— Ох, Берни! Если бы я знала!
— Верни Коре ее чек, а я устрою так, чтобы завтра получить деньги.
— Я не могу, правда! Я же сказала тебе, что подписала соглашение.
Бернадетта с сомнением посмотрела на нее:
— О чем там говорится?
— Не могу вспомнить.
— Тебе известно, что ты слишком доверчива, Элис Лэйси? Ладно, как насчет чашечки чая? А еще лучше, рюмки шерри, чтобы отпраздновать твое новое деловое предприятие?
— В твоих устах это звучит очень впечатляюще. — Элис улыбнулась.
— А оно и есть очень впечатляющее. Я чертовски горжусь тем, что ты — моя подруга. Подожди, сейчас я принесу рюмки из кухни.
Пока ее не было, Элис оглядела большую мрачноватую комнату. В ней было тепло — в массивном камине пылал яркий огонь. Книга, которую читала Бернадетта, лежала обложкой вверх рядом с чашкой, где оставалось немного какао. Ни за что на свете она не хотела бы оказаться на месте Берни, ни на одно мгновение, но в тот момент она почувствовала зависть к подруге: та могла поступать, как ей вздумается — лечь спать, если хотела, или бодрствовать, и никто не дышал ей в затылок, чтобы проследить за каждым движением. Элис виновато поежилась, представив себе, насколько ее жизнь была бы лучше без Джона.
О господи! Элис стало плохо. Часы на буфете показывали без десяти девять. Но если Джон беспокоился, то в этом была его вина, рассудила она. Элис больше не могла довериться ему, рассказать о салоне Миртл. Даже когда она вернется, то сможет сказать лишь, где она была, а не почему. Он вполне мог разорвать чек, заявить, что не хочет, чтобы она работала. Лучше промолчать и поговорить обо всем, когда парикмахерская Миртл действительно будет принадлежать ей.
— Эй! Я тут подумала кое о чем. — Бернадетта вернулась с рюмками. — Откуда Кора знала, на чье имя выписывать чек?
|
|
— Понятия не имею. — Элис достала чек из сумочки и впервые внимательно прочла его. — Тут сказано: «К оплате для компании «Флинн Пропертиз». — Она вновь прочитала чек и нахмурилась. — Флинн Пропертиз?
Бернадетта взвизгнула:
— Сука! Салон Миртл принадлежит Горацию Флинну. Он собственник компании, о которой толковала эта доченька. Ох, Эл! Держу пари, Кора Лэйси сейчас покатывается со смеху.
* * *
Миртл вышла в салон, одетая в слегка поношенное каракулевое пальто с коричневым меховым воротником, в черной, покрытой пылью шляпке, по форме напоминающей тюрбан, и в коротких ботиночках с начесом. Шнурки на одном ботинке были развязаны. Элис усадила ее под сушилку и завязала их.
— Чтобы вы не наступили на них, на всякий случай. — Она погладила ее морщинистое растерянное лицо. — Берегите себя, Миртл, дорогая. Вы ведь будете заботиться о себе, правда? Мы будем очень скучать по вас.
— Точно, точно, — эхом отозвалась Флорри Пайпер, которая явилась, как обычно, раз в неделю вымыть голову шампунем и уложить волосы.
Перед домом остановилось такси, и вниз спустилась Оливия Казенс, волоча большой потертый чемодан.
— Нам пора идти, мама, — резко бросила она, порозовев. — Нам и вправду нужно спешить, мама. — Она обернулась к Элис. — Удачи вам с салоном. Надеюсь, вы управитесь с парикмахерской лучше, чем это получалось у мамы. Должна признаться, вы меня совершенно ошеломили, появившись нынче утром с чеком.
Вошла миссис Глэйстер, подруга Миртл.
|
|
— Ты забыла свою сумочку, дорогая, — ласково сказала она. — Я положила в нее чистый носовой платок и немножко мятных конфет, твоих любимых.
