Им не о чем было говорить. Даже секс утратил свою привлекательность и превратился в скучное занятие, как всегда случается, если имеешь дело со слабоумным.
Микки отказался от предложения матери купить для них дом получше, в более престижном районе и с садом, где дети могли бы играть.
— Почему нет? — завизжала Орла. В последнее время она стала что-то слишком много и часто визжать.
— У меня есть собственная гордость, — обиженно заявил Микки.
— Где была твоя гордость, когда ты натащил в дом вещей, которые свалились через задний борт доброй сотни чертовых грузовиков?
— Это совсем другое.
— Почему это другое?
Он смущенно переступил с ноги на ногу.
— Не знаю, но это другое.
Она переросла его. Он хотел прожить жизнь, стоя на месте, а она жаждала двигаться вперед. Орла могла бы получить приличную работу, но тогда ей пришлось бы бросить газету, и тех денег, которые бы она получала, не хватило бы. Было еще нечто, что Орла стала бы отрицать с пеной у рта. Ей чертовски нравилось посещать всевозможные мероприятия, объявляя: «Я — представитель прессы», и время от времени видеть свое имя под заголовками статей, которые она посылала в газету. Она не теряла надежды, что «Кросби стар» снова возьмет ее на работу в офис, чтобы она стала настоящим репортером, но вакантной должности не было и не предвиделось.
Сегодня после обеда она должна была взять интервью у какого-то тупицы — бывшего игрока ливерпульского «Эвертона»; любой, для кого гонять по полю футбольный мячик было профессией, просто обязан быть тупым по определению. Орлу пригласили взять интервью только потому, что Доминик Рейли был родом с Перл-стрит. Его родители по-прежнему жили в доме напротив. У его матери, Шейлы, было двенадцать детей. Орла невольно вздрогнула: двенадцать! Доминик, которому исполнилось тридцать два, то есть столько же, сколько и ей, приехал из Испании на свадьбу кого-то из своих многочисленных братьев и улетал сегодня же вечером обратно. Она понятия не имела, чем он занимался в Испании, но это был первый вопрос из целого списка, который она заготовила.
|
|
Она вышла на улицу, купила «Гардиан» и прочла газету от корки до корки, кроме спортивных новостей. Любопытно, будет ли нашему великому интеллектуалу Микки интересно узнать о том, что война во Вьетнаме набирает обороты? Черт возьми, конечно же нет. Точно так же ему будет наплевать на то, что миссис Ганди стала премьер-министром Индии или что в Великобритании пришли к власти лейбористы, возглавляемые очаровашкой Гарольдом Вильсоном. Орла отправила Микки на избирательный участок проголосовать, но по дороге он встретил приятеля и пошел играть в бильярд.
Кипя негодованием, Орла скомкала газету и швырнула ее в противоположный конец комнаты. Пора было готовиться к интервью.
«Самое время обновить гардероб», — с горечью подумала она, обозревая жалкое содержимое платяного шкафа. Мысль была верная, если не считать того, что денег на это не было. «Ты прекрасно выглядишь и в обносках», — утверждал Микки, когда она жаловалась ему.
Получается, что она просто обязана была выглядеть красивой, потому что на плечиках, кроме тряпья, ничего не было. Орла с мрачным видом вынула из шкафа черную юбку и белую блузку — если их отутюжить, они будут иметь вполне приличный вид. Ей была нужна не просто новая одежда, а новый дом, новый муж и новая жизнь.
|
|
Она распустила свои длинные каштановые волосы, тщательно накрасилась и ровно в три часа постучала в дверь дома Рейли. Ей открыла Шейла Рейли. Это была женщина приятной наружности, немного полноватая, хотя, имея двенадцать детей, любая женщина была бы полноватой. Шейла была ровесницей Элис, но ее дети были моложе Орлы. За юбку Шейлы уцепились двое малышей, наверняка ее внуки — разве что она незаметно обзавелась еще детьми, — а внуков у нее было бесчисленное множество.
