Однако Элис хотела все-таки чего-то лучшего для своих дочерей — для всех своих дочерей, если на то пошло. Она задумалась над тем, может ли получиться что-нибудь у Фионы с Нейлом, но потом решила, что вряд ли. Как только о его приезде станет известно, ему начнут строить глазки все молодые одинокие женщины в Бутле, не исключая и кое-кого из замужних дам.
Она положила начинку на холод, чтобы сохранить ее. В твидовом пальто и с шарфом на голове появилась Фиона, объявив, что идет на исповедь.
— Но ты исповедовалась в прошлую пятницу. Какие страшные грехи ты совершила, что тебе снова понадобилось каяться, да еще так скоро?
— Никакие, мам. Просто мне хочется сходить в церковь.
— Не задерживайся, милая. На улице очень холодно. — Было что-то трогательное и вместе с тем жалкое в том, что девушке в возрасте Фионы не оставалось ничего другого, кроме как пойти в церковь.
Маив, у которой было утреннее дежурство в больнице и которой нужно было вставать с первыми лучами солнца, отправилась пораньше в постель с книгой. Элис предложила принести ей чашку какао. Кормак сделал свое домашнее задание и тоже улегся в кровать, взяв с собой энциклопедию.
Наконец-то Элис осталась одна. Она включила радио — вскоре должны были передавать пьесу. Джон появится очень поздно. Когда он приходил домой, она обычно уже спала. Эта ужасная миссис Наттинг несла чушь, рассуждая о тех больших деньгах, которые они зарабатывали. После всех накладных расходов у Элис оставалось немногим больше того, что она получала, когда работала на фабрике, а заработки Джона вообще казались смехотворными, если учесть, сколько времени он проводил в мастерской. Тем не менее он делился заработанным, о чем свидетельствовала будущая ванная комната.
|
|
Иногда Элис охватывало чувство вины за то, что она сидит в теплом доме, положив ноги на скамеечку, слушая радио или читая, в то время как Джон работает не покладая рук. Если бы только он нашел себе помещение поближе, она бы забегала к нему вечерами с термосом чая и вкусным теплым пирогом. Сейчас они виделись очень редко. Лицо ее погрустнело. Их брак стал пародией, неудачной шуткой. Они обращались друг к другу с холодной вежливостью.
Началась пьеса, и она прибавила громкость. Лучше ей не думать о Джоне и об их отношениях.
* * *
— Я люблю тебя, Орла, — прошептал Микки. — Когда я работаю, то не могу думать ни о чем, кроме тебя. Ты не идешь у меня из головы. Это сводит меня с ума.
«И я тоже люблю тебя, — хотелось ответить Орле. — Я испытываю точно такие же чувства. Я не могу дождаться, пока ты поцелуешь меня. Я все время думаю о тебе».
Однако вслух Орла не сказала ничего подобного. Она не хотела, чтобы он знал, какие чувства она к нему питает. Вместо этого она произнесла:
— Мне не нравится здесь, Микки. Тут темно и грязно, и пахнет мочой.
— Куда еще мы можем пойти? — беспомощно сказал Микки.
— Почему бы нам просто не погулять?
— Я устал от прогулок. Мне ужасно хочется целовать тебя. Как ты думаешь, твоя мать разрешит нам воспользоваться гостиной?
— Для чего? — язвительно поинтересовалась Орла.
— Ты знаешь, для чего.
— Я неуютно себя чувствую в нашей гостиной, зная, что за стенкой находится мама.
— Мы можем заниматься невинными вещами, например целоваться.
— Надеюсь, ты не предлагаешь заняться не столь невинными вещами где-нибудь в другом месте?
|
|
Неожиданно Микки повернулся и пошел прочь.
— Я даже не мечтаю об этом, — холодно бросил он.