— Спасибо. — Миртл робко улыбнулась всем. — Могу я выпить чашечку чая?
— Нет, не можешь, мама. Такси ждет. Скажи «до свидания» своим друзьям. — Оливия грубо подняла старую женщину на ноги. Она презрительно оглядела комнату. — Мое сердце не разорвется, если я больше никогда не увижу этого места.
Дверь закрылась, и Миртл Риммер навсегда покинула Опал-стрит. Миссис Глэйстер расплакалась:
— Мое сердце не разорвется, если я тоже больше никогда не увижу ее. Она ожидала, что Миртл накопила несколько тысяч фунтов, а оказалось — всего несколько сотен. И знаете, она забрала все, до последнего пенни.
— Неплохо выпить по чашечке чая, Элис, — сказала Флорри Пайпер. — Забудь на минутку обо мне и моих волосах.
Элис поспешила в грязную кухню в задней части дома, чтобы поставить на огонь чайник, и вспомнила, что прошлым вечером Оливия выгребла всю кассу, даже не подумав заплатить ей. Четыре дня Элис работала даром. Но не стоит расстраиваться, теперь она будет платить себе сама. Грусть, которую она чувствовала после отъезда Миртл, смешивалась с ликованием. Ей все Равно, какими скрытыми мотивами руководствовалась Кора, выписывая чек; не имело значения и то, что здание принадлежит Горацию Флинну. Она, Элис Лэйси, отныне была владелицей парикмахерского салона. Если не считать свадьбы и рождения детей, сегодня был самый счастливый день в ее жизни.
— Какой ужасный синяк у тебя на щеке, дорогая, — заметила Флорри Пайпер, когда Элис вернулась.
|
|
Элис потрогала синяк так, словно забыла о нем.
— Я наткнулась на дверь, — объяснила она.
— Тебе следует быть осторожнее. — Будь это кто-либо другой, Флорри сочла бы само собой разумеющимся, что синяк поставил ухажер, но всем было известно, что Джон Лэйси никогда не тронул жену и пальцем.
* * *
Он не собирался бить ее. Он никогда не хотел причинять ей боль, ни словом, ни делом. Но ее не было дома так долго, что, когда она наконец пришла, он был уже в бешенстве.
Одна за другой возвращались девочки. Сегодня он почти не видел их. Похоже, они проводят массу времени у других людей. Как только они выяснили, что матери еще нет, то сразу же отправились в постель. Он слышал, как они болтают наверху, смеются и хихикают, и чувствовал себя лишним, зная, что дочери избегают его, что именно из-за него их так часто и подолгу не бывает дома и они больше не приводят домой подружек, как раньше. Именно по этой самой причине Элис так рано укладывала Кормака спать — чтобы мальчуган не слышал, как его отец разговаривает с матерью.
Джон подошел к лестнице и стал слушать, как дочери спорят о том, кому спать посередине. Он заранее знал, что уступит Маив, которая ни с кем не хотела ссориться. Им крайне была нужна еще одна кровать. Один знакомый на работе посоветовал ему обзавестись двухъярусной кроватью, и Джон размышлял над тем, сможет ли он соорудить пару, или комплект, или как там еще она называлась. Ему нравилось работать с деревом — гораздо больше, чем с металлом. Будут споры о том, кому спать наверху, куда нужно залезать по маленькой лестнице, но он установит очередность. Он поговорит об этом с Элис.
Нет, не поговорит! Подавив всхлип, Джон Лэйси сел на нижнюю ступеньку лестницы и закрыл руками изуродованное лицо. Он забыл, что они с Элис больше не разговаривают, и в этом была его вина, а не ее. Джон чувствовал себя так, словно потерял власть над своим рассудком. Тот заставлял его говорить и делать то, о чем настоящий Джон и помыслить не мог, и не позволял совершать хорошие поступки.
