Больше всего она ненавидела Лэвинов за... в общем, по многим причинам. Они вечно ссорились, и изо всех комнат доносились пронзительно орущие голоса. Она ненавидела их за то, что они спускались в гостиную посмотреть этот чертов телевизор в то время, когда Орла хотела отдохнуть, и ей приходилось терпеть вопли Гилберта Хардинга, или Барбары Келли, или этой вонючей леди Барнетт. Она ненавидела миссис Лэвин за то, что та каждое утро посылала кого-нибудь из своих детей унести бутылку молока с чужого крыльца для будущей матери, а потом усаживалась рядом и следила, чтобы эта самая будущая мать выпивала всю бутылку до последней капли; при этом она услаждала слух Орлы чудовищными подробностями того, как она рожала своих девятерых выродков.
Было ужасно противно браться за чудесный ростбиф, или бараньи котлеты, или курицу и слышать, как миссис Лэвин говорит, подмигивая: «Нипочем не догадаешься, откуда это взялось!»
Орла догадалась давным-давно, да и кто бы не догадался на ее месте! Еда была краденой, она «упала через задний борт грузовика». Она представила себе мистера Лэвина бегущим за набирающим скорость грузовиком, в кильватере которого оставались рассыпанные куски мяса. Миссис Лэвин покупала только овощи. Недавно на столе оказался пропитанный вином и залитый сбитыми сливками бисквит в большой гофрированной картонной коробке.
— Нипочем не догадаешься, откуда это взялось! — подмигнул мистер Лэвин.
Как, черт возьми, он умудрился стащить бисквит?
Орла застонала. Если бы она по-прежнему работала в «Кросби стар», то сейчас могла бы брать интервью у политика или писать репортаж о каком-нибудь убийстве.
Часы на каминной полке, издающие замечательный мелодичный звон и, без сомнения, попавшие сюда таким же путем, каким в этом доме появлялось практически все, пробили пять. Скоро на Эмбер-стрит вернется мама, и она отправится проведать ее. Это было единственное место, где она могла отдохнуть, а мама — единственным человеком в целом мире, к которому она не испытывала ненависти. Да, и еще Кормак.
|
|
В одно дождливое сентябрьское утро Элис только-только отперла двери парикмахерской, как рядом на ржавом велосипеде затормозил Микки Лэвин.
— Орла, — выдохнул он. — Она пошла в больницу. Примерно час назад у нее начались боли.
— О боже! — Это означало, что ребенок родится на две недели раньше или даже на два с половиной месяца раньше, чем ожидали добропорядочные соседи, готовые поверить в то, что Орла сохраняла целомудрие до своей брачной ночи. Но они никогда не поверят! Она молилась, чтобы ребенок оказался маленьким и она смогла бы сказать, что он родился недоношенным.
Было ужасно думать так в то время, когда ее дочь готовилась стать матерью. Элис постаралась прогнать эти мысли и встревоженно обратилась к Микки:
— С ней все в порядке?
Микки закатил глаза:
— Да разве с Орлой что-нибудь когда-нибудь бывает в порядке? Она орала как сумасшедшая, когда я поехал за вами.
— Я пригляжу за салоном, мам, — предложила Фиона. — Скоро придет Пэтси, а после обеда появится Дорин. Мы справимся, не беспокойся.
— Спасибо, милая. — Временами Фиона оказывалась просто незаменимой. — Я постараюсь дозвониться к вам из родильного дома и рассказать, как обстоят дела. — Микки она сказала: — Возвращайся домой, дорогой. Я приеду на трамвае. Скоро буду.
|
|
Когда Элис приехала, взволнованная и со страхом ожидающая, какими окажутся следующие несколько часов, Орла была в больничной палате и по-прежнему вопила как сумасшедшая.
— Мне больно! — выкрикнула она. — Ох, мам, мне очень, очень больно.
У Элис упало сердце, когда она увидела миссис Лэвин, сидящую на стуле рядом с кроватью. Она держала Орлу за руку и по какой-то неведомой причине напевала колыбельную: «Качаю моего маленького в кроватке, спи, малыш...»
