В начале около половины делегатов съезда покинуло заседание с протестом против слова «товарищи», которое допускал советский политик. Повстанцы употребляли слово «добродий». Оставшиеся на съезде охотно, как говорится в официальном отчете, пели Интернацюнал, однако выносили постановления, которые совсем не понравились представителям Москвы. Как видно из отчета о съезде, напечатанном в «Известиях Черкасского Военно-Революционного Комитета» от 24 января 1921 года, ч. 10 повстанцы добились устранения из Ревкома «не наших людей», как тов. Ниллена (еврея-русификатора) и других. Правда, партизаны согласились вступить в Красную Армию, но... украинскую.
Чтобы представить себе размер «уступок» (и их значение), которые инициаторы съезда были вынуждены сделать повстанцам Черкассщины (наиболее миролюбивым!), надо знать взгляд управляющих московских центров на партизанщину, на Украинскую Красную Армию и на возможность принятия повстанцев в Российскую Армию. В тайной директиве Троцкого о военной политике на Украине, о чем говорилось в приказе Полтавского Губернского военного комиссариа ч. 3 от 20 февраля 1920 года, между прочим указывалось: «Ликвидация профессионального украинского партизанства является вопросом жизни и смерти для Украины вообще (правильнее, для российской власти в Украине! – Ю. Т.). Действующим на украинской территории воинским частям строжайше воспрещено принимать в свой состав как пратизанские отряды, так и отдельных "добровольцев". А дальше вновь: "непременным условием осуществления этой мысли является выдержка, настойчивость и беспощадное отвергание всяких компромиссов и сделок с партизанами и партизанщиной».
Жаль! - ситуация на местах требовала и "компромиссов" и "сделок". В Черкасской области не было силы, которая смогла бы "расформировать, обезоружить, уничтожить", и представители Москвы пошли на "сделку" в виде организации охранного куреня из партизан. Такой же охранный курень был сформирован на Звенигородчине под командованием Туза; было это же и в других уездах. Эти охранные курени позже били россиян.
Наша армия немного сделала для организации повстанческого движения.
Указания общего характера об очередности работы и тактике я дал повстанцам во втором воззвании "Крестьяне". Понятно, что одиннадцать пунктов воззвания не отвечали на все вопросы, которые поднимала повстанческая жизнь.
Посланцы, прибывавшие в штаб дивизии, получали более подробные инструкции и директивы. Для объединения организационной и политической работы среди повстанцев я предлагал Омельяновичу-Павленко организовать отдельный отдел при штабе армии или передать всю эту работу одной из дивизий при условии, что все отношения с повстанцами будут идти через одни руки. Этот вопрос остался не решенным.
Сам Омельянович-Павленко советовал повстанцам реорганизовываться в общественную самооборону под названием «Сечь». Наиболее серьезные попытки организации "Сечи" предпринимались на Тарашанщине, но неудачно, потому что атаман Куравский и другие, объединив возле себя все активные элементы, ставили себе задачу гораздо шире самообораны.
Не имея разрешения организовать управляющий центр для повстанцев, я выслал сотника К. для налаживания связи со всеми повстанцами. Местом резиденции связного центра выбрали район самой сильной повстанческой организации. На Таращанщину, где уже работал хорунжий Кузьменко-Титаренко, которого я выслал еще из под Вапнярки, послал хорунжего Ивана Бабия, который работал у Куравского, исполняя обязанности начальника оперативного отдела в штабе. Таращанская организация позже показала себя наиболее активно.
Остался и Загроцкий для работы с повстанцами и старшинами Волынской дивизии.
Своими рейдами армия оказывала большое положительное влияние на активность повстанческих организаций. Рейды делали лишь часть того, что было необходимо. Главной причиной недостаточности в работе являлось отсутствие в армии надлежащих кадров, опытных людей, которых можно было бы отправить к повстанцам. Немалый вред работе принесло то, что армия так и не смогла организовать хотя бы маленький орган для связи с повстанцами, чтобы не отдавать этого дела на добрую волю отдельных лиц, которые, кроме положительной работы бесспорно, вносили определенный хаос в повстанческие организации своими зачастую противоположными указаниями и «советами». Тем не менее, из среды повстанческих командиров сами по себе выдвигались люди, которые централизовали на себя управление большими районами.
На Полтавщине в этот период значительную роль играет Левченко. На Черниговщине работал хорунжий Г. Во главе повстанческой организации Холодного Яра становится сотник Василий Степанович Чучупак. Был то видный и энергичный руководитель; можно было надеяться, что Чучупаку удастся стать во главе всего повстанческого движения, но он погиб в марте 1920 года. Был продан провокатором и окружен со всех сторон россиянами. Будучи уже раненным, Чучупак убил себя из револьвера, чтобы не оказаться в плену. На Елизаветщине работала организация Мелешко. В районе Нового Буга руководил Шохин. К этим организациям тянулись меньшие районы. Можно было бы развернуть движение в страшную для врагов силу, но не было для того подходящих людей.
Зимой 1919-20 г. и весной повстанческое движение не имело вождей, которые значительно превышали бы средний уровень. Такие великаны, как Зеленый и Григорьев, погибли. Не было уже и Соколовского и многих руководителей низшего звена. Однако энергия народных масс не унималась. Движение поляков на Украину весной 1920 года в определенной степени деморализовало повстанческое движение. Наименее выдержанные не выдержали и восстали, дав этим возможность полякам двигаться без сопротивления до Киева. Однако значительное большинство, не зная позиции поляков относительно Украины, вело себя пассивно; были и такие организации, которые отнеслись к полякам так же враждебно, как и к русским.
Активно восстали организации Таращанская, Черниговская, Глодосская (Елисаветщина), Ананиевская и некоторые мелкие; остальные организации от выступления в помощь полякам воздержались.
Наш политический центр не использовал повстанческого движения в борьбе против русских в 1920 году. Тогда же среди повстанцев стало заметно определенное недоверие к политическим решениям руководителей нашего центра.
Так осталась неиспользованной энергия повстанцев, которые продолжали борьбу против оккупантов самостоятельно.