— Привет, Орла, милая. Полагаю, что ты пришла повидать нашего Доминика.
— Если он не занят, Шейла. Я — представитель прессы.
— Я знаю, милая. Он ждет тебя, вот только не знаю, где вы найдете укромное местечко, чтобы поговорить. У меня здесь собралась орава внуков, чтобы потолковать с дядей Домиником.
— Мы можем пойти к нам домой, если хотите.
— Я уверена, что он с радостью согласится, хотя бы для того, чтобы перевести дух.
В коридор вышел Доминик. Он был в светло-голубых парусиновых слаксах, белой рубашке с короткими рукавами и в белых парусиновых туфлях.
— Всем привет. Я видел вас раньше, но, по-моему, мы не знакомы. Кажется, мы вместе учились в школе.
— Мы переехали сюда уже после вашего отъезда. Я тоже смутно помню вас по школе.
Они пожали друг другу руки. Орла и представить себе не могла, что Доминик Рейли окажется таким симпатичным, высоким, загорелым парнем. Он немного походил на Роберта Редфорда — своими светлыми вьющимися волосами, широкими плечами и очаровательной теплой улыбкой.
|
|
— Орла говорит, что вы можете пойти к ней домой для интервью, дорогой.
— Это здорово, потому что я боюсь, что не услышу собственного голоса.
Они перешли улицу к дому Лэвинов. Орла остро почувствовала, как его рука коснулась ее руки, когда она проводила его в гостиную. Она спросила, не хочет ли он чаю или шерри. Шерри осталось с Рождества.
— Чая будет достаточно, спасибо.
Когда она вернулась, он сидел на кушетке, сцепив руки за спиной и вытянув ноги. На его коричневом запястье посверкивали золотые часы, на руках бугрились мускулы, а талия была очень тонкой.
Орла проглотила комок в горле и отвела глаза. Она уселась на жесткий стул, положила на колени блокнот, нацелилась на него карандашом, многозначительно кашлянула и задала свой первый вопрос:
— Что вы делаете в Испании?
Непонятно почему, но Доминик поперхнулся чаем. Она надеялась, что чай окажется не слишком горячим.
— Играю в футбол, — ответил он.
— В Испании играют в футбол? Я не знала этого. А в какой части Испании?
— В Барселоне. — Лицо у него покраснело.
— И у них там есть стадионы, совсем как в Ливерпуле?
— Совсем как в Ливерпуле. — Он кивнул, и она с недоумением подумала, отчего это в его карих глазах светится изумление?
— А почему вы вообще поехали в Испанию? Разве вы не могли получить работу, играя в футбол здесь, в нашей стране?
Он молча рассматривал ее несколько секунд.
— Правильно, — наконец проговорил он. — Я пристрастился к наркотикам, если хотите знать правду. Приглашение в Барселону стало для меня спасательным кругом.
— Бедняжка, — сочувственно заметила Орла, делая пометки в блокноте. Она исподтишка бросила на него взгляд. Он выглядел очень странно, словно собирался лопнуть. Может, он умирал от желания сходить в туалет?
— Это для публикации? — спросил Доминик.
— Разумеется. — Орла с важным видом кивнула головой.
— В таком случае, думаю, нам стоит начать интервью с самого начала, в противном случае вы рискуете выставить себя в дурном свете.
— Даже так? — раздраженно воскликнула она. — Каким же это образом, хотелось бы знать?
— Во-первых, вы совершенно не разбираетесь в футболе. «Барселона» — один из ведущих клубов в мире, и его стадион ни капельки не уступает здешним, если не превосходит их. Во-вторых, там мне предложили сто фунтов в неделю, в два раза больше, чем я получал в «Эвертоне». Я живу в квартире с видом на Средиземное море, езжу в спортивном автомобиле, у меня красивая подружка — хотя и не такая красивая, как вы. В общем, я живу жизнью Рейли — и достойной жизнью. — Он расхохотался и все не мог остановиться, пока по щекам у него не потекли слезы. — О боже! — всхлипывал он, смахивая слезы тыльной стороной ладони. — Давненько не получал такого удовольствия. Приятно для разнообразия встретить репортера, который симпатизирует мне; обычно они настолько льстивы, что меня тошнит.
