«Я поступила неправильно, сначала назначив ее управляющей новым салоном, а потом отобрав у нее эту работу. Мне нужно было сначала подумать, а потом действовать. Она была слишком молода». Кроме того, оставались еще ее отношения с Нейлом, и о них она ничего и никому не могла рассказать. Элис попыталась представить, что делает Фиона сейчас, спустя шесть дней после своего неожиданного бегства. Где бы это ни было, где бы она ни находилась, она должна была чувствовать себя одинокой и жалкой, как кающаяся грешница.
* * *
Фиона сидела в пивном баре под названием «Золотой ягненок» на Пентонвилль-роуд, в компании Эльзы, отца Эльзы, Колина, и бабушки Эльзы, Руби. Пол бара был посыпан опилками, в углу стояла плевательница. Бар был полон посетителей, и большинство из них уже находились в изрядном подпитии. Скрытый от любопытных глаз пианист наяривал «Где-то над радугой», до упора прижав ногой педаль громкости.
Эльза была той девушкой, что подавала завтрак в «Святом Джуде», она также убирала комнаты и заправляла постели, как узнала Фиона, прожив в гостинице несколько дней.
— Мне надо найти какое-нибудь жилье, — призналась она Эльзе несколько дней назад, когда от денег Горация Флинна осталась половина. — Не посоветуете ли чего-нибудь?
Они уже начали болтать друг с другом, пока Эльза убирала остатки завтрака. Фиона рассказала девушке, что ушла из дома (не «убежала» — в ее возрасте это выглядело бы довольно глупо).
Гостиница была переполнена, большинство жильцов составляли коммивояжеры — один подарил Фионе складывающуюся одежную щетку и кожаный ремешок.
— Я поспрашиваю, дорогая, — пообещала Эльза. — Вам нужна комната, сдаваемая внаем, или место, где вы сами будете ухаживать за собой?
— А что дешевле?
— Комната. В стоимость найма входят завтрак и ужин.
— Тогда пусть будет комната. Вообще-то я предпочла бы квартиру, но придется подождать, пока у меня все не устроится с работой.
— С какой работой?
— Пока не знаю. — Фиона поморщилась. — Любая работа, лишь бы не в парикмахерской.
— Эльза, дорогуша! — донесся из кухни возглас миссис Флауэрз. Она всегда была мила с Эльзой. Сначала Фиона удивилась этому, но потом поняла, что Эльза была очень добросовестной, надежной и трудолюбивой работницей.
— Увидимся завтра, — сказала девушка.
Фиона допила чай, положила в сумочку оставшиеся гренки, чтобы съесть их попозже, и отправилась на очередную экскурсию по городу. Она намеревалась не истратить больше ни пенни без крайней надобности и как можно на дольше растянуть оставшиеся деньги. Это значило, что походы в кино отменяются, и это было очень огорчительно, поскольку теперь ей придется ломать голову над тем, чем занять себя по вечерам. Вчера она смотрела «Семь невест для семи братьев» и влюбилась в Говарда Киля, позавчера... «И Бог создал женщину» с Брижит Бардо.
Погода стояла по-прежнему прекрасная, и шумные улицы Лондона заливал солнечный свет. Фиона смешалась с толпой туристов и покупателей, клерков и продавцов и почувствовала себя совершенно счастливой. К часу дня она добралась до Пикадилли-серкус, купила кофе в картонном стаканчике и уселась на ступеньках под Эросом, поедая гренки и ощущая себя на вершине блаженства.
В «Золотом ягненке» Руби Литтлмор поинтересовалась:
— Как ваша берлога, дорогуша? — Руби уже слегка осовела от пива «Гинесс». У нее были угольно-черные волосы с жесткой перманентной завивкой, ярко накрашенные губы и чрезмерное количество туши на ресницах. Для бабушки Эльзы она была слишком молода, ей исполнилось пятьдесят семь, но и отцу Эльзы, Колину, сравнялось только тридцать восемь, и он скорее походил на ее брата.