Она смотрела, как его мальчишеская, не очень высокая фигура исчезает в просвете арки. Отблески света из окон домов, стоящих по обеим сторонам улицы, падали на его блестящие черные волосы и широкие плечи. Даже со спины он выглядел необыкновенно привлекательным. Она знала, что причинила ему боль, отказавшись воспринимать его всерьез. Что-то кольнуло ее в сердце, и она вдруг почувствовала, что вся дрожит, испытывая какие-то незнакомые ей и странные ощущения.
— Микки! — окликнула она, когда он уже собирался свернуть за угол. — Ох, Микки!
— Орла!
Они бросились навстречу друг другу. Микки подхватил ее на руки, поцеловал, закружил на месте, снова поцеловал и, расстегнув пальто, обнял за талию. Он просунул руки ей под джемпер, и она почувствовала, как он сжимает ее ребра сквозь тонкую ткань нижнего белья.
— Микки, — восторженно выдохнула она, когда он провел большими пальцами по ее соскам. Как-то так получилось, что бретельки соскользнули, лифчик расстегнулся, и Орла застонала от удовольствия, когда ее обнаженной груди жадно коснулись руки Микки.
О боже, она кончает! А Микки задирал ей юбку, гладил ее обнаженные бедра и уже запустил руку ей в трусики.
Впоследствии Орла не могла вспомнить в точности, что же именно произошло дальше; в памяти остались только совершенно восхитительные и необычные ощущения. Потом они шли обратно на Эмбер-стрит, Микки обнимал ее рукой за плечи, а она обхватила его за талию. Орла все еще дрожала и чувствовала себя как-то странно, словно она оказалась в другом мире, не таком, в котором жила раньше. Она ушла из дома девушкой, а возвращалась женщиной.
|
|
У дверей Микки хрипло произнес:
— Мы созданы друг для друга, Орла. Теперь мы должны пожениться.
— Хорошо погуляла, милая? — спросила Элис, когда дочь вошла в комнату.
— Нормально, — ровным, усталым голосом ответила Орла. — Я, наверное, сделаю себе какао и возьму чашку в постель. Завтра у меня трудный день. — Ее посылали на первое ответственное задание: кто-то, о ком она никогда не слышала, приезжал в Ватерлоо, чтобы открыть магазин.
— Пожалуйста, не разбуди Маив. Ей тоже предстоит нелегкий день.
— Я постараюсь, мам. — Ожидая, пока закипит чайник, Орла приняла решение, что после сегодняшнего вечера больше не будет встречаться с Микки Лэвином. Это было слишком опасно.
* * *
Сегодня у Коры был день рождения, о чем, впрочем, никто не знал и никого это не беспокоило. Билли забыл, по своему обыкновению. Раньше Элис присылала ей красивую поздравительную открытку, на ней всегда было написано: «От Джона и Элис, девочек и Кормака». Коре не хватало этих открыток, но они перестали приходить пять лет назад, так же как и приглашения на рождественский обед или на другие праздники, например на дни рождения.
С самого Рождества у Коры было ужасное настроение. Прежде всего она была сыта по горло своим домом — существовал предел того, каким красивым и милым его можно было сделать, и она чувствовала, что достигла этого предела. Больше всего на свете ей хотелось все начать сначала, в новом доме, намного большем, на этот раз отдельном, который стоял бы на широкой улице, обсаженной деревьями. Она не возражала переехать куда-нибудь за город, в Ватерлоо или в Кросби. Несколько месяцев назад Гораций Флинн приобрел чудесный дом на самом берегу Бланделлсэндз. Пожилой вдовец, у которого он купил его, сидел без гроша и отдал дом чуть ли не даром. Гораций затеял в нем ремонт, прежде чем сдавать.
Кора намеревалась потребовать его для себя в обмен на свои услуги и наверняка добилась бы своего, если бы не ее невестка. Из-за нее, из-за того, что она за ее спиной рассказывала всякие небылицы, Кора потеряла доверие Флинна — этого толстого, жирного неряхи. Когда она думала об этом, у нее закипала кровь. Пальцы у нее скрючились, как будто ей хотелось обхватить шею своей невестки и сдавить ее. Кора всего лишь раз видела Горация после Рождества, и тогда он накричал на нее.