Часы на буфете пробили восемь, и это означало, что Элис отсутствовала уже час. Но ведь она сказала, что всего лишь завернет на Гарнет-стрит повидать отца! Губы Джона искривились, в груди закипала слепая ярость. Он готов был держать пари, что его жена стоит, прижавшись спиной к стене, в каком-нибудь тупичке с одним из своих приятелей. Собственно говоря, он может сам пойти на Гарнет-стрит и убедиться, что был прав в своих подозрениях.
— Я выйду на минутку, — крикнул он детям наверх.
Только Маив соблаговолила откликнуться.
— Хорошо, папа, — крикнула она в ответ.
Джон схватил пальто и поспешил на залитую светом газовых фонарей улицу. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы добраться до Гарнет-стрит, и еще меньше, чтобы удостовериться в том, что в доме Дэнни Митчелла нет ни души. Чтобы окончательно убедиться в этом, он вошел в дом через заднюю дверь, но там тоже было темно и пусто.
Впоследствии Джон не мог понять, что случилось с его головой. Его охватило ликование, сердце забилось быстрее, по коже пробежал холодок от сознания того, что он оказался прав. Теперь у него появились все основания ненавидеть ее.
Он вернулся домой, сел в кресло у окна и, постукивая пальцами по деревянному подлокотнику, принялся ждать Элис, свою жену-шлюху.
Она появилась только в половине десятого, и он уже начал было думать, что она бросила его, хотя здравый смысл подсказывал ему, что она никогда не оставит детей — во всяком случае с ним.
Ему редко доводилось видеть ее такой красивой и желанной. Любого мужчину замучили бы подозрения, если бы его жена вернулась с блестящими глазами и розовыми щечками, словно она выиграла несколько сотен фунтов. Так она выглядела раньше, когда они занимались любовью. Что-то должно было случиться, чтобы ее глаза так засветились. Но что бы это ни было, оно не имело отношения к нему.
— Прости меня, дорогой, — зачастила она, — но после того как я заглянула к отцу, я решила заскочить к Бернадетте: она чувствует себя страшно подавленной с самого Рождества. Мы выпили по капельке шерри, и я, кажется, совсем потеряла чувство времени.
— Тебя не было два с половиной часа, — ледяным тоном изрек Джон.
— Я знаю, дорогой. Прости меня, пожалуйста.
— Ты была с парнем, я вижу это по твоему лицу. — Почему, ну почему ему так хотелось, чтобы это оказалось правдой? Он словно упивался своим страданием, стараясь сделать себе еще больнее.
Она вздохнула:
— Ох, не говори глупостей, Джон. Пойди и спроси у Бернадетты, если не веришь мне.
— Ты считаешь, я такой дурак и не догадываюсь, что вы договорились между собой?
— Думай, что хочешь, — устало проговорила она и прошла в кухню поставить чайник на огонь. — Девочки пили чай, после того как вернулись? Я слышу, они все еще разговаривают наверху. Может, им захочется выпить какао.
Если бы он остался тем разумным человеком, каким был когда-то, то сейчас самое время было упомянуть о двухъярусной кровати. Вместо этого тот другой человек, каким он стал, последовал за женой в кухню и схватил ее за руку.
— Я хочу знать, где ты была. Я хочу знать, почему у тебя такое выражение лица! Сколько ты заработала? Сколько у тебя в кошельке? — Он отпустил ее руку. На ручке кухонной двери висела ее сумочка — из тех, что стали популярными во время войны, их носили через плечо. Он расстегнул молнию и вытряхнул содержимое. На выложенный плиткой пол вывалились покрытая золоченой эмалью пудреница, кошелек, маленькая расческа, два тщательно выглаженных носовых платка, огрызок карандаша, пара трамвайных билетов и клочок бумаги.
— Джон! Отец подарил мне эту пудреницу в мой двадцать первый день рождения. Ох, смотри, зеркальце разбилось. — Она едва не плакала, опустившись на колени и подбирая осколки стекла. — Теперь семь лет не будет нам удачи.
