Спутники произвели колоссальный эффект, в корне изменив расклад сил на геополитической арене. Хотя американцам удалось запустить на орбиту сначала Explorer, а потом Vanguard[134], их масса – 13,9 и 1,47 кг соответственно – на фоне даже самого легкого «ПС» (83,6 кг) просто терялась. Никита Сергеевич Хрущев иронизировал по этому поводу: «США придется запустить много спутников размером с апельсин, чтобы догнать Советский Союз».
Политическое руководство страны «заболело» космосом и готово было оказывать Сергею Павловичу Королёву и его соратникам всестороннюю поддержку. Однако военные не забыли, зачем строился полигон Тюра‑Там и создавалось мощное производство в Подлипках, Загорске и Химках. Спутники – это хорошо, резонанс в мире – еще лучше, но формирующиеся стратегические войска нуждались в межконтинентальной ракете, а ее пока не было.
В период первых запусков «Р‑7» Сергей Королёв получил хорошее известие: атомщики сумели вдвое уменьшить вес боеголовки, создав новый термоядерный заряд 46А[135]. Благодаря запасу, который давали двигатели «семерки», рассчитанные на 5,5 т, дальность полета можно было поднять с 8 тыс. до 12 тыс. км.
Однако прежде предстояло решить проблему защиты боеголовки от разрушающего термического воздействия при ее входе в атмосферу. Боеголовки ракет «Р‑5» успешно долетали до цели, но скорость головной части «Р‑7» при сближении с землей достигала 7900 м/с – это в два с половиной раза больше, чем у предшественницы. А кинетическая энергия в двадцать семь раз больше!
Когда проблема проявила себя в «полный рост», Сергей Королёв пошел по самому прямому пути: создал в ОКБ‑1 отдел головных частей, а на Опытном заводе в Подлипках – специализированное производство. К консультациям были привлечены крупнейшие исследователи в области аэродинамики, тепловых потоков, теплозащитных покрытий. Изучив обломки головной части, долетевшие до камчатской земли 7 сентября 1957 года, ученые увидели, что уносимая теплозащита осталась практически нетронутой, а вот конический наконечник прогорел и разрушился полностью[136]. По результатам анализа был принят ряд мер по изменению наконечника: уменьшена его длина и увеличено притупление. Новую головную часть изготовили в кратчайшие сроки и отправили на Тюра‑Там для испытаний. Для детального изучения процессов, происходящих при торможении, в ней была установлена дополнительная система «Трал‑Г2» со штыревыми антеннами под теплозащитной обмазкой.
Варианты ракеты «Р‑7»: первый летный вариант «Р‑7», первый серийный вариант «Р‑7», ракета «Р‑7А» (рисунок А. Шлядинского)
Двадцать девятого января 1958 года была запущена ракета «Р‑7» (№ М1‑11) с новой головной частью. Полет проходил нормально, однако из‑за неисправности механизмов отводящих сопел боковых блоков «В» и «Г» они при отделении от центрального блока повредили магистраль наддува баков. Турбонасосный агрегат пошел вразнос и взорвался. Была разрушена магистраль управляющего давления и повреждена кабельная сеть. Головная часть не отделилась от центрального блока, и, войдя в атмосферу, они упали на территории полигона Кура с перелетом в 80 км.
Аварийный пуск заставил внести новые доработки в конструкцию головной части. Вместо одного толкателя на отделение было поставлено три, с усилием по тонне каждый. Принципиальным нововведением стала и установка в головную часть «черного ящика» – автоматического регистратора с мощной бронезащитой.
Сергей Павлович Королёв и Дмитрий Ильич Козлов («Новости космонавтики»)
Следующий старт «Р‑7» (№ М1‑12) состоялся 4 апреля. На 142‑й секунде полета на центральном блоке «замолчала» система радиоуправления. Все же головная часть поразила учебную цель на Камчатке, но с отклонением по дальности: перелет 68 км, уход вправо 18,2 км. Главный плюс – проблема разрушающейся боеголовки была наконец‑то решена.