— Как ты смела исказить мое распоряжение? — заорал он. Она еще никогда не видела его в такой ярости. — Ты, наверное, собиралась оставить лишние деньги себе?
— Нет, конечно, — попыталась успокоить его Кора, хотя такая мысль приходила ей в голову, и она размышляла, удастся ли ей это. Все зависело от того, как заплатила бы Элис, чеком или наличными.
— Ты уже делала так раньше? — Его маленькие круглые глазки зло сверкали.
— Только один раз, — смиренно призналась она. — И то только потому, что это было личное дело.
— Ах да, хорошо, что вспомнил. Почему ты не сказала мне, что парикмахерская частично принадлежит тебе?
— Я не думала, что это имеет какое-то значение.
— Разумеется, это имеет значение, — нетерпеливо прервал он ее. — Совершенно очевидно, что ты намеревалась навредить своей невестке. Ты сделала ошибку, позволив чувствам затмить твой разум. — После этого он ушел, сказав, что собирается тщательно проверить все книги, чтобы убедиться, что она его не обманывала. К сожалению, он ей больше не доверял.
С тех пор Флинн не поручал ей никакой работы, не заскакивал для приятного времяпрепровождения, после которого обычно вручал ей пять шиллингов. Хуже того, однажды она увидела, как он выходит из парикмахерской Лэйси. Она установила за ним слежку и два раза видела его там же.
Как славно, что Кора имела доход от парикмахерской, потому что внезапно она обнаружила, что ей приходится полностью оплачивать дом на Гарибальди-роуд, чего она никогда не могла бы себе позволить на те жалкие гроши, которые зарабатывал Билли.
Ей крайне важно было вернуть доверие Горация Флинна. Он был не особенно стар, ему только-только перевалило за пятьдесят, но он был болен — об этом красноречиво говорил цвет его лица. У него пошаливало сердце. Оно билось неритмично, и она совсем не удивилась бы, если бы Флинн вдруг упал замертво. По правде говоря, она частенько надеялась, что так и случится. Кора знала, что во всем мире у него не было близких, только какие-то дальние родственники в Ирландии. Как-то раз они даже заговорили об этом.
— Мне не нравится сама мысль о том, что после моей смерти кому-то достанется все мое добро, нажитое тяжким трудом, — сказал он ей.
— Наверняка у тебя есть кто-то близкий, которому ты можешь оставить все, — невинно ответила Кора, зная, что у него есть только она.
— М-м. — Он задумчиво разглядывал ее. — В таком случае мне придется составить завещание.
С того времени, стоило ей оказаться у него дома, как она украдкой пыталась отыскать завещание, но если Флинн и составил его, то, должно быть, оно находилось у его поверенного, потому что найти завещание ей не удалось.
* * *
— Мне очень жаль, дорогой, но она ушла в кино, — сказала Элис отчаявшемуся парню на ступеньках.
— Опять! — вскричал Микки Лэвин. Он с такой силой запустил пальцы в свои черные кудри, как будто намеревался вырвать их с корнем. — Она ходила в кино вчера. Я ждал ее у «Паласа» на Марш-лейн, пока фильм не закончился, но не заметил, чтобы она выходила.
— Вчера она была не в «Паласе», а в «Рио» на Фазаскерли вместе с подругой по работе. Я не знаю, куда она отправилась сегодня, — добавила она на тот случай, если Микки вздумает снова ожидать Орлу у кинотеатра.
— Могу я войти и подождать ее? — Нижняя губа у него задрожала, как у ребенка.
— Я как раз собиралась лечь спать, дорогой, — солгала Элис. — Это не очень удобно.
— Тогда я посижу на ступеньках, пока она не вернется.
— Я не знаю, с какой стороны она придет.
