— Например?
— Нам нужно будет пойти к родителям Микки, всем троим — тебе, мне и Орле, и обговорить все с ними. Орла ничего не сказала Микки, но она убеждена, что он женится на ней. Весь вопрос в том, что ему всего девятнадцать и он ученик сварщика. Зарабатывает гроши. На что они будут жить?
— Ему следовало подумать об этом раньше, до того как он обрюхатил мою дочь.
Элис поморщилась, услышав такие грубые слова из его уст.
— Нашу дочь, — твердо поправила она. — А сейчас нам надо думать о настоящем, а не о прошлом. Орла полагает, что Микки найдет себе приличную работу, он хороший парень, Джон, что бы ты ни думал о нем. Им нужна будет поддержка в течение следующей пары лет, пока Микки получит специальность. Я тут подумала, может, мы сможем поселить их в нашей гостиной? — Если оставить в стороне достаточно неприятные обстоятельства, Элис пришлась по душе мысль о том, что в доме появится маленький ребенок.
— Где?! — От удивления он лишился дара речи.
— В нашей гостиной, Джон.
— А как же я?
— Ты можешь спать наверху. Я лягу с девочками. Одна кровать будет свободной.
— Я не сделаю ничего подобного, — в ярости выкрикнул он. — Почему мы должны терпеть такие неудобства из-за того, что Орла вела себя как грязная шлюха?
— Джон! — Она широко раскрыла глаза, шокированная. — Пожалуйста, не произноси вслух таких страшных слов.
— Она совершила ужасный поступок. — Он не мог смириться с тем, что самая красивая из его девочек, его любимица, позволила мужчине сделать над собой такое. Это было отвратительно. — Где это случилось? — спросил он, едва найдя в себе силы выдавить эти слова.
— Откуда мне знать? Я не спрашивала. Но что бы она ни сделала, Джон, она по-прежнему наша. Мы должны поддержать ее. А теперь насчет гостиной...
|
|
— Она не поселится в нашей гостиной, — отрезал он. — Даже если бы в этом доме было в два раза больше комнат, я не пущу ни ее, ни этого Микки под свою крышу. Что посеешь, то и пожнешь. Вот пусть и пожинает.
— Понимаю. — Голос Элис был холоден как лед. — Знаешь, Джон, тот пожар обжег не только твое лицо. Глупо, конечно, говорить так, но, кажется, он сжег твое сердце. В тебе не осталось ни капли благородства. Ты стал жестоким. Это несправедливо. Ты не имеешь никакого права вести себя так со своей семьей.
Похоже, что его жена и дочери тоже пострадали в той катастрофе. Когда его лицо было обезображено, что-то случилось с любовью, которую он испытывал к людям в этом доме, даже к Кормаку. Она стала какой-то извращенной, отравленной подозрениями. Из доктора Джекила он превратился в мистера Хайда.
Он хотел избавиться от них. Они больше не заботили его, казались досадной помехой его нынешнему счастью. Джон чувствовал, что готов встать и покинуть Эмбер-стрит навсегда. Ему страстно хотелось оказаться на Крозиер-террас, рядом с Клэр и своей второй семьей — с ними ему было так легко!
Внезапно он встал.
— Я иду спать.
— Ты пойдешь с нами к Лэвинам завтра вечером?
— Нет! Я подпишу необходимые бумаги, чтобы Орла могла выйти замуж и слезть с моей шеи, но она может гореть в аду, мне все равно. — Джон сам не мог поверить, что произнес такие слова, и остановился у двери, чтобы сказать Элис, что не имел в виду ничего подобного. Он растерялся. Он всегда чувствовал себя растерянным и виноватым на Эмбер-стрит. Но Элис собрала чашки и понесла их в кухню, и он не нашел в себе сил окликнуть ее.
|
|
На следующий вечер Орла одна отправилась в дом на Чосер-стрит, чтобы сообщить Микки о том, что скоро он станет отцом. Часом позже, волнуясь и нервничая, за ней последовала Элис. Она беспокоилась, что Лэвины отреагируют так же плохо, как и Джон, и вновь повторится неприятная сцена, но с удивлением узнала, что Микки уже все рассказал отцу с матерью и те с воодушевлением восприняли новость.