Неудивительно, что Орла так бесновалась.
— Почему бы тебе не пойти домой, мама, и не побеспокоиться о завтраке? — сказал Микки, словно почувствовав, что присутствие его матери сейчас нежелательно.
— «...и когда с дерева упадет лист, малыш перестанет кричать», — вполголоса напевала миссис Лэвин. — Приветствую вас, миссис Лэйси. Ей сейчас трудновато, как было и мне, когда я рожала своих деток. Наш Микки, однако, выскочил, просто как горошина из стручка.
— Мама! — завизжала Орла.
— Давайте я вас сменю, миссис Лэвин. Вам еще надо присматривать за вашими маленькими детьми, не то что мне.
— Ну... — Похоже, миссис Лэвин не горела желанием ни отпустить руку Орлы, ни уступить свое место возле кровати.
— Мне кажется, они пускают только двух посетителей, мам, — осторожно сказал Микки.
— Хорошо, тогда я ухожу. — Миссис Лэвин удалилась, взяв с Микки обещание, что он немедленно придет домой сразу же после рождения ребенка. — Я принесу цветы и виноград, — великодушно заявила она.
— Только если она сумеет найти грузовик, с которого они упадут, — произнесла Орла сквозь зубы, когда дверь закрылась. — Вероятнее всего, я получу кусок ростбифа или куриную ножку, которую они припасли заранее.
|
|
— Тебе не нужно разговаривать, любимая. — Микки погладил молодую жену по голове. — Побереги дыхание для приступов. Они называются схватки, — пояснил он Элис, как будто та сама этого не знала. — Они становятся все сильнее и сильнее по мере того, как близится рождение ребенка. Я читал об этом в книге, которую взял в библиотеке, — с гордостью добавил он.
Орле достался один парень из тысячи. Понадобится, конечно, еще много времени, чтобы она поняла это, ему всего двадцать, но если она наберется терпения, то ей будет хорошо с Микки Лэвином.
— Заткнись, Микки, — резко оборвала его Орла. — О, снова накатывает боль! Ой, мама!
День готовился сменить утро, и Элис начала понемногу терять терпение, потому что ее дочь не прекращала вопить и ругаться. В палате были еще две женщины, которые тоже должны были вот-вот родить, но они вели себя куда тише и спокойнее. Элис подозревала, что крики предназначались для Микки, чтобы он проникся жалостью и почувствовал свою вину.
Схватки продолжались пять с половиной часов, и, как только акушерка увидела, что вот-вот начнутся роды, Орлу повезли в родильную палату.
Элис и Микки сидели в коридоре и ждали, что крики возобновятся. К их удивлению, прошло совсем немного времени, дверь палаты открылась, и появилась акушерка.
— Девочка, — торжественно объявила она. — Потрясающе красивый ребенок, весит целых семь фунтов и две унции. Мне еще не доводилось иметь дело с такими быстрыми и безболезненными родами. Поздравляю! Папаша! Не хотите ли зайти внутрь и посмотреть на свою дочь?
Микки обратил к Элис полный тоски взор.
— Теперь, когда все кончилось, будет ли она чувствовать себя счастливой? Как вы думаете, перестанет ли она обвинять меня? Я люблю ее, миссис Лэйси. Я люблю ее больше всего на свете! — с жаром воскликнул он.
— Я знаю, дорогой. — Элис поцеловала его, но не нашла в себе сил внушить ему хоть малейшую надежду на счастливое будущее. Вне всякого сомнения, ее своевольная и целеустремленная дочь считала, что этот молодой человек навеки разрушил ее жизнь.
— Сейчас я пойду к ней. — Микки отсутствовал всего минуту. — Она требует вас, — сказал он, выходя из палаты. Глаза его блестели от слез.
— Почему бы тебе не пойти домой и не рассказать обо всем твоей матери? — предложила Элис.
— Я так и сделаю. — Похоже, он испытал облегчение, найдя себе занятие.