— Я постараюсь не спускать глаз с дома.
Элис чувствовала себя ужасно, закрывая дверь перед носом несчастного парня. Она подошла к лестнице и окликнула дочь.
— Да, мам? — отозвалась Орла.
— Это был последний раз, когда я солгала Микки Лэвину по твоей милости. Он хороший парень и просто сходит по тебе с ума. Если ты больше не хочешь видеть его, скажи ему об этом прямо. Ты слышишь меня, Орла?
— Да, мам. — В спальне Орла зарылась лицом в подушку, чтобы никто не услышал, как она плачет. Слушать страдальческий голос Микки для нее было настоящей мукой. Она пыталась не думать о том, как он плетется вниз по Эмбер-стрит, жалкий и несчастный — такой же несчастный, какой и она чувствовала себя, если уж говорить откровенно. Это было все, что она могла сделать, чтобы не выскочить из дома вслед за ним и не окликнуть его. Ведь что получилось, когда она окликнула его тем вечером! Боже! Это было какое-то неземное ощущение, совершенно восхитительное. Она страстно желала, чтобы оно повторилось.
Но, напомнила себе Орла, она не из тех девушек, которые занимаются любовью в проходном дворе. Она намеревалась в один прекрасный день стать кем-то, кем-то очень важным. Господи, только вчера Берти Крэйг предложил ей поупражняться, чтобы она научилась стенографировать еще быстрее и могла стать репортером-интервьюером.
— Когда вы, скажем, берете интервью у политика, очень полезно записывать каждое его слово. Если он впоследствии начнет отрицать кое-какие свои высказывания, вы просто покажете ему свои записи, и дело сделано.
Политик! Когда-нибудь Орла действительно могла взять интервью у политика, и рядом с этим перспектива стать женой Микки Лэвина выглядела довольно жалкой.
Ах, если бы только ей удалось не думать о нем!
* * *
— До вчерашнего дня я не представлял себе, что вы — мать гения, — сказал Элис Нейл Грини.
— Да? — Была суббота, и салон только что закрылся. Элис складывала в сумочку заработанные деньги, чтобы позже подсчитать доходы.
Нейл, судя по всему, ходил по магазинам. В руках он нес несколько пакетов с фирменными наклейками универмагов Льюиса и Оуэна Оуэна.
— Кормак Лэйси, он ведь ваш сын, правильно?
Сердце Элис наполнилось гордостью. Она кивнула:
— Да, это так.
— Он должен получить стипендию без малейших проблем, насколько я понимаю. В учительской только и разговоров, что о нем. Я знал, что ваш сын учится в школе Святого Джеймса, но думал, это другой Лэйси, Морис. Он очень похож на Фиону.
— Морис — мой племянник. Мы не знаем, в кого пошел Кормак.
Из задней комнаты появилась Фиона, которой надоело мыть чашки и захотелось погреться в лучах славы своего брата. Элис почувствовала легкое раздражение, заметив выражение ее лица: так маленький щенок ждет, когда на него обратит внимание господин и повелитель. Фиона оказывалась совершенно бесполезной по субботам, она все время ожидала появления Нейла.
— А, Фиона! — На его улыбку стоило посмотреть. Клиентки утверждали, что при виде ее у них замирало сердце. — Я купил тебе подарок. — Он порылся в одном из пакетов и вытащил маленькую красную коробочку.
Фиона от радости едва не лишилась чувств, не успев еще развернуть подарок.
— Ой, спасибо, — выдохнула она. Открыв коробочку, она вынула оттуда большую серебряную брошь в форме буквы «ф». — Какая прелесть, — пролепетала она. — Боже, тут даже есть маленький бриллиант. — Фиона прижала брошь к груди. — Я буду беречь ее как зеницу ока, — дрожащим голосом произнесла она.
— Боюсь, что это не настоящий бриллиант. Камень называется цирконий. — Нейл снова лучезарно улыбнулся, протягивая Элис зеленую коробочку. — А это вам. Буква «Э».