— Не так уж плохо, — отозвалась Фиона. — Комната маловата и не слишком чистая, а к чаю подают потроха с луком, которые я терпеть не могу. Миссис Напье выглядела обескураженной, когда я отказалась от них — по-моему, она больше ничего не умеет готовить.
— Что-нибудь придумает, — сказала Руби. — Чтоб мне провалиться, не нужно иметь много мозгов, чтобы изобразить сосиски с картофельным пюре. Вы голодны, дорогуша? — озабоченно спросила она. — Загляните к нам попозже, и я угощу вас чем-нибудь.
— Спасибо, но по дороге я съела кусочек мясного пирога. Он оказался потрясающе вкусным.
— Все равно приходите завтра на обед. В субботу я всегда готовлю бифштекс. Эльза не работает по субботам. Не знаю, говорила ли она вам об этом.
— Да, мы с ней идем в Кэмден-маркет, чтобы купить какую-нибудь дешевую одежду. Того, что я привезла с собой, не хватает. А завтра вечером мы отправляемся на танцы в Хаммерсмит-пэлэс. Перед этим я подстригу ее. Спасибо за приглашение на ужин, непременно приду. — Обеды не входили в перечень услуг, предоставляемых миссис Напье за тридцать пять шиллингов в неделю.
— Эльза говорит, что с понедельника вы приступаете к работе. — Колина Литтлмора, сидящего по другую сторону от Фионы, при всем желании нельзя было назвать привлекательным. Он был устрашающе худ, с впалыми щеками и мягким, безвольным ртом; в его карих глазах притаилось какое-то загнанное выражение. Тем не менее Фиона считала его едва ли не писаным красавцем, уж во всяком случае намного симпатичнее Нейла Грини, в чертах лица которого она не находила никаких признаков характера. Фиона подумала: как странно, что она не замечала этого раньше. Во время войны Колин попал в плен к японцам и его отправили на строительство железной дороги. Он умудрился выжить, но вернулся домой инвалидом, неспособным ни к какой работе, его здоровье было окончательно подорвано. У Колина были какие-то проблемы с легкими, он не мог нормально дышать и ел только тщательно измельченную пищу. Сейчас перед ним стоял нетронутый стакан апельсинового сока. Жена Колина, мать Эльзы, погибла во время войны при бомбежке фабрики, на которой она работала.
Фиона сказала:
— Я увидела объявление на воротах фабрики дальше по улице. Там написано: «Требуются упаковщицы». Фабрика называется «Медицинские препараты Пентонвилля». Не успела я войти, как меня сразу же приняли. Я начинаю с понедельника, — гордо закончила она. Теперь у нее были работа и жилье, и ее преследовало ощущение, будто Ливерпуля и ее семьи никогда не существовало.
Колин сморщил свой тонкий, острый нос.
— Эта компания платит жалкие гроши.
— Четыре шиллинга шесть пенсов в час, но мне все равно, лишь бы хватало на жизнь.
— Вам не должно быть все равно. Каждый должен получать по труду. Я знал одного парня, который работал там. Он говорил, что на той фабрике не признают профсоюзов.
Фиону профсоюзы не интересовали. Дома никто и никогда не говорил о политике или о профсоюзах, только о прическах. Она вспомнила о проспекте, который получила в Гайд-парке и который по-прежнему лежал у нее в сумочке. Она достала его и показала Колину.
— Что ж, это правильно, — одобрил он, прочитав текст. — Равная плата за равный труд, в этом есть смысл.
— То же самое говорила и женщина, которая дала мне его. Я полагаю, если внимательно прочесть его, все кажется вполне разумным. В общем, я совершенно вышла из себя, когда мужчины попробовали перекричать ее. Я заставила их замолчать.
Колин улыбнулся своей мягкой мальчишеской улыбкой.