— Я склею его. — Господи! Он был похож на монстра — и вел себя соответственно. Став на колени рядом с ней, он начал складывать вещи обратно в сумочку. Плечи их соприкоснулись, и его охватило страстное желание обнять ее, осушить ее слезы. Черт возьми, он так и сделает. Сейчас или никогда. Так больше продолжаться не может. Даже если придется рискнуть и увидеть отвращение на ее лице. Он робко произнес:
— Не знаю, что на меня находит ино... А это что?
— Это чек, — произнесла Элис напряженным голосом. Она выхватила чек у него из рук, прежде чем он успел заметить, от кого он был. Подозрения вернулись к нему с такой силой, что он больше не мог сдерживаться.
— Ага, значит, с тобой расплачиваются чеками? Должно быть, это какой-то богатенький Буратино — тот, с кем ты шляешься? Давай-ка посмотрим.
— Нет! — Она упрямо отвела руку с чеком за спину. — Это тебя не касается.
— Вот как, моя жена спит с кем попало, а меня это не касается! — Он хрипло рассмеялся. — Покажи мне этот гребаный чек.
Элис вздрогнула. Он никогда раньше не ругался в доме, максимум, что он себе позволял, это словечки вроде «проклятый». Внезапно ей стало плохо, она поняла, что нет смысла и дальше прятать от него чек. Джон был сильнее и легко мог отнять его.
— Это от Коры Лэйси, — сказала она. — Она одолжила мне двадцать пять фунтов на салон Миртл. С завтрашнего дня он будет принадлежать мне.
Год назад Джон пришел бы в восторг. Год назад он сам бы занял для нее денег. Один его приятель взял ссуду в банке, чтобы открыть собственную небольшую инженерную компанию. Но сейчас, год спустя, Джон ощутил лишь слепую ярость, за которой пришел оглушительный страх. Он не хотел, чтобы она стала независимой, обзавелась собственным делом, не полагалась на него в денежном отношении. В последнее время он стал с пренебрежением относиться к тем жалким шиллингам, которые она зарабатывала в салоне Миртл. Джон хотел, чтобы она сидела дома. Если бы он мог, то запретил бы ей ходить по магазинам. Он поднял руку и ударил Элис по лицу, ударил так сильно, что она пошатнулась и чуть не упала. Она вскрикнула, потом сразу же умолкла, прижав руку ко рту, боясь, что дети могут услышать. Чек упал на пол, и он схватил его.
— С тобой все в порядке, мам? — крикнула Орла.
— Все нормально, дорогая. Я просто ударилась об угол кухонного шкафа. — Она посмотрела на мужа. — Если ты порвешь его, я попрошу Кору выписать мне новый. Ты мне не сторож. А с сегодняшнего вечера ты мне и не муж. Давай, ударь меня еще раз, — насмешливо проговорила Элис, когда Джон снова занес кулак. — Можешь избивать меня всю ночь, но ты все равно не помешаешь мне приобрести салон Миртл.
Впервые она осмелилась возразить ему, и, глядя на ее сердитое, раскрасневшееся лицо, Джон Лэйси понял, что потерял ее. Со стоном, который, казалось, шел из самых глубин его души, он второй раз за вечер закрыл лицо руками.
— Я не знаю, что на меня нашло, Элис, — прошептал он.
Если бы щека у Элис не болела так сильно, она могла бы пожалеть его, но вот уже десять месяцев она шагала, как по минному полю, пытаясь достучаться до него, пробиться к нему, мирилась с его яростью, с его плохим настроением и, хуже всего, с его оскорблениями, и все потому, что любила его. Может, она все еще любила его, она не знала, но на этот раз он зашел слишком далеко. То, что он ее ударил, стало последней каплей. Он так запугал девочек, что они почти не бывали дома. Только Кормак был избавлен от его гнева. Она взяла чек и вышла из комнаты.