Ее провели в обшарпанную гостиную, где, судя по всему, совсем недавно сделали наспех уборку, потому что на буфете остались следы пыли. В камине догорала разломанная коробка из-под апельсинов. Еще больше ее удивило наличие в гостиной новомодного телевизионного приемника, который, как она узнала позже, просто свалился с грузовика — и кто-то из Лэвинов случайно оказался рядом.
— Они обвенчаются с нашего благословения, — напыщенно произнесла миссис Лэвин. — Правда, Тед? А потом мы можем отпраздновать это дело в «Чосер-армз» — наша Кэтлин работает там барменшей.
— Сомневаюсь, чтобы Орла захотела устраивать торжество. Как, милая?
— Нет, мам, не захочу. — Орла сидела далеко от Микки, насколько позволяла крохотная гостиная. Она выглядела бледной и подавленной, словно планировались похороны, а не ее свадьба. Микки встревоженно наблюдал за ней. Он безумно любит ее, поняла Элис, и у нее комок подступил к горлу. Неужели этот брак разрушит две жизни? Три, если считать нерожденного ребенка. Вчера ночью она предложила Орле забыть о Микки и уехать из города, чтобы родить ребенка.
|
|
— И что с ним будет потом? — тихим голосом спросила Орла.
— Его усыновят.
Орла покачала головой:
— Нет, мам. Это будет безнравственный и безответственный поступок. Я буду терзаться чувством вины до конца своих дней.
— И я тоже, если хочешь знать. Я не могу подумать о том, что моего первого внука будут воспитывать чужие люди.
Кого-то из младших Лэвинов послали за бутылочкой шерри, чтобы выпить за здоровье будущих молодоженов. Миссис Лэвин принялась вслух размышлять о том, не поздно ли будет пойти сегодня в церковь Святого Джеймса и разослать приглашения.
Элис почувствовала, что стала значительно теплее относиться к этой добродушной краснолицей женщине, такой великодушной и доброй, и к ее столь же добросердечному мужу. Она была глубоко тронута, когда речь зашла о том, где будут жить молодые, и мистер Лэвин мгновенно ответил:
— Они могут спать в гостиной. Мы не хотим, чтобы наш Микки бросил ученичество, и мы не возьмем с него ни пенни, правда, дорогая? Особенно теперь, когда у него жена и вот-вот будет ребенок.
Пухлое, морщинистое лицо миссис Лэвин расплылось в широкой улыбке.
— Благословен будь наш Господь, он всегда посылает достаточно пищи на стол. По крайней мере, нам.
Это было так непохоже на реакцию Джона прошлым вечером.
— Джон и я, мы будем помогать, конечно, — сказала Элис, чувствуя себя обязанной упомянуть и мужа.
— Они не пропадут, — безмятежно заключила миссис Лэвин.
Орла сдавленно вскрикнула и выскочила из комнаты.
Орла Лэйси и Микки Лэвин поженились в первый понедельник марта. Церемония венчания состоялась в десять часов. Хотя объявления о венчании были разосланы три недели назад, в такой ранний час в церкви собралось совсем немного зрителей. Не было свадебных экипажей, чтобы привлечь внимание, не было букетов и бутоньерок, не было подружек жениха и невесты.
Вместо отца невесты, который несколько дней назад слег с тяжелой пневмонией — так объяснила Элис отсутствие Джона проявившим необычайное понимание Лэвинам, — стоял Дэнни Митчелл, который и выдал замуж свою внучку. Парикмахерский салон Лэйси в этот день был закрыт. Маив работала в больнице во вторую смену, так что ей не пришлось отпрашиваться. Кормак, которого случившееся повергло в серьезное замешательство, не пошел в школу. Он считал, что люди женятся потому, что хотят сделать друг друга счастливыми, но Орла только и делала, что резко обрывала всех желающих высказаться и поздравить молодых, в особенности Микки.
