака. Осенью пейзаж приобретал оттенки золота и крови, становясь от этого еще прекраснее. Душа Педро де Вальдивии рвалась наружу, запутываясь между стволами деревьев, поросшими мягким, как бархат, мхом. Это был эдемский сад, земля обетованная, рай. Молча, с катящимися по щекам слезами конкистадор, пораженный этой красотой, шел все дальше исследовать и покорять этот великолепный край света, Чили.
Однажды, когда он вместе с солдатами собирал орехи в чаще леса, с вершин деревьев на них стали падать золотые самородки. Не веря такому чуду, солдаты тут же спешились и бросились поднимать твердые желтые комки. Удивленный не меньше, чем его люди, Вальдивия тщетно пытался восстановить порядок. Солдаты были заняты дележом золота, когда их окружила сотня лучников мапуче. Лаутаро научил их целиться в самые уязвимые места тела, не прикрытые железом доспехов. Через десять минут лес был усеян убитыми и ранеными. Прежде чем оставшиеся в живых смогли ответить налетчикам, они исчезли так же внезапно и бесшумно, как и появились немногим раньше. Потом оказалось, что наживкой были простые речные камешки, обернутые в тонкую золотую фольгу.
Несколько недель спустя другой отряд испанцев, находившийся в тех же краях, услышал женские, голоса. Солдаты рысью подъехали к тому месту, откуда голоса доносились, раздвинули листья папоротников и увидели очаровательную картину: в реке плескались несколько девушек. Они были наги, только длинные черные волосы немного скрывали их тела, а головы были украшены венками. Чудесные ундины продолжали купание, не выказывая ни тени страха, когда солдаты, пришпорив коней, с радостными криками, предвкушая удовольствие, бросились пересекать реку. Похотливые бородачи далеко не ушли: дно реки оказалось топким болотом, в котором лошади увязли по брюхо. Тогда наездники спешились, намереваясь вытащить коней на твердую землю, но из-за тяжелых доспехов сами застряли в топком иле. Тут снова появились беспощадные лучники Лаутаро и изрешетили их стрелами. Нагие красавицы-индианки с радостью взирали на эту бойню с другого берега.
Вальдивия очень скоро понял, что имеет дело со столь же умелым военачальником, как и он сам, с кем-то, кто отлично знает все слабые места испанцев. Однако поначалу он не очень обеспокоился этим, потому что был уверен в своем превосходстве. Мапуче, какими бы воинственными и смекалистыми они ни были, не могли сравниться в воинском мастерстве с его опытными капитанами и солдатами. «Это лишь вопрос времени, — думал он. — Араукания будет моей». Скоро он выучил имя, передававшееся из уст в уста, — Лаутаро. Так звали токи, осмеливавшегося тягаться с испанцами. Лаутаро! Ему и в голову не могло прийти, что это не кто иной, как Фелипе, его бывший конюх. Это он узнает только в день своей смерти.
Вальдивия навещал отдаленные поселки колонистов и подбадривал их жителей полными непобедимого оптимизма речами. Его сопровождала Хуана Хименес, как раньше сопровождала я, а Мария де Энсио пережевывала свою досаду, оставаясь в Сантьяго. Губернатор писал письма королю, в которых сообщал его величеству, что дикари поняли необходимость принять его власть и благодать христианства, что он укротил этот прекрасный, обильный и приветливый край, где недостаток был только в испанцах да в конях. И между делом просил себе все новых титулов, полномочий и бенефициев, но император эти просьбы оставлял без внимания.
Пастене, адмирал флота, состоящего из двух потрепанных кораблей, продолжал исследовать побережье, продвигаясь с севера на юг и обратно, борясь с невидимыми течениями, страшными черными волнами, неукротимыми ветрами, раздирающими паруса в куски, и тщетно пытаясь отыскать пролив, соединяющий два океана. Ему это так и не удалось. Пролив отыскал другой капитан в 1554 году. Педро де Вальдивия умер, так и не узнав об этом и не исполнив свою мечту расширить границы завоеваний вплоть до этой естественной границы.
Во время своих скитаний Пастене обнаружил места идиллической красоты. Он описывал их с истинно итальянским красноречием, умалчивая о бесчинствах, которые творили его люди. Однако об их зверствах стало известно, как это всегда бывает рано или поздно. Хронист, путешествовавший вместе с Пастене, рассказал, что однажды, сойдя на берег, они были очень радушно приняты местными жителями: их накормили и поднесли подарки, а солдаты в ответ на такое гостеприимство изнасиловали женщин, а мужчин одних убили, а других взяли в рабство. Потом они доставили пленников в цепях в Консепсьон, где выставили их на всеобщее обозрение, как скот на ярмарке. Вальдивия счел, что этот случай, как и многие другие, в которых солдаты проявляли себя не с лучшей стороны, не достоин чернил и бумаги, и не стал сообщать об этом королю.
Другие капитаны, например Вильягра и Альдерете, то приезжали, то уезжали, скакали по долинам, поднимались в горы, погружались в леса, плавали по озерам, утверждая таким образом свое присутствие в этом волшебном краю. У них часто случались стычки с небольшими группами индейцев, но Лаутаро старался не показывать своей настоящей мощи, пока тщательная подготовка к войне в самом сердце Араукании не будет окончена.
Мичималонко погиб в одной из таких стычек с Лаутаро, и некоторые из его воинов перешли на сторону своих братьев по крови, мапуче, но многих Вальдивии удалось удержать у себя.