— Это Колин, а это — Бонни, а жили мы в Лондоне. Поздоровайтесь с бабушкой, дети.
— Это твои? — Еще один кусок ветчины полетел на пол.
— А чьи же еще, мам? И, прежде чем ты спросишь, скажу, что их отец, то есть мой муж, умер два года назад.
— Ох, милая! — И Элис принялась оплакивать зятя, которого никогда не видела и о существовании которого даже не подозревала. — Какие милые ребятишки, — сквозь слезы бормотала она. — Дайте-ка мне на вас посмотреть. — Она наклонилась и стала сосредоточенно изучать лицо Колина. — Должно быть, ты пошел в своего отца, потому что в тебе нет ничего от нашей семьи. А вот ты, — она обернулась к Бонни, — вылитая копия своей мамы.
Оба замечания доставили детям неописуемое удовольствие. Элис забыла о салате и повела их в гостиную.
Фиона сразу же почувствовала себя дома.
— Я поставлю чайник, мам. Просто умираю, как мне хочется чаю.
— Я бы тоже не отказалась от чашечки. — Элис усадила своих новых внуков к себе на колени, на что они с удовольствием согласились.
— Ты красивее Руби, — заявила Бонни.
— Кто такая Руби?
— Руби была их второй бабушкой, — входя, ответила Фиона. — Она была намного старше тебя. Руби умерла несколько месяцев назад. Вот почему мы вернулись.
Она вернулась навсегда! Элис изо всех сил постаралась не показать своей радости оттого, что неизвестная ей Руби умерла, иначе Фиона так и продолжала бы жить в Лондоне. Совершенно очевидно, что ее дочь не приобрела ни капельки такта за время своего отсутствия, однако кое-чем она все-таки обзавелась — уверенностью. Элис наблюдала, как Фиона расстегнула молнию на небольшой дорожной сумке и принялась быстро и со знанием дела перебирать ее содержимое. Она выглядела очень уверенной в себе. Дочь стала стройнее, отпустила волосы, которые были собраны в небрежный узел на затылке. Из-под него выбивались длинные волнистые локоны, прикрывавшие ей шею и уши. Наряд Фионы выглядел несколько необычно: черные слаксы и черный же тонкий джемпер, поверх которого был надет пестрый жилет. Нейл Грини, встретивший ее в Лондоне, написал, что она работает на профсоюз.
— Ох, как хорошо, что ты снова дома, Фиона! — воскликнула Элис. — Ты прекрасно выглядишь. — Мысленно она вернулась к тем дням, когда Фиона, ее первенец, только появилась на свет. Она родилась ранним утром, на две недели позже срока, после долгих и трудных схваток. Весом почти девять фунтов, она была самым крупным из детей Элис — и, кажется, самым крупным ребенком в роддоме. Джон был так горд тогда. Она припомнила, как он взял дочь на руки, глядя ей в лицо, и глаза его светились любовью. Ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь эта любовь исчезнет без следа.
— Хорошо опять увидеть тебя, мама, — ответила Фиона. — А ты и сама неплохо выглядишь.
— Где твой багаж, милая? Содержимого этой маленькой сумочки тебе надолго не хватит.
— У меня не только багаж, мама. У меня есть мебель. Завтра ее привезут на грузовике.
Элис встревожилась.
— Но здесь не хватит места для мебели, Фиона.
— Я знаю, — фыркнула Фиона. — Я не идиотка. Мебель привезут в мой дом на Стэнли-роуд.
— У тебя есть дом?!
— Это старый дом Горация Флинна, он отказал мне его в своем завещании.
— Черт меня возьми! — воскликнула Элис, которая обычно никогда не ругалась в присутствии детей. — Кто бы мог подумать, а? Чудеса еще случаются, однако.
— Наша Орла по-прежнему живет на Перл-стрит?
