Апологеты натуралистической гипотезы нередко приводят в качестве аргументов своей теории высказывания из Священного Писания, где говорится о важности и даже первичности в жизни благочестивого верующего страха Божия. Например: «начало мудрости – страх Господень» (Пс. 110:10), «Страх Господень – источник жизни, удаляющий от сетей смерти» (Притч. 14:27), «Был же страх на всякой душе, и много чудес и знамений совершилось через Апостолов в Иерусалиме» (Деян. 2:43) и др. Для того, чтобы понять, насколько правомочно пытаться опираться на эти цитаты Священного Писания, необходимо понять, чем отличается страх Божий и страхи человеческие.
Необходимо различать страх как психологическое явление и религиозный страх как проявление высших сторон человеческого бытия. Первый – «животный страх» – присущ любому живому существу, это явление чувственное, проистекающее из инстинкта самосохранения, здесь нет и не может быть никаких других разумных обоснований. Крайнее проявление животного страха – ужас, который охватывает человека при осознании им своей неспособности что-то изменить в сложившейся страшной ситуации. Такой страх, прежде всего, парализует человека, лишает его возможности предпринимать даже самые простые и жизненно важные действия. В любом случае вектор животного страха всегда направлен от источника страха: любое животное будет на уровне инстинктов стараться держаться подальше от того, что его ранее испугало или даже потревожило.
Религиозный же страх имеет совершенно иную природу. Он коренится в духе человека и имеет своим источником осознание своей зависимости от Высшего и Всемогущего Существа, своего Творца и Благодетеля. «Премудр же есть един Бог, – говорит прп. Симеон Новый Богослов. – Посему всякий, желающий внити в царство небесное и быть под царем Богом, чтоб ум его, и мудрования его, и помыслы его были управляемы самим Богом,... прежде всего должен возыметь страх Божий. Но как возыметь страх к Тому, Кого не видишь? – Потому необходимо прежде увидеть Бога, чтоб потом возыметь страх к Нему.... Когда кто узрит Бога, то может возыметь и страх Божий, а возымевши страх Божий, может увидеть и понять и себя самого, и сей привременный и суетный мир, и все дела мира сего» [1]. Об этом же говорит и преподобный Исаак Сирин: «Страх Божий – начало добродетели. Он – порождение веры, и посевается в сердце, когда ум устранен от мирских хлопот, чтобы кружащиеся от парения мысли свои собрать ему в размышлении о будущем восстановлении». И далее: «Когда на страх за тело приникает страх за душу, тогда страх телесный изнемогает пред страхом душевным, как воск от силы пожигающего его огня» [2].
Евфимий Зигабен в толковании на стих псалмопевца о страхе Божием так поясняет разницу между религиозным и человеческим – то есть природным – страхом: «Совершенный страх Господа называется чистым, потому что он сообщается человеку по очищению его; а пребывает во век века потому, что страх, называемый водительным и рабским, пребывает в человеке только до очищения его, а по очищении он изгоняется и на место его поступает страх, так называемый, совершенный и сыновний, который уже и остается в человеке навсегда, и который есть почтение и благоговение к Богу, соединенное с любовью к Нему» (см.).
Яркий пример того, как естественный, природный страх был побеждаем религиозным страхом – это мученики христианские. Поэтому страх религиозный правильнее было бы назвать благоговением, а не страхом-ужасом. Религиозный страх есть уже вид разумной любви к Богу и из нее вытекает.
Критика гипотезы
Само по себе утверждение, что основа религии – страх перед природой, на поверку оказывается совершенно искусственным, которое могло появиться у кабинетного ученого, с трудом представлявшем возможность нормальной жизни в условиях существования древних людей. В действительности же люди, с рождения находящиеся в природных условиях, воспринимают их как совершенно нормальное состояние бытия: жителю деревни гораздо страшнее и дискомфортнее в вагоне казанского метро, нежели чем одному ночью в лесу или поле. Как пишет В.Кабо, «эта концепция скорее выражает субъективные представления самого сторонника этой теории, чем является действительной попыткой проникнуть в суть феномена религии. Если бы современный человек (в т.ч. и сторонник этой теории) оказался в тех условиях, в которых жил древний человек, то ему действительно было бы страшно – без современного оружия, транспорта, средств связи и т.п. Но ведь дикарь ничего не знает об этих достижениях цивилизации и поэтому чувствует себя вполне «комфортно» в своем лесу» [1].