Бернадетта Мойнихэн отпросилась с утра, чтобы побыть со своей подругой в такой ответственный день.
— А я-то воображала, что у нас будет настоящий праздник, когда девочки выйдут замуж, — со слезами на глазах призналась Элис. — Ну, ты понимаешь, выбор в ателье костюма для жениха и платья для невесты, заказ цветов и торта, организация свадебного стола и угощения. Но все получилось ужасно, а оттого, что Джона нет, будет еще хуже.
— А что будет с работой Орлы? — спросила Берни.
— Она подала заявление об увольнении. У нее ведь нет выбора, правда? Вскоре все заметят, что она беременна.
Орла была как смерть — в своем простом бледно-голубом костюме, который купила ей мать, с белым молитвенником в руках, затянутых в белые перчатки. Во время церемонии Микки не сводил обеспокоенного взгляда с ее каменного лица.
«Она сделает его жизнь адом». Сердце у Элис упало. Бракосочетание превратилось в кошмар.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— Сегодня утром пришло письмо с уведомлением о том, что Кормак сдал экзамены, это значит, что в сентябре он будет учиться в средней школе Святой Мэри. Видели бы вы список того, что мы должны будем купить! — Элис рассмеялась. — Он был несколько ошарашен тем, что ему придется носить шапочку, собирается прятать ее в кармане пиджака, пока не дойдет до школы. — Пиджак! Она и мечтать не смела, что ее сын будет носить пиджак.
— Полагаю, так приятно иногда получать хорошие известия для разнообразия, — заметила миссис Уайт, которая приходила раз в месяц, чтобы вымыть голову шампунем и уложить волосы. — То, что Кормак получил стипендию, послужит вам хотя бы небольшим утешением после Орлы.
— Что вы хотите сказать? — ледяным тоном произнесла Элис.
— Ну... — Миссис Уайт, должно быть, несколько обескуражил тон Элис. — Да ничего, в общем.
— Мы все очень рады за Орлу, если хотите знать. Микки Лэвин — хороший парень, из него получится прекрасный муж. И нам очень приятно, что у них будет ребенок.
— Да, но...
— Но что?
— Она слишком молода для матери, — сбивчиво закончила миссис Уайт.
— Ей семнадцать. Я была всего на год старше, когда у меня родилась наша Фионнуала.
— Вы накручиваете бигуди слишком туго, миссис Лэйси. Не могли бы вы снять последние два и накрутить их посвободнее?
Элис фыркнула:
— Извините.
— Насколько я понимаю, вы собираетесь расширяться. — Миссис Уайт дипломатично решила сменить тему. Элис Лэйси была великолепной парикмахершей, лучшей в Бутле, и не стоило напрасно злить ее. Она с облегчением приняла улыбку, которой одарила ее Элис.
— Да, я беру на работу опытную помощницу, если это можно назвать расширением, Дорин Моррисон, на полставки. Она работала в том роскошном салоне в городе, пока не вышла на пенсию.
— Так она уже в возрасте?
— Ей всего пятьдесят. Она вышла на пенсию из-за проблем с сердцем, но полагает, что сможет приходить четыре раза в неделю на полдня, а также по субботам. Да и живет она на Коупер-стрит, так что далеко ей ходить не придется.
В салоне становилось все оживленнее. Женщины приходили к ней из самых отдаленных районов, и книга заказов была расписана на несколько недель вперед. Нужна была не только опытная помощница, она чувствовала, что пришло время установить телефон.
Элис надела сеточку на бигуди миссис Уайт, подложив под нее два больших ватных тампона, чтобы прикрыть уши, усадила ее под сушилку, а сама отправилась в кухню, чтобы приготовить чашечку чая. Вместо себя она оставила Фиону, правда ненадолго — через пару минут ей нужно будет сделать стрижку, потом подкрасить волосы клиентке и еще причесать миссис Наттинг.