— Да, милая, — рассеянно ответила Элис, еще переваривая тот невероятный факт, что дом Горация Флинна на Стэнли-роуд теперь принадлежит Фионе. — Маив в Ватерлоо. Они с Мартином придут сегодня на чай.
— Я заскочу к Орле на минуточку. Детей я оставлю с тобой, если ты не возражаешь.
— Как я могу возражать против таких милых крошек, — воскликнула Элис, прижимая к себе детей. — И пригласи Орлу с ее семейством на чай. Я схожу с Колином и Бонни к отцу и спрошу у Бернадетты, не одолжит ли она нам какой-нибудь еды. Господи, не могу вспомнить, когда я была в последний раз так счастлива. — Возвращение Фионы стало приятным сюрпризом после недавнего визита Джона, воспоминания о котором еще не изгладились у нее из памяти.
В довершение ко всему у Фионы были новости о Кормаке:
— Я думаю, что он тоже скоро вернется.
— Он не сказал, что с ним такого случилось? — с тревогой спросила Элис. — Мне кажется, что-то произошло в университете, что-то такое, что мешало ему вернуться. А ведь он так хорошо учился.
— Он ничего не сказал, мам. Вероятно, он учился настолько усердно, что его мозги устали. Я слышала, такое случается.
Элис вздохнула с облегчением.
— Жду не дождусь, когда же он вернется домой. Все будет как в старые времена: вы, все четверо, снова дома. А с двумя этими малышами все вообще будет замечательно.
* * *
— Ага, вот ты и решила снова объявиться, Фиона Лэйси. — Голос у Орлы был холоден, когда она открыла дверь и обнаружила на ступеньках свою сестру. — Знаешь, мама ведь очень расстроилась, когда ты сбежала.
— Она очень расстроилась, когда Микки Лэвин насадил тебя на свой штык, — ухмыльнулась Фиона. — Так что, полагаю, мы квиты, когда речь идет о том, кто расстроил маму. Перед тобой Фиона Литтлмор, если ты не возражаешь. Я теперь мать двух маленьких детей.
Холодное выражение исчезло с лица Орлы, и она подмигнула в ответ.
— Вот и славно, что ты вернулась домой, сестренка. Выглядишь замечательно. Наша Маив стала настоящей занудой с тех пор, как вышла замуж. Она только и говорит, что о своем доме.
— Хорошо оказаться дома, Орла. А теперь, может, впустишь меня, или мне придется так и стоять на ступеньках?
Этим вечером в доме Лэйси состоялась импровизированная вечеринка. Дэнни Митчелл отправился в бар, торгующий спиртным навынос, и вернулся, нагруженный вином, пивом и хрустящим картофелем. Бернадетта быстро приготовила дюжину булочек с мясом. Орла, никогда не отличавшаяся кулинарными талантами, уговорила Аулу испечь целый поднос воздушного печенья. Позвонили Маив и попросили ее принести все, что окажется под рукой.
— Я вчера купила коробку глазированного печенья для Рождества. Я принесу ее и все, что смогу найти, — пообещала Маив. — Скажите нашей Фионе, что я с нетерпением жду встречи.
— Господи! Она стала такой рациональной! — простонала Орла. — Ну скажите, кто в здравом уме будет покупать печенье для Рождества в сентябре?
— Наша Маив, очевидно. Это ничуть не хуже, чем, имея четверых детей, не уметь приготовить воздушное печенье.
— Ты совершенно не изменилась, Фиона. Всегда называешь вещи своими именами.
— Никогда не понимала, почему следует называть вещи другими именами. Мои записи Элвиса еще целы, мам?
— Они в гостиной. Там же и пластинки Кормака. Он увлекался «Джерри и Пэйсмейкерами», «Отшельниками Германа», ну и «Битлз», конечно.
«Как это похоже на старые времена», — подумала Элис, готовя гору бутербродов и прислушиваясь к легкой перебранке своих дочерей. Но теперь в этой перепалке не было злобы и зависти. Фиона больше не ревновала Орлу. Она чувствовала себя равной.