Акушерка оказалась права. Новорожденная и в самом деле была красива — восхитительная маленькая девочка, ничуть не красная и не сморщенная, какими иногда рождаются дети. У нее на головке уже были темные вьющиеся волосики. Глаза были широко открыты, маленькое тельце, туго завернутое в одеяло, нетерпеливо ерзало.
— Изрядная непоседа вырастет, — прошептала ее бабушка. — Я думаю, мне можно взять ее на руки.
Баюкая свою первую внучку, Элис всем сердцем хотела, чтобы рядом оказался Джон, но не теперешний, а тот, за которого она когда-то выходила замуж. Это были неповторимые мгновения, которые женщина должна разделить со своим мужем. Она вздохнула. Похоже, ее мужа семья больше не интересовала.
— Вы уже решили, какое имя выбрать? — спросила она Орлу. Выбор имени для будущего ребенка было единственным, что хоть как-то интересовало ее дочь в последнее время.
— Аулу, — безжизненным голосом ответила Орла.
Элис никогда не слышала о подобном имени. Оно показалось ей ужасным, как у девицы из мюзик-холла или звезды немого кино. Однако она сочла разумным промолчать.
— Привет, мисс Аулу Лэвин, — прошептала она. Малышка завозилась у нее на руках и тоненько запищала. — Я думаю, ее пора покормить. Ты готова, милая?
— Я не уверена. Я чувствую себя так, будто меня пропустили через мясорубку, — слабым голосом ответила Орла.
— Акушерка говорит, что еще не видела таких быстрых и легких родов.
— Откуда она знает? — сказала Орла требовательным голосом, который вдруг перестал быть слабым.
Элис пожала плечами:
— Опыт, я полагаю. Что ты сказала Микки, что он так быстро выскочил отсюда?
— Я сказала ему, что не хочу его видеть и чтобы он попросил зайти тебя. Откровенно говоря, я не стану расстраиваться, если больше никогда не увижу его или всех Лэвинов.
— Тогда почему ты вышла замуж за бедного парня?
Орла сделала недовольную мину:
— У меня не было особого выбора, правда?
— Тебе не из чего было выбирать, — согласилась Элис, — но ты вовсе не обязана была выходить за него замуж. И, позволю тебе напомнить, он тоже не обязан был жениться на тебе. Другой на его месте мог попросту сбежать или заявить, что ребенок не его. Но Микки поступил достойно, а ты с тех пор превратила его жизнь в ад. — Боже, как тяжело ей было разговаривать со своей красавицей дочерью, которая была измучена родами и, вероятно, ожидала от матери сочувствия, а не нравоучений. — Я полагаю... в то время, когда ты зачала ребенка, он ведь не изнасиловал тебя и ты... по своей воле участвовала... в процессе?
Орла покраснела и ничего не ответила.
Элис намеревалась продолжить свою лекцию, но тут вошли две медсестры, чтобы перевести молодую мамашу в палату и отнести ребенка в детскую. Поэтому она простилась и пошла искать телефон. Она позвонила Фионе и сообщила ей, что та только что стала теткой.
— Сбегай домой, как только у тебя выдастся свободная минутка, и расскажи обо всем нашей Маив. Она уже должна вернуться с дежурства. Маив сможет поговорить с Кормаком, когда тот придет из школы. Сегодня вечером мы все навестим Орлу и малышку.
Маив сморщила свой вздернутый маленький носик:
— Как это прикольно иметь сестру, которая уже стала матерью!
— Я знаю. — Фиона усиленно закивала головой. — Очень даже прикольно.
— А ты когда-нибудь делала, ну, то, что Микки сделал с Орлой, чтобы она заберенемела?
— Господи, нет, конечно! — выдохнула Фиона. — А ты?
— Что? И кончить тем, что жить в гостиной у Лэвинов, где люди сидят на твоей кровати и смотрят телевизор, когда ты пытаешься заснуть? Нет, благодарю покорно, это не для меня. Нужно быть сумасшедшей, чтобы сделать это.