— Это хорошо, дорогая. Если бы все выходили из себя, сталкиваясь с чем-то, что кажется им несправедливым, мир стал бы намного лучше. — Он вопросительно изогнул бровь. — А что, если на фабрике «Медицинские препараты Пентонвилля» мужчинам за ту же работу платят больше, чем женщинам?
— Господи! Я даже не подумала об этом. Полагаю, я выйду из себя, как в Гайд-парке.
— Будем надеяться. — Внезапно он встал. — Мне пора идти. — Голос его неожиданно стал хриплым. — Этот дым вреден для моих легких. — Дым стлался под потолком белыми пластами.
— Я тоже не против того, чтобы лечь пораньше. У меня была трудная неделя, и я страшно устала. Я пойду с вами — то есть если вы не возражаете.
— С удовольствием, дорогая.
— Только попрощаюсь с Эльзой.
Пианист заиграл «Мы снова встретимся», когда Колин Литтлмор и Фиона вышли из «Золотого ягненка» и зашагали по Пентонвилль-роуд. Он уступал ей в росте и был худ, как щепка. Крошечный домик с террасой, в котором он жил вместе с матерью и дочкой, находился через две улицы. Комнатенка Фионы располагалась на соседней улице, но в другой стороне.
Казалось вполне естественным, что Фиона взяла его под руку. Она подумала, что он очень милый и ни на что не жалуется. Она сравнила Колина со своим отцом, который заставил страдать свою семью из-за полученного во время войны увечья и кончил тем, что сбежал, исчез из их жизни.
Они шагали в дружелюбном молчании, пока не дошли до улицы, на которой жил Колин.
— Хотите, чтобы я зашла к вам и приготовила чай? — спросила Фиона.
— Буду вам признателен, дорогая. — Колин потрепал ее по руке. Ему казалось, что он еще никогда не встречал такого уязвимого и невинного существа, как Фионнуала Лэйси. Он вспомнил, что как-то читал, что инкубаторные новорожденные цыплята привязываются к первому же человеку, потому что лишены матери. Фиона ушла из дома и точно так же привязалась сначала к Эльзе, потом к семье Эльзы, потому что страдала от невыносимого одиночества и отсутствия друзей. В то же время он чувствовал, что при других обстоятельствах она могла бы проявить недюжинную твердость духа и даже жесткость.
— Завтра я пошлю своей маме открытку, — сказала Фиона, когда они завернули за угол. — Она, наверное, очень беспокоится.
— Да она наверняка лезет на стенку.
— Но я не стану сообщать ей свой адрес. Просто напишу, что со мной все в порядке.
— Это должно ее успокоить. Дорогая, — вымолвил он, задыхаясь, — мне лучше присесть на секунду, пусть мое дыхание придет в норму, прежде чем я войду в дом.
Фиона опустилась на ступеньку рядом с ним.
— Не могу ли я помочь чем-нибудь? Потереть вам спину или что-нибудь в этом роде?
— Нет, но вы можете войти в дом и поставить чайник на огонь. Вот ключ.
— Хорошо.
Он услышал, как она бежит по коридору, горя желанием помочь. Потом в кухне зашумела вода, и он подумал, что из нее выйдет хорошая, заботливая мать — и замечательная жена. Рядом с такой девушкой, как Фиона Лэйси, мужчина способен покорить мир.
Колин улыбнулся, а потом тихонько вздохнул. Если бы он был моложе и если бы у него было получше со здоровьем...
* * *
Из художественного колледжа в серую изморось октябрьского дня вышла молодая женщина. Под мышкой она несла большую папку, края которой были схвачены клейкой лентой. В черных слаксах в белую полоску и мешковатом красном джемпере, с распущенными светлыми волосами, которые ореолом обрамляли ее лицо, она выглядела совсем юной, но мужчина, прятавшийся в парадном чуть дальше по Хоуп-стрит, знал, что ей исполнилось двадцать восемь и что у нее трое достаточно больших детей, которые уже ходят в школу.