Восемь часов. Большинство взрослых уже подвыпили. Колин и Бонни отправились наверх, устав после долгого путешествия из Лондона, и вскоре уснули в бывшей комнате своей матери. Остальные дети играли в гостиной в какую-то шумную игру.
Погода изменилась. Долгое бабье лето закончилось сегодня после обеда, когда солнце внезапно скрылось за густыми свинцово-черными тучами. Вдалеке рокотал гром и сверкали молнии. Время от времени в окна ударяли дождевые капли. Вот-вот должен был хлынуть ливень.
На Эмбер-стрит ярко горел свет, и погода никак не могла испортить праздничного настроения. Трое мужчин раздумывали, не отправиться ли им в пивной бар, чтобы пропустить по кружечке.
— Но у нас же есть пиво, — заметила Элис.
— В баре у него совсем другой вкус, — уверял Дэнни.
— А что, если пойдет дождь? — сказала мужу Орла. — Я не собираюсь отпаривать твой костюм, если он промокнет, Микки Лэвин.
Маив с укором смотрела на Мартина. «Подумать только, ты бросаешь меня ради кружки пива!» — читалось в этом взгляде. Мартин предпочел проигнорировать его.
— Ну, идем мы или не идем? — требовательно спросил Дэнни.
Микки хлопнул его по плечу.
— Я говорю, что идем.
— Согласен. — Мартин по-прежнему избегал укоряющего взгляда Маив.
В дверях появилась Лулу, ее голубые глаза округлились от испуга.
— Там остановилась полицейская машина, — сказала она. — И оттуда вылез мужчина.
Раздался стук в дверь.
* * *
На следующий день Элис еще никак не могла прийти в себя.
— Это все моя вина, — восклицала она хриплым голосом. — Если бы только я приняла его обратно!
— Не глупи, мам. Если бы я вернулась домой и застала его здесь, то вылетела бы отсюда, как пуля.
— Нельзя так говорить, Фиона.
— Ну а ты, пожалуйста, прекрати говорить всякие глупости о том, что это твоя вина. В этом никто не виноват, кроме него самого. Полиция утверждает, что пожар начался от окурка сигареты. Он мог и здесь сделать точно так же, и тогда погиб бы не только он, но и ты.
Элис вздохнула.
— Ты говоришь такие жестокие вещи, милая.
— Я просто здраво смотрю на все, мам. — Фиона сбавила тон. — Почему бы тебе не пойти на работу и не попытаться забыть его?
— Как будто я могу забыть вашего отца! Когда-то он был для меня всем. — Элис умоляюще взглянула на дочь. — Ты ведь придешь на похороны, правда, милая? Я бы очень хотела, чтобы мы связались с Кормаком и сообщили ему обо всем.
— Я приду только ради тебя, мама, а не ради него. Точно из таких же соображений придут и Орла с Маив, а также дедушка и Бернадетта. Кормаку повезло, его нет. Хотела бы я приехать на будущей неделе, чтобы тоже лишиться этого сомнительного удовольствия.
Билли Лэйси был единственным человеком, который плакал на похоронах Джона. Его горькие всхлипывания далеко разносились в безжизненной тишине кладбища «Форд Семетери». Утро было каким-то странным: ни теплым, ни холодным, ни солнечным, ни туманным.
Жена Билли не делала никаких попыток утешить его. Все, кто пришел на похороны, несказанно удивились бы, сделай она это. Лицо Коры было таким же непонятным, как и утро. Она не проявляла никакого сожаления по поводу смерти своего деверя.
И только Морис, который в двадцать пять лет стал точной копией молодого Джона Лэйси, шагнул к отцу и обнял его за широкие, вздрагивающие плечи.
— Не расстраивайся так, папа, — неловко пробормотал Морис, и отец с сыном обнялись, чего никогда не случалось раньше.