— Может, наша Орла и есть сумасшедшая!
— Может быть. Хотя я ничего не имею против того, чтобы поцеловаться с Микки Лэвином, — задумчиво проговорила Маив. — Он душка.
— Что такое «душка»? — поинтересовалась Фиона, которая тоже не возражала бы против того, чтобы поцеловать Микки Лэвина.
— Тот, кто выглядит потрясающе. Монтгомери Клифт — душка, и Фрэнк Синатра тоже.
— Нейл Грини выглядит лучше их обоих, — заявила Фиона. Поцеловать Нейла ей хотелось даже сильнее, чем Микки Лэвина.
После полудня в родильный дом пожаловали мистер и миссис Лэвин, нагруженные фруктами и цветами, в сопровождении четырех своих детей. Время посещений уже заканчивалось. Чтобы медсестра не пожаловалась, что у кровати собралось слишком много посетителей, Элис ушла, пообещав вернуться вечером.
Моросивший с утра дождь сменился ливнем, и она пожалела, что не взяла с собой зонтика. Она стояла под дождем и размышляла, пойти ли ей домой или вернуться в салон. Ни та, ни другая перспектива ее не вдохновляла. После разговора с Орлой нервы у нее были напряжены. Ее беспокоило, что дочь откажется внять голосу разума и Микки бросит ее. В конце концов, есть предел любому терпению. Пока что Микки вел себя достойно. Но ведь он не святой.
Если бы только Элис могла поговорить с кем-нибудь — с отцом или с Берни, но они оба были на работе.
Она могла бы поговорить с Джоном. Он может и не согласиться с ней, но ведь это в такой же степени была и его проблема. Во всяком случае, Джон имел право узнать, что стал дедушкой, несмотря на то, как он повел себя с Орлой. И она не будет ждать до позднего вечера. Она сделает это прямо сейчас — пойдет к нему в мастерскую. Заранее ни в чем нельзя быть уверенным, но отношение Джона может измениться, если удастся уговорить его посмотреть на Лулу, — малышка, без сомнения, была одним из самых красивых младенцев, которые когда-либо рождались на свет. Какая жалость, что бедняжке досталось такое дурацкое имя!
Элис имела туманное представление о том, где находилась мастерская: где-то в Сифорте, неподалеку от полей для игры в гольф. В голове всплыло название улицы — Бентон-стрит. Почему-то Джон не хотел, чтобы они приходили к нему на работу. Она села в трамвай на конечной остановке на Примроуз-роуд, прошла под железнодорожным мостом и очутилась в Сифорте.
Первые трое прохожих, которых она остановила, ничего не слышали ни о Бентон-стрит, ни о компании под названием «К.Р.О.В.А.Т.И.». Четвертой была женщина, она вспомнила, что Бентон-стрит где-то неподалеку от полей для игры в гольф.
— Да, так оно и есть, — обрадовалась Элис.
Указания были запутанными. Повернуть направо, потом налево, затем у большого пивного бара, названия которого женщина не помнила, снова повернуть направо. Пройти полмили по Сэнди-роуд, повернуть налево у лавки зеленщика, затем второй, а может, третий поворот направо — и будет Бентон-стрит.
Элис весьма неуютно чувствовала себя, разбираясь под дождем в хитросплетениях улиц и поворотов. Она уже подумывала о том, чтобы отказаться от своей затеи, но решила, что надо довести дело до конца.
Когда Элис свернула наконец на Бентон-стрит, она промокла до нитки и надеялась, что у Джона найдется полотенце, чтобы она могла вытереться насухо. Деревянная табличка с надписью «К.Р.О.В.А.Т.И.» была прикреплена над высокими железными воротами, сразу же за углом на улице под названием Крозиер-террас — в тупичке, где теснилось не больше десятка крошечных домишек.
У нее упало сердце, когда она попробовала открыть ворота и обнаружила, что они заперты. Джон ведь не стал бы закрываться изнутри! На верхнем этаже двухэтажного дома за воротами горел свет. Контора, вероятно, находилась именно там. Элис принялась дергать за створки ворот в надежде привлечь внимание мужа, но все было напрасно.