Через несколько секунд Элис вернулась. Она чувствовала в себе необычайную силу, как будто это она, а не он, была главной.
— Теперь я буду спать одна, — коротко бросила она. — Я лягу в гостиной. А ты можешь спать на кровати.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В воскресенье, после утренней мессы, Элис с детьми переоделись в старую одежду. Вооружившись кистями, большой жестяной банкой с розовато-лиловой краской, маленькой баночкой белил, серебристой лаковой полировкой и всевозможными чистящими средствами, они дружно зашагали к салону Миртл.
Даже Орла, которая всегда неохотно соглашалась помочь, искрилась энтузиазмом.
— Девочки в школе умрут от зависти, когда я скажу им, что нам принадлежит парикмахерская, — хвастливо заявила она.
— Она не совсем принадлежит нам, дорогая. Я просто арендую ее, — поправила ее Элис.
— Ох, мам, это одно и то же.
Бернадетта Мойнихэн появилась как раз в тот момент, когда Элис отпирала двери. На ней были старые брюки, а волосы убраны под жоржетовый шарф. Она широко улыбнулась:
— Как раз вовремя.
Элис улыбнулась в ответ:
— Спасибо за помощь, Берни.
— Я ни за что на свете не согласилась бы пропустить такое событие. Что мне делать?
— Можно мне начать красить стены, мам? — умоляющим голосом спросила Фионнуала.
— Пока нет, дорогая. Сначала нужно все кругом вымыть и вычистить, включая кухню. Грязь тут копилась годами, а на туалет во дворе вообще страшно смотреть. Мне всегда было стыдно, когда клиенты спрашивали, могут ли они им воспользоваться. Если мне самой хотелось туда, я бежала домой и пользовалась нашим.
Бернадетта вызвалась вымыть туалет.
— Ты же не можешь поручить это девочкам, а тебе самой нужно быть здесь, чтобы присматривать за всем, — объяснила она.
— Хорошо, Берни. Ты прелесть. Где-то тут есть отбеливатель. — Элис распределила задания. — Фиона и Орла, вы моете стены, Маив, вычисти раковины, моя хорошая. Кормак... — Она попыталась придумать занятие для пятилетнего малыша. Кормак в ожидании глядел на нее, широко распахнув голубые глаза и наморщив от напряжения свой маленький лоб. Он был таким восхитительным мальчуганом! Не в силах устоять, она подхватила его на руки и крепко прижала к себе. — А ты будешь вытирать для своей мамочки кожаные кресла. — Кресла были не кожаными, а из кожзаменителя, и она собиралась заменить на них обивку.
Во время работы все радостно напевали, в основном старые военные песни: «Беги, кролик, беги», «Мы снова встретимся», «Мы собираемся повесить белье на линии Зигфрида»...
В половине двенадцатого они сделали перерыв, чтобы перекусить бутербродами с колбасным фаршем и лимонадом. К часу дня Маив, которая вообще быстро уставала, совсем пала духом, а Орла пожаловалась, что по горло сыта уборкой. Кормак с ногами взобрался на кресло и играл с большой старомодной кассой, которую Элис считала когда-то совершенно лишней в парикмахерской. Фиона отскребала кухню, горя нетерпением добраться до кистей и краски. Закончив мыть туалет, Бернадетта подметала двор. Элис отполировала сушилки до зеркального блеска, хотя с облупившейся по краям краской она ничего не могла поделать.
— Когда мы будем обедать? — поинтересовалась Орла.
— В четыре часа. Я ведь говорила тебе, что сегодня обед будет поздно. Иди домой, если хочешь. Ты тоже, Маив. С минуты на минуту должен прийти дедушка, чтобы покрасить потолок.
— Ой, мам! — раздался из соседней комнаты крик Фионы. — Я хотела покрасить потолок сама.
— Ты можешь красить стены, моя дорогая. Для потолка требуется опытная рука. Однажды я красила потолок в кухне, и все закончилось тем, что я только перемазалась краской и стала похожа на пугало.