В начале того же года правительство распорядилось организовать серийное производство ракет «Р‑7». Под него был переоборудован Куйбышевский авиационный завод № 1[137], а возглавил процесс ведущий конструктор «Р‑5» Дмитрий Ильич Козлов, выпускник Ленинградского военно‑механического института и бывший фронтовик[138]. Поднимать производство приходилось практически с нуля и при участии минимального числа опытных специалистов – мало кто соглашался переехать из благоустроенных Подлипок в барачный городок Безымянки[139]. Но Дмитрий Козлов справился – 30 декабря 1958 года, через 305 дней после прибытия первой делегации ОКБ‑1 в Куйбышев, на полигон Тюра‑Там были отправлены две первые серийные «семерки».
Сборочный цех Куйбышевского завода № 1 («Прогресс») («Новости космонавтики»)
Мощное строительство начиналось и в другом регионе Советского Союза: поблизости от поселка Плесецк в Архангельской области было решено возвести объект «Ангара» – боевой стартовый комплекс «Р‑7» (площадка № 41, «Лесобаза»)[140]. Столь северная площадка не слишком подходила для космических запусков, зато с нее можно было «дотянуться» до гораздо большего количества городов и стратегических объектов США, чем из Тюра‑Тама.
Но для того чтобы «семерка» была принята на вооружение, предстояло провести еще целый ряд запусков как классической модификации, так и нового варианта «Р‑7А», проектируемого под облегченную боеголовку. А ракета все еще преподносила неприятные сюрпризы.
Двадцать четвертого мая 1958 года начался второй этап летно‑конструкторских испытаний. «Р‑7» (№ Б1‑3) долетела до Камчатки, но на конечном режиме работы второй ступени поломался дренажно‑предохранительный клапан бака окислителя. Без наддува кислород пошел в насос с пузырями. Турбонасосный агрегат разрушился. Головная часть снова не отделилась, а недолет составил 45 км. Десятого июля предприняли следующую попытку – из‑за отказа двигателя бокового блока «Д» ракету № Б1‑4 сняли со старта.
«Семерку» снова пришлось перекомпоновывать и дорабатывать. Контрольные стендовые испытания специальной сборки, состоящей из центрального и одного бокового блока, прошедшие в августе‑ноябре 1958 года на стендах Загорска, выявили резонансные колебания в контуре «упругая конструкция – двигательная установка». Для их устранения были усовершенствованы соединения блоков, ликвидирован межбаковый приборный отсек на центральном блоке, введены рулевые камеры повышенной тяги и изменены условия наддува баков.
В декабре начался период так называемых совместных испытаний с использованием серийных ракет и при участии боевых расчетов из Плесецка. Первая «Р‑7» стартовала 24 декабря 1958 года, последняя – 27 ноября 1959 года. Испытаниям подверглись шестнадцать ракет, из которых восемь были изготовлены на Куйбышевском заводе[141]. Десять ракет поразили цель с заданной точностью; две превысили дальность из‑за отклонений в работе системы управления; одна не долетела до цели 28 км из‑за поломки в трубопроводе окислителя центрального блока; одна перелетела цель на 16,8 км из‑за неустойчивой работы системы радиоуправления; две прекратили полет из‑за отклонений в работе двигательной установки.
Антенно‑фидерное устройство станций «Бинокль», «Кама», «Трал» на траекторной площадке ИП‑1, развернутоя в 1958 году
В специальной литературе можно встретить утверждение, будто бы 30 июля 1959 года состоялся контрольный запуск «семерки» с термоядерной боеголовкой. И действительно, в этот день стартовала ракета № 041082 Куйбышевского завода, а через 28 минут ее головная часть достигла заданного района на Камчатке. Однако информацию о взрыве опровергают многие очевидцы событий. Кроме того, в 1959 году и до 1 августа 1961 года СССР не осуществлял ядерных испытаний, участвуя в моратории на их проведение вместе с США и Великобританией. «Р‑7» никогда не испытывалась с боевой головной частью, оставшись в истории чисто «космической» ракетой…
К концу «совместных» испытаний стало окончательно ясно, что ракета «Р‑7» не подходит для нанесения «удара возмездия» по США – она просто не дотянула бы до территории Америки. Куда перспективнее выглядела «Р‑7А» (8К74) с головной частью новой конструкции. Испытания этой «семерки» начались 23 декабря 1959 года с запуска ракеты № И1‑1. Новая головная часть весила 3 т. Всего было испытано восемь «изделий», из которых семь полностью выполнили свою задачу. Ракету «Р‑7А» приняли на вооружение 12 сентября 1960 года.