Разочарованная, она повернулась, чтобы уйти. И это после того, как она проделала такой путь! Ей стало интересно, где бы Джон мог быть. Может, он отправился на лесопилку за досками? Элис нахмурилась. Если так, то что тогда делает там красивый зеленый фургон, припаркованный внутри, за воротами? Он принадлежит Джону? Фургон выглядел совсем новым, но Джон никогда не упоминал о том, что обзавелся фургоном. Она заметила провод, протянувшийся через улицу и исчезавший на крыше здания конторы. Он никогда не говорил и о том, что у него есть телефон.
— Вы найдете его дома, дорогуша.
— Прошу прощения?
Из крошечного домика на Крозиер-террас вышла женщина в синтетическом плаще с капюшоном от дождя.
— Мистер Лэйси пошел домой проведать свою супругу. Я видела, как он прошел мимо моего окна минут десять назад.
— Этого не может быть! — Джон никогда не возвращался домой в середине дня. Во всяком случае, ему пришлось бы идти другой дорогой, вниз по Бентон-стрит, а не мимо окон этой женщины. Из Крозиер-террас просто не было другого выхода.
— Вам виднее, дорогуша. — Женщина пожала плечами. — Но до сих пор мои глаза не подводили меня. Вы найдете мистера Лэйси в последнем доме, номер двадцать.
Должно быть, она сошла с ума. Элис посмотрела вслед удалявшейся женщине, потом еще раз подергала ворота. Никто не вышел. Она уже собиралась отправиться в обратный путь, но, движимая любопытством, решила взглянуть на дом номер двадцать поближе. Подойдя к домику, она отступила на шаг и оглядела его. Это был совершенно обычный дом, ничем не отличающийся от своих соседей, с красивыми цветастыми кретоновыми занавесками на окнах. На подоконнике стояла ваза с засушенными цветами. Входная дверь и наличники были выкрашены в густой красно-коричневый цвет.
Женщина говорила ерунду. Она просто не могла оказаться права. С другой стороны, как это могло быть? Она упомянула «мистера Лэйси». Она жила в двух шагах от мастерской, так что просто обязана была знать Джона. Было еще кое-что, от чего сердце Элис болезненно сжалось в груди: Джон всегда отдавал предпочтение красно-коричневой краске, когда красил их дом на Эмбер-стрит. Сама бы она выбрала бутылочно-зеленый цвет.
«Его супруга, — сказала женщина. — Он отправился к своей супруге».
«Но ведь это я», — вслух произнесла Элис. Она подумала, а не пойти ли ей домой, не побежать ли ей домой, забыть об этом домишке, о том, что сказала женщина, дождаться вечером Джона и рассказать ему об Орле. Она даже не станет упоминать о том, что заходила к нему в мастерскую. Наверное, ей лучше не знать, какие тайны скрываются за этой дверью.
Но она должна узнать. Она не успокоится, пока не выяснит все до конца. Еще оставалась надежда на то, что та женщина ошиблась, что это был какой-то другой мужчина, похожий на Джона, который прошел мимо ее дома. Если не считать того, что она назвала его мистером Лэйси.
Может быть, существовал еще какой-то мистер Лэйси, и они были похожи друг на друга!
Элис сделала глубокий вдох и постучала в дверь.
Через несколько секунд на пороге появилась молодая женщина на последнем месяце беременности, с чудесными мягкими светлыми волосами. В открытую дверь Элис увидела простую, но уютную гостиную с коричневым ковром на весь пол. Ей всегда хотелось иметь такой у себя. В лице молодой женщины было что-то неправильное. «У нее заячья губа», — сообразила Элис. Если бы не это, ее можно было бы назвать потрясающе красивой. Маленькая девочка, едва вышедшая из грудного возраста, прижималась к ее ноге. Элис почувствовала, как у нее похолодело в груди. Малышка как две капли воды походила на Орлу в ее возрасте. Молодая женщина улыбнулась, но ничего не сказала.