Элис изо всех сил старалась не расплакаться, потому что это были бы слезы жалости к себе самой, а не к Джону. Это были бы лицемерные слезы. Ей было жаль, что Джон умер такой ужасной смертью, но ее первой и самой сильной реакцией стало чувство вины за то, что она не смогла предотвратить несчастье.
Дочери Джона пришли на похороны исключительно ради своей матери. Элис придавала большое значение условностям. Для нее было важно, что подумают люди, в особенности соседи. Однако пока что никто из соседей не догадывался, что Джон Лэйси, о чьей смерти в Сифорте сообщила местная газета, был тем самым Джоном Лэйси, который жил когда-то на Эмбер-стрит.
«Туда ему и дорога, — думал Дэнни Митчелл, пока гроб опускали в могилу. — Наша Элис должна быть рада, что наконец-то избавилась от него».
Бернадетта Митчелл думала примерно так же.
Уцелел единственный клочок бумаги, который принадлежал Джону Лэйси. Все остальное погибло в огне: неоплаченные счета, договоры, старые отчеты об аудиторских проверках, все до единого письма, которые получал Джон Лэйси, и копии его собственных писем, фотографии Клэр и их детей.
Уцелевшая бумага хранилась в банке. Это был документ, свидетельствующий, что Джону Лэйси принадлежал фригольд на участок земли, расположенный на углу Бентон-стрит и Крозиер-террас. Элис, как законная супруга покойного, теперь стала владелицей этого участка, о чем и сообщил ей письмом банк.
— Он мне не нужен, — вздрогнув всем телом, сказала она, показывая письмо отцу.
— Тогда отдай распоряжение очистить его. Там, должно быть, творится бог знает что. А потом продай, — посоветовал Дэнни.
Что она будет делать с деньгами? Доходы от трех салонов копились в банке, но никто из ее детей не собирался брать оттуда ни пенни. Маив с Мартином отказались, когда она предложила выкупить для них закладную на дом, а Микки Лэвин с негодованием отверг предложение купить для них с Орлой дом. Кормаку вполне хватало своей стипендии в университете, и у нее было чувство, что Фиона не позволит ей оплатить ремонт старого дома Горация Флинна, хотя дом находился в ужасающем состоянии: водопроводные и канализационные трубы временами издавали пугающие звуки.
К чему задавать себе столько хлопот и копить деньги, которые не на что истратить? Она была по горло сыта вопросами клиенток о том, почему она до сих пор живет на Эмбер-стрит, а не купит себе милый домик в престижном районе.
— Потому что я счастлива там, где живу, — неизменно отвечала она, ощущая себя при этом скучной и лишенной воображения.
Фиона искала кого-нибудь, кто приглядывал бы за детьми, чтобы она могла пойти работать. Элис могла бы продать три своих салона и наняться к ней бабушкой на полный рабочий день.
«Нет, мне мало этого, — говорила она себе. — Конечно, я могу быть скучной и лишенной воображения, но я должна быть кем-то, не просто матерью или бабушкой, не просто женой. Я должна сохранить в себе хоть что-то свое, особенное».
* * *
После смерти брата Билли Лэйси завел привычку заходить к своей невестке по дороге домой. Элис была ближайшей родственницей брата, которого он лишился, нашел и снова потерял, навсегда.
Он без конца повторял, что не может понять, почему Джон ушел из дома на Гарибальди-роуд.
— Он лежал в постели, когда я вернулся домой прошлым вечером, а на следующее утро его уже не было, и ни записки, ничего. Я думал, что он счастлив у нас. Он выглядел счастливым. Коре нравилось, что он у нас. Он мог жить в нашем доме до конца своих дней.
Элис не стала говорить ему о том, что прошлым вечером она прогнала Джона. Она уже достаточно винила себя сама, и поэтому не хотела брать на себя еще и вину Билли.
— Ты была когда-нибудь в этой столярной мастерской? — спросил Билли.
— Один раз.
— Мне следовало сходить туда. Это недалеко. Я не должен был позволить ему опуститься до такого состояния, ведь он был моим братом.