Маив отправилась домой почитать книгу, но Орла решила остаться, как только узнала, что придет дедушка. Они снова сделали перерыв, прикончив последние бутерброды, и Элис приготовила чай на фантастически чистой кухне.
— Ты просто замечательно управилась с плитой, — похвалила она Фиону. — Она выглядит как новая.
— Можно я теперь начну красить стены?
— Нет пока, милая, — терпеливо ответила Элис. — Но вот что ты можешь сделать: поднимись наверх и поищи какие-нибудь старые простыни, которые можно было бы расстелить внизу, пока дедушка будет красить потолок. Мы ведь не хотим забрызгать краской все кругом.
— А что ты собираешься делать со вторым этажом, Элли? — поинтересовалась Бернадетта.
— Что ты имеешь в виду? — непонимающе уставилась на нее Элис.
— Только то, что это квартира, моя золотая. Ты можешь сдавать ее, чтобы заработать несколько лишних шиллингов в неделю. Если ее прибрать, то там будет очень мило и уютно. Это может... — Она запнулась.
— Может что?
Берни искоса взглянула на Фиону и подождала, пока девочка выйдет из комнаты.
— Это может стать квартирой для того, кто наградил тебя вот этим! — Она показала на синяк на щеке своей подруги, который из фиолетового постепенно превращался в желтый.
— Берни! — задохнулась Элис.
— Я любила Боба до безумия, но он бы вылетел в дверь как пуля, если бы посмел тронуть меня хоть пальцем. — Бернадетта скрестила руки на груди и окинула Элис суровым взглядом. — Скажи, он часто бьет тебя или кого-нибудь из детей?
— Он никогда не бил детей!
— Могла бы ты себе представить всего год назад, что он поднимет на тебя руку?
— Ну, нет, — потерянным голосом проговорила Элис.
— Это неправильно, Элис. Ни одна женщина не должна мириться с подобным насилием.
Элис не успела ничего ответить — на двери надтреснуто звякнул колокольчик и вошел ее отец. Он влез в грязный комбинезон и принялся красить засаленный потолок в ослепительно-белый цвет.
Элис с изумлением заметила, что Бернадетта порозовела и словно лишилась дара речи — ее подруга с восьми лет была влюблена в Дэнни Митчелла.
Наконец Фиона добралась до кисти и начала красить стены. Элис принялась срывать грязный, отслуживший свой век линолеум, ей помогали Кормак и Орла — завтра в восемь утра должен был прийти мастер, чтобы настелить новый линолеум, купленный в кредит на Стэнли-роуд: черного цвета с кремово-мраморным отливом. Она ни за что не пожелала бы видеть такой у себя дома, но для парикмахерской он подходил прекрасно.
Она купила еще отрез кружевной ткани на занавески и два абажура, которые собиралась повесить после того, как краска высохнет. Элис почувствовала, как ее охватывает радостное возбуждение. Когда все будет закончено, парикмахерский салон будет выглядеть просто потрясающе.
Бернадетта и Дэнни вместе со всеми вернулись на Эмбер-стрит пообедать. На этот раз мрачная физиономия Джона не могла испортить им настроение за обеденным столом: все были слишком полны впечатлений о парикмахерской и о том, что они с ней сделали.
— Как ты ее назовешь, мам? — поинтересовалась Маив.
— Ну как, «Салон Миртл», дорогая. Я не думала о том, чтобы сменить название.
— Мне кажется, ты должна это сделать, — заметила Бернадетта.
Дэнни кивнул:
— И мне тоже.
— Почему бы тебе не назвать его «У Элис»? — предложила Орла.
Элис подумала, что это название звучит как-то нескладно. Ну как можно быть такой глупой — даже не подумать о новом названии и о том, что в аренду входит и квартира наверху! «Ты глупа как пробка, Элис Лэйси», — сказала она себе.
