Ни одна политическая система не существует исключительно силой своей политической легитимности или административной эффективности. Все они, кто в большей, кто в меньшей степени, наиболее глубинной своей основой имеют власть сугубо принудительного характера, воплощенную в армии и полиции. Эта власть, однако, может иметь самые разные функции и политические задачи. Армия может быть ориентирована на внешние цели, но также и на внутренние, если ее используют для подавления гражданских беспорядков или поддержки непопулярных правительств. Она может выступать могущественной группой интересов или стать основой военного режима после свержения режима гражданского. Точно так же полиция может как поддерживать общественный порядок и гражданские свободы, так и быть инструментом политических репрессий, более того, основой полицейского государства. Потенциал власти этих институтов столь огромен, что вопросы о том, как общество может и должно их контролировать, никогда не сходили с политической повестки дня.
Истоки вооруженных сил современного типа восходят к позднему Средневековью, когда европейские державы стали обзаводиться регулярными армиями. В XIX в. армия превратилась в общественный институт с профессиональным командованием - институт, резко отграниченный от всего остального общества. Затем наступили времена европейского колониализма, и эта модель армии постепенно распространилась по всему миру, став неотъемлемым компонентом современного общества. Единственным исключением из этого правила сегодня является Пуэрто-Рико, да и то потому, что безопасность этого государства обеспечивается вооруженными силами США.
Армия представляет собой совершенно особый политический институт. Его своеобразие - и кто-то даже скажет, что превосходство над гражданскими институтами - определяется четырьмя факторами. Во-первых, будучи орудием войны, армия обладает почти полной монополией на вооружения и огромным потенциалом власти принудительного характера. Поскольку она в состоянии поддерживать или свергнуть любой режим, от ее отношения к этому режиму зависит само его существование. Во-вторых, вооруженные силы суть в высшей степени организованные и дисциплинированные структуры, здесь принята четкая иерархия и укоренена культура исполнения приказов. В известном смысле это логически предельный вариант бюрократии в том смысле, в каком ее понимал М. Вебер. Все это придает армии необыкновенную организационную эффективность, хотя с другой стороны, может привносить сюда и элементы консерватизма. В-третьих, для армии характерны совершенно специфическая культура и набор ценностей: тот 'дух воинской профессии', с которым люди готовы идти воевать, убивать и, если понадобится, умирать. Часто воспринимаемая как сила исключительно консервативная и глубоко авторитарная (из-за укоренившихся в ней традиций чинопочитания, долга и чести), армия, однако, вполне может быть привержена и иным политическим идеалам - революционному социализму, как в Китае, или исламскому фундаментализму, как в Иране. Наконец, в-четвертых, вооруженные силы принято считать - и они сами чаще всего так себя и воспринимают - силой, стоящей 'над политикой': предполагается, что, будучи гарантом безопасности и целостности государства они служат общенациональным интересам. С одной стороны, это придает армии самый высокий общественный статус, - с другой, ровно по тем же причинам она может обнаруживать склонность вмешиваться в политику, когда ее командование убеждено, что национальные интересы страны находятся под угрозой.
При всем этом было бы неправильно рассматривать армию как нечто единое и целостное с одинаковыми для всех обществ политическими чертами. Внутри нее могут быть самые разные противоречия. Возможен, например, конфликт интересов между старшим офицерством, которое, как правило, представлено выходцами из элитной среды с консервативным уклоном, и остальным офицерским корпусом, члены которого, предположим, стремятся к продвижению по службе или более открыты в отношении прогрессивных либо радикальных идей. Не исключены противоречия между офицерским корпусом в целом, всегда имеющим социальные и профессиональные привилегии, с призывным составом и гражданским персоналом - контингентом, что обычно набирается из рабочей и крестьянской среды. Наконец, различные виды войск могут бороться за престиж или ресурсы, всегда ограниченные, - и так далее вплоть до противоречий регионального или этнического характера.
Характер национальных армий всегда обусловлен определенными внутренними и внешними факторами - их историей и традициями, включая традиции отдельных подразделений; природой политической системы, в которой они существуют; политической культурой и ценностями данного режима. Так, политическое лицо Народно-освободительной армии Китая совершенно определенно отражает ту роль, которая была ею сыграна в установлении коммунистического режима в 1949 г., как и тот строжайший контроль, что осуществляется здесь партией. Вооруженные силы Германии столь же явным образом несут на себе отпечаток той политической работы, что была проделана здесь для искоренения нацистских симпатий и укоренения идеологии либеральной демократии. Следует, наконец, отметить и то, что говорить о природе и характере национальных армий вообще непросто, ибо они могут играть весьма разные роли в политической жизни общества. Армия может представлять собой:
* орудие войны
* гарантию политического порядка и стабильности
* специфическую группу интересов
* альтернативу гражданскому правлению
Главная задача армии - при необходимости выступить орудием войны против других государств. Именно по этой причине становление регулярных армий совпало со становлением системы государств в начальный период Новой истории Европы. Вооруженные силы должны быть готовы как к оборонительным, так и наступательным задачам. Обеспечение обороны страны против внешней агрессии как раз и сделало армии обязательным элементом современного государства - не менее обязательным, чем полиция, суд или, скажем, почта.
С одной стороны, вооруженные силы должны быть достаточно сильны, чтобы отразить агрессию, но еще лучше - заведомо исключить ее опасность по принципу устрашения потенциального агрессора. Проблема здесь в том, что это всегда вело к гонке вооружений, более того, к войнам, поскольку наращивание оборонного потенциала воспринималось соседними государствами как усиление потенциала наступательного и, следовательно, порождало международную напряженность. Именно так, например, дело обстояло с гонкой морских вооружений между Великобританией и имперской Германией перед Первой мировой войной, что во многом и стало ее причиной. Но не следует упускать из виду и того, что гонка вооружений также может благоприятствовать балансу власти в международных отношениях и, следовательно, сокращать опасность войны, как это имело место в годы 'холодной войны'.