Стоял чудесный жаркий августовский день. Занятия в школе закончились две недели назад, и Кормак отправился на пляж в Си-форте со строгим наказом не заплывать далеко от берега. Элис вышла на задний дворик, чтобы спокойно выпить чаю, радуясь возможности хоть на несколько минут вырваться из суеты парикмахерской и заодно насладиться замечательной погодой.
Самая большая проблема Бутля, который она очень любила, заключалась в том, что здесь ничего нельзя было утаить от соседей. Ей до смерти надоело выслушивать досужие замечания клиенток об Орле, которая была замужем всего пять месяцев, но уже носила огромный живот. Ребенок должен был появиться на свет в конце следующего месяца, и она мрачно думала о том, что люди будут говорить тогда.
Ее злило, что миссис Уайт каким-то образом удалось принизить успехи Кормака — она непременно должна зайти к Орле и рассказать ей об этом, как только салон закроется. Возможно, это немного развеселит ее.
Всего лишь — возможно! Элис вздохнула. Орла вела себя так, будто жизнь для нее кончилась, и безжалостно третировала бедного Микки. Его мать, чье терпение казалось поистине беспредельным, тем не менее была полна симпатии к молодой невестке. «Я тоже была не в себе, когда рожала своих. Когда появится ребенок, с ней все будет в порядке», — говорила она.
Почему-то Элис сомневалась в этом. Оттого, что Орла окажется запертой в тесной и шумной гостиной Лэвинов, да еще с ребенком на руках, она, скорее всего, станет еще более невыносимой. Как там говорила эта звезда экрана, Джимми Дюрант? «Подождите, вы еще не то увидите!»
Если бы только она могла позволить себе снять для них маленький домик! Надо надеяться, что, когда к работе приступит Дорин Моррисон, доходы возрастут и она спросит Горация Флинна, нет ли у него чего-нибудь подходящего.
Слишком много было этих «если». Если бы Джон зарабатывал больше! Но он давал ей на расходы даже меньше, чем когда работал токарем. Он всегда изъяснялся как-то туманно, вручая ей деньги, бормотал что-то о необходимости приобрести новые инструменты, о непомерных накладных расходах и прочем. Если бы не парикмахерская, Элис не потянула бы все расходы сама. Однако она твердо намеревалась настоять на том, чтобы Джон принял участие в покупке формы и всего прочего для Кормака — она вспомнила, что в списке упоминалась и теннисная ракетка.
— Когда я увижу папу, чтобы рассказать ему об этом? — спросил Кормак в то утро, когда пришло письмо.
Элис поджала губы, страшно недовольная тем, что Джона вечно не оказывалось рядом, когда случалось что-то важное — хорошее или плохое, как, например, эта история с Орлой.
— Не знаю, дорогой. Наверное, не раньше субботы. — И даже тогда это было маловероятно. Они видели его все реже и реже, даже по выходным. — Я непременно дождусь его и передам ему новости, — пообещала она.
— Я могу спуститься, если еще не буду спать?
— Конечно, мой хороший.
Вот и еще одно «если». Если бы только она не оказалась такой глупой и не подписала то соглашение с Корой! Ее мучила мысль о том, что на деньги, которые ее невестка забирала каждую неделю, можно было бы снять не один, а целых три или даже четыре небольших домика.
— Мам! — крикнула Фиона. — Джеральдина О'Брайен пришла стричься.
— Иду, милая.
* * *
Морис Лэйси сидел без пищи и воды уже целый день. Его заперли в комнате после того, как пришло письмо с уведомлением о том, что он провалил экзамены на стипендию. Сейчас, должно быть, наступило время чаепития — он умирал с голоду и очень хотел пить.