— Не упрекай себя, Билли. Джон знал, где ты живешь. Это он бросил нас всех, включая тебя. Это он должен был поддерживать с тобой отношения, а не ты искать встречи с ним. — Как Элис хотелось самой последовать этому разумному совету и не винить себя! Она показала Билли письмо из банка.
— Ты не станешь возражать, если я взгляну на то место? — Лицо его просветлело. — Я могу даже навести там порядок, если хочешь.
«Он почувствует себя оскорбленным, если я откажу ему». — Элис сделала вид, что с благодарностью приняла его предложение, хотя ей было в высшей степени наплевать на столярную мастерскую. Билли же воспрянул духом и решил немедленно отправиться в Сифорт.
— По дороге я зайду за Морисом. Мы можем сделать эту работу вдвоем.
Смерть Джона имела, по крайней мере, одно хорошее последствие: Билли и его заблудший сын воссоединились.
Железные решетчатые ворота запирались на висячий замок и цепь. Мужчины разглядывали сквозь решетку то, что осталось от когда-то процветавшего бизнеса Джона. Здание, в котором он жил, сгорело почти до фундамента. Стен не было, от крыши сохранился только обгоревший каркас, и черные балки выделялись на фоне серовато-синего неба — пожалуй, снова собирался дождь.
Двор был устлан толстым слоем пепла и сажи, перемешанных с разным мусором, включая обрывки черного рубероида, которым когда-то была покрыта крыша. В лужицах черной воды отражалось хмурое желтое небо. Вдоль стен было сложено несколько досок, сильно поврежденных огнем. Во дворе стоял ржавый фургон со спущенным колесом.
— Нам нужно где-то раздобыть ключ, чтобы отомкнуть замок, — сказал Билли.
— Да, работенка предстоит нелегкая, если мы хотим привести здесь все в порядок, — откликнулся Морис.
— Но ведь ты не против, а, сынок? В конце концов, тебе все равно больше нечем заняться.
— Я не против, и мне действительно больше нечем заняться. — В голосе Мориса звучала горечь. Справка из тюрьмы не помогала в поиске работы. Морис не работал с тех самых пор, как вышел из тюрьмы, хотя и не прекращал попыток устроиться куда-нибудь.
— Я не то хотел сказать, сынок.
— Я знаю, папа. Я был набитым дураком, когда полез в тот газетный киоск. Я сделал это только для того, чтобы произвести впечатление на одну девчонку — даже не помню теперь, как ее зовут. Знаю, что оправдываться бесполезно. Я был уже взрослым. Мне следовало быть умнее, но это ее братья подбили меня на то дело. — Морис сухо рассмеялся. — На словах у них все выходило так легко и просто.
Они зашагали назад в Бутль.
— Знаешь, — произнес через некоторое время Морис, — мы можем кое-что сделать с этой мастерской.
— Например?
— Пока не знаю точно. Помнишь то место, где я работал, — строительную компанию? Что-нибудь в этом роде.
— Для начала нам понадобятся деньги, сынок. — Билли забренчал монетами в кармане. Это все, что у него оставалось до пятницы, когда он получит зарплату.
— Ты можешь взять заем в банке, чтобы начать дело. Мне-то они не дадут, — поспешно сказал Морис. — Учитывая мою отсидку. Но они могут дать заем тебе. В конце концов, помещение-то и участок у нас есть.
— Кто сказал, что у нас есть помещение с участком? Элис хочет его продать.
— Она не станет его продавать, если мы расскажем ей о своих планах, — убежденно заявил Морис. — Только не тетя Элис. Во всяком случае, когда мы развернемся, то сможем платить ей за аренду. А когда-нибудь, возможно, вообще выкупим участок.
— О каких таких своих планах? — озадаченно спросил Билли.
— О планах открыть собственное дело, папа. — Второй раз за неделю Морис обнял отца за плечи. — Интересно, этот фургон на ходу?