— Большое спасибо. — Элис старалась не смотреть на лицо дочери, зная, что на нем написано отчаяние, оттого что Нейл купил подарок не ей одной.
— Это, в некотором роде, извинение, — сказал Нейл.
— Извинение за что?
— За то, что не указывал в своих письмах, что я — «мистер», за то, что невольно позволил вам полагать, что я — женщина. Ваша квартира располагается над парикмахерской, и вы, наверное, предпочли бы сдавать ее женщине. Вы проявили поразительную выдержку, узнав правду. — Он широко улыбнулся. — Кто-нибудь другой мог попросту указать мне на дверь. Я все-таки надеюсь, что причиняю клиенткам не слишком большое беспокойство, когда прихожу и ухожу.
Элис заверила его, что никакого беспокойства он не доставляет, и Нейл отправился к себе наверх.
— Как мило с его стороны, правда? — тепло обратилась она к Фионе. — Должно быть, он высокого о тебе мнения, раз купил такую же брошь, как и мне. Я хочу сказать, что если это было, по его словам, извинение, то оно вовсе не обязательно должно было касаться и тебя, так ведь?
Лицо Фионнуалы просветлело — угодить ей было очень легко, с грустью подумала Элис.
— Ты права, мам. — Фиона сгорала от нетерпения показать брошь Орле, у которой в данный момент не было приятеля: она, должно быть, совершенно спятила, если порвала с таким красивым парнем, как Микки Лэвин.
Орле все-таки пришлось сказать об этом Микки в лицо. Она завела его в гостиную, потому что не хотела, чтобы их разговор состоялся в другом месте, где он мог вновь заключить ее в объятия. Все закончилось бы тем, что они опять повторили бы эту замечательную, потрясающую сцену, и она бы пропала.
Боже, какое у него было выражение лица, когда она сказала ему! Орла никогда его не забудет — он был потрясен, не верил своим ушам, готов был расплакаться. В его черных глазах светилось отчаяние.
— Но ведь я люблю тебя, — сказал он, как будто это имело решающее значение.
— А я тебя не люблю, — с жаром заявила Орла.
— Любишь! Конечно любишь. И ты сама знаешь это. Я ведь вижу. То, чем мы занимались вместе, было волшебством. Разве не так, Орла? — Он схватил ее за руку. — Разве не так?
Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Нет, — ответила она. — Это было приятно, но и только. Мне понравилось.
— Ты лжешь. Ты тоже подумала, что это волшебство, как и я.
Орла пожала плечами. Ей страстно захотелось, чтобы он навсегда ушел, ушел из ее дома и из ее жизни. Она скрестила руки на груди и пожелала ему спокойной ночи.
— Значит, все?
— Все.
— Все кончено?
— Кончено, Микки.
— Ты разбила мне сердце, — произнес он дрогнувшим голосом.
— Оно скоро заживет, — беззаботно ответила она.
Входная дверь с грохотом захлопнулась. По-прежнему прижав руки к груди, Орла принялась раскачиваться взад и вперед на кушетке. Слезы капали ей на колени, на юбку, оставляли мокрые пятна на ее туфлях и на полу вокруг.
В таком виде ее и нашел Кормак — раскачивающейся, как сумасшедшая, на кушетке, и заливающей гостиную потоками слез. «Зачем ты сказала Микки, чтобы он уходил, если ты хочешь, чтобы он остался?» — спросил он, и от этого Орла заплакала еще сильнее. Вошла встревоженная Элис, постаралась, как могла, утешить дочь и отправила ее в постель, дав чашку какао и пару таблеток успокоительного.
Это случилось много недель назад, но Орла по-прежнему не могла забыть лицо Микки, хотя теперь она ненавидела его. Она ненавидела все связанное с Микки Лэвином.