Именно по этой причине, чтобы вовремя забрать детей, она и шагала так быстро и целеустремленно. Он следил за ней уже давно и знал, что она будет идти пешком до самой Иксченджстейшн, вместо того чтобы сесть на автобус где-нибудь на Скелхорн-стрит. Автобус может застрять в пробке, и тогда она опоздает. Она была организованным человеком и хорошей матерью.
Из колледжа вышли другие студенты. Один из них, молодой человек лет двадцати с небольшим, заметил быстро удалявшуюся женщину. Лицо его осветилось улыбкой, и он перешел на бег, чтобы догнать ее. Женщина улыбнулась в ответ, но не замедлила шага. Следивший за ними мужчина отпрянул в глубь парадного, когда они проходили мимо по другой стороне улицы.
«О чем они говорят? Будет ли этот малый провожать ее до самой станции? Возможно, они даже сядут вместе на поезд». — Мужчина в парадном сделал глубокий, судорожный вздох. Он чувствовал опасность.
Клэр рассталась с молодым человеком на углу Лайм-стрит, и тот отправился на поезд, идущий в Рок-Ферри. Она мельком подумала, наблюдает ли еще за ними Джон. По-прежнему ли следит за ней? Или уже спешит обратно на фабрику в фургоне, готовясь к ежевечернему допросу, который начнется словами: «Ты с кем-нибудь разговаривала сегодня?»
«Естественно, — ответит она. — Не могу же я провести весь день в школе искусств, не заговорив ни с одной живой душой». — «А как насчет дороги домой?»
Поскольку он видел ее с Питером Уайтом, ей придется сознаться, что она действительно разговаривала с ним по пути домой. Не было никакого смысла отмалчиваться или пытаться перевести все в шутку, потому что он все равно будет приставать с этим вопросом до тех пор, пока не получит ответа, даже если ответ будет не таким, какого он ожидал.
«Да, я разговаривала кое с кем по пути домой. Его зовут Питер Уайт, он живет в Рок-Ферри, и ему двадцать один год. Его отец и мать — квакеры. Еще что-нибудь? Может, тебе нужен размер его рубашки? Или что он ест на завтрак? Или как часто стрижется?»
Но ничего этого Клэр не скажет, потому что, когда она сделала так раньше, Джон назвал ее «наглой» и избил. Она просто ответит на вопрос, и дело с концом.
Напротив здания общежития Святого Георгия она столкнулась с двумя мужчинами, которые присвистнули при виде ее. Она даже не увидела, а скорее почувствовала, как они, обернувшись, смотрят ей вслед, и принялась усиленно раскачивать бедрами. Прошло уже больше года после операции, но ее чудесным образом восстановленное лицо по-прежнему вызывало у Клэр восхищение, когда она ловила свое отражение в витрине магазина или в зеркале.
Она всегда будет бесконечно благодарна Джону, но ему, похоже, была нужна не просто благодарность, хотя она и не понимала, что именно ему требовалось: отгородить ее от жизни, спрятать, скрыть от глаз всех остальных? Когда она заявила, что хочет поступить в школу искусств, потому что всегда мечтала научиться рисовать, рисовать по-настоящему, а не любительски, как она делала раньше, это оказалось для него все равно, что красная тряпка для быка.
Джон приложил все усилия, чтобы остановить ее: угрожал, оскорблял, отказался дать денег на учебу. Ударил ее!
«Либо я иду в школу искусств, либо нахожу себе работу, — холодно заявила Клэр. — Я не собираюсь сидеть взаперти до конца своих дней». Ей до смерти наскучило пребывание в четырех стенах, она была полна необычайной энергии, ей хотелось узнавать новых людей, общаться с ними. Но получилось так, что, избавившись от заточения своего уродства, она угодила в другую тюрьму, где роль тюремщика исполнял Джон.
— Встретила кого-нибудь сегодня? — спросил Джон небрежным тоном, когда она спустилась вниз, после того как прочитала детям на ночь сказку.
— Я встречаю самых разных людей в течение дня.