— Джон Лэйси, — выдавила Элис надтреснутым голосом. — Я пришла к Джону Лэйси.
— Он наверху. — В дверях появился маленький мальчик. У него были светлые материнские волосы.
— Не мог бы ты позвать его, малыш? — Элис отчаянно цеплялась за остатки надежды на то, что наверху совсем другой мужчина.
— Папа! — послушно позвал мальчуган.
— Кто там, сынок? — послышался голос Джона.
— Какая-то леди.
Послышались шаги, и к двери подошел Джон. Перед Элис, которая с трудом удерживалась на ногах, предстала идиллическая картина семейного счастья: маленькая девочка, так похожая на Орлу, светловолосый мальчуган и ее муж Джон, бережно обнимающий беременную женщину за плечи.
Когда он увидел Элис, лицо его застыло и она уловила враждебность в его карих глазах. Он подтолкнул свое семейство в гостиную, вышел наружу и закрыл за собой дверь.
К этому времени Элис уже достигла конца Крозиер-террас — она летела, бежала со всех ног отсюда. Она мчалась домой, не останавливаясь, пока не оказалась на Эмбер-стрит.
Элис свернулась калачиком в кресле, подтянув колени к груди. Было что-то страшное в ее пустых невидящих глазах и в лице без единой кровинки. Она походила на призрак. Время от времени по телу Элис пробегала судорога, словно в припадке, а с побледневших губ срывались приглушенные всхлипывания.
Перепуганный Кормак начал плакать, чего с ним не случалось уже очень и очень давно. Маив трясло крупной дрожью.
Только Фионнуала, на которую всегда можно было положиться в трудную минуту, сохраняла спокойствие.
— Что случилось, мам? — Она снова и снова трясла мать за плечи. — Мама, что случилось? — Но Элис, казалось, не понимала, чего от нее хотят, не говоря уже о том, чтобы ответить.
— Может, ребенок нашей Орлы умер? — предположила Маив.
— Или сама Орла? — У Кормака задрожали губы.
— Нет, — ответила Фиона, — она бы сказала нам. Нет, это что-то другое. Она испытала ужасное потрясение.
Кормаку удалось взобраться на колени к матери, что он проделывал время от времени, несмотря на то что ему уже исполнилось одиннадцать и он учился в средней школе.
— Мама! — Он нежно погладил ее по лицу. — Ох, мама!
— Маив, — скомандовала Фиона, — приготовь чай. Может, это приведет ее в чувство.
Маив поспешила в кухню, чтобы поставить чайник на огонь.
— Может быть, нам позвать кого-нибудь? — спросила она, вернувшись.
— Кого? — ответила Фиона. — Я думаю, не стоит никого звать, У нее есть мы. Знаешь, что, по-моему, нам нужно сделать?
— Что?
— Брызнуть ей в лицо холодной водой. Она в шоке. Я как-то видела нечто подобное в кино. Или вода, или пощечина, но не знаю, как ты, а я не смогу заставить себя ударить нашу маму. Я предпочитаю воду. Она уже и так промокла под дождем, так что хуже ей не будет.
— Принести ведро?
— Чашки будет достаточно. Кто из нас собирается стать медсестрой, Маив Лэйси? Ты-то должна разбираться в подобных вещах. Кормак, отойди, пожалуйста, в сторонку, мы хотим брызнуть на маму водой. — Фиона силой стащила брата с коленей матери — он, похоже, не услышал, что к нему обращаются.
— Давай ты. — Маив протянула Фионе чашку.
— В качестве медсестры ты безнадежна. — Фиона сделала глубокий вдох и плеснула матери водой в лицо.
Элис вскрикнула и ожесточенно затрясла головой.
— О боже! — снова вырвалось у нее, когда она увидела обступивших ее троих детей, на лицах которых читалось напряженное ожидание. — Что я говорила?