Поскольку «семерка» могла лететь на гораздо большую дальность, чем позволял камчатский полигон, еще в 1956 году было решено запустить ее по акватории Тихого океана. Для обеспечения этих особых испытаний, названных незамысловато «Акватория», следовало развернуть плавучие измерительные пункты. Задачу оборудования таких ИПов возложили на НИИ‑4, общее руководство осуществлял полковник Георгий Александрович Тюлин[142], занимавший должность заместителя начальника этого института.
Корабли Четвертой тихоокеанской гидрографической экспедиции («Новости космонавтики»)
Первые плавучие пункты в СССР сразу создавались как измерительные. Их оборудовали телеметрической аппаратурой «Трал», радиолокационной станцией «Кама» и оптическими приборами ФРС. Для исключения влияния качки антенны и оптические приборы были установлены на стабилизированные платформы.
Сами плавучие пункты были созданы работниками Балтийского судостроительного завода на базе сухогрузов проекта «Донбасс». В итоге появилась Четвертая Тихоокеанская гидрографическая экспедиция (ТОГЭ‑4), включавшая корабли «Сибирь», «Сахалин», «Сучан» (позже переименованный в «Спасск») и плавучий пункт связи «Чукотка». Командиром флотилии стал будущий контр‑адмирал Юрий Иванович Максюта[143]. Личный состав и командование измерительных комплексов были укомплектованы в основном сотрудниками НИИ‑4.
И тут возникли новые сложности. Маршал Митрофан Неделин доложил Никите Хрущеву о готовности комплекса к работе и о вероятных маршрутах перехода кораблей из Ленинграда в Тихий океан. Хрущев, опасавшийся провокаций, запретил переход через Суэцкий канал и вокруг Африки, а потребовал вести корабли Северным морским путем. Следовательно, их нужно было дооборудовать ледовым подкреплением. Георгий Тюлин срочно вылетел в Ленинград, но на верфях ему ничем помочь не смогли. Только после прямого вмешательства Москвы дело сдвинулось.
Антенны телеметрической станции «Трал» («Новости космонавтики»)
6 июня 1959 года на кораблях были подняты флаги судов гидрографической службы ВМФ СССР, а осенью экспедиция уже прибыла в Петропавловск‑Камчатский.
Испытание оборудования плавучих ИПов было проведено 18 сентября 1959 года, но в тот раз «Р‑7» № И1‑1Т была запущена по полигону Кура. Третьего октября экспедиция впервые вышла на просторы Тихого океана и взяла курс на Гавайские острова.
Двадцать второго октября состоялся первый пробный старт «Р‑7» в рамках программы «Акватория». Полученные результаты подтвердили работоспособность плавучих ИПов. Теперь с их помощью можно было отслеживать полеты межконтинентальных ракет на полную дальность. Однако поистине «звездный час» маленького флота контр‑адмирала Максюты пробил в апреле 1961 года.
3.5
Блок «Е» и РУПы
Вклад Сергея Павловича Королёва в дело создания космических ракет‑носителей и первых спутников высоко оценили в научном мире. Двадцатого июня 1958 года состоялось общее собрание Академии наук СССР, на котором главный конструктор был избран действительным членом (академиком) Отделения технических наук по специальности «механика».
Сбылась давняя мечта – отныне Королёв мог спокойно заниматься космонавтикой. И правительство, и ученые признали, что развитие этой новейшей области человеческой деятельности не менее важно, чем создание грозного оружия, обеспечивающего обороноспособность страны. Следующим этапом для Королёва стала Луна. И здесь он тоже намеревался собрать целый ворох приоритетов.