— Я хочу сказать, кое-кого особенного, вот кого.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду под словом «особенный». — Она знала, что речь ее звучит неестественно, но «особенный» казалось ей таким странным словом. Вероятно, оно было единственным, которое ему удалось подобрать для описания ее короткой прогулки в компании Питера Уайта.
Она отчетливо видела, что он пытается перефразировать вопрос, и ей стало тошно при мысли, что вот сейчас придется во всех подробностях пересказывать ему свою совершенно невинную болтовню с Питером. Она подумала: интересно, какой была бы его реакция, узнай он, что Питер приглашал ее на свидание! Нельзя даже вообразить, что она может сказать ему об этом!
— Я иду спать. — Она резко поднялась. — Я очень устала. — Была всего половина девятого, и ей не хотелось ложиться в такую рань, но это был единственный способ избежать дальнейшего допроса с пристрастием. Хотя она с удовольствием попрактиковалась бы в рисовании.
— Я поднимусь через минуту. Я тоже изрядно вымотался.
«Можешь не спешить, — хотелось ей сказать. — Пожалуйста, не спеши». В последнее время Клэр испытывала отвращение, когда он прикасался к ней. Ее буквально тошнило, когда она чувствовала его жадные, требовательные руки на своем теле. В его манере заниматься любовью было нечто собственническое. Он заставлял ее ощущать себя неодушевленным предметом, а не живым существом.
«Так дольше не может продолжаться, — подумала Клэр, натягивая на плечи одеяло. — Я больше не могу этого выносить. Я не буду мириться с таким положением вещей». Она уже жила одна и сможет сделать это снова, только теперь она будет не одна, а с тремя детьми. Клэр подумала о том, что, может быть, ей стоит уехать в другую страну, в Канаду или Австралию, и затеряться там, но дети носили фамилию Лэйси, а у нее не было свидетельства о браке, чтобы подтвердить, что она является их матерью. Перед тем как им выдадут паспорта, власти обратятся к Джону за разрешением, а он не должен догадываться об их отъезде. У нее возникло неприятное чувство, что Джон может убить ее, если узнает об этом.
Сначала она должна закончить художественный колледж, чтобы было легче найти работу. И еще ей понадобятся деньги. К счастью, Джон не скупился на домашние расходы. Она начала откладывать по нескольку фунтов каждую неделю. Конечно, потребуется много времени, но она уже чувствовала себя увереннее, зная, что ее ждет будущее, где не будет места Джону Лэйси. Она будет свободна.
* * *
— Наша Фиона? О, она живет в Лондоне, — бодро заявила Элис. — Она уехала уже несколько недель назад. Фиона прекрасно проводит время.
— Она работает там в парикмахерской? — поинтересовалась одна клиентка.
Ответила Пэтси О'Лири:
— Да, в шикарном местечке в Найтсбридже, неподалеку от Хэрродса, так уж получилось. — Пэтси невольно передавала ложь, которую скормила ей Элис, чтобы оправдать внезапное исчезновение Фионы.
Элис вышла в кухню, и клиентка подмигнула Пэтси.
— Полагаю, месяцев через шесть или семь она вернется, и население земного шара увеличится на одного человека.
— Ах нет, — с досадой ответила Пэтси. — Только не Фионнуала. Она совсем не такая.
Женщина выглядела пристыженной и сменила тему, выбрав ту, что была Пэтси ближе всего:
— Как поживает ваша Дэйзи Мэрилин?
— О, прекрасно. Вы не поверите, ей всего девять месяцев, а она уже ходит...
Пэтси была права — клиентка не поверила ни единому ее слову.
* * *
Орле достаточно было один-единственный раз намекнуть своему свекру, что ей хотелось бы иметь пишущую машинку, как через неделю тот появился в доме на Пирл-стрит, таща под мышкой старую, видавшую виды машинку «Рояль». Он подмигнул ей:
— В жизни не догадаешься, откуда она взялась!