— Ничего, мам. Ты вроде как плакала, и все. — И хотя она с облегчением увидела, что с мамой снова все в порядке, у Фионы зародилось подозрение, что от нее опять что-то утаивают. Почему мама так беспокоилась, не сказала ли она чего-нибудь лишнего? — К тебе снова приставала тетя Кора? — спросила она.
— Нет, милая. — Элис протянула руки, и дети бросились в ее объятия. Когда-нибудь они узнают, что сделал их отец, но только не от нее. Она крепко-крепко прижала их к себе. — Я люблю вас. Я до боли люблю вас. А теперь, если кто-нибудь сейчас же не сделает мне чашечку чая, я умру.
— Чайник уже закипает, мама, — хором ответили Фиона и Маив и исчезли в кухне. Кормак, заполучив мать в свое полное распоряжение, спрятал лицо у нее на груди.
Элис почувствовала, что сгорает со стыда. Она смутно вспоминала, как сидела в кресле, потеряв всякое представление о действительности. Так бывает, когда просыпаешься от кошмара и не можешь понять, приснился ли он тебе или все было наяву. Впервые в жизни страшный сон оказался явью. Вероятно, ее разум и тело сопротивлялись правде, стремясь сделать так, чтобы сон оказался тем, чем и был, — просто страшным сном.
Джон! До конца дней своих она не забудет выражения его лица, словно он увидел в ней угрозу своему счастью. Лучше бы он просто ушел с Эмбер-стрит, оставил их. Но завести себе другой дом, другую женщину, других детей!
Вошли Фиона и Маив, держа в руках поднос с чаем и тарелкой пирожных.
— С Орлой все в порядке? — требовательно спросила Фиона.
— С ней все хорошо, а ребенок просто чудесный. — Элис поняла, что ей придется объяснить причины случившейся с ней истерики. Похоже, пришло время сказать детям, что их отец не вернется домой. — Я зашла в мастерскую рассказать вашему отцу об Орле, и мы с ним крупно повздорили. Он больше не вернется.
— А как же мы? — жалобно протянул Кормак. Фиона и Маив не выглядели особенно расстроенными.
— Мы не успели поговорить об этом, родной мой. Я думаю, — пришла ей в голову мысль, — ты можешь позвонить ему из салона и договориться о встрече где-нибудь. — Она надеялась, что Джон будет приветлив с сыном, которого он так любил когда-то, и не увидит в нем досадную помеху, как в своей жене. Она вспомнила другого мальчугана и подумала: как его, интересно, зовут? «Сынок, — окликнул его Джон. — Кто там, сынок?» «Какая-то леди», — ответил ребенок.
Ей так хотелось снова заплакать, но не сейчас, не при детях. Она уже и так напугала их до полусмерти. Кормак по-прежнему сидел у нее на коленях. Она крепко прижала его к себе. Он обожал своего отца и будет скучать по нему больше, чем кто-либо другой из членов семьи. То есть этой семьи, сухо напомнила она себе. С сегодняшнего дня Джон поступает в полное распоряжение своей второй семьи.
* * *
«Она выглядела такой красивой и милой, — быстро написала Клэр своим аккуратным, разборчивым почерком. Она начала всхлипывать. — Я чувствую себя ужасно. И ты, должно быть, тоже», — добавила она, подчеркнув слово «ты».
— Так и есть, — искренне ответил Джон. Он и в самом деле чувствовал себя ужасно, но в то же время был настроен решительно. Он не мог прогнать от себя воспоминания о побелевшем от потрясения лице Элис, но никоим образом не мог допустить, чтобы она испортила его отношения с Клэр.
Клэр снова что-то написала. «Нам надо было поселиться подальше отсюда. Здесь всегда было опасно».
— Мы переедем, как только сможем. — Он не желал, чтобы сюда явился Дэнни Митчелл или кто-нибудь из девочек и устроил здесь сцену. На него они могли орать, как им заблагорассудится, но он не хотел, чтобы оскорбляли Клэр или его детей, хотя у него и было предчувствие, что Элис никому ничего не расскажет. Ей будет стыдно признаться в этом даже отцу или Бернадетте.
