Ночные посещения пивного бара пошли Джону на пользу. Элис жалела, что он не начал ходить туда раньше. Он стал ласковее с девочками, а после чая усаживал Кормака к себе на колени и обсуждал с ним школьные дела. Он даже снизошел до того, что вежливо заговорил с женой и вызвался сделать двухъярусные кровати для дочерей.
— Девочки уже слишком выросли, чтобы спать втроем в одной кровати, — объяснил он и даже улыбнулся.
Элис уже открыла было рот, чтобы сказать, что Маив спит с ней с тех пор, как он оставил ей двуспальную кровать, но тут же опомнилась.
— Двухъярусные кровати — это как раз то, что нужно, дорогой, — ответила она. — Девочки будут очень рады.
— Тогда в эти выходные я привезу доски.
— Джон! — Она положила ладонь на его руку и была разочарована, когда он быстро отстранился, словно ее прикосновение было ему неприятно. Она грустно смотрела на него, думая о том, как сильно любила его когда-то, и ей стало еще больнее оттого, что она поняла, что не любит его больше. Он слишком часто попирал ее достоинство. Он сам оттолкнул ее.
— Что?
Элис вздохнула:
— Ничего.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Рождество 1951 года
— Кому еще сладкого пирожка? — воскликнула Элис.
— Мне!
— Только не тебе, Фионнуала Лэйси. Мне казалось, ты собиралась сбросить несколько фунтов. Этак тебе скоро понадобится комбинезон большего размера.
Комбинезон — униформа, был пошит из лилового нейлона: Элис решила, что «лиловый» звучит гораздо приятнее, чем «розовато-лиловый», как говорится, более стильно.
— Ох, мам!
Элис буквально протанцевала мимо трех женщин, сидевших под сушилками, и сунула каждой под нос тарелку с пирожками. Никто из них не отказался от угощения.
— У вас счастливый вид, дорогая, — заметила миссис Кур-ран. — Вы сами испекли их?
— Я до полуночи занималась выпечкой, — радостно откликнулась Элис. — Начинка тоже собственного приготовления. Мне удалось купить фунт изюма в магазине Костигана. Просто возмутительно: война закончилась пять лет назад, а вся страна до сих пор живет по карточкам. Хотите капельку шерри с пирожком?
— Большое спасибо, дорогая, но не надо. Спиртное вредно для моей печени. А вот от чашечки чая я бы не отказалась.
— Фиона, сделай миссис Курран чашечку чая, пожалуйста.
— Это было в театре «Империя», — рассказывала Пэтси О'Лири миссис Глэйстер, расчесывая ей влажные волосы, чтобы Элис могла приступить к укладке. — В концерте принимали участие все танцевальные школы Ливерпуля, но наша Дэйзи была настоящей звездой. Правда, Элис?
— О да, — покорно солгала Элис.
Фионнуала посмотрела на мать и подмигнула. Элис отвечала на этот вопрос, наверное, в тысячный раз с тех пор, как на прошлой неделе состоялся этот незабываемый концерт. Дэйзи была хороша, но некоторые девочки и двое мальчиков танцевали лучше.
— Бедная Миртл, она не узнала бы своего салона, если бы увидела его сейчас, — с грустью произнесла миссис Глэйстер.
— Вы не получали от нее никаких известий, дорогая?
— Нет. Я всегда посылаю ей поздравительную открытку на Рождество, но вот уже много лет не получаю никакого ответа. Я все еще скучаю по ней, хотя прошло уже столько времени. Миртл была хорошей подругой. — Глаза миссис Глэйстер наполнились слезами. — Полагаю, она умерла. — Она перекрестилась.
— Это случится со всеми нами, — отозвалась Пэтси О'Лири.
— Фиона, — позвала Элис, — набрось халат на миссис Эванс. Я скоро займусь ею.
— Давайте, миссис Эванс, дорогая, — сказала Фиона сладким бархатным голосом и принялась помогать пятидесятилетней, полной сил женщине подняться на ноги и продеть руки в рукава лилового халата, как будто та уже и пальцем не могла пошевелить самостоятельно.