— Да нет, как раз догадываюсь. — Орла прекрасно знала, откуда возьмется печатная машинка, когда просила свекра достать ее. Задние борта грузовиков оказывались весьма кстати, когда семейству Лэвин нужно было что-то такое, чего они не могли себе позволить. Так у Лулу появился новый велосипед, а у остальных детей — кое-какие игрушки.
— Машинка работает отлично, — заявил Берт. — Я ее испробовал. Сумел напечатать свое имя, хотя на это ушло добрых десять минут. Куда ты хочешь ее поставить, дорогая?
— В гостиной. Спасибо, Берт.
— Не за что, дорогая. Все, что тебе нужно сделать, это попросить.
Орла уже собралась пошутить, что хочет норковую шубу, но придержала язык, боясь, что ее желание будет выполнено.
— А теперь послушайте меня, — сурово обратилась она к детям тем же вечером. — Это не игрушка. Это принадлежит мне. Всем понятно? — Она тщательно, по буквам, выговорила последнее слово: — М-Н-Е. Она принадлежит вашей мамочке.
— А ты не можешь достать игрушечную? — спросила Лулу.
— Не знаю. Надо узнать у дедушки.
— А это для чего, любимая? — поинтересовался Микки, когда пришел домой. Мэйзи и Гэри цеплялись за его ноги, а малыша Пола он держал на руках. Лулу, поставив локти на стол, с подозрительным интересом изучала пишущую машинку.
— Чтобы печь пирожные. — Орла закатила глаза. — Как ты думаешь, для чего она нужна, Микки Лэвин? Чтобы печатать на ней, тупой ты осел. Время от времени читатели посылают небольшие заметки о местных новостях в «Кросби стар», и я подумала, что могу делать то же самое, а ведь есть еще и «Бутль таймс». Я могу даже попробовать написать статью. Конечно, много я на этом не заработаю, но деньги лишними не бывают.
— У нас что, не хватает денег? — встревожился Микки. Каждую неделю он отдавал Орле всю свою зарплату, до последнего пенни, а она возвращала ему пять шиллингов на карманные расходы. Во всем остальном содержание дома и семьи оставалось для Микки тайной за семью печатями.
— Нет, у нас все в порядке. Мы не богатеи, но лишняя копейка не помешает. Это значит, что мы, например, сможем позволить себе каникулы. Поехать в фургоне в Саутпорт.
— Это будет классно. — Темные глаза Микки посветлели.
— Еще бы! — Их взгляды встретились, и у Орлы сладко замерло сердце, хотя в том, чтобы провести каникулы в фургоне в Саутпорте, не было ничего даже отдаленно романтичного. Когда-то Орла рассчитывала, что будет интервьюировать знаменитостей для ведущих газет и журналов. Вместо этого она застряла в маленьком домике в Бутле с мужем и четырьмя детьми. Она не знала, была ли счастлива. Орла не была уверена, можно ли назвать счастьем то, что она имела, но пока и этого было ей достаточно.
* * *
Элис прилагала героические усилия, чтобы приобрести в аренду закрывающуюся парикмахерскую на Стрэнд-роуд.
— Зачем ты это делаешь, мам? — с любопытством спросила Орла. В воскресенье после обеда она решила заглянуть к матери в гости. Микки повел детей в Норт-парк, и Орле стало скучно сидеть дома одной.
— Делаю что, милая?
— Продолжаешь покупать новые парикмахерские.
— Бога ради, Орла. Я приобрела салон Миртл четырнадцать лет назад. С тех пор у меня появился только салон на Марш-лейн.
— Скоро к ним может добавиться и парикмахерская на Стрэнд-роуд. Итого будет три.
Элис пожала плечами:
— Я и сама не знаю зачем. Дело не в деньгах. Полагаю, это доставляет мне удовольствие. Как бы то ни было, наша Фиона ушла, в следующем году Маив выйдет замуж, а Кормак будет учиться в университете. Мне нужно какое-нибудь занятие, чем-то наполнить свою жизнь, если на то пошло.