Сейчас его лицо вновь возникло перед ней, оно глядело на нее с листа бумаги, заправленного в печатную машинку. Орла старалась подавить желание вырвать этот листок и разорвать на мелкие кусочки, потому что лицо все равно появится снова, как только она вставит чистый лист в машинку.
В небольшой конторе вместе с ней работала еще одна женщина, Эдди Джонс, секретарша Берти Крейга. Орла не ладила с ней. Эдди недолюбливала свою молодую напарницу за то, что та стала любимицей босса.
— Что с тобой происходит? — поинтересовалась она, когда Орла, скривившись, словно от зубной боли, уселась за печатную машинку.
— Ничего со мной не происходит, — резко бросила Орла.
— Тогда почему у тебя такой вид, будто ты потеряла фунт стерлингов, а нашла только шестипенсовик?
— Может, так оно и случилось, вот почему.
Эдди пожала плечами:
— Я просто спросила.
Орла подумала, как Эдди отреагирует, если она закричит: «Мне кажется, что я беременна, вот в чем дело. Черт бы тебя побрал, я думаю, что беременна. А я не хочу быть беременной. Я не хочу этого ни за что на свете. Я ненавижу Микки Лэвина. Мужчины должны предохраняться, надевать эти штуки. Но Микки не сделал этого, и теперь я беременна».
— Ты уверена, что с тобой все в порядке, Орла? — обеспокоенно спросила Эдди. — Теперь у тебя такой вид, словно ты вот-вот расплачешься.
— А вы бы не заплакали, потеряв целый фунт и найдя взамен шесть пенсов?
— Я только стараюсь помочь, дорогая.
Вероятно, именно слово «дорогая» прорвало плотину, и Орла принялась плакать.
— Простите меня за мою грубость, — рыдала она. — Кое-что действительно произошло, но я не могу рассказать вам об этом.
— Почему бы тебе не пойти домой? Я скажу Берти, что ты почувствовала себя плохо. Он поймет.
— Пожалуй, я так и сделаю. Спасибо, Эдди.
Орла медленно пошла по Ливерпуль-роуд по направлению к Бутлю. У нее уже неделю не было менструации, такого раньше никогда не случалось. Орла действительно залетела, как грубо выражались некоторые. Приближаясь к Сифорту, она прошла мимо приемной врача и на минуту задумалась, не зайти ли внутрь, чтобы ее осмотрели. Но она выглядела такой молоденькой, и у нее не было обручального кольца. Что скажет врач?
Орлу никогда особенно не беспокоило, что думают люди, но родить ребенка без мужа — считалось едва ли не самым тяжким проступком для девушки. На Опал-стрит была одна, которая решилась на это. Случилось это десять лет назад, и девушка давно стала взрослой женщиной, но о ее поступке судачили до сих пор, как будто это произошло только вчера. Ребенка отправили в сиротский приют.
«Моего не отправят», — Орла обеими руками схватилась за живот. Обращаться к доктору смысла не было, потому что в глубине души она твердо знала, что там, внутри нее, клубочком свернулось крошечное существо, ожидая появления на свет. Она также знала, что должна оставить его, что отдать его будет неправильно. И если она не хочет, чтобы на ее ребенке было клеймо родившегося без отца и его всю жизнь называли «ублюдком», то ей придется стать женой Микки Лэвина. Кроме того, ей было всего семнадцать, то есть, чтобы выйти замуж, ей требовалось разрешение родителей, так что придется рассказать обо всем отцу с матерью.
Навстречу ей шла молодая женщина, толкая перед собой большую старую коляску. Ребенок в ней пронзительно кричал, как будто его жгли каленым железом. «Ох, ради бога, заткнись, урод», — с безысходной тоской произнесла женщина, проходя мимо.
Орла обернулась и смотрела, как она удаляется, сгорбленная и измученная. «Через год и я буду такой, — с ужасом подумала она. — Скоро я буду такая же».