«Ты проклятый тупица, — визжала его мать. — Убирайся в свою комнату, я накажу тебя потом. Сейчас я не буду этого делать, я убила бы тебя собственными руками, так я на тебя зла! Я-то думала, что ты будешь таким же умницей, как твой отец».
Это было очень странное замечание, поскольку обычно мать утверждала, что его отец глуп как пробка. Он подумал о том, сдал ли экзамены Кормак; впрочем, он был готов держать пари, что тот сдал и получил стипендию. Он также был твердо уверен, что тетя Элис не стала бы устраивать сцен, если бы даже ее сын и провалился. Морис завидовал Кормаку — тому, что у него была такая мать, как тетя Элис. Она не душила его в объятиях и не зацеловывала до смерти, но зато и не наказывала — на Эмбер-стрит никогда не было розог.
В первый раз за его одиннадцать лет Морису пришло в голову, что жизнь — несправедливая штука. В классе было почти сорок детей, но всего лишь несколько из них ожидали стипендии. Неужели всех тех остальных, кто провалился на экзаменах, тоже наказали — заперли в темной комнате и грозили выпороть? Скорее всего, они играли в футбол на улице или в парке, а может, пошли на пляж. Почему с ним всегда обращались не так, как со всеми другими?
«Это нечестно!» — В его пересохшем горле комком застряла жалость к самому себе, и он никак не мог проглотить этот ком. Ему отчаянно хотелось заплакать — таким несчастным он себя чувствовал.
Входная дверь с грохотом захлопнулась. Значит, мать ушла. Морис попробовал открыть свою дверь, но она оказалась заперта снаружи. Он выглянул из окна на улицу, залитую таким ярким солнцем, что больно было смотреть, и ему страшно захотелось глотнуть свежего воздуха и присоединиться к компании одноклассников. Морису редко позволяли одному выходить из дома.
Из сада за домом до него донеслись крики играющих детей, а за деревьями он рассмотрел качели. Подумать только, у них были собственные качели!
С бешено бьющимся сердцем Морис открыл окно, вылез через него на крышу кухни, а потом соскользнул по водосточной трубе на землю.
Он свободен! Ему достанется по первое число, если мать вернется и обнаружит, что его нет, но сейчас Морису было наплевать на это. Он всегда изо всех сил старался вести себя хорошо. Он никогда не капризничал, никогда не попадал в неприятные истории, никогда не огрызался. Он старался, как только мог, сдать экзамены и получить стипендию. Не его вина, что вопросы оказались слишком трудными. Как бы то ни было, мозги его отказались работать. Он просто не мог думать.
Морис побежал куда глаза глядят. Если он доберется до Норт-парка, то там наверняка будет с кем поиграть. Однако вместо этого десять минут спустя он оказался перед парикмахерской тети Элис. Ему захотелось увидеть, как ее милое, доброе лицо озарится радостным удивлением. Он точно знал, что она любит его. Он был в парикмахерской всего несколько раз, но ему там очень нравилось. В салоне было весело и все казались такими счастливыми.
Он отворил дверь — раздался мелодичный звон колокольчика. Его двоюродная сестра Фиона подметала пол, а другая леди мыла голову еще одной леди. Тети Элис нигде не было видно.
— Привет, малыш! — воскликнула Фиона. — Твоя мать с тобой?
Морис отрицательно покачал головой. Ему нравилась Фиона, которая всегда суетилась вокруг него, но сейчас ему нужна была ее мать.
— Ты вспотел. Хочешь стакан вишневого лимонада? — спросила Фиона. — Он у нас в кухне.
— Да, пожалуйста!
— Я принесу его тебе через минутку, как только закончу подметать пол. Мама вышла во двор передохнуть. У нас сегодня настоящая турецкая баня. К счастью, мы скоро закрываемся. Почему бы тебе не пойти к ней и не поздороваться?
Морис прошагал через салон, вышел в кухню и оттуда во двор, где в кресле сидела тетя Элис. У нее было грустное лицо, подумал он, но когда она увидела его, оно осветилось улыбкой.