Формирование конкретных советских планов по освоению Луны началось с письма, которое 28 января 1958 года Сергей Павлович Королёв и директор Института прикладной математики АН СССР академик Мстислав Всеволодович Келдыш направили в Центральный комитет КПСС. В письме были сформулированы два главных пункта лунной программы: во‑первых, попадание в видимую поверхность Луны, а во‑вторых, облет Луны и фотографирование ее обратной стороны. Программа была одобрена Хрущевым, после чего началось воплощение проекта в реальные разработки.
Мстислав Всеволодович Келдыш и Сергей Павлович Королев
В рамках программы рассматривалось несколько типов лунных станций: «Е‑1» («Луна‑А») для попадания в Луну с доставкой на ее поверхность вымпела СССР (при скорости прилунения более 3 км/с); «Е‑2» («Луна‑Б») для облета Луны и фотографирования ее обратной стороны с передачей изображения по радиоканалу на Землю; «Е‑3» («Луна‑В») для попадания в Луну с фиксацией события яркой вспышкой на поверхности; «Е‑4» («Луна‑Д») для попадания в Луну с применением термоядерного заряда.
Конструкторам предстояло преодолеть серьезное препятствие – чтобы вывести искусственный объект с околоземной орбиты на трассу к Луне, необходимо поднять его скорость с первой космической до второй. Для выполнения этой задачи двух ступеней «семерки» уже не хватало, требовалась третья разгонная ступень.
Постановлением Совета министров от 20 марта 1958 года предусматривалась разработка лунной станции и трехступенчатой ракеты 8К72 на основе ракеты «Р‑7А» с целью достижения второй космической скорости и доставки лунной станции на Луну (первый вариант) или облет ею Луны (второй вариант). Время на проектно‑конструкторскую разработку, изготовление и отработку было минимальным – Королёв вновь опасался, что его опередят заокеанские конкуренты.
Изначально за проект третьей ступени, названной блоком «Е», взялся Валентин Петрович Глушко. Он был уверен, что для двигателей космического ускорителя, запускаемого в пустоте, керосин и жидкий кислород не подходят. В ОКБ‑456, возглавляемом Глушко, уже несколько лет изучалось новое горючее – несимметричный диметилгидразин («гептил», НДМГ)[144]. Для определения его возможностей совместно с Государственным институтом прикладной химии (ГИПХ) проводились эксперименты на модельных камерах, причем в качестве окислителя использовался жидкий кислород. Эксперименты показали, что по сравнению с керосином получается заметный прирост тяги. По охлаждающей способности новое горючее примерно соответствовало керосину, но низкая температура его разложения заставляла принять специальные меры против перегрева.
Всё бы хорошо, но в постановлении правительства не был определен единый разработчик двигателя для блока «Е»: конкуренцию ОКБ‑456 составило Опытно‑конструкторское бюро № 154 (ОКБ‑154, Воронеж) под руководством Семена Ариевича Косберга[145]. Последнее взялось сделать двигатель на основе рулевой камеры РД‑107 с использованием всего задела, полученного в ходе совершенствования «семерки».
Два бюро вступили в борьбу за третью ступень космической ракеты.
Двигатель ОКБ‑456 получил обозначение РД‑109. В его конструкции нашли отражение многие передовые технологии того времени. Для испытаний было изготовлено 12 укороченных и 40 штатных камер сгорания, 7 комплектов турбонасосных агрегатов, 35 комплектов агрегатов автоматики, свыше 20 вариантов смесительных головок.
Огневые испытания начались в 1959 году, при этом отработка запуска двигателя проводилась на стенде, оборудованном специальной барокамерой, которая обеспечивала остаточное давление около 1 мм ртутного столба – то есть практически вакуум. Отработка камеры шла особенно трудно. Так, свыше 80 тестов камер, проведенных при баллонной подаче компонентов топлива, показали, что тяга не поднимается до расчетной. Периодически разлагался «гептил», случались прогары стенок камеры.
