Но, говоря о «зловредном» Исламе, папа откровенно лгал. В Коране нет слов о подчинении других народов. Даже намека нет. Зато есть слова о том, что вере во вред, если ее принимают силой и обманом. Это – грех для мусульманина. Только словом, только личным примером можно распространять Ислам.
Папа же придумывал одно страшнее другого, он не думал о правде.
И крестоносцы, ничего не зная об Исламе, начали войну. Им было не до знаний и книг. Они жаждали крови и сказочных богатств Востока. Вот что привлекало многих.
Грабеж начался сразу же. По пути в Иерусалим воины папы грабили селения, грабили встречных и поперечных, тем и кормились; монахи питали их лишь слухами. Рядом с войском шли женщины, дети… Это было чем‑то похожим на переселение народов. Но только наоборот: шли не заселять новые земли, а умирать на них.
Едва ли не каждый большой город крестоносцы принимали за Иерусалим. Начинали готовиться к штурму. Слепая толпа мутным потоком двигалась на восток. Она вбирала в себя новых и новых сторонников: сила крестоносной проповеди притягивала людей. И зажигала их страстью.
Стояла всеобщая неразбериха. Рядом с благородными джентльменами были отбросы общества. Настоящие воры, например, руководили крестоносцами Англии. Им помог один разбойник, который выжег на своем теле крест и объявил, что «это дело руки Божьей».
Впрочем, говорят, «и у разбойника, убившего десятки людей, есть шанс сотворить добро»… Все прощалось, все поощрялось тогда. Лишь бы побольше было крестоносцев.
Жители нынешней Германии, тогдашней Священной империи, поначалу смотрели на толпу крестоносцев как на диковинное стадо. Баварцы и саксонцы, смеясь, называли их жертвами «неверных и глупых надежд». «Немцы» оставались глухи к словам папских проповедников: они не любили папу, их император Генрих IV даже воевал с ним. Но пример французских и английских собратьев оказался заразительным. Германские кипчаки тоже «заразились» неодолимой силой к перемене мест.
|
|
Проснулась тюркская кровь и в Священной империи.
Число крестоносцев из германских земель росло буквально на глазах, даже несмотря на протест императора… Впереди отряда с Рейна поставили козу и гуся, объявив их «вожатаями экспедиции».
Неожиданного здесь ничего не было, так и должно было быть, то – древние тюркские символы: баран и лебедь. Духи‑покровители. О них не забыли, просто сознание людей уже рисовало их немного другими.
Смешение культур. Оно проявляется там, где его не ждут… Этим и удивительна этнография.
Например, о папском войске известно очень мало. Почти нет достоверных сведений. Никто не знает, из кого, из каких народов оно состояло. Но вот деталь – духовные песни, их пели участники крестовых походов. Пели хором. И это многое проясняет. Казалось бы, что – песни?
Церковь назвала их «песнями пилигримов». Разумеется, придала им божественное начало за то, что они якобы сплотили разноязыкие народы Европы… Разве?
Эти песни, как выясняется, звучали одинаково на языке итальянцев и французов, англичан и немцев. То были старинные походные песни тюрков, которые шли в «разноязыкой» толпе крестоносцев. Люди пели родные песни на родном языке… Все‑таки не надо забывать, что каждый второй европеец по крови тюрк, так стало после Великого переселения народов.
|
|
Память сплотила тогда людей! Традиция походной песни, как известно, началась в Европе с Алтая, прежде ее не было. Вот почему англичане тогда говорили с французами и немцами без переводчиков. Все понимали друг друга: тюркский язык был языком общения в Европе.
Лишь к XV веку его забыли навсегда.
…А вот кто испугался крестоносцев, так это византийцы: они увидели в них лицо своей смерти, почувствовали ее дыхание. Католики «для вида отправились в Иерусалим», сообщала тогда византийская летопись, «а сами овладеют Константинополем».
И верно, крестоносцы сразу же начали грабить и здесь – в столице христианства. Они врывались в церкви, хватали утварь и все ценное, что попадалось под руку, а потом продавали его… грекам.
Но разбой их продолжался недолго, гостей быстро проводили через Босфор – пролив, отделяющий Европу от Азии и христианский мир – от мусульманского мира. И оставили в одиночестве. Византийцы в поход за освобождение «гроба Господня» не пошли.