«Страх есть всегда, – продолжает В.Кабо. – Современный человек боится ничуть не меньше, чем человек древний. Любой человек всегда живет в свойственной ему среде. Неважно, где он живет, во дворце или в хижине, в современном мире или в древнем, на свободе или в местах заключения, всегда человек привыкает ко всему. И все боятся. Живешь во дворце – боишься заговора, отравления, предательства; живешь в хижине – боишься голода, холода; живешь в городе – боишься преступников; живешь в древнем мире – боишься хищника. Люди всегда кого-то боятся. Но жить в мире и бояться постоянно невозможно. Поэтому человек к этому миру привыкает, приспосабливается, а не придумывает себе Бога. То же самое и древний человек. Та среда, в которой он жил, как бы убога она ни была – это был его дом. Это был такой же дом, как для нас современный мир, в этом доме было все нормально, все уютно. Рядышком ходит лев, ища свою добычу, - это вполне нормально, это не более страшно, чем проезжающая под окнами моего дома машина» [2].
Следующий аргумент связан с психологической стороной страха. Чувство страха — чувство пассивное, указывающее на состояние подавленности души. Мы стремимся спрятаться, укрыться, избавиться любым путем от того, что приносит нам страх. Однако от богов язычники не скрываются, напротив — строят им храмы, приносят жертвы, к ним стремятся, их призывают.
«Представим себе, что ни Бога, ни богов нет. Но, действительно, неурожай за неурожаем, засуха за засухой, и какой-то человек придумал себе богов, какую-нибудь покровительницу земледелия Афродиту или Диониса, стал приносить ему жертвы. Но богов-то нет, и толку от его жертв никакого. Он принес жертву одну, вторую – бесполезно. Что делают другие люди? Они прилагают все усилия, чтобы сохранить свой урожай – роют колодцы, проводят каналы и т.п. Тот, кто этого не делает, а проводит время в молитвах и жертвоприношениях, потеряет урожай и погибнет с голода. Можно сравнить такую позицию со страусиной позицией, правда, не знаю, откуда пошла такая версия о том, что страус в период опасности зарывает голову в песок. Очень странная версия. Она, конечно, очень красивая и постоянно используется. Но представим, что страус действительно в минуту опасности зарывает голову в песок. Страус как вид исчез бы через полдня. Любой ленивый тигр просто бы подходил и забирал его себе. Точно так же и люди, если бы они в опасности «зарывали голову в песок», т.е. искали бы своих покровителей на небесах, то они вымерли бы» [3].
Еще один важный элемент для критики натуралистической гипотезы –утверждение просветителей, что обязательным компонентом в появлении из страха религии было невежество первобытных людей. Невежественный человек – всегда хорошая добыча для шарлатанов, способных запугать глупца своими выдумками. Вполне логично, по мнению просветителей, было бы ожидать полного исчезновения религии по мере развития естественных наук и распространения знания о настоящих, а не мифологических, причинах тех или иных природных явлений. Однако, как мы видим сегодня, при всей высоте и развитости современной науки религия не просто никуда не исчезла, но и переживает особый подъем, во многом связанный с разочарованием во всесилии позитивистского знания и неспособности объяснить самые базовые вопросы: появление мира, материи, живой клетки, взаимосвязь между миром материальным и нематериальным и т.п.
Как правильно подмечает В.Кабо, человечеству вообще свойственно относиться высокомерно к предыдущим эпохам, без разницы, на каком уровне они бы ни находились. «Люди всегда думают о себе, как о самых умных. Поэтому представить себе, что сидит дикарь, смотрит на небо и говорит, да вот, я не знаю, почему солнце светит, потому что не знаю теорию электромагнитного излучения и механизма термоядерной реакции; вот если бы я знал, я бы конечно объяснил, но не знаю я ее, и поэтому обожествляю. На самом деле он считает, что он знает, почему оно светит, прекрасно знает» [4] – и это знание в его системе координат не менее объективное и действенное, нежели чем теория относительности для человека ХХ века. Как могли быть верующими ученые, которые постоянно только и делали, что снимали таинственный покров с тех явлений природы, которые, согласно гипотезе, и породили религию?
Мы не можем бояться того, о чем не имеем ни малейшего представления. Профессор Московской духовной академии В.Д.Кудрявцев-Платонов справедливо замечает, что «если первоначальный источник идеи Божества скрывается или в произволе творческой фантазии, или в каких либо субъективных ощущениях и побуждениях человека, например в чувстве страха пред грозными явлениями природы…, то очевидно, ((эта идея)) не может иметь никакого реального значения сама в себе» [5].