У Орлы закружилась голова от стыда и растерянности. Если бы только она снизошла до того, чтобы рассказать Микки об этом интервью, он бы просветил ее, кто такой Доминик Рейли.
— Господи! — пробормотала она, не осмеливаясь посмотреть ему в глаза. — Мне хочется провалиться сквозь землю.
— А мне этого совсем не хочется, потому что тогда я не смогу видеть вас.
Орла почувствовала, что в довершение ко всем несчастьям покраснела до корней волос, и вспомнила, как он отозвался о своей подружке, сказав, что та не такая красивая, как она. Воцарилась мертвая тишина. Орла разглядывала носки своих туфель, а Доминик Рейли смотрел на нее, и внутри у нее возникло прохладное, сосущее ощущение, как в самом начале знакомства с Микки. Потом Доминик многозначительно взглянул на нее и похлопал по подушке на кушетке рядом с собой, и Орла поняла, что если примет его приглашение, то все изменится, хотя ей казалось, что все останется по-прежнему, после того как дети вернутся домой из школы, а Микки придет с работы.
Блокнот и карандаш упали на пол, когда Орла встала со стула и пришла Доминику в объятия. Через какое-то время они поднялись наверх в кровать, в которой она почти пятнадцать лет лежала с Микки.
Потом ей стало стыдно — по-настоящему, искренне, глубоко. Вероятно, она не чувствовала бы себя так, не будь все настолько замечательно. На полчаса, на час перед ней предстал другой мир: мир синего моря и золотого песка, мир красивой одежды и приятного времяпровождения, вечеринок и приемов — мир, в котором день предыдущий не был похож на день следующий, где происходили восхитительные, неожиданные вещи. Этот мир разительно отличался от унылого, бесцветного мира, в котором обитала Орла и где каждый день был таким же, как и предыдущий, не исключая и воскресенья, когда она отправлялась сначала в церковь, а потом на чай к матери или к одной из сестер либо они приходили на чай к ней.
Потом Доминик встал с кровати, нежно поцеловал ее на прощание и отправился домой, и этот восхитительный, волшебный мир в одночасье разлетелся на куски.
Через несколько минут она встала сама и улеглась в старомодную ванну, которая тоже свалилась через задний борт грузовика, и высыпала в воду последние остатки соли для ванн, подаренной ей Микки на Рождество. Тогда она еще подумала, что у ее мужа совсем нет воображения: каждый год он дарил ей соль для ванны, тальк, дешевые духи, обычно фирмы «Бутс». Она заметила у себя на запястье царапину от часов Доминика. Он должен был снять их. Она смажет царапину дезинфицирующим средством, когда вылезет из ванны.
События сегодняшнего дня отнюдь не заставили Орлу еще сильнее полюбить Микки и радоваться тому, что имела. Она предпочла бы совсем не заглядывать в тот волшебный мир. По контрасту с ним мир, в котором она жила, стал казаться еще более унылым и гнетущим, еще более бесцветным. Было столько всего, чего Орла никогда не увидит, никогда не сделает, никогда не узнает, проживи она хоть сто лет.
Она была нежна с детьми, когда они вернулись домой. Что бы ни случилось, она никогда не станет любить их меньше. Лулу стала причиной того, что Орла оказалась с Микки, но вины Лулу в этом не было, виновата была она сама.
— В чем дело? — спросил вечером Микки, когда они смотрели телевизор — во всяком случае, он смотрел. Орла же унеслась мыслями далеко-далеко.
— Ничего.
— Ты все время молчишь. Это на тебя непохоже.