— Ты можешь назвать его «Парикмахерский салон Лэйси», — сказала Фиона.
— В этом что-то есть, — одобрила идею Бернадетта.
Дэнни согласился, что такое название звучит классно, Маив нашла его великолепным, Кормак отметил, что оно подходит по стилю к кружевным занавескам[3]. Элис выглядела довольной, Джон попросту нахмурился, а Орла скривилась, недовольная тем, что приняли предложение Фионы, а не ее.
Фиона же сияла. В сущности, она окрестила парикмахерскую и очень гордилась собой.
После того как со стола все убрали и перемыли посуду, Бернадетта объявила, что идет домой. Дэнни вызвался проводить ее до Ирлэм-роуд.
— В этом нет необходимости. — Бернадетта снова порозовела. Она никогда не умела вести себя с Дэнни Митчеллом.
— Собственно, я кое о чем хотел спросить вас, — сказал Дэнни, когда они вышли на улицу. — Откуда взялся этот синяк на лице у Элис? Она утверждает, что наткнулась на дверь, но я не очень-то верю ей.
— Это Джон поставил ей его. — Бернадетта не испытывала ни малейшего желания оберегать Джона Лэйси от гнева его тестя. Она была слегка разочарована тем, что Дэнни вызвался проводить ее домой только потому, что хотел поговорить об Элис. — Это случилось в четверг вечером, когда Элис вернулась домой с чеком.
Дэнни негромко выругался:
— Я скажу ему пару слов при первой же возможности. Может быть, даже сегодня вечером. Элис говорила, что пойдет в салон повесить занавески, так что Джон скорее всего будет один.
Полагая, что делает доброе дело, Бернадетта рассказала ему о квартире над парикмахерским салоном.
— Я сказала, что она могла бы подойти Джону, но Элис и слышать об этом не хочет.
— И правильно. — Кажется, он больше дочери был поражен этим предложением. — Нельзя выгонять мужчину из его собственного дома, что бы он ни сделал, — возмущенно возразил он.
— Вот как! Даже если он уложит Элис в больницу или сотворит что-нибудь с детьми? — Она забыла о своем страхе перед ним и вышла из себя. Мужчины! Насколько бы мир был лучше без них! Был только один достойный их представитель, и тот погиб на войне.
— Так дела не делаются, — раздраженно ответил Дэнни. Он уже начал жалеть о том, что вызвался проводить Берни домой. Он всегда считал ее уравновешенной женщиной. Не привык он к тому, чтобы женщины возражали ему. Обычно они соглашались с каждым его словом.
— По-моему, самое время начать делать. Вы что, хотите сказать, что женщины рождаются для того, чтобы играть роль боксерской груши?
Он пришел в замешательство. Что можно ответить на это?
— Я не хотел сказать ничего подобного.
— Еще как хотели. Вы говорите, что женщину можно избить до полусмерти, и тут ничего нельзя поделать.
— Она всегда может уйти. — Он пожалел о своих словах, еще не успев вымолвить их, потому что эта маленькая особа разразилась саркастическим смехом.
— В таком случае, если Джон снова ударит вашу Элис, я предлагаю ей забрать детей и прийти жить к вам.
Оба кипели от негодования и прошагали остаток пути до Ирлэм-роуд в полном молчании.
* * *
Элис закончила развешивать белые кружевные занавески и представила себе, как будут реагировать клиентки, когда увидят завтра перемены в парикмахерском салоне Миртл. Она поправила себя: в салоне Лэйси. Ей придется обратиться к художнику, чтобы сменить вывеску над окном; она постаралась отогнать от себя мысль о том, что было время, когда эту работу с удовольствием выполнил бы Джон.
Ей предстояло сделать еще массу вещей — например, купить новые полотенца, розовато-лилового цвета, если такие найдутся. И еще нужны часы, хотя бы маленькие, дешевые — и как только Миртл удавалось все эти годы обходиться без них? Кроме того, она собиралась напечатать расценки на маленьких карточках, наподобие свадебных приглашений.