К середине 1959 года многие проблемы были решены, а все агрегаты автоматики были подключены к двигателям. Провели еще свыше 70 прожигов продолжительностью до 250 секунд.
Согласно расчетам, РД‑109 по сравнению с кислородно‑керосиновым двигателем позволял чуть ли не вдвое увеличить массу аппарата, отправляемого к Луне, и на 23 % повысить массу будущего пилотируемого корабля. Однако время неумолимо – Сергей Королёв не мог мириться с затягиванием отработки нового двигателя. РД‑109 не «успевал» к первым пускам к Луне, и на третьей ступени «Р‑7А» был установлен двигатель разработки бюро Косберга. Главный конструктор пожертвовал эффективностью во имя приоритетов.
Двигатель РО‑5 (РД‑0105, 8Д714), работающий на привычных компонентах кислород‑керосин, был создан и испытан в кратчайшие сроки – всего за девять месяцев! Рекорд объясняется тем, что у Косберга имелись в наличии почти все элементы: рулевая камера от «семерки» и усовершенствованный турбонасосный агрегат, созданный воронежцами. Тем не менее и в этом варианте двигателя для блока «Е» пришлось прибегнуть к необычным техническим решениям. К примеру, Семен Косберг отказался от азота для наддува топливных баков и от перекиси водорода для питания турбогенератора. Вместо азота и перекиси он использовал те же керосин и кислород. Кроме того, отработанный в турбонасосном агрегате газ не выбрасывался просто так, а через систему распределительных дросселей газоводов и рулевых реактивных сопел участвовал в управлении движением блока. Оригинальной была и система камеры сгорания, позволившая уменьшить массу двигателя при повышении качества его работы.
Блок «Е» и межпланетная станция «Е‑1» (рисунок А. Шлядинского)
Блок «Е» стартовал с центрального блока «А» в «горячем» режиме – то есть двигатели центрального блока «семерки» в тот момент еще работали. Было понятно, что случайное повреждение центрального блока факелом может привести к непредсказуемым последствиям. Поэтому сверху на блоке «А» установили отражатель с жаростойким покрытием и ферменный переходный отсек.
Трехступенчатая ракета‑носитель «Лунник» («Мечта», «Восток‑Л»). Рисунок А. Шлядинского
Систему управления для блока «Е» разрабатывал Николай Алексеевич Пилюгин. Самой трудной тут была задача «перехвата» управления после отделения от центрального блока. Требовалось не только «выправить» третью ступень, но и надежно управлять ею в течение почти шести минут разгона к Луне и точно выключить по набору скорости. Причем перед этим на активном участке разгона «Р‑7А», пока функционируют системы управления всех трех ступеней, нужно сформировать последующую траекторию полета и заложить ее в бортовую систему управления. Этот фронт работ взяли на себя ученые из Математического института имени Стеклова и баллистики НИИ‑4, обосновавшиеся в Болшево.
Требовала доделки и система радиоуправления ракет, за которую отвечал Михаил Сергеевич Рязанский. Изначально в НИИ‑4 планировали создать отдельные пункты радиоуправления (РУПы) со специальной аппаратурой «Слон». Однако опыт использования НИП‑1, который оказался не нужен, фактически дублируя работу ИП‑1 Тюра‑Тама, показал, что для сокращения сроков и увеличения эффективности проще применять уже существующие РУП‑А и РУП‑Б полигона, развернутые для радиокоррекции ракет «Р‑7».
Станции пункта радиоуправления РУП‑А
РУПы располагались симметрично относительно трассы полета ракеты по обе стороны от точки старта на расстоянии 276 км: РУП‑А в поселке Тартугай (Чиилийского район Кзыл‑Ординской области, Казахстан), РУП‑Б в поселке Тогыз (Шелкарский район Актюбинской области, Казахстан). Бортовая аппаратура радиоуправления состояла из восьми бортовых приборов и размещалась в автомобильных «кунгах». На РУП‑А вместе с резервными находилось тринадцать автомашин и два павильона пеленгаторных антенн. На «зеркальном» пункте – четыре автомашины.