— Разве? — Она посмотрела на него и впервые заметила, что у Микки начали редеть волосы на висках и появилось небольшое брюшко. На носке у него красовалась дыра, которую надо было заштопать. — Может, ляжем спать сегодня пораньше?
— Не могу сказать «нет». — Он широко улыбнулся и на мгновение преобразился в того мальчишку, который очаровал ее много лет назад. Возможно, если она сможет научиться жить его жизнью, вернуть волшебство тех дней...
Они поднялись наверх. Было время, когда они укладывались в кровать голыми, но теперь Орла надела ночную рубашку, а Микки — пижаму. Он пошел выключить свет, остановился и заговорил голосом, которого Орла никогда не слышала раньше:
— Чьи это долбаные часы, Орла? И что они делают рядом с нашей кроватью?
* * *
Как-то воскресным вечером на Эмбер-стрит появилась Орла. Элис уже собиралась лечь спать. Орла, которая всегда была раздражена чем-то, на этот раз была необычно молчаливой и выглядела бледной.
Элис усадила ее и приготовила чашку какао.
— Что случилось, дорогая? — с сочувствием спросила она.
Орла, не поднимая глаз, рассматривала носки своих туфель.
— Мама, не сердись на меня, но я сделала кое-что ужасное. — Наступила пауза. — Я спала с одним человеком, и Микки узнал об этом.
— Господи, Орла! — Сочувствие Элис испарилось, на смену ему пришли гнев и тревога. — Ты глупая девчонка, — сердито бросила она. — Кто это был?
— Это не имеет значения, мама.
— Тогда зачем ты пришла сюда? Что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Ничего, мама, — тихо и подавленно ответила Орла. — Я просто хотела рассказать кому-нибудь, вот и все. Микки превратил мою жизнь в ад.
— Я не удивлена. Так поступило бы большинство мужчин, узнай они, что их жены спят с другими. — Элис нахмурилась. — Он не бил тебя, случайно?
— Нет, мама. Он просто не разговаривает со мной.
— Вряд ли можно винить его за это, дорогая. — Элис подумала о том, каким бы прекрасным стал этот мир, если бы люди, включая и ее саму, вели себя разумно. — Когда это произошло?
— В прошлый понедельник. С тех пор Микки со мной не разговаривает. Не то чтобы я была так уж против, но атмосфера в доме просто ужасная. Дети все заметили и чувствуют себя очень несчастными.
Элис вспомнила, что в позапрошлую субботу у нее в салоне побывала Шейла Рейли, которая пришла сделать прическу на свадьбу своего сына, Ниала. Она обмолвилась, что Орла должна встретиться с Домиником, ее старшим сыном, перед его отъездом в Испанию. Элис мгновенно сложила два и два. Микки Лэвин был славным, трудолюбивым малым, но скучным до невозможности, и он был начисто лишен шарма, которым сполна обладал Доминик Рейли. Элис не одобряла того, что сделала ее дочь, но понимала, что Орла могла увлечься мужчиной, который так отличался от ее мужа.
— Мне с самого начала не следовало выходить замуж за Микки, мама, — с надрывом воскликнула Орла. — Как бы мне хотелось, чтобы в то время все было по-другому — так, как сейчас. Кормака и Полу никто ведь не заставляет пожениться!
— Тебя тоже никто не заставлял выходить замуж, — напомнила ей Элис.
— Да, но тогда и представить себе было невозможно, что ребенка можно родить вне брака. Ради Лулу я чувствовала себя обязанной выйти замуж за Микки. Если бы я могла повернуть время вспять, то и близко не подошла бы к алтарю. — Она закрыла лицо руками и заплакала. — Я так несчастна, мама. И уже давно. Все мои мечты пошли прахом, и внутри у меня будто все умерло. Мне так хочется, чтобы произошло что-нибудь хорошее, что-нибудь интересное, что доставит мне радость и удовольствие. Мне хочется выйти в свет или поехать на каникулы за границу, например в Испанию. Жаль, что у нас нет машины, а то бы я научилась водить ее и поехала куда-нибудь далеко-далеко, за самый горизонт. Мне хочется... ох, мама! — Она всхлипнула. — Мне так хочется всего!