Неразрешимой проблемой для сторонников не только натуралистической гипотезы, но и других попыток объяснить религию естественными причинами, является вопрос источника появления самой идеи Божества. «Обращая внимание на содержание идеи Божества, не трудно заметить, что оно гораздо выше всего того, что могла бы изобрести самая смелая фантазия… В идее Божества мы встречаем такие черты, которые не могут образоваться никаким комбинированием и преувеличением элементов действительных представлений. Такова, например, идея абсолютного Духа, Существа самосущего; таковы понятия о бесконечности, вечности, абсолютных совершенствах». Каким образом подобные представления могли родиться из животного страха, общего всем живым существам – с точки зрения гипотезы этот вопрос остаётся открытым и неразрешимым.
Не менее важным является и другой вопрос, напрямую связанный с предыдущим: откуда взялась у всех людей, живших в разным местах и условиях, одинаковое религиозное чувство, способность реагировать на явления природы именно религиозными чувствами и мыслями? Ведь слепорожденный не может реагировать на различные цвета, глухой не поймет красоты музыки и т.д. Если бы у человека не было способности к религиозному пониманию мира, то внешне она не могла бы ниоткуда появиться. Как верно отмечает прот. Т.Буткевич, «не грозные явления природы вложили в душу идею карающего Высшего Существа, а потому он и испытывает иногда страх пред грозными явлениями природы, что он уже наперед имеет в своей душе идею Бога, карающего грешника, и за грозными явлениями природы видит десницу Божию» [6].
Если говорить о теистической религиозности, и прежде всего о Богооткровенной религии, то мы увидим здесь совершенно иное отношение человека в том числе и к самой природе, существенно отличающееся от того образа, который пытаются создать творцы натуралистической гипотезы. Человек Откровения не воспринимает окружающий его мир как «враждебную территорию»: напротив того, «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь», – поет псалмопевец Давид в 18-м псалме. «В Библии, – пишет Йен Барбур, – преобладает позитивное отношение к природе. Утверждение о том, что мир благ, естественным образом вытекает из учения о творении. …Библейская традиция никогда не обожествляла силы природы или проявления органической жизни. Мир не был объектом поклонения, и поэтому он мог стать объектом исследования» [7].
Таким образом, натуралистическая гипотеза происхождения религии, несмотря на свою популярность в Новое время, не дает объективных данных, чтобы говорить об естественных причинах возникновения религии как таковой.
Основная литература
1. Кудрявцев–Платонов В.Д. Об источнике идеи Божества. М., 1992.
2. Кудрявцев–Платонов В.Д. Религия, ее сущность и происхождение. М., 1992.
3. Введение в Основное богословие (ссылка)
4. Осипов А.И. Основное богословие. М., 1994.
5. Михаил (Мудьюгин), архиеп. Введение в основное богословие. М., 1995.
6. Буткевич Т.И., прот. Религия, ее сущность и происхождение. Харьков, 1902- 1904.
7. Кабо В.Р. Происхождение религии: история проблемы. Канберра, 2002 (ссылка).
Дополнительная литература
8. Флоренский П. Столп и утверждение истины. М., 1914.
9. Глаголев С.С. Из чтений о религии. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1905.
10. Кураев А., диак. Сатанизм для интеллигенции. Т. 1-2. М., 1997.
11. Кабо В.Р. Круг и крест. Размышления этнолога о первобытной духовности. Канберра,2002. (то же: М.: Восточная литература,2007. 328 с.) (ссылка) Разделы: Ч. I: Истоки архаической духовности в свете этнографии; Ч.II: Религиозный мир палеолита. Археолого-этнографическая реконструкция; Ч.III: Первобытное сознание как система.
12. Мень А., прот. История религии. Т. 1,2. (ссылка)
Лекция 11
Теория прамонотеизма: план лекции
План лекции
1. История вопроса
2. Основные положения теории прамонотеизма
3. Критика теории
История вопроса
Концепция, согласно которой первозданный человек имел истинные представления о Боге, которые впоследствие исказились и затмились, в результате чего и появилось разнообразие религий, в конце XIX – начале XX века получила название «теория прамонотеизма». Эта теория была новым шагом в ответе критикам религии на их попытки научно обосновать искусственность и неестественность религиозного сознания для человека, а также выводимость сложных религиозных представлений из примитивных, свойственных неразвитым племенам.