— Спасибо, я сама справлюсь, — резко бросила миссис Эванс.
Теперь пришел черед Элис подмигнуть Пэтси. Фионнуала упорно обращалась со всеми, кому было больше сорока, так, будто они уже одной ногой стояли в могиле. Она провожала женщин до туалета во дворе, ждала их и помогала вернуться обратно. Даже когда одна из клиенток (надо сказать, довольно преклонного возраста), которой не понравилось, как Фиона суетится вокруг нее, язвительно поинтересовалась, не желает ли та подтереть ей задницу, это не разубедило Фиону в том, что большинство клиенток ее матери — беспомощные инвалиды. «И все-таки, — подумала Элис, — она добрая и хорошая девочка».
Элис подошла к креслу перед зеркалом и положила руки на плечи миссис Эванс.
— Так что вы предпочитаете, дорогая? Расскажите-ка мне еще раз, пожалуйста.
— Мелирование. Я хочу, чтобы вы обесцветили мне кончики волос. Я полагаю, вы слышали о мелировании, миссис Лэйси, — высокомерно заявила женщина, — ведь вы как будто парикмахер.
— Разумеется, я слышала о мелировании. Я регулярно получаю «Вог», чтобы быть в курсе последних веяний моды и парфюмерных новинок, разве вы не знаете? Просто я не была уверена, что вам известно, что это такое. — Осветленные кончики волос не шли таким темноволосым женщинам, как миссис Эванс. Но, в конце концов, клиент всегда прав, и если ей хотелось выглядеть по-дурацки, то это были ее проблемы.
— Я бы не просила вас сделать мелирование, если бы не знала, что это такое.
— Я хотела убедиться, дорогая, — невозмутимо ответила Элис. С некоторыми клиентами было очень трудно найти общий язык.
— Вы, очевидно, слишком заняты, — с завистью заметила Эдна Эванс.
— Мне приходится отказывать некоторым клиентам. У нас все расписано на несколько недель вперед, но сочельник всегда бывает таким суматошным! Пэтси делает мне одолжение, помогая сегодня.
Раздалась мелодичная трель колокольчика, и вошла Бернадетта Мойнихэн.
— О, у вас здесь настоящий рай, — пропела она. — На улице так тоскливо и сумрачно. Подсветка в окне выглядит просто фантастически, Эл. Красивая и яркая.
— Между прочим, огоньки складываются в слова «Салон Лэйси». Ты бы знала, скольких трудов мне это стоило! Пэтси, — позвала она, — причешите, пожалуйста, миссис Курран, а потом наденьте халат на Берни и смочите ей волосы.
— Я хочу, чтобы ты сделала мне стрижку «Питер Пэн», Эл. Для этого не нужно смачивать волосы.
— Я недавно прочитала, что прическа выходит лучше, если волосы влажные. Я подумала, что могу поэкспериментировать на тебе.
— Вот спасибо! Дружба тоже имеет свои пределы, Элис Лэйси. Если ты испортишь мне волосы, я с тобой больше не разговариваю.
Сушилки постепенно опустели. Эдна Эванс ушла, и выглядела она при этом так, будто ее посыпали сахарной глазурью. Она вручила Элис шесть пенсов на чай — надо полагать, она осталась довольна своей прической. Миссис Глэйстер явно не хотелось покидать уютный, залитый светом салон, с его серебристыми украшениями и цветными огоньками. Элис почувствовала жалость к пожилой женщине, так как знала, что спустя шесть лет она все еще скучает по Миртл, и поэтому предложила ей задержаться и выпить еще рюмочку шерри. Салон закрывался через полчаса.
— У нас осталось еще несколько сладких пирожков, дорогая. Угощайтесь. Фиона, будь добра, начни мыть раковины. Пэтси, вы можете идти, если хотите. Спасибо за помощь.