— Я знаю, милая. — Элис погладила дочь по колену. Она была похожа на прекрасное дикое животное, попавшее в клетку, — полная противоположность своей матери, которая избегала даже намека на то, чтобы развлечься. — Я куплю тебе машину, если хочешь. И если только Микки не станет возражать. — Она знала, что проявляет чрезмерную щедрость, фактически потакает прихоти дочери. В конце концов, за свое плохое поведение Орла заслуживала отнюдь не награды. Но машина может исправить отношения в семье.
— О, правда, мам? — Реакция Орлы была такой, словно Элис наконец-то приоткрыла дверь ее клетки на несколько дюймов. — Это здорово поможет в моей репортерской работе. Я смогу выезжать в другие места, а не быть прикованной к Бутлю. А на выходные буду брать детей в Саутпорт, или в Честер, или куда-нибудь еще. Я бы и на поезде их повезла, вот только у меня нет денег на проезд. Что касается Микки, то мне в высшей степени наплевать, будет он возражать или нет.
— Милая моя, я вовсе не хочу, чтобы ваши отношения стали еще хуже. — Элис вспомнила, как Микки наотрез отказался от ее предложения купить им дом. Вряд ли он с большей снисходительностью отнесется к автомобилю — у него больше характера, чем полагают люди.
— Мам, ну что ты! Машина сделает меня счастливой, а если счастлива я, то будет счастлив и Микки.
По мнению Элис, ее дочь заблуждалась: вне всякого сомнения, Орла с радостью отдалась Доминику Рейли, но это не значит, что ее супруг при этом прыгал от восторга. Однако главной ее заботой оставалась дочь: она пришла к ней бледной и усталой, а теперь выглядела счастливой и радостно взволнованной, словно только что выиграла миллион фунтов стерлингов.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Год
Воздух в эту субботу перед Пасхой пьянил, как вино: он был чистым и искрящимся, с той особенной прозрачностью, которая бывает только весной. В приделе церкви Святого Джеймса, где жених с невестой позировали фотографу после свадебного богослужения, острый аромат скошенной травы смешивался с запахом свежей земли, внося свое очарование в этот праздничный день.
Из Лулу Лэвин получилась исключительно красивая невеста. В толпе послышался одобрительный шепоток, когда она вышла из белого лимузина в своем простом белом наряде из прозрачной ткани. Подол платья заканчивался кружевными воланами, украшенными крошечными бутонами роз. Еще больше роз было вплетено в темные волосы невесты, уложенные в греческом стиле, — это сегодня утром над ними поработала бабушка Лэйси. Туфли у Лулу были из белого шелка, без каблуков, как у балерины. Она выглядела нимфой, как и подружки невесты, наряженные в бледно-зеленые тона: ее сестра Мэйзи, кузина Бонни и Руфь Митчелл, дочка прадедушки, которая доводилась Лулу двоюродной теткой, хотя и была на три года младше.
С другой стороны дворика на позирующую перед фотографом дочь смотрела Орла Лэвин, и на лице ее читалась неприкрытая гордость. Лулу должна была вот-вот покинуть Бутль, с его тесными, душными улицами. Через две недели, после своего медового месяца в Джерси — подарок Элис, — Лулу и Гарет поселятся в его крошечной квартирке с единственной спальней в небогатом районе Лондона. Гарет собирался продолжить занятия живописью, но пока ему не удалось продать ни одной своей картины. Люди, которые видели его странные и непонятные полотна, считали, что и в будущем ему это не удастся. Парочка познакомилась на демонстрации в Лондоне, куда Лулу потащила ее тетка Фиона.