— Привет, Морис, дорогой. — Она просияла. — Ты один? Это что-то новое.
Он не знал, что на него нашло, потому что вдруг кинулся к тетке, она посадила его к себе на колени, и он заплакал навзрыд, а она гладила его по голове и приговаривала: «Ну, успокойся, успокойся, хороший мой. Расскажи своей тете Элис, что случилось».
— Я провалил экзамены на стипендию, — выкрикнул он сквозь слезы. — Мама заперла меня в моей комнате, и сегодня вечером она убьет меня.
— Вот значит как! — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнесла Элис.
— Я не нарочно провалился. Я старался изо всех сил, честное слово.
— Я уверена в этом, милый.
— Я просто ужасно тупой. — Он всхлипнул.
— Если бы все, кто проваливается на экзаменах, были тупыми, мир прекратил бы свое существование, — рассудительно заметила его тетя. — Экзамены не сдали ни наши девочки, ни я, ни дядя Джон. Да и твоя мать тоже, если на то пошло. Зато ты силен в других занятиях — в футболе, например. Ты играешь намного лучше, чем наш Кормак.
— Да, я думаю, это так, — икнув, согласился Морис.
— И ты очень красив. — Она провела рукой по его темным кудрям. — Держу пари, ты разобьешь не одно сердце, когда вырастешь, и к тому времени ты поймешь, что прекрасно справляешься с массой вещей. Я вот считала себя ужасно глупой и ни на что не годной, пока вдруг не обнаружила, что хорошо делаю прически другим женщинам. — Она крепко прижала его к себе. — Так что больше не смей называть себя тупым, слышишь?
Дверной колокольчик снова звякнул, и Элис сказала:
— Наверное, это моя последняя клиентка. Ее нужно только подстричь. Ты можешь составить мне компанию в салоне, а потом я отведу тебя домой.
— Я не хочу домой! — Он крепче прижался к ней.
— Боюсь, тебе придется пойти туда, мой хороший, иначе твоя мама вызовет полицейских и меня обвинят в похищении детей.
— Я не хочу, тетя.
— Тогда я напою тебя чаем, а потом отведу домой.
* * *
— Это неправильно, Кора, — сказала Элис. — Лишать одиннадцатилетнего мальчугана еды и питья на целый день из-за того, что он не сдал дурацкий экзамен... в общем, это неправильно.
— Тебя это не касается, — оборвала ее Кора. — Это мое дело, как я обращаюсь со своим сыном.
— Когда меня втягивают в это, оно становится и моим делом, — с жаром возразила Элис. — Бедный малыш вынужден был прийти ко мне, чтобы его накормили. Он выпил целую бутылку лимонада и не знаю сколько стаканов воды. У него, должно быть, в горле пересохло, как в пустыне.
Кора пыталась найти подходящий ответ, но ничего не могла придумать. Пока Кора ходила по магазинам, она со смешанным чувством думала о Морисе. Ей было немного не по себе оттого, что она на весь день оставила его голодным, но, с другой стороны, у нее закипала кровь при мысли о том, что он подвел ее и не получил стипендии. Если Кормак успешно сдал экзамены — а он, конечно же, сдал, — то, получается, Элис снова одержала над ней верх. Она задаст Морису хорошенькую взбучку, когда вернется домой, проучит его. Кора задрожала от радостного предвкушения того, что произойдет потом, после того, как она простит его. Он обнимет ее за шею, скажет, как сильно любит, и она крепко-крепко прижмет его к себе. А потом они сядут пить чай.
Она вошла в лавку зеленщика и купила фунт молодой картошки и фунт горошка, потом заглянула к Костигану за четырьмя фунтами парной телятины, но вспомнила, что у нее есть муж, и увеличила заказ до шести фунтов. Наконец, у Блэкледжа она приобрела огромный кремовый торт с малиновым сиропом, который так любит Морис.