Он принялся вслух размышлять о том, зачем ей понадобилось приходить к нему в мастерскую, и Клэр написала: «Может быть, у твоей дочери родился ребенок?»
Джон улыбнулся и погладил ее по вздувшемуся животу. Если все дело было в этом, тогда он в течение одной недели может стать отцом и дедом одновременно.
— Ты должен пойти проведать ребенка. — Клэр сопроводила свою запинающуюся речь движениями рук, словно старалась выгнать его из дома.
— Сейчас не могу. — Он покачал головой. — Там может оказаться Элис. Да мне и не особенно интересно.
— Ты должен. — Она яростно встряхнула головой. — Должен. Это неправильно.
— Я сам решу, что правильно, а что нет.
* * *
— Я думаю, нам следует подождать несколько дней, прежде чем мы расскажем Орле о вашем отце, — сказала Элис, когда дети собрались навестить свою сестру. — Говорят, что нет худа без добра, и то, что вашего отца не будет с нами, означает, что Орла и Микки могут переселиться в нашу гостиную. Это будет здорово, правда?
Маив и Кормак согласились, что это хорошая мысль, но Фиона отнюдь не была в этом уверена.
— А ребенок будет сильно кричать? — поинтересовалась она.
— Поживем — увидим, милая. Вы и вправду считаете, что мне можно не ходить с вами? У меня просто ноги отваливаются. Скажите Орле, что я немного устала, но завтра утром буду у нее непременно.
— Ты уверена, что с тобой будет все в порядке, если ты останешься одна? — спросила Фиона.
Элис не могла дождаться, пока они уйдут, чтобы остаться одной и подумать.
— Со мной все будет хорошо, — успокоила она их. — Когда я отдохну, мне станет лучше. Вы не забыли взять деньги для проезда в трамвае? Маив, поаккуратнее неси цветы, чтобы они не поломались. Кормак, надень другие ботинки. На улице идет дождь.
Она проводила их в коридор — ноги у нее словно налились свинцом, — помахала им рукой со ступенек, вернулась в дом, захлопнула дверь и разрыдалась в голос.
«Ты проклятый лицемер, Джон Лэйси! — выкрикнула она. — Ты превратил мою жизнь в ад, обвинял меня в том, что я изменяю тебе, а сам все это время... — Она пнула диван-кровать и ушибла ногу. — Ты оскорбительно отозвался даже о нашей Орле». Как же он назвал ее? Маленькой шлюхой. Кто же тогда та женщина, с которой он жил?
Если только Джон не женат на ней! В таком случае он стал многоженцем, и Элис могла бы заявить на него в полицию. Но это будет означать, что она больше не сможет гордо нести голову, живя в Бутле.
Неудивительно, что Джон давал ей такие жалкие гроши на хозяйство, — он покупал ковры для своего второго дома, покупал фургоны, установил в конторе телефон. А ей так хотелось иметь ковер на весь пол у себя в гостиной! И как было бы здорово, если бы они всей семьей могли выезжать на выходные куда-нибудь за город в фургоне. Когда Кормак сдал экзамены и получил стипендию, она могла позвонить Джону по телефону из салона, а не ждать до полуночи, чтобы рассказать об этом. Собственно говоря, если бы она знала о телефоне, то никогда бы не догадалась о его двойной жизни — она просто позвонила бы, чтобы рассказать об Орле.
Элис вышла в гостиную и опять пнула кровать, на которой он спал, потом, плача, повалилась на нее. О господи! Здесь был его запах. Весь дом пропах им: не только кровать, но и кресла, даже воздух. Ей надо было вырваться отсюда, и у нее было единственное место, куда она могла пойти и поразмышлять в тишине, — место, где ничто не напоминало ей о Джоне.
Она уселась на свое излюбленное место под средней сушилкой. Ночь быстро вступала в свои права, было уже почти совсем темно. Впрочем, и день сегодня был каким-то серым и тусклым. «Сегодня был самый плохой день в моей жизни», — прошептала Элис.