В радостном предвкушении она потерла руки. Ей придется нанять помощницу, чтобы та делала то, чем она сама занималась раньше. Идеальным вариантом было бы найти женщину, у которой дети уже ходили бы в школу, потому что Фионнуала изъявила горячее желание приходить работать к матери после занятий и по воскресеньям.
Все картинки с изображением потрясающе красивых причесок, которые Миртл ни за что на свете не смогла бы сделать, убрали, когда красили стены. Теперь Элис начала прикреплять их канцелярскими кнопками, вместе с рекламой шампуней, лосьонов для укладки и прочего. Руки и тело у нее ныли. И дело не только в том, что сегодня ей досталось работы; с четверга она спала на короткой и очень жесткой кушетке в гостиной, а это было чертовски неудобно.
Так долго продолжаться не могло, но Элис снова запретила себе думать об этом. Она уселась под сушилку и принялась удовлетворенно разглядывать салон Миртл — Лэйси. Завтра он будет выглядеть еще лучше, когда положат новый линолеум.
* * *
На противоположной стороне улицы, подальше от света фонаря, маячила темная фигура человека, наблюдавшего за работающей женщиной. Он видел, как она присела под средней из трех сушилок, видел, какой радостью осветилось ее лицо, когда она обвела взглядом салон, который, как вынужден был он признать, чрезвычайно изменился к лучшему.
У Джона Лэйси кружилась голова от любви к этой женщине — его жене, и в то же время он испытывал приступы гнева и ревности, которые в эти дни так легко одолевали его. Проклятый салон занял его место в сердце Элис, но винить в этом он мог только самого себя.
Впервые в жизни он почувствовал желание напиться, напиться до потери сознания и забыть обо всем. Такое случилось с ним лишь однажды — на свадьбе приятеля, когда ему было восемнадцать. Ощущение было не из приятных, но именно сейчас мысль о том, чтобы забыться, казалась чертовски привлекательной.
Куда же пойти, чтобы достичь соответствующего состояния? Только не в пивной бар, где его знали, и не в какое-нибудь тихое респектабельное место, где могли увидеть его лицо. Лучше всего отправиться в одну из этих дешевых и шумных пивнушек на Док-роуд. Обычно в них не протолкнуться от иностранных моряков и проституток. Там на него никто не обратит внимания.
Джон бросил последний взгляд на Элис, поднял воротник пальто, надвинул глубже шляпу, чтобы скрыть свое изуродованное лицо, и поспешил к докам.
* * *
Дэнни Митчелл направлялся к своему зятю, чтобы перемолвиться с ним парой нелицеприятных слов. Он все еще негодовал, вспоминая свой разговор с Бернадеттой. Будь она старше, то непременно стала бы одной из этих тупоголовых суфражисток, которые приковывали себя цепями или наручниками к перилам, добиваясь избирательного права для женщин.
Но тут в его упрямой голове зашевелился червячок сомнения. Все-таки не совсем справедливо, что женщины лишены права голоса. В конце концов, что бы ни придумали эти идиоты-политиканы, оно одинаково касалось и женщин, и мужчин. А за труд женщин во время войны им вообще следовало ставить памятники при жизни. И если мужчина решил поднять руку на женщину, неужели она должна безропотно сносить это?
Дэнни беспокойно поежился. Его раздражало, что эта маленькая особа, которая, сколько он себя помнил, была лучшей подругой его дочери, заставляет его размышлять над такими неприятными вещами. Он чувствовал себя предателем мужской половины рода человеческого и попытался сосредоточиться на предстоящей встрече с Филлис Гендерсон. Филлис непременно умаслит его и вернет ему доброе расположение духа.
К его удивлению, когда он вошел в дом дочери, там везде горел свет, хотя никого не было видно.
— Есть кто-нибудь дома? — окликнул он.
— Только я, дедушка, — донесся сверху голос Кормака.