Она разбирала дома покупки, не подозревая, что Мориса нет в его комнате, как вдруг раздался стук в дверь и на пороге возникла очень рассерженная Элис Лэйси, держа за руку мрачного, испуганного Мориса. Кора всегда считала, что ее невестка — необычайно уравновешенная и тихая особа, и даже не подозревала, что та способна так разбушеваться.
Она стояла в гостиной, сердито размахивая руками. «Это неправильно, — повторяла она. — Это просто жестоко».
Прошло добрых полчаса, прежде чем непривычно молчаливой Коре удалось избавиться от нее. Она с грохотом захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, тяжело дыша. С каждым вздохом в ней нарастал гнев — гнев, который было бесполезно направлять на Элис. Как бы то ни было, именно Морис стал причиной ее позора.
Она вошла в гостиную, куда его отправили, чтобы он не слышал перебранку между двумя женщинами, и обнаружила его стоящим у окна. В соседнем доме играли дети, и их крики звонко разносились в вечернем воздухе, только подчеркивая унылую тишину их собственного дома.
— Не смей больше даже близко подходить к этой проклятой парикмахерской, — металлическим голосом произнесла Кора. — И если я запираю тебя в твоей комнате, значит, ты должен оставаться там. Ты слышишь меня?
— Да, — безразлично ответил Морис.
— Да — что?
— Да, мама.
— Ты меня опозорил перед Элис тем, что пошел к ней и сказал, что ты голоден. Что, черт возьми, она теперь обо мне подумает?
Морис пожал плечами:
— Не знаю, мама.
Раньше она никогда не замечала, чтобы он так равнодушно воспринимал ее слова, и от этого ее гнев только усилился. В голове стучало, к горлу от бешенства подступала тошнота. Разве он не понимает, что он наделал? Разве он не понимает, что она должна чувствовать себя лучше всех? Она должна. Еще ребенком, грязным, неухоженным, вечно голодным, терпя жестокое обращение двух своих старых теток, она поклялась, что когда-нибудь станет кем-то. Она редко посещала школу, потому что остальные дети смеялись над ее ветхой одежонкой, над тем, что у нее не было обуви, что в волосах завелись вши и от нее воняло, и она не могла ответить ни на один вопрос на уроке.
«Так не будет продолжаться вечно, — говорила она себе, укладываясь спать в спальне, где не было ничего, кроме матраса и нескольких кишащих блохами одеял. — Когда я вырасту, то стану жить во дворце».
В конце концов она пережила своих теток, но потом настали трудные времена. Какое-то время она спала на улицах, потому что никто не хотел брать на работу девушку, которая не умеет ни читать, ни считать, не умеет даже вести себя.
Наконец она нашла себе работу уборщицей у женщины, которой принадлежала добрая дюжина доходных домов.
«Неужели тебя не научили пользоваться ножом и вилкой?» — спросила та в первый же вечер, увидев, что Кора берет еду руками.
Она научилась пользоваться столовыми приборами, узнала, когда надо говорить «спасибо» и «пожалуйста», научилась подтираться после посещения туалета и менять одежду до того, как та пропахнет потом. Еще она научилась читать, производить сложение и умножение. Ей помогала женщина, на которую она работала. Она говорила, что Кора быстро все схватывает и просто стыд, что девушка не научилась таким простым вещам раньше — в школе Кора могла бы стать примерной ученицей.
В двадцать лет она встретила Билла Лэйси — он был хорошо сложен и намного красивее тех мужчин, которые до сих пор проявляли к ней интерес. К тому моменту, когда Билл сделал ей предложение, Кора уже поняла, что он неудачник. Она с гораздо большим предпочтением относилась к его старшему брату Джону, который был его прямой противоположностью. К сожалению, оставаясь вежливым, он не проявлял ни малейшего интереса к невесте своего брата. Кора рассудила, что, если она выйдет за Билли Лэйси, у нее все-таки будет свой дом. Пока не имело особого значения, что он находился на О'Коннел-стрит.