Все, за исключением Орлы, полагали это плохим началом для семейной жизни: муж, который не в состоянии заработать ни гроша, вынужденный надеяться, что его восемнадцатилетняя супруга раздобудет хоть какие-то деньги на пропитание.
Но Орла не уставала подбадривать свою дочь.
— Не теряйся, девочка, — не раз нашептывала она ей. — Даже если из этого ничего не выйдет, ты, по крайней мере, пыталась что-то сделать. Тебе предоставляется такой шанс! Ты не проведешь жизнь в терзаниях о том, что напрасно тратишь отпущенное тебе время, что где-то там тебя ждет миллион всяких вещей, а ты сидишь здесь и ничего не можешь поделать.
— У нас все обязательно получится, — уверяла ее Лулу, и ее чистые глаза блестели. — Я люблю Гарета, а он любит меня. Не могу дождаться момента, когда мы окажемся вместе.
И вот теперь дело было сделано. Лулу стала миссис Гарет Джексон и вскоре отправится в свое великое странствие.
— Могу я пригласить родителей жениха и невесты? — крикнул фотограф.
Микки коротко кивнул Орле, и они все стали рядом: новобрачные, подружки и родители невесты и мать Гарета, Сьюзен, — восторженная и причудливо одетая дама, которая сама была кем-то вроде художницы, если верить быстро подружившейся с ней Фионе.
Орла поддерживала светскую беседу со Сьюзен, надеясь, что та не заметит напряжения между родителями невесты, как вдруг увидела мужчину средних лет, ослепительно красивого, который тайком выглядывал из-за угла церкви. Он улыбнулся, когда глаза их встретились, а потом отступил на шаг и скрылся. «Господи, что он делает здесь? — со страхом подумала она. — Откуда он узнал о свадьбе? Как, черт возьми, ей отделаться от него, изгнать его не только отсюда, из церкви, но и из своей жизни?»
— Я хочу сфотографироваться с прадедушкой, — объявила Лулу.
— Давай, милый. — Бернадетта подтолкнула Дэнни вперед. — Она хочет сняться с тобой, а не со мной, — возразила она, когда он попытался потянуть ее за собой.
Бернадетта смотрела, как ее муж, неестественно прямой и седовласый, встал между женихом и невестой. Невооруженным глазом было заметно, что он всеми силами старается сохранить осанку, и в сердце у нее возникла ноющая грусть. В недалеком будущем она потеряет его. Он не сказал ей, в чем дело. Она не спрашивала. Но в последние пару месяцев он стал есть, как воробышек, а к пиву, которое когда-то так любил, не притрагивался вовсе. По ночам в постели он крепко обнимал ее, словно боясь, что больше никогда не сможет сделать этого.
К ней подошла Элис. Кивнув на молодоженов и отца, она спросила:
— Как он?
— Не очень хорошо, Элли. Сегодня утром ему снова стало плохо. Мне казалось, что его не перестанет тошнить.
— Может быть, еще не слишком поздно показаться врачу. — Яблоком раздора для женщин стал вопрос о том, стоит ли Дэнни прибегать к врачебной помощи.
Бернадетта решительно покачала головой.
— Дэнни — самый разумный человек из всех, кого я знаю. Ему известна дорога к врачу, но он скорее умрет, чем согласится на операцию и длительное лечение. Он возненавидит и меня, и детей, если будет выглядеть инвалидом в наших глазах.
— Тебе виднее, Берни. — Элис постаралась, чтобы голос звучал не слишком прохладно. Она так же, как и Бернадетта, боялась потерять Дэнни, и ей очень хотелось вмешаться. Но она чувствовала себя лишней в отношениях отца и своей лучшей подруги.
— Девушка твоего Кормака выглядит очень правильной и строгой, — заметила Берни, чтобы сменить тему. — Как ее зовут?