Она бросила взгляд на противоположную сторону улицы, где, взявшись за руки и оживленно болтая, шли две девушки, немногим старше ее. На них были красивые твидовые костюмы и маленькие фетровые шляпки. Одна несла большую серую сумку из крокодиловой кожи, о которой мечтала Орла. Девушки были воплощением всего, чего Орла хотела когда-нибудь добиться.
* * *
Гораций Флинн взял за обыкновение заходить в парикмахерскую, по крайней мере, раз в неделю. «Просто хочу взглянуть, как идут дела, миссис Лэйси», — говорил он. «Дела идут хорошо, мистер Флинн. Спасибо за беспокойство».
— Он в тебя втрескался, — объявила как-то Фионнуала. — Господи, что ты сотворила на второй день Рождества, когда пошла к нему поговорить насчет аренды?
— Я просто состроила ему глазки, — смущенно призналась Элис.
— Если бы ты сумела подольститься к нему, может, нам вообще не пришлось бы ничего платить за аренду.
— Ох, Фиона, прекрати! — Элис явно чувствовала себя неловко. — Как бы то ни было, это твоя вина, что он приходит так часто. Вовсе нет необходимости так суетиться вокруг него, вести его в кухню и потчевать чаем.
— Мне его жалко. У него кожа такого нездорового цвета. Наверное, он приходит сюда потому, что мы единственные люди на всем белом свете, которые хорошо к нему относятся. Все остальные попросту ненавидят его.
— У них есть на то веские причины, милая. Он ужасный человек.
— Ужасный или нет, но я предпочитаю иметь его на нашей стороне.
— Не стоит говорить о сторонах, Фиона. Войны же нет.
— Нет, есть, и еще какая, — возразила Фиона. — Мы на одной стороне, Кора — на другой. Но мы все равно победим.
* * *
В последнее время окружающий мир представлялся Джону Лэйси довольно приятным местом. Он редко думал о своем лице. Что случилось, то случилось, и обратной дороги не было. Он не терзался чувством вины из-за того, что у него две семьи. Речь шла о жизни и смерти, и благодаря Клэр он научился жить в ладу с самим собой.
В шесть часов он запер мастерскую и зашагал по Крозиер-террас к последнему домику. Из комнаты к нему бегом бросился Робби и потребовал, чтобы его взяли на руки. Джон усадил его к себе на плечи.
— Я гулял сегодня в парке, пап, — зажурчал малыш. — Лиза весь день плакала. У нее растут зубы. А я тоже плакал, когда у меня росли зубы?
— Все время, — заверил его Джон. — Привет, любимая.
Из кухни вышла Клэр в полосатом переднике, надетом поверх простого коричневого платья. Она выглядела очень усталой. Ее длинные светлые волосы были сколоты на затылке гребешком. Она предупреждающе показала глазами на верхнюю площадку лестницы, издав при этом гортанный звук. Джон понял: его дочь Лиза была наверху — она наконец-то заснула.
— Нелегко тебе приходится, любимая?
Она скорчила гримаску и энергично закивала головой, но потом улыбнулась, обняв и его, и сына своими тонкими руками.
— Но я счастлива, — сказала она. — Очень счастлива. Чай готов.
Он уже научился разбираться в ее мимике и переводить странные звуки, которые слетали с ее губ, на нормальный английский язык.
— Хорошо. — Он причмокнул. — Умираю с голоду, и мне кажется, что я слышу запах печенки с луком.
Она снова кивнула, и он последовал за ней в кухню, где уже был накрыт стол на троих. Пока они ели, Джон пытался припомнить, был ли он так же беспредельно счастлив в первые годы жизни с Элис, и вспомнил, что да, был. Воспоминание причинило боль. Он совершил страшный поступок, предал свою жену и четырех детей ради женщины, которая раньше была проституткой.
Клэр легонько провела пальцем по тыльной стороне его ладони: «С тобой все в порядке?» — «Да».