Прошло совсем немного времени, и на сцене появилась невыразительная, блеклая Элис Митчелл. Она, как пиявка, вцепилась в Джона Лэйси. Кора никогда не думала, что будет кого-то так остро ненавидеть, не считая своих теток, как она возненавидела Элис в тот день, когда та вышла замуж за Джона и сменила фамилию Митчелл на Лэйси.
Стремление стать кем-то, иметь красивые вещи, оставалось таким же сильным, но еще сильнее было желание взять верх над Элис Лэйси. Коре казалось, что она добилась этого, заполучив красивого — украденного — сына, дом на Гарибальди-роуд, обманным путем завладев одной третью парикмахерской, но каким-то образом Элис все время оставалась на шаг впереди.
Кора злобно уставилась на сына, который так подвел ее. Она потянулась за розгой и принялась вертеть ее в руках. Кивнув на стул, она коротко приказала:
— Наклонись.
К ее неописуемому удивлению, Морис проигнорировал ее.
— Наклонись, — повторила Кора, в голосе ее зазвучали истеричные нотки.
— Нет. — Он сунул руки в карманы своих серых шортов и с вызовом уставился на нее.
— В таком случае... — Она подняла розгу и с размаху опустила на его плечи. Должно быть, тонкая ткань рубашки послужила ему плохой защитой, но Морис не подал и вида, что ему очень больно. Кора снова подняла розгу и опешила, когда он схватил хлыст одной рукой. Несколько ужасных секунд они боролись за обладание орудием наказания, но в свои одиннадцать лет он был крепким, сильным парнишкой, сильнее матери, и с легкостью вырвал его у нее из рук.
Какое-то невыносимое мгновение Кора ждала, что хлыст вот-вот обратится против нее. Она попятилась к стене, выставив перед собой руки для защиты, но Морис попросту переломил его пополам. Он швырнул обломки на стол и долго смотрел на них, как будто спрашивая себя, почему он не сделал этого раньше.
— Фу! — пробормотал он и вышел из комнаты. Она решила, что он, обиженный, поднимается в свою комнату, чтобы остаться одному. Однако через несколько секунд она услышала, как хлопнула входная дверь. Кора опрометью кинулась в коридор.
— Куда ты идешь? — дрожащим голосом крикнула она.
— В парк, поиграть с ребятами.
Она потеряла его! Тело ее словно оцепенело. Сын был единственным человеком в мире, которого она когда-либо любила, единственным человеком, который любил ее. Кора хотела, чтобы он вернулся, она сделала бы все что угодно для этого, но у нее возникло страшное предчувствие, что уже слишком поздно.
И, как обычно, во всем была виновата Элис Лэйси.
* * *
Орла чувствовала себя так, словно была беременной всю жизнь. Ей было трудно ходить, таким большим стал ее живот. Может, она ожидала сразу пятерых близнецов, как та женщина в Канаде. Каждый раз, когда она поворачивалась на другой бок, кровать страшно скрипела, а Орла вертелась всю ночь, не давая заснуть Микки, который по утрам вставал с красными от усталости и недосыпания глазами.
Но Орле было все равно. Ей было наплевать, пусть даже у него вылезут глаза или отвалится голова. Все, что ее волновало, это она сама и то затруднительное положение, в котором она оказалась.
Она ненавидела Микки за то, что он стал причиной всех ее бед, ненавидела отца за то, что тот не позволил им жить в доме на Эмбер-стрит, где ей было бы намного приятнее. Она ненавидела своих сестер: Фиону, которая смотрела на нее с таким превосходством, словно хотела сказать: «Я никогда не вляпаюсь в подобное дерьмо», — что, вероятно, было сущей правдой, потому что во всем Бутле не найдется парня, который рискнет подойти к ней ближе, чем на пушечный выстрел, — она ненавидела Маив, которая постоянно навязывалась со своими советами, так что можно было подумать, будто она произвела на свет добрую сотню ребятишек, да и в больнице Бутля, где работала Маив, не было родильного отделения.