Дальше началось самое трудное: неподготовленной армии в чужой стране долго не прожить… Конечно, мусульман они не победили. Летописи о том походе крестоносцев писали так: «Кости христиан образовали холмы».
Холмы из костей были итогом политики папы.
Впрочем, военные успехи и не были нужны Церкви. Даже взятие крестоносцами в 1099 году Иерусалима, погромы в домах евреев и мусульман, устроенные христианами на Святой земле, папу не порадовали. Он отнесся к ним, как к зубной боли, которую надо просто вытерпеть… Что могли настоящие полководцы? Граф Раймунд Тулузский, который вел войска из южной Франции, Гуго Вермандуа, герцог Роберт Нормандский, Готфрид Бульонский и другие. Они не имели никаких прав в папском войске. Действовали на свой страх и риск, что‑то им поначалу удавалось. Но только поначалу.
|
|
Мусульмане в конце концов полностью разбили католиков и пополнили товаром невольничьи рынки Востока. Чего втайне и желал папа римский.
Позже крестовые походы повторились в 1148 и 1191 годах. И закончились так же. Потом еще и еще. В 1212 году был даже детский крестовый поход. Десятки тысяч детей отправили на Святую землю, чтобы погубить: папские слуги отвезли их не в Иерусалим, а сразу на невольничьи рынки Египта.
Миллионы людей потеряла тогда Европа. Но зато сколько золота получила Церковь за свой живой товар.
С народной беды начинался триумф Римско‑католической Церкви. Она победила в крестовых походах. Власть аристократов, главных врагов папы, кончилась. В городах царило уныние.
Вот тогда‑то на арену вышло новое папское войско – рыцарские ордены тамплиеров и госпиталитов. Они дополнили монашеские ордены, которые не один век служили папам.
Правда, пока эти воины были еще не армией, а лишь гвардией.
На арену событий выходило новое войско – рыцарские ордена тамплиеров и госпиталитов. Они дополнили монашеские ордены, которые не один век служили папам.
Тамплиеры стали вести торговлю, давать в долг деньги на выгодных для себя условиях. А госпиталиты – ухаживать за ранеными и больными. Они подчинялись только епископам, светские правители не имели среди них слова… Вроде бы безобидные люди, эти новые монахи? Но под белым плащом тамплиеры тайно носили оружие и латы. И пока скрывали их.
Вот так слугами Церкви стали военные. Власть их была безграничной. Папа же на каждой своей проповеди внушал мирянам, что, мол, это по их вине, из‑за грехов не удались крестовые походы.
И верующие мучились от собственного несовершенства. Еще бы, Бог отступился от них.
Кто знает, а не тогда ли вошло в обиход слово «феодал»? Ведь каждый большой и малый аристократ ощущал себя пораженным в правах и власти. Скрываясь от позора, люди искали уединение: замыкались в стенах замков, избегали гостей.
Время настало тогда такое – одиночества и раздумий.
Иные аристократы бросали родовые поместья, уходили в монахи. Иные монахи убегали в леса, становились отшельниками. И все честные люди Западной Европы вымаливали прощение за свой – несовершенный! – грех.
Молились, постились, страдали, бичуя себя… Земли, замки, дворцы неправдоподобно упали в цене. Крестьяне отдавали скот и урожай почти даром.
А кто‑то скупал брошенное народом богатство. То были тихие слуги папы – тамплиеры. Сказочно разбогатела тогда Церковь. Это тоже стало итогом крестовых походов.
Джентльмены и рыцари
Безумие витало над Европой.
Оно отметило своим целую эпоху – эпоху крестовых походов. Искусство, наука, мораль пришли в упадок, народ нищенствовал отчаянно. Церковь, как пресс, сдавила общество, и ей никто не смел противиться. Все молчали.
Люди жили от молитвы до молитвы, от поста до поста – даже мысли уже не принадлежали им. Народы сделались игрушками папы римского. А тому все было мало. Он опасался, «безумие» пройдет, люди прозреют, и поэтому стал готовить армию. Свою. Особую. Не орден монахов, а орден воинов. Его создание было давно задуманным шагом.
Издалека начинали, замысел был гениален: в Палестину отправили тысячи мирных паломников. Вроде бы невинная затея?.. Желающих увидеть землю, «где ступала нога Господа», набралось множество. Религиозный угар в эпоху крестовых походов, как дым пожара, окутывал