* * *
Кормак вошел в салон в афганском халате, который выглядел так, словно его драла на части свора голодных собак, в хлопчатобумажных штанах красного цвета и шлепанцах на босу ногу — и все это несмотря на то, что на дворе стоял ноябрь и было очень холодно. Его длинные волосы были схвачены на затылке лентой. Он напоминал огородное пугало.
Элис раздирали радость от встречи с сыном и страх, что клиентки узнают его. Она быстренько спровадила его на кухню.
— Фиона сказала, что тебя можно ждать со дня на день. — Она сгорала от желания обнять и расцеловать сына, но Кормак держался так, что она не решилась на это. — Ты голоден, милый? Может, мы пойдем домой и я приготовлю тебе что-нибудь поесть?
— Я только что поел у Фионы, спасибо, мам.
— Так ты сначала зашел к Фионе? — Элис почувствовала себя уязвленной.
— Я хотел оставить у нее свои вещи. — Почему-то он избегал встречаться с ней глазами. — Я буду жить у Фионы, на втором этаже. Надеюсь, ты не возражаешь.
— Конечно, нет. — Элис возражала, и очень сильно, но не показала этого. — Твоя комната всегда ждет тебя, если ты передумаешь.
— Дело в том, — он пошевелил пальцами босых ног, — что я привез с собой девушку. Мы будем жить вместе.
Элис едва не поперхнулась, но напомнила себе, что молодые люди теперь проделывали и не такие вещи.
— Я надеюсь, что она хорошая девочка. Как ее зовут?
— Пола. Она красивая и хорошая девушка. Еще она беременна.
К своему изумлению, Элис услышала собственный смех и поблагодарила Господа, что ей не придется жить на Эмбер-стрит с его беременной девушкой.
— Что еще ты хочешь мне поведать — что у нее две головы?
Кормак в первый раз улыбнулся:
— Нет, голова всего одна, мама. Фиона приглашает тебя зайти к ней сегодня вечером, чтобы ты могла познакомиться с Полой. — Может быть, это было ошибкой, но он назвал ее мамой, чего в последнее время старался избегать, как и объятий с поцелуями.
* * *
Гораций Флинн перевернулся бы в своей могиле, если бы мог увидеть, в каком состоянии находится его дом, уже долгие годы не знавший никакого ремонта. На нескольких оставшихся предметах дорогой антикварной мебели были следы от сигарет и круги от горячих чашек. Гнутые ножки стола и шести стульев из красного дерева, а также замечательного серванта, где когда-то стояли красивые безделушки Горация Флинна, были исцарапаны кошками — Фиона подобрала на улице двух бродяжек.
Собственная мебель Фионы была дешевой, прошедшие годы оставили на ней свои безжалостные отметки. Элис подозревала, что она приобрела ее на распродаже подержанных вещей.
Она настояла на том, что заплатит за чистку занавесей — они были слишком толстыми и тяжелыми для стирки, — из-за них в комнатах пахло пылью. «Считай это подарком, — сказала она Фионе. — Люди имеют обыкновение покупать друг другу вещички, которые создают уют в доме». Длинные бархатные занавеси, висевшие в гостиной, после стирки превратились в лохмотья. «Их съела моль, — заявила приемщица, когда Элис пришла за ними. — Боюсь, что мы не сможем заплатить вам компенсацию».
Элис купила взамен новые, но Фиона не заметила, что портьеры, появившиеся в гостиной, отличаются от тех, что висели там раньше. Такое впечатление, что она не обращала никакого внимания на то, что ее окружало. Ее ничуть не беспокоила обшарпанная мебель, как и все остальное: хрипящая, древняя канализация, старая ванна, испещренные пятнами ковры, закопченные потолки, отстающие от стен обои...
К тому же Фиона начала подбирать не только бездомных животных, но и каких-то странных людей. Элис понятия не имела, где она находила их. Трое Литтлморов жили на просторном первом этаже. Над ними, в передней спальне, обитала некая миссис Фреда Мерфи, проводя бесконечные часы за вязанием одежды для детей, которую невозможно было носить.