— Ох, мам! — воскликнула Орла. — Это звучит так грустно.
— Иногда мне действительно бывает грустно. — Элис обвела взглядом комнату, в которой стояла та же самая мебель, которую Орла помнила со времен своего детства. — Я иногда задумываюсь над тем, как бы все сложилось, будь твой отец с нами. Если бы только с ним не произошел тот несчастный случай!
— Я сыта по горло рассказами о том дурацком несчастном случае, — с жаром ответила Орла. — Знаешь, он здесь ни при чем. Все дело в том, как отец повел себя после. В школе у нас была девочка, отец которой потерял на войне обе ноги, но он не срывал зло на своей семье. Люди иногда так странно ведут себя... — Орла умолкла.
— Что значит странно, Орла?
— Когда что-то случается, обнаруживаются худшие, а иногда и лучшие черты людей. Если бы отец не обжег лицо, мы бы никогда не узнали, что он способен повести себя таким образом или что ты сможешь управлять тремя парикмахерскими.
Элис горестно вздохнула:
— Мы были так счастливы до того, как случился тот пожар. С того времени мир рассыпался в прах.
Орла бросилась к матери и опустилась на колени рядом. Она обняла мать за талию и положила голову ей на колени.
— Нет, он не рассыпался, мам. Ты сохранила его для нас. Мы по-прежнему были счастливы, несмотря на отца, — и даже стали еще счастливее после того, как он ушел.
— Чужая душа — потемки, правда? Я считала, что уж о твоем-то отце мне известно все.
— Иногда люди оказываются лучше, чем ожидаешь. — Орле хотелось подбодрить мать. Она чувствовала беспокойство: подобное уныние не было свойственно Элис. — Посмотри на Горация Флинна. Только вчера он принес тебе цветы.
— Я знаю, он по-прежнему иногда приходит в салон. Он скучает по Фионе. Они были друзьями, хотя я не могу представить себе почему.
«Потому что оба они — неудачники», — подумала Орла, но не сказала этого вслух.
— Наша Фиона всегда отличалась добротой, — солгала она. Фиона могла быть настоящей стервой, если была в настроении.
— Если бы она написала! — с болью в голосе воскликнула Элис. — Да, я знаю, она присылает открытки из Лондона, но из них ничего не понять. Я хочу знать, счастлива ли она, где живет, чтобы я могла ответить ей. Я хочу знать, как она там!
Прошло еще два года, прежде чем Элис получила известие о своей дочери. Оно пришло к ней с письмом от Нейла Грини, датированным ноябрем 1960 года.
«Дорогая Элис!
Я помню, что мы договаривались не писать друг другу, но произошло кое-что такое, о чем, я считаю, ты должна знать. Во-первых — и это не то «кое-что», — вчера я развелся с Бабс. Ты можешь подумать, что это не имеет отношения к делу, но это не так. Мой брат Адриан, который по результатам прошлогодних выборов стал членом парламента, пригласил меня на чаепитие в Палату общин, чтобы отпраздновать такое событие.
Я прибыл в Палату примерно в пять тридцать и увидел, что перед зданием собралась толпа женщин с плакатами и транспарантами в руках, и все они выкрикивали оскорбления в адрес любого, кто попадался им на глаза.
На плакатах было написано: «Женщины имеют право выбора» и «В конце концов, чье это тело?» Я вспомнил, что в тот день должен был обсуждаться законопроект о легализации абортов. И хотя я с одобрением отнесся к нему — в отличие от Адриана, который возражал против принятия законопроекта, — сердце у меня упало при мысли о том, что придется прокладывать путь через толпу этих орущих и беснующихся женщин. Мне стало еще больше не по себе, когда одна из них схватила меня за руку и я подумал, что сейчас подвергнусь нападению или, по крайней мере, услышу что-то оскорбительное.