Пэтси О'Лири пожелала всем счастливого Рождества и ушла. Миссис Глэйстер поняла, что ее время истекло, когда Элис перевернула табличку «Открыто». Фионнуала отправилась приводить в порядок кухню, а Бернадетта внимательно разглядывала в зеркале свою прическу в стиле «Питер Пэн». Это был решительный шаг — сделать короткую стрижку, за несколько минут лишившись длинных волос.
— У меня мерзнет шея, — пожаловалась она, и Элис протянула ей полотенце, чтобы Берни могла согреться.
На лестнице послышались шаги, и в салон спустилась коренастая молодая женщина с ярким, улыбающимся лицом. На ней были теплое твидовое пальто и вязаный мохеровый шотландский берет.
— Я ухожу, миссис Лэйси.
— Мисс Кэддик! — Элис поцеловала женщину в щеку. — Желаю вам весело встретить Рождество и надеюсь, что венчание пройдет прекрасно. Удачи вам на будущее.
— И вам того же, миссис Лэйси. Я не могла бы и желать лучшей домовладелицы. Я убрала все наверху, так что комната готова принять нового жильца.
— Спасибо, дорогая. Жаль, что вы венчаетесь не в Бутле. Я бы обязательно пришла в церковь посмотреть на вас.
— Если бы бракосочетание состоялось в Бутле, я непременно пригласила бы вас, миссис Лэйси, но Дурхэм слишком далеко, чтобы просить кого-либо приехать. — Она крикнула в кухню: — До свидания, Фионнуала, — и, одарив Бернадетту белозубой улыбкой, ушла.
— Итак, тебе придется поискать нового жильца, — сказала Берни.
— А я уже нашла. Учительница, которая принимает класс мисс Кэддик, согласилась снять и ее квартиру. Ее зовут Нелл Грини, с «и» на конце. Я полагаю, что она «мисс». Она приезжает из Лондона.
— Ну, и как она?
— Не знаю, я ее еще не видела. Мы договорились обо всем в письме.
Бернадетта с беспокойством рассматривала свою прическу:
— Я не слишком похожа на мальчишку? И мне не нравится, как выглядят мои уши.
— Питер Пэн был мальчишкой, поэтому и прическа такая. Что касается твоих ушей, то я могу укоротить их, если пожелаешь.
— Ты очень любезна. У Альберта будет сердечный приступ, когда он увидит меня вечером. Мы идем к Рису потанцевать.
— У Альберта Эйли не хватит сил для настоящего приступа. И я очень удивлена, что он умеет танцевать, если хочешь знать.
Бернадетта попыталась рассердиться, но сдалась и лишь тяжело вздохнула:
— Он, вероятно, даже не заметит ни моей новой прически, ни моего нового платья. Хотя танцор он хороший. Он брал уроки где-то на Спеллоу-лейн.
— Уроки чечетки? Как Дэйзи О'Лири?
— Нет, конечно, глупая. — Она рассмеялась. — Бальные танцы. Он ходил туда со своей матушкой.
— Не понимаю, что ты в нем нашла, — без обиняков сказала Элис. Альберт Эйли, сорокалетний холостяк, жил на Байрон-стрит вместе со своей матерью и был самым неинтересным мужчиной, которого она когда-либо встречала.
Берни пожала плечами:
— Он душка. По крайней мере, он не позволяет себе ничего такого.
— Наверное, потому, что не знает, как это делается. Серьезно, Берни. Тебе всего тридцать семь, и ты по-прежнему чертовски красива. Да вокруг сотни мужчин, которым Альберт Эйли и в подметки не годится.
— Пока я не встретила Альберта, мне не попадался ни один мужчина, который не захотел бы забраться ко мне в постель через пять минут знакомства. С ним легко, он вежлив, не жаден до денег. Единственное, что меня угнетает, так это то, что он все время толкует о своей мамаше. Мама то и мама это, так что мне хочется взвыть от тоски. В конце концов, тебе тоже только тридцать семь, и ты тоже по-прежнему чертовски красива. Вокруг много мужчин получше Джона Лэйси.