— Откуда она взялась, милая? — полюбопытствовала Элис, впервые увидев Фреду. Фиона жила в своем новом доме не больше недели.
— Ее сын собрался выбросить ее на улицу. Дело в том, мама, — с негодованием сказала Фиона, — что аренда была выписана на ее имя, но он убедил мать изменить ее.
Откуда Фиона узнавала такие вещи? Элис не стала углубляться в эту тему.
Вскоре появились Арчибальды, Питер и Джеффри, братья-близнецы примерно тридцати лет, которые заняли спальню в задней части дома.
— Они были в доме для умственно отсталых, бедняжки, — объяснила Фиона.
— Ты уверена, что они безобидные... ну, у тебя же дети, я хочу сказать? — забеспокоилась Элис.
— С ними все в порядке, мама. Они попали в дом для умственно отсталых по ошибке. Как бы то ни было, они здесь временно. Корпорация пообещала подыскать для них какой-нибудь домик.
Теперь на второй этаж вселялся Кормак со своей беременной девушкой по имени Пола, и две спальни все еще оставались пустыми. Элис боялась думать о том, кто может там появиться.
Однако, как ни странно, Элис нравилось бывать у Фионы. В гостиной всегда горел огонь, потертые кресла оказались очень удобными, а в заварочном чайнике обязательно был свежий чай для всех желающих. Телефон звонил безостановочно: Фиона, у которой раньше не было друзей, теперь, кажется, обзавелась десятками их. Элис обнаружила, что ее дочь состоит членом многочисленных организаций, постоянно организуя сбор средств: на распродажах подержанных вещей на благотворительных базарах, на утренних «кофейных» собраниях, на вечеринках, лекциях. Она убедила мать принять участие в рождественском базаре в начале декабря. Через несколько недель Фиона собиралась повезти детей в Лондон, чтобы принять участие в каком-то марше протеста.
— Что это за марш? — поинтересовалась Элис.
— Кампания за ядерное разоружение. Честно, мам, ты такая невежественная. Все, в чем ты разбираешься, это стрижка волос.
Элис смиренно согласилась.
Она очень нервничала в тот вечер, когда шла знакомиться с беременной подружкой Кормака. Она молилась о том, чтобы они понравились друг другу и чтобы из Полы получилась хорошая жена для Кормака — Элис полагала, что они когда-нибудь поженятся, — потому что Кормак был славным малым и обещал стать примерным мужем.
На стук дверь отворила Фреда Мерфи, под мышкой у нее торчали спицы с вязанием. В коридоре с Колином и Бонни играли двое незнакомых детишек. В гостиной какая-то женщина с синяком под глазом на повышенных тонах разговаривала с Фионой.
— Привет, мам, — спокойно сказала Фиона. — Это Дженни. Она останется с нами, пока полиция не предпримет что-нибудь в отношении ее мужа-негодяя. Кормак наверху с Полой. Скажи им, чтобы они спускались вниз через минуту; я приготовила мясо с овощами и сухарями.
— Это не девушка, а просто ангел, — заметила Фреда при появлении Элис.
— Вы так думаете? — Она поднялась по лестнице на два пролета. Верхний этаж представлял собой одно большое помещение с покатым потолком и окнами в противоположных концах.
— Войдите, — откликнулся на ее стук Кормак.
Элис глубоко вздохнула, открыла дверь и увидела Кормака с молоденькой девушкой: они сидели друг против друга на полу, скрестив по-турецки ноги и держась за руки.
— Мы выполняем дыхательные упражнения, — объяснил Кормак. — Мы купили книгу о том, что надо делать, когда ждешь ребенка. Это Пола, кстати. Пола, поздоровайся с... с моей матерью.