— Викки. И она не его девушка, а просто коллега по работе. Он начинает с ней свое дело. — Элис перевела взгляд с сына на Полу и Мориса Лэйси. Пола ждала третьего ребенка. Элис все еще не могла смириться с тем, как быстро Пола после рождения Шарон перенесла свою привязанность с Кормака на Мориса, хотя Кормак воспринял это на удивление спокойно, и между двоюродными братьями не было и следа неприязни. Разумеется, такое событие породило в свое время массу сплетен. Людям ее поколения трудно привыкнуть к тому, как ведет себя нынешняя молодежь. Такое впечатление, что последние остатки морали испарились в шестидесятые годы. Элис считала, что все началось с рок-н-ролла, когда мужчины стали отращивать длинные волосы и носить серьги.
— Как только они закончат фотографироваться, я покажу тебе три салона Лэйси, — сказал Кормак Викки. — Нам повезло, что мы начинаем с готового рынка сбыта, пусть даже он очень маленький.
— Ты уже говорил об этом со своей матерью? — поинтересовалась Викки. Она была очень серьезной молодой женщиной: в мешковатом коричневом костюме, туфлях без каблука и круглых очках в роговой оправе. Ее темные кудрявые волосы были подстрижены коротко, по-мальчишески.
— Элис обеими руками проголосовала за эту идею. Мы — семейка предпринимателей, Вик. У моего отца было свое дело. У моего двоюродного брата Мориса тоже. Правда, он пока топчется на месте.
— Почему ты называешь свою мать Элис?
— Я так привык, — коротко сказал Кормак.
— Не так давно я превратила свой дом в приют для женщин, образно говоря потерпевших кораблекрушение, — втолковывала Фиона Сьюзен Джексон, матери жениха. — Отчего бы вам не заглянуть ко мне после окончания церемонии? Вы даже можете остаться на ночь, если хотите. Дом большой, в нем полно места.
— А соседи ничего не имеют против, я имею в виду — приюта? — спросила Сьюзен.
— О да. Они все время жалуются, и мне, и в муниципалитет. Я просто не обращаю внимания.
— Вам хорошо. Я с удовольствием останусь на ночь, чтобы не ехать домой последним поездом. А когда вы в следующий раз будете в Лондоне, обязательно остановитесь у меня.
«Как много детей», — думала Маив Адамс, наблюдая, как они, словно птички, наклонялись к земле, подбирая конфетти, раскачивались на перилах, пачкая новую одежду. Дети постарше старались походить на взрослых в своих костюмах, приобретенных специально по случаю свадебной церемонии. В следующем году Орла непременно станет бабушкой, а она сама... Ей исполнилось уже тридцать пять, подумать только! Но ведь столько всего еще нужно было сделать в доме — например, приобрести приличный холодильник, и они с Мартином дали себе слово, что рядом с домом у них обязательно будет гараж, кроме того, Мартин не хочет садиться за руль старой машины, боясь, что она окажется ненадежной. И кухня начинала выглядеть старомодной, не мешало бы заменить всю мебель и утварь, а пока рабочие были под рукой, заодно сменить и плитку на полу; терракотовое покрытие было бы очень кстати.
Но все окажется невыполнимым, если она оставит работу, чтобы обзавестись детьми.
Подошел Мартин и взял ее под руку.
— О чем задумалась, милая?
— Я смотрела на детей, — с тоской отозвалась Маив. Внезапно кухня и новый холодильник перестали казаться ей такими уж важными.
— Нам не нужны дети, у нас с тобой есть мы.
— Ты думаешь?
— Да, они нам совершенно не нужны, — твердо сказал Мартин, а потом несколько смягчил тон. — Я надеюсь, у тебя не появилось никаких ненужных мыслей, Маив. Наш образ жизни изменится самым кардинальным образом, если придется жить только на мою зарплату и отказывать себе во всем.
Маив вздохнула: очевидно, чтобы угодить Мартину, ей придется забыть о детях.