Похоже, она так же легко понимала, о чем он думает, как он разбирался в звуках ее затрудненной речи и выражении лица. На странице блокнота, который она всегда держала под рукой, Клэр написала: «Совесть?» Некоторые слова она даже и не пыталась произнести.
— Боюсь, что так.
«Отправляйся домой пораньше, — написала она. — Побудь со своей семьей. — Она покачала головой. — Я не возражаю».
— Ты — ангел.
Глаза ее сверкнули: «Это не обо мне».
— Посмотрим, как я буду себя чувствовать. — Он знал, что не пойдет пораньше домой, где теперь чувствовал себя чужим. Джон с неприязнью подумал, что Элис очень легко свыклась с отсутствием мужа. Она никогда не упрекала его в том, что он мало бывает дома. Девочки ничем не давали понять, что скучают по нему. Пожалуй, только Кормаку не нравилось частое отсутствие отца, и это причиняло Джону сердечную боль.
И все-таки ничего нельзя было поделать. В тысячный раз он напомнил себе, что это был вопрос жизни и смерти. Он обвел глазами стол, Клэр, своего второго светловолосого сына. Сверху донесся негромкий плач, и они с Клэр улыбнулись друг другу. Она поднялась в спальню, чтобы принести Лизу. Через шесть месяцев у нее родится еще один ребенок.
Теперь это была его семья. Эти люди приняли его таким, какой он есть, каким он стал. Когда-нибудь он навсегда оставит свою первую семью — как только девочки выйдут замуж, а Кормак достаточно подрастет, чтобы все понять. С Элис все будет в порядке. Ей будет чем занять себя в парикмахерской.
Была уже полночь, когда Джон поднялся с постели, которую он делил с Клэр, оделся и вернулся на Эмбер-стрит. К его удивлению, в коридор вышла Элис, чтобы встретить его. Раньше он никогда не замечал, чтобы она так долго не ложилась спать.
— Кое-что произошло, — сообщила она.
Он обратил внимание, что глаза у нее покраснели от слез.
— С детьми все в порядке? — встревоженно спросил он.
— Вроде бы. Мы можем поговорить?
— Конечно.
Она пошла впереди него в гостиную. На столе стояли чайник, накрытый стеганым чехлом, две чашки с блюдцами, сахарница, молоко. Он почувствовал легкий укол совести. Должно быть, она долго ждала его возвращения.
— Что случилось? — Сердце его судорожно билось в груди.
— Это наша Орла, она попала в интересное положение. — Элис налила чай и протянула ему чашку.
— Беременна? — Чашка дернулась у него в руке, и чай пролился на блюдце.
— Беременна, — подтвердила Элис.
— Маленькая сучка! Я задушу ее своими руками... — Он встал, чтобы подняться наверх и вытащить дочь из постели, намереваясь встряхнуть ее так, чтобы у нее лязгнули зубы.
— Джон! Оставь ее. Ты только разбудишь Фиону и Маив, а они пока ничего не знают. Орла и мне рассказала все только сегодня вечером.
Теперь он понял, что значит увидеть красные круги перед глазами, когда ты в бешенстве.
— Это тот бездельник Микки?
— Да, и это было всего один раз. Она не виделась с ним уже несколько недель.
— И одного раза достаточно, — сплюнул Джон. — Тебе следовало получше присматривать за ней.
— Ах, так теперь я виновата! — не веря своим ушам, рассмеялась Элис. — Тебя почти не бывает дома, но в том, что нашей дочери сделали ребенка, виновата я. Что мне следовало делать, ходить по пятам за ней и Микки?
Он понимал, что она права, но не хотел признать это.
— Она что, не знает, откуда берутся дети?
— Знает, если на то пошло. Я рассказывала им об этом всем троим. Я надеюсь, что ты побеседуешь на эту тему с Кормаком. Если, конечно, у тебя найдется время. Послушай, — рассудительно сказала она, — почему мы не можем поговорить об этом, как цивилизованные люди? Я хочу сказать: нам ведь придется что-то делать.