— Здравствуйте, миссис Лэйси, — произнесла тоненьким, детским голоском Пола. Она с трудом поднялась на ноги — девочка с вьющимися каштановыми волосами, розовыми щечками и бесхитростным, наивным выражением глаз. На ней были хлопчатобумажная юбка до пят и кофта грубой вязки. Ноги у Полы, как и у Кормака, были босыми. Она выглядела не старше шестнадцати лет.
— Зовите меня Элис. — Они обменялись рукопожатием. У Полы оказалась очень маленькая и вялая ручка. — Как вы себя чувствуете, дорогая? Когда должен появиться ребенок?
— Я чувствую себя хорошо. Меня не тошнит, и вообще ничего такого. Когда должен появиться ребенок, я не знаю. — Она выглядела какой-то заторможенной.
— Ну, доктор должен определить такие вещи, — успокоила ее Элис. — Он отправит вас в клинику, где за вами будет постоянный уход.
Пола рассмеялась негромким хрустальным смехом:
— В докторах и клиниках нет нужды, Элис. Если я буду следить за собой, нормально питаться и выполнять дыхательные упражнения, со мной все будет в порядке.
— Понятно. — Элис пришла в ужас. Она взглянула на сына, который сидел на полу в прежней позе, закрыв глаза и явно находясь в трансе. Должно быть, он одобрял планы Полы насчет ее беременности. Элис всегда старалась не вмешиваться в личную жизнь своих детей и не собиралась делать этого сейчас. — Ну, что ж, отлично, но вам все равно необходимо показаться в больнице, чтобы там поставили вас на учет.
— В этом также нет необходимости. — Пола смотрела на нее с жалостью. — Кормак примет ребенка прямо здесь.
— То есть он же и наложит вам швы, если понадобится?
— Ей не понадобятся никакие швы, — произнес Кормак, не открывая глаз. — Она расслабится, и разрывов не будет.
Господи Боже! Эта парочка просто сумасшедшая, не от мира сего. Элис объявила, что мясо скоро будет готово, и сбежала вниз.
Фиона была одна и гремела кастрюлями в кухне со старомодной мебелью. За ней с интересом наблюдала кошка, расположившись на полке для сушки посуды, что было крайне негигиенично. Фиона подняла голову, когда вошла ее мать.
— Что ты думаешь о Поле?
— Она кажется милой, но очень молоденькой.
— Ей двадцать один год, она старше, чем выглядит.
— Она рассказала тебе о том, как собирается рожать ребенка? Они поступают неразумно, Фиона. Я обеспокоена.
— Она передумает, когда придет время.
— Боже, я надеюсь на это. Наш Кормак — умный парень, но я не уверена, что он сможет принять роды.
* * *
Целью рождественского базара должен был стать сбор средств для детского приюта в Эфиопии. Фиона поставила Элис командовать бакалейным лотком. Главным призом была бутылка виски. К каждому призу прилагался лотерейный билет, стоивший шесть пенсов. Если кому-то доставался билет, номер которого совпадал с номером на призовом предмете, он уносил приз с собой.
Естественно, все хотели выиграть виски. Но дело было в том, что выигрышный билет Фиона забрала с собой, чтобы вернуть на место попозже, когда распродадут большую часть билетов.
— Но ты не можешь так поступать! — возмутилась Элис.
— Конечно, могу, мама. Если виски выиграют с самого начала, желающих купить билеты больше не найдется. Не забывай, это делается ради благородной цели.
Элис надеялась развлечься. Вместо этого она ощущала себя преступницей, присматривая за своим разукрашенным лотком. Несущиеся из громкоговорителя наивные рождественские песенки только усугубляли ее чувство вины. Она была очень занята, постоянно окруженная толпой людей, и количество призов: соуса для мяса, уксуса, шампуней, лимонада, майонеза — быстро уменьшалось. Чем меньше их оставалось, тем нетерпеливее становились участники, горя желанием выиграть бутылку виски, которая уже начинала выглядеть этакой брошенной сироткой.