— Ш-ш! — Элис приложила палец к губам и кивнула в сторону кухни, где ее дочь мыла посуду. — Мы с Джоном сейчас прекрасно ладим.
— Не так уж прекрасно, — хриплым шепотом проговорила Берни. — Он все еще спит в гостиной. Дети уже должны были догадаться, что здесь что-то не так.
— Они думают, все дело в его спине: он потянул ее, и поэтому ему приходится спать одному.
— Замечательная выдумка!
— Так оно и есть, Берни, и пока дети верят в это, остальное не имеет значения. В конце концов, меня это не беспокоит, во всяком случае не слишком. Я привыкла. — Она легонько толкнула подругу в плечо. — Не пытайся заставить меня выглядеть несчастной. Мне нравится иметь свой собственный салон. Я очень счастлива, даже если дома не все в порядке. А теперь проваливай и наводи красоту для своего Альберта. Да, кстати, когда придешь завтра к нам на рождественский обед, постарайся не сердить моего отца. А то вы двое вечно спорите.
Бернадетта открыла дверь.
— Скажи ему, чтобы он не злил меня, — нахально заявила она, прежде чем уйти.
— Фу! — Элис заперла дверь и рухнула в кресло. — Сегодняшний день нужно считать за два. Ты уже закончила, Фиона? — крикнула она. — Нам с тобой пора идти домой.
— Мне осталось только вытереть тарелки, мам.
— Оставь их в сушке, они сами высохнут.
Кто-то покрутил ручку двери.
— Мы закрыты, — крикнула Элис, но человек забарабанил по стеклу. — О господи, — простонала она. — Это опять твоя тетя Кора.
— Скажи ей, пусть убирается, мам.
— Не говори глупостей, дорогая.
— Я зашла пожелать вам веселого Рождества и обсудить условия аренды, — сказала Кора, когда Элис неохотно впустила ее. Светлая кожа невестки была землистого оттенка, бесцветные волосы собраны в обычный тугой узел на затылке. На ней было невзрачное пальто.
— Веселого Рождества, Кора, — холодно ответила Элис. — Что там насчет аренды?
Срок семилетней аренды истекал в конце месяца, и ее следовало продлить. Вне всякого сомнения, Кора пожаловала от имени Горация Флинна, чтобы назвать новую плату.
— Плата повысилась, — объявила Кора.
— Я так и думала. — В конце концов, это было справедливо.
— Новая арендная плата за семь лет составит четырнадцать сотен фунтов. — Маленькие глазки невестки лучились от удовольствия. Она явно наслаждалась тем, что принесла такие дурные известия.
— Четырнадцать сотен! — охнула Элис. — Я не могу платить столько, Кора! В начале года налоги возросли, а от последнего счета за электричество у меня глаза на лоб полезли.
— Тебе придется сократить расходы, — невозмутимо сказала Кора. — Например, уволить помощницу.
— Только не нашу Фиону!
— Нет, другую. Эту Пэтси. Она тебе больше не нужна, с тех пор как Фиона стала работать полный день.
— Я не могу этого сделать. Ей нужны деньги. Муж у нее страшно скуп, а она очень хочет, чтобы ее Дэйзи выступала на сцене.
— В бизнесе нет места сантиментам, Элис.
— В моем — есть, — воскликнула Элис. — Я ни за что не избавлюсь от Пэтси. Да и потом, нам часто нужны три пары рук.
Кора пожала узкими плечами:
— Соглашайся или отказывайся — от аренды, я имею в виду.
— Спасибо, но мы отказываемся, — произнес чей-то голос.