Прамонотеизм – то есть теория первоначального монотеизма – утверждает, что в начале времен была единая религия человечества, которая исповедовала веру в Одного Истинного Бога. С течением времени происходила деградация и упрощение этой веры соответственно с духовно-нравственным упадком общества, в результате чего люди стали переносить истинные представления о Божественном на окружающие их предметы и явления: почитать стихии, животных, растительный мир, небесные тела и другое. В результате обожествления – то есть наделения свойствами Бога не Божественных сущностей – и появилось язычество во всем своем многообразии. Эта позиция вполне согласуется со словами апостола Павла в первой главе послания к Римлянам, где апостол подробно разбирает причины и следствия отпадения языческого мира от веры в истинного Бога.
Мирча Элиаде в своем труде «Религии Австралии» говорит о наличии двух прямо противоположных позиций в религиоведении при расмотрении вопроса происхождения религии. «Первая отвечает, главным образом, позитивистскому духу времени XIX столетия, хотя в действительности она доминировала в научном мире от Огюста Конта и Герберта Спенсера до Э.Б.Тайлора и сэра Джеймса Фрезера. Вторая, связанная как с представлением о «благородном дикаре» эпохи Просвещения, так и с христианской теологией, впервые получила определенный научный авторитет благодаря трудам Эндрю Лэнга и Вильгельма Шмидта, но так и не стала по-настоящему популярной среди этнологов и историков религий» [1].
Теория прамонотеизма как новый подход в изучении истории религии была изначально сформулирована профессором шотландского университета St. Andrews этнографом, фольклористом и писателем Эндрю Лэнгом (1844–1912). Э.Лэнг, хотя и оставался сторонником эволюционного взгляда на развитие религии от простейших форм к высшим, обратил внимание на то, что если признать за истину зарождение религиозного сознания в разное время и у разных народов, остается совершенно непонятным, каким образом во многих регионах земного шара, никогда не общавшихся друг с другом, сохраняется в той или иной форме идея Единого Бога и ряд других общерелигиозных представлений. Свои взгляды на вопрос Э.Лэнг изложил в книге «Становление религии» (1898). Он считал, что существующие теории происхождения религии не могут объяснить генезиса высшего Существа в религиях целого ряда наиболее архаических народов: «Бог не может быть отражением человеческих королей, там, где не было королей; не может быть президентом, избранным из политеистического общества богов, там, где и сейчас нет политеизма; ни идеальным первопредком, там, где люди не чтят своих предков; в то время как, с другой стороны, дух умершего человека, реальный или идеальный, не отвечает обычному дикарскому представлению о Творце» [2]. Э. Лэнг приходит к выводу, что главным источником религии является «вера в могущественное высшее Бытие, Творца всех вещей, Отца морали и Судию людей» [3].
Не только Э.Лэнг, но и ряд других западноевропейских ученых считали теорию изначальной единой религии верной. Русский мыслитель и историк Владимир Соловьев считал, что объяснять историю мира и человечества можно только из единого религиозного начала: этому посвящена одна из его первых исследовательских работ «Мифологический процесс в древнем язычестве» (1873 г.). Вот как объясняет В.Соловьев в этой статье происхождение язычества из редуцированного монотеизма: «Когда по причине, действительность которой явствует из ее последствий, но которая сама лежит за пределами эмпирического сознания, первобытный чистый монотеизм стал невозможным для человека, и явилась необходимость внешнего проявления духовного единого божества, то эта необходимость поставила рядом с ним независимое от него … материальное начало природы в образе женского божества, обусловив этим многобожие и весь мифологический процесс, состоящий в постепенном взаимном определении указанных двух начал, все более и более друг в друга проникающих, вследствие чего является последовательный ряд конкретных форм, в которых духовный бог относительно овеществляется, материализуется, женское же материальное начало относительно одухотворяется, пока, наконец, в обожествленной органической жизни земли оба начала совершенно сливаются, завершая мифологический процесс образом фаллического бога» [4].
Однако основной вклад в развитие и обосновании идеи прамонотеизма (Urmonotheismus) сделал католический священник, этнолог и лингвист, создатель Венской школы энтологии Вильгельм Шмидт (1868 – 1954). Обоснованию концепции изначального единобожия В.Шмидт посвятил свой двенадцатитомный труд «Источник идеи Божества» (Der Ursprung der Gottesidee), последний том которого был издан уже после смерти автора.