С другой стороны, если армия принимает на себя сугубо оборонительную роль, она обрекает себя на длительное бездействие. В это время ей нужно сохранять высокую боеготовность, которая, возможно, никогда не понадобится. Более того, успешное 'устрашение агрессора', как это ни парадоксально, чревато для армии ослаблением финансовой поддержки со стороны общества, поскольку таковая, понятно, всегда связана с существованием внешней угрозы. В этой связи нужно заметить, что окончание 'холодной войны' принесло весьма ощутимые 'мирные дивиденды' - переключение громадных общественных ресурсов на мирные цели как в бывших коммунистических странах, так и на Западе. В Швейцарии с ее исторической традицией нейтралитета армия вообще сведена к чисто символической функции. Но наступившие времена принесли с собой и существенное переосмысление роли вооруженных сил - их более широкое использование в интервенциях гуманитарного характера, как это имеет место в Югославии, и в борьбе с терроризмом, особенно после атаки на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 г.
Когда армия используется для наступательных или экспансионистских целей, ее роль становится существенно более важной. Чтобы вести войну против других государств, нужно, чтобы вооруженные силы могли и хотели быть инструментом агрессии и чтобы в обществе имела место достаточно прочная поддержка этих целей. Для экспансионистских государств поэтому характерны высокий уровень военных расходов, вовлечение генералитета в процесс принятия политических решений и рост милитаризма — распространения идей и ценностей, которые обычно ассоциируются с военным делом, по всему обществу.
Классическим примером милитаристского режима был гитлеровский «третий рейх» в Германии. Нацистский тоталитаризм стал возможен как раз потому, что в обществе стерлась грань между военными и гражданскими институтами, произошла глубочайшая милитаризация политической жизни.
Гарантия внутреннего порядка. Одна из типичных задач невоенного характера, которая может быть возложена на них, — это содействие в чрезвычайных ситуациях, вызванных природными или иными катастрофами, но это происходит в исключительных случаях и политического значения не имеет. Этого нельзя сказать о тех случаях, когда войска привлекаются для подавления гражданских беспорядков или разрешения каких-то серьезных общественных противоречий.
В США, например, армия обеспечивала исполнение решений центральной власти о расовой десегрегации (устранение разделения по расовому признаку) в 1950—1960-х годах. В Великобритании ее часто привлекали для разрешения чрезвычайных ситуаций и оказания скорой медицинской помощи в 1970—1980-х годах, когда страну захлестнули производственные конфликты. Часто все это вызывало критику, и не только потому, что армия здесь наделялась функциями, обычно принадлежащими полиции, но и потому что под вопросом оказывался принцип ее традиционной нейтральности. Во внутреннем аспекте нужно, следовательно, различать, когда армию используют в качестве «общественного инструмента», служащего национальным интересам, и когда ее пускают в ход как «политическое оружие» для достижения конкретных целей данного правительства. Различие это вообще становится проблемой, когда войска бросают на подавление гражданских беспорядков или на борьбу с мятежными силами.
Следует, однако, помнить, что многие государства сталкиваются со столь серьезными политическими противоречиями, что силами гражданской полиции их не разрешить, особенно при возникновении серьезных религиозных, этнических или национальных конфликтов. В таких случаях армия может стать единственной силой, способной обеспечить целостность государства, даже если за это придется заплатить такой высокой ценой, как гражданская война. В 1969 г. британские войска были направлены в Северную Ирландию — первоначально для того, чтобы обеспечить защиту католического меньшинства, но в конце концов, как оказалось («по факту»), для противодействия террору со стороны Ирландской республиканской армии (ИРА) и деятельности таких «лоялистских» сил, как Ассоциация защиты Ольстера и Отряд защиты Ольстера. Много раз для подавления гражданских беспорядков и восстановления политического порядка армия использовалась в Индии, как в случае с захватом сикхскими сепаратистами Золотого храма в Амритсаре в 1984 г. с людскими потерями в 1000 человек и с захватом индусскими фундаменталистами Айодхи в 1992 г. Российская армия в 1994 г. была направлена в Чечню для противодействия сепаратистским силам, что в конце концов вылилось в полномасштабную войну. Украинская армия используется властями в Донбассе.
Армия как группа интересов. Подобно бюрократии, она всегда выступала особой группой интересов и стремилась доступными ей средствами воздействовать на содержание политики. И в этом деле она располагает вполне надежными рычагами влияния. Во-первых, армия это носитель громадных объемов информации и знания; хотя в теории она должна следовать распоряжениям гражданского руководства и быть силой политически нейтральной, трудно себе представить, чтобы, напротив, правительство не прислушивалось к ней — во всяком случае в вопросах военной стратегии, обороны и просто внешней политики.
Альтернатива гражданскому правлению. Армия, наконец, выступает силой, способной сместить гражданское правительство и установить свою диктатуру. Военные перевороты происходят при определенных обстоятельствах. Главные из этих факторов: экономическая отсталость страны (всегда сопровождаемая низким уровнем поддержки действующего правительства); утрата институтами власти и правящей элитой своей легитимности в глазах общества; конфликт интересов между военным и гражданским руководством и, наконец, международные обстоятельства, подталкивающие военных к перевороту или, как минимум, облегчающие им захват власти.