Из кухни вышла Фионнуала. Кора сжалась. Она не пришла бы, если бы знала, что девчонка здесь. Ей удавалось обвести вокруг пальца робкую и бестолковую мамашу, но Фионнуала заставляла ее нервничать, поскольку каким-то образом всегда брала верх. Именно Фионнуала несколько лет назад потребовала себе копию соглашения, которое подписала ее недалекая мать, и указала, что Кора имеет право только на одну треть делового предприятия, известного в настоящее время как «Салон-парикмахерская Лэйси», так что от квартиры наверху ей не причиталось и пенни. Именно Фионнуала всегда настаивала на том, чтобы Кора несла причитающуюся часть расходов парикмахерской Лэйси, вплоть до таких мелочей, как туалетная бумага, заколки для волос и даже чай, который пили клиентки. Фионнуала рассмеялась Коре в лицо, когда та попыталась было утверждать, что чаевые являются частью доходов.
Однако даже Фионнуала не могла отрицать, что in perpetuity значит «навечно». На все времена. Навсегда.
— Но ведь я спрашивала тебя тогда, и ты сказала, что это значит «до тех пор, пока не будут выплачены деньги», — заявила пораженная Элис много лет назад, когда посчитала, что сполна и с процентами вернула взятые в долг двадцать пять фунтов.
— Ничего подобного. — Кора изобразила на лице благородное негодование. — Я полагала, что любой человек в здравом уме знает, что такое in perpetuity. Я не просто дала тебе деньги в долг. Я вложила их в дело. И теперь одна треть принадлежит мне. Это записано в соглашении.
— Какая же ты дура, мамочка, — простонала Фионнуала, и Кора не могла не согласиться с ней.
Сейчас Фионнуала презрительно взглянула на свою тетку и перевела взгляд на мать.
— Мам, кто-то говорил на днях, что салон Глории на Марш-лейн закрывается. В соглашении, которое ты подписала, речь идет о салоне Миртл. Если мы переедем куда-нибудь в другое место, оно потеряет законную силу.
Потеряет законную силу! Элис стало интересно, откуда ее дочь почерпнула такую изумительную, громкую фразу.
— Это правильно, — сказала она Коре.
Кора поджала губы. Фионнуала, оказывается, вовсе не такая умная, какой себя воображает.
— Интересно, — ответила она. — Мистеру Флинну принадлежит фригольд[4] на салон Глории, и он ни словом не обмолвился о том, что тот закрывается.
Фионнуала растерялась всего лишь на мгновение. Глаза ее сверкнули:
— Тогда, наверное, мне сказали неправду, но мы все равно можем переехать куда-нибудь еще.
— Что, и потерять при этом всех своих клиенток? — злобно сказала Кора. — Не забывайте, если вы решитесь на переезд, салон можно будет сдать другому парикмахеру. Ему вовсе не обязательно закрываться.
— О нет! — Элис обхватила руками сушилку. — Мне невыносима даже мысль о том, что салон Лэйси будет принадлежать кому-нибудь другому.
— Ну, тогда оставайся. — Кора облизнула губы. — Как я уже говорила, все, что надо сделать, это сократить расходы. Например, здесь слишком тепло, тебе не нужно столько света, ведь салон уже закрылся. Избавься от этой женщины, Пэтси, и поменьше угощай посетителей чаем. — Она уставилась на последний сладкий пирожок и остатки шерри. — Держу пари, что даже в «Мэйфэйр» женщины не получают бесплатно такого угощения.
Фионнуала буквально взорвалась от ярости:
— Не смейте указывать нам, как вести наше собственное дело!
— Тише, дорогая. Спокойной ночи, Кора, — выдавила Элис с вымученной улыбкой. — После Рождества я скажу тебе, соглашусь я на новые условия аренды или нет. Нам надо все тщательно обдумать.
— Честное слово, мам, — простонала Фиона после того, как ее тетка ушла. — Ты сделала большую глупость, подписав то чертово соглашение.
— Гораций Флинн все равно мог поднять арендную плату, подписала бы я его или нет.
— Да, но тогда мы могли бы позволить себе платить ее, ведь нам не пришлось бы отдавать Коре такую большую часть того, что мы зарабатываем.
— М-м, — задумчиво протянула Элис. Ее отец по-прежнему считал, что Кора не только ведет для домовладельца его книги. Элис не подошла бы к нему и на пушечный выстрел, но существовало много способов, как обмануть такого человека, как Гораций Флинн.