Но нет! «Привет, Нейл», — сказала эта женщина. Мне потребовалось какое-то время, прежде чем я узнал Фионнуалу. Элис, она выглядела замечательно. Очень стройная, ставшая, кажется, даже выше ростом, с длинными распущенными волосами, розовыми щечками и чудесными, очень яркими глазами.
В такой ситуации было невозможно поговорить о чем-либо, и я всегда буду сожалеть о том, что не предложил ей встретиться в другое время и в другом месте, но ведь я всегда слыл тугодумом. Мне удалось спросить у нее, чем она занимается. «Я — профсоюзный организатор», — ответила она, чему я поразился до глубины души, поскольку не мог припомнить, чтобы Фиона когда-нибудь интересовалась политикой. Я уже собрался спросить у нее, где она живет, но тут толпа развела нас и мы потеряли друг друга из виду.
Может быть, Фиона уже связалась с тобой и тебе все это известно, но, на тот случай, если ты ничего не знаешь, я решил написать тебе, что выглядит она потрясающе и тебе не о чем беспокоиться.
Что касается меня, то я ужасно скучаю по Бутлю. Там я чувствовал себя дома. Я поклялся, что когда-нибудь снова вернусь туда. Мне не хватает и моей преподавательской работы, но с моей стороны было бы несправедливо и дальше отвечать отказом на просьбы Бабс о разводе, а развод и преподавание в католической школе — вещи несовместимые. Я работаю в Сити, занимаюсь чем-то страшно важным и столь же невыносимо скучным в страховом бизнесе — когда имеешь отца с титулом и брата в парламенте, то можно рассчитывать на чудо, если тебе нужна работа. Я встречаюсь с одной женщиной, ее зовут Хитер, и она разведена, так же как и я. Наверное, мы нравимся друг другу.
Давний коллега из сент-джеймсской школы продолжает мне присылать каждую неделю «Бутль таймс», так что я примерно в курсе всего, что у вас происходит. Поздравляю с приобретением нового салона — я видел объявление о его открытии и попытался представить, где именно на Стрэнд-роуд он располагается. Как чувствует себя владелица трех парикмахерских салонов?
Я также прочел заметку о Морисе Лэйси. Он казался мне хорошим парнишкой, хотя и не слишком умным. Известие о том, что он попал в тюрьму, потрясло меня. Что он натворил? Взлом и проникновение в газетный киоск, если я правильно понял?
Я внимательно читаю колонку сообщений о рождениях, браках и смертях. И надеялся увидеть новости об Орле, но не нашел ничего, зато наткнулся на сообщение о свадьбе Маив и там же была фотография. Мартин на самом деле так нервничал, как выглядит на фото? Я прочел и о смерти Горация Флинна. Вот поистине странный человек! Надеюсь, что его собственность не попала в руки кому-нибудь, кто решит доставить тебе неприятности с арендой.
Тот же коллега сообщил мне, что Кормака приняли в Кембридж. Должно быть, ты страшно этим гордишься.
Ну вот, пожалуй, и все. До свидания, дорогая моя Элис. Я по-прежнему все время думаю о тебе.
Твой печальный и одинокий друг Нейл».
Письмо Нейла расстроило ее, и ей захотелось, чтобы они никогда не были любовниками, а просто оставались хорошими друзьями. Элис некому было довериться и излить душу, пусть даже в письмах. Бернадетта теперь с головой ушла в заботу о Дэнни и детях. Хотя они с Элис одногодки, Бернадетта обзавелась детьми, когда у Элис уже появились внуки. Казалось, она молодеет с каждым годом, в то время как Элис становилась все старше.
Она с облегчением восприняла известие о том, что с Фионой все в порядке, однако была потрясена, узнав, что ее видели перед Палатой общин размахивающей плакатом в поддержку абортов. Элис относилась к идее абортов, вероятно, с еще большей нетерпимостью, чем к разводу, и мысль о том, что одна из ее дочерей выступает за узаконенное убийство, вызывала у нее отвращение. И все-таки, чем бы там ни занималась Фиона, Элис страстно желала ее возвращения.