При запуске первых спутников РУПы не применялись – ведь для облегчения космического варианта «Р‑7» с нее сняли все оборудование, связанное с радиоуправлением. Однако при «стрельбах» по Луне без него было не обойтись. Система радиоуправления должна была выходить на связь с ракетой перед разделением ступеней на 110‑й секунде полета, а заканчивала работу после выдачи предварительной (выключение основных двигателей блока «А») и главной команд (выключение рулевых двигателей блока «А») в диапазоне 300–310 секунд. За это время она должна была скорректировать движение ракеты так, чтобы блок «Е» точно вышел в район запуска своего двигателя, рассчитанный баллистиками.
Подверглась модернизации и базовая структура Командно‑измерительного комплекса. Директивой Генерального штаба от 12 июля 1958 года был упразднен НИП‑5 в поселке Искуп, НИП‑12 из Новосибирска был перемещен в город Колпашево Томской области, а упраздненный НИП‑8 все‑таки развернули в городе Щелково под Москвой. Кроме того, изменения коснулись состава оборудования НИПов: вместо устаревших станций СОН‑2Д, «Ландыш», «Иртыш» начались поставки новой траекторно‑измерительной станции «Кама‑Е».
Пожалуй, важнейшими нововведениями в структуре КИКа на «лунном» этапе освоения космоса стало создание временного НИПа, которому позднее предстояло вырасти в Евпаторийский Центр дальней космической связи. Его развернули в 1958 году на горе Кошка в Крыму, рядом с Симеизской обсерваторией (НИП‑41Е). В состав оборудования временного НИПа (так же как на НИП‑6 близ Елизово на Камчатке) была включена принципиально новая аппаратура разработки НИИ‑885, получившая условное наименование РТС‑Е1,2. Эту аппаратуру постепенно довели до уровня многофункциональной системы по радиоуправлению лунными аппаратами, приема от них телеметрической информации, фототелевизионных изображений и определению траекторий на расстояниях порядка полумиллиона километров. Для записи принимаемых сигналов на этих станциях даже имелись магнитофоны с перфорированной лентой, а для воспроизведения изображений применялся фототелевизионный аппарат «Волга».
После того как вся эта кропотливая работа была завершена, 2 сентября 1958 года вышло постановление о пусках станций к Луне, начиная с текущего месяца. Столь скорому появлению такого документа способствовали усилия американцев по завоеванию приоритета в освоении космического пространства. Упустив первенство на этапе спутников, они ударно разработали космический аппарат Pioneer[146], предназначенный для изучения Луны и окололунного пространства. Семнадцатого августа 1958 года с мыса Канаверал[147]был осуществлен пуск аппарата этой серии массой 38 кг, однако взрыв ракеты Thor на 77‑й секунде прервал его полет.
Советская межпланетная станция «Е‑1», разработанная группой Глеба Юрьевича Максимова[148], была намного тяжелее (187 кг) и конструктивно походила на первый простейший спутник, представляя собой сферический контейнер из двух алюминиево‑магниевых полусфер радиусом 400 мм, соединенных 48 болтами через шпангоуты. На верхней полусфере размещались четыре стержневые антенны радиопередатчика, работающего на частоте 183,6 МГц, две протонные ловушки для обнаружения межпланетного газа и два пьезоэлектрических «микрофона» для регистрации ударов метеоритных частиц. Полый алюминиевый штырь на полюсе верхней полусферы нес датчик для измерения магнитного поля Луны. На нижней полусфере размещались еще две протонные ловушки и две ленточные антенны радиопередатчика. Внутри контейнера на приборной раме закрепили два радиопередатчика, блоки приемников и телеметрии, научную аппаратуру, серебряно‑цинковые аккумуляторы и окисно‑ртутные батареи.
Советская межпланетная станция «Е‑1» («Луна‑1») (© РКК «Энергия»)
При запуске контейнер располагался сверху блока «Е» и был закрыт сбрасываемым коническим обтекателем. Кроме того, на корпусе ракетного блока поместили два радиопередатчика с антеннами, счетчик космических лучей, радиосистему определения траектории полета и аппаратуру для создания искусственной натриевой кометы.