На следующий день все Лэйси вместе с Бернадеттой Мойнихэн и Дэнни Митчеллом собрались на рождественский обед в гостиной дома на Эмбер-стрит. Все были настроены празднично, временами раздавались взрывы веселого смеха. Бернадетта и Дэнни были подчеркнуто вежливы друг с другом, они даже обменялись подарками — ярким клетчатым шарфом и отделанным оборками передником.
Сидя во главе стола, Джон Лэйси с гордостью обозревал свое семейство. Девочки, когда-то похожие, как две капли воды, взрослея, обретали каждая свою особую индивидуальность. Орла была потрясающе красива, точная копия матери. Она с легкостью разбивала мужские сердца и уже обзавелась постоянным приятелем, который не нравился Джону. Она нашла себе работу в газете «Кросби стар». Сначала Орла была девочкой на побегушках, попутно изучая стенографию и машинопись. Теперь она получала входящую корреспонденцию, и у нее уже был собственный стол с печатной машинкой. Когда-нибудь она станет журналистом, хвастливо заявляла Орла: «В крупной лондонской газете».
Маив же как будто перестала расти, достигнув двенадцати лет. Небольшого роста, утонченная, сдержанно-самоуверенная, она работала в клинической больнице Бутля на Дерби-роуд, выполняя работу санитарки, но с твердым намерением стать дипломированной медсестрой.
Некоторое беспокойство вызывала у него старшая дочь Фионнуала: в восемнадцать лет она очень располнела, и у нее, кажется, в целом мире не было ни одной подруги. Она была неуклюжей, бестактной девушкой — вечно говорила невпопад — и чрезмерно экспансивной без особой на то нужды. Вероятно, ей все-таки не следовало работать вместе с матерью, где приходилось иметь дело с женщинами вдвое, втрое, а то и вчетверо старше ее и где днем с огнем было не сыскать ни одного юноши.
И Кормак! Джон с законной гордостью взирал на своего сына: позавчера ему исполнилось одиннадцать, и он наверняка получит в следующем году стипендию и перейдет учиться в среднюю школу Святой Мэри. Джон всегда беспокоился о том, чтобы его сынишка, такой тихий и прилежный, с головой ушедший в книги, не стал в школе мальчиком для битья, особенно когда его перевели в следующий класс и он оказался в компании детей постарше. Но Кормак, с его милой улыбкой и нежным лицом, никогда не показывал своего превосходства, никогда не хвастался своими успехами. И в играх он оказывался не последним: не слишком крепкого сложения, он, тем не менее, бегал быстрее всех. Если в школе организуют команду регбистов, его сын станет в ней звездой.
— Джон, у Берни закончилось вино, — улыбнулась Элис. — Ты слишком погрузился в свои мысли.
— Извини, Берни. — Джон наполнил ее бокал. — Элис права. Я был далеко-далеко отсюда.
Элис! Его жена за прошедшие годы стала зрелой женщиной. Пропала застенчивость, в движениях теперь сквозила спокойная грация. И день ото дня она обретала уверенность в себе. Он гордился ею. Джон не думал, что у Элис хватит способностей вести собственное дело. Но, вероятно, это он вынудил ее к этому. У нее был выбор — управлять салоном Миртл или оставаться дома, и, как всякий разумный человек, она выбрала парикмахерскую. Он наблюдал за ней, раскрасневшейся и очаровательной: ее голубые глаза оживленно блестели, когда она обсуждала с Бернадеттой последние прически. Волосы самой Элис были уложены во «французскую ракушку», так, кажется, это называлось, но эта прическа ему не нравилась — жена выглядела слишком многоопытной и жесткой.
— Полегче, милая. — Элис положила руку на плечо Фионнуале, которая уже в третий раз намеревалась угоститься рождественским пудингом.
Любил ли Джон ее по-прежнему? Наверное, так же сильно, как и раньше. Но теперь он чувствовал, что они принадлежали двум разным мирам — миру ущербных и миру безупречных. Он улыбнулся про себя: никогда этим двум мирам не встретиться!