Орле удалось улизнуть от гостей, и она обошла церковь с другой стороны, где, прислонившись к стене, стоял и курил Вернон Мэтьюз. Когда она подошла, он выбросил сигарету и попытался обнять ее.
Она оттолкнула его и сердито сказала:
— Не смей прикасаться ко мне!
— Боишься, что твой муженек увидит? — Улыбка его больше напоминала оскал.
— Естественно, но я бы не хотела, чтобы ты дотрагивался до меня, даже если бы мы оказались одни на необитаемом острове.
— Раньше ты вела себя иначе.
— Ну что ж, теперь я веду себя именно так. — Должно быть, она сошла с ума, когда спала с ним. Это произошло через два года после происшествия с Домиником Рейли. Все это время Микки не прикасался к ней — и до сих пор не трогал ее, хотя теперь Орла уже привыкла. Но все случилось еще до того, как она привыкла к этому, — когда она начала разъезжать по окрестностям на своем купленном матерью подержанном «остине-мини», распевая во все горло и чувствуя себя наконец свободной. К чувству свободы примешивалось какое-то глубокое отчаяние, желание, чтобы случилось хоть что-нибудь интересное и необычное.
Спустя какое-то время Орла приобрела привычку останавливаться у какого-нибудь Богом забытого бара, чтобы выпить стакан лимонада или апельсинового сока. При этом она чувствовала себя многоопытной светской львицей. Она доставала репортерский блокнот и делала вид, будто записывает что-то, чтобы люди принимали ее за деловую женщину, спешащую на важную встречу.
Однажды в баре к ней подошел мужчина и спросил, не может ли он угостить ее стаканчиком. Орла вежливо ответила ему, чтобы он убирался к дьяволу. Через несколько недель, когда ситуация повторилась, она согласилась принять угощение. Мужчина оказался коммивояжером, который в молодости выступал на сцене, поговорить с ним было интересно. Он попросил разрешения увидеть ее снова. Орла отказалась, хотя в глубине души наслаждалась запретным удовольствием, которое получила от этой встречи. Она казалась себе другим человеком.
Следующий мужчина, который предложил угостить ее стаканчиком, спросил, не желает ли она подняться с ним наверх в комнату.
— Вы хотите сказать, что остановились здесь?
— Нет, но я очень быстро могу это устроить.
— Знаете, я отвечу вам «нет». — Орла ощущала себя героиней романа. Встречаясь с мужчинами, она придумывала себе необычные романтические имена: Эстелла, Изабелла, Маделина, Заря.
Микки решил узнать, куда это она каждый день ездит на автомобиле.
— Да никуда, в общем-то, — туманно ответила Орла. — Так, по окрестностям. Иногда я беру интервью для газеты.
— Я думаю, что тебе все равно, куда ездить, лишь бы не быть дома, — оскорбительно заметил Микки.
— Ты первый это сказал, — резко бросила Орла.
Они грубили друг другу почти все время. Спали они в одной кровати, повернувшись спиной друг к другу. Одевались и раздевались в ванной.
Вернону Мэтьюзу она сказала, что ее зовут Грета. Они встретились перед самым Рождеством в маленьком, крытом соломой баре в Рейнфорде, где можно было переночевать и получить завтрак. В холле висели украшения из серебряной бумаги и стояла убранная гирляндами елочка. Вернону было около пятидесяти, у него были темные волосы, темные глаза и усики а-ля Кларк Гейбл. Он сказал ей, что работает коммерческим представителем одной инженерной компании и использует этот бар в качестве своего рода штаб-квартиры, когда оказывается на северо-западе.
Еще он сказал ей, что она — самая красивая женщина из всех, кого он когда-либо встречал. Его темные глаза сверкали от восхищения, когда он говорил это, и у Орлы сладостно защемило сердце. Она чувствовала себя очень странно, словно была пьяной, хотя пила только апельсиновый сок. Впоследствии она пришла к выводу, что он подсыпал ей что-то в питье.