Несмотря на тщательную отработку всех элементов космической системы, на начальном этапе советских ученых и конструкторов ждало разочарование.
Размещение станции «Е‑1» в на ракетном блоке «Е» (© РКК «Энергия»)
При пуске 23 сентября 1958 года станция «Е‑1» погибла в результате развала ракетного «пакета» на 87‑й секунде полета.
Одиннадцатого октября 1958 года состоялся новый старт, и снова неудача: на 104‑й секунде ракета разрушилась из‑за возникновения резонансных вибраций конструкции от пульсаций давления в двигателях.
Гибелью «семерки» закончился и пуск 4 декабря 1958 года – на этот раз поломался редуктор‑мультипликатор насоса перекиси водорода блока «А», из‑за этого тяга двигателей резко упала, и аварийная система выключила их.
Только 2 января 1959 года к Луне стартовала ракета «Р‑7А» (8К72 № Б1‑6, «Восток‑Л») с аппаратом типа «Е‑1», получившим в сообщении ТАСС название «Первая космическая ракета», а в печати – «Лунник» и «Мечта». Впервые в истории человечества рукотворный объект превысил вторую космическую, развив скорость 11,4 км/с.
После выключения двигателя блока «Е» произошло отделение аппарата. Дальнейший полет продолжали уже два тела – через 34 часа после старта они миновали цель на расстоянии 6400 км, проскочив расчетную точку раньше Луны, и вышли на гелиоцентрическую орбиту.
Причиной «промаха» стало обычное разгильдяйство, связанное с празднованием Нового года. Представитель разработчика системы радиоуправления, выставляя 1 января плоскость антенн РУП‑А, ошибся по углу места на 2°, выставив 44° вместо 42. Его никто не проконтролировал – влияние праздника. Во время полета данные от пеленгатора в счетно‑решающее устройство поступали исправно, но параметр по углу места все время шел с ошибкой, воспринимаясь как отклонение ракеты вниз от расчетной траектории. Поэтому счетно‑решающее устройство не выключало двигатель центрального блока, ожидая, пока данные по углу места не придут в пределы допуска. В результате двигатель отработал до исчерпания топлива, и блок «Е» стартовал из случайного района.
Впрочем, из любой оплошности всегда можно извлечь выгоду. Благодаря тому что станция улетела в космос, удалось выяснить практическую дальность действия систем КИКа: для станции «Кама‑Е» она составила 20 тыс. км, для стации РТС‑Е1,2 – около 500 тыс. км.
А власти предержащие, не моргнув глазом, заявили, что полет мимо Луны был задуман изначально. Аппарат «Е‑1» был назван «Луной‑1» и объявлен «первой искусственной планетой».
Астрономы Иосиф Самуилович Шкловский и Владимир Гдалевич Курт предложили использовать «оптическое» доказательство, что ракета летит к Луне, взрывом испарив на борту аппарата 1 кг натрия и создав искусственную комету. Натриевая комета образовалась 3 января 1959 года на расстоянии 113 тыс. км от Земли. Ее можно было увидеть в солнечных лучах как образование, по яркости равное шестой звездной величине. Американцы смогли осуществить подобный запуск только через два месяца – 3 марта 1959 года американский Pioneer IV стал второй искусственной планетой Солнечной системы.
Станция «Луна‑2» («Е‑1А») под головным обтекателем ракеты‑носителя
По результатам полета станции «Луна‑1» и с учетом появившейся возможности несколько увеличить полезную нагрузку ракеты‑носителя в конструкцию самой станции были внесены небольшие изменения, модернизированы аппаратура станции и блока «Е». В частности, был установлен более чувствительный магнитометр. Кроме того, на станции размещались не один, а два металлических шара с вымпелами. После этой модернизации межпланетная станция получила индекс «Е‑1А».
Первая «Е‑1А» была запущена 18 июня 1959 года. На 153‑й секунде полета, на этапе работы второй ступени, произошел отказ инерциальной системы (гирогоризонта), и по команде с Земли ракета была подорвана.