Покончив с едой, они убрали со стола и теперь играли в карты — и Кормаку не было равных в покере.
В четыре часа дня Джон объявил, что ему пора уходить:
— Я иду в мастерскую. Мне придется там подкрасить кое-что, чтобы краска высохла к завтрашнему дню. Я получил срочный заказ, понимаете.
— Но сегодня Рождество, дорогой, — удивилась Элис. — Ты ведь не собираешься работать и завтра, в день подарков?
— Я не могу подвести этих людей, Элис. Я впервые получил заказ от большого магазина.
— Но ведь уже темно, Джон. Тебе следовало бы сделать эту работу с утра, если она так важна для тебя. На улице настоящее светопреставление.
— Мне не хотелось бы пропустить тот момент, когда дети будут разворачивать свои подарки. Вероятно, попозже я пойду пропустить стаканчик, так что вернусь не рано.
Она суетилась вокруг него, обматывая шею шарфом, застегивая пуговицы на пальто, и он попытался не показать своего нетерпения. С противоположного конца комнаты на него с подозрением смотрел тесть. Он привык к собственным тайным любовным свиданиям, поэтому подозревал, что и Джон отправляется к женщине.
Элис проводила мужа до двери, не переставая сокрушаться по поводу того, что ему придется идти в самый Сифорт.
— Удивляюсь, как это ты не смог найти более подходящее место, поблизости от дома, в Бутле.
— Я пытался, — ответил Джон и закрыл дверь.
Когда Элис вернулась в гостиную, Берни и Дэнни уже вовсю ссорились. Берни хотела знать, почему это он купил ей передник? Он что, сделал это намеренно, чтобы подчеркнуть, что женщине самое место на кухне?
Дэнни подмигнул:
— Может быть.
— Ну, так это было напрасно. Я ни за что не надену его.
— А я не буду носить этот безвкусный шарф. Не знаю, с чего вы решили, что у меня такой ужасный вкус.
— Вы, — яростно выпалила Берни, — самый невозможный мужчина на свете.
— А вы — самая противная женщина.
Берни высокомерно наморщила носик:
— Это действительно омерзительно.
Дэнни продолжил, издав короткий смешок:
— Особенно с такой прической — с ней вы похожи на заключенную.
Девочки и Кормак с интересом прислушивались к привычной ссоре между дедушкой и маминой лучшей подругой, наслаждаясь от души.
— Почему вы двое не любите друг друга? — наивно спросила Маив.
— Это долгая история, милая. — Дэнни покорно покачал головой.
— Они только делают вид, что не любят друг друга, — рассудил Кормак. — На самом деле они нравятся друг другу.
— Не смеши меня, малыш. — Берни покраснела до корней волос. Дэнни вдруг начал рассматривать свою ладонь, обнаружив на ней что-то весьма интересное. Элис с изумлением переводила взгляд с отца на подругу.
— Время пить чай, мам, — напомнила ей Фионнуала.
— Ах да, — Элис спустилась на землю. — Развлекай всех, пока я накрою на стол. — К ним пришли гости — дружок Орлы, Микки Лэвин, и две девушки из больницы, приятельницы Маив.
Готовя бутерброды, Элис размышляла о том, что она будет делать, если Кормак, этот умненький малыш, окажется прав. Хотя Берни никогда не говорила ей об этом, она всегда знала, что подруга неравнодушна к ее отцу. Однако ей и в голову не могло прийти, что это чувство окажется взаимным. Дэнни был на двадцать один год старше Берни, но сохранил свою живость и привлекательность и немного походил на Кларка Гейбла, правда, не был таким высоким и широкоплечим. Во всяком случае, был гораздо интереснее тусклого Альберта Эйли. Она ничего не имела против нескончаемых подружек отца в прошлом, поскольку знала, что они не претендуют на что-то серьезное. Но Берни, ее ровесница! Неужели она займет ее собственное место в сердце отца?
Ах, да какое это имеет значение? Элис от души рассмеялась. Она любила их больше всего на свете, и будет так здорово увидеть, как они счастливы вместе! Она начала строить планы, что ей надеть на свадьбу.
* * *
Сила ветра достигала, должно быть, десяти баллов. Джон с трудом прокладывал себе путь по улицам, ведущим в Сифорт.
Теперь Элис была не единственной из Лэйси, кто обзавелся собственным делом. Пять лет назад Джон соорудил для своих девочек двухъярусные кровати, которые вызвали большой интерес. В районе, где преобладали небольшие домишки с многодетными семействами, лишнее пространство всегда ценилось на вес золота. Мэрфи, которые жили дальше по улице, первыми обратились к Джону с просьбой: не сможет ли он найти время, чтобы сделать и для них двухъярусную кровать или того лучше — сразу две кровати?
Джон согласился, и Мэрфи заплатили ему не только за доски, но и за работу. Прошло немного времени, и заказы на кровати оказались расписанными вперед на многие месяцы. Потом он соорудил специальную кровать для себя, которую поставил в гостиной, поскольку спать на старой кушетке было настоящим мучением. Конструкция кровати была очень простой: кушетка с выдвигающимся передним сиденьем и раскладывающейся задней спинкой, что превращало ее в двуспальную кровать.
Во многих домах, где гостиные приспосабливали для проживания подрастающих детей, стареющих дедушек и бабушек, оставшихся старыми девами тетушек и одиноких дядюшек, даже женатых сыновей и замужних дочерей, складные кровати Джона Лэйси быстро стали пользоваться таким же спросом, что и двухъярусные кровати.
Вскоре он оказался завален заказами, на выполнение которых ушли бы уже не месяцы, а годы. И он принял разумное решение оставить свою постоянную работу и заняться производством мебели.
Джон арендовал помещение старой маслобойни в Сифорте. Причин, почему он выбрал это место, расположенное так далеко от Бутля, было несколько, и дело тут было не только в том, что он не желал, чтобы соседи и члены его семьи забегали к нему на огонек поболтать, мешая работать.
На узких улочках Сифорта дуновение ветра ощущалось уже не так сильно. Мастерская располагалась на углу Бентон-стрит и Крозиер-террас, причем последняя заканчивалась тупиком. Рядом с мастерской находился магазин-молочная, где раньше торговали молоком и яйцами. Он пустовал уже много лет.
Джон отпер висячий замок на двойных воротах. Вывески с названием компании на них еще не было, но в верхней части книги для заказов и на счетах-фактурах он напечатал аббревиатуру «К.Р.О.В.А.Т.И.». Это было предложение Фионы, и он решил, что заглавные буквы с точками придают названию определенную солидность — оно смотрелось намного лучше, чем просто «Кровати».
На дверях двухэтажного дома, который стоял во дворе, служившего ему мастерской, висел еще один замок. Верхний этаж Джон переоборудовал под контору, а внизу хранил готовую мебель. Он взобрался по лестнице, включил свет и вытащил из-под стола, который использовал как конторку, бумажный пакет. После этого он запер двери и поспешил прочь. У него не было ни малейшего желания работать в Рождество.
Держа пакет в руках, Джон быстро зашагал по Крозиер-террас, не сводя глаз с домика в конце улицы, в котором сквозь расписные занавески пробивался свет. Дома здесь были даже меньше, чем на Эмбер-стрит, в них было всего по две спальни и полностью отсутствовал коридор — из гостиной дверь открывалась прямо на улицу.
Приготовив ключ заранее, Джон отпер замок и вошел внутрь. Его встретили аромат жареной курицы и музыка, которую он расслышал еще на улице, — что-то классическое и очень приятное.
Из кресла, стоящего перед жарко пылающим камином, сразу же поднялась Клэр. Второе кресло оставалось пустым — оно ждало его. На руках Клэр держала крошечного малыша. Второй ребенок, примерно двух лет от роду, светловолосый, как и его мать, играл с кубиками на полу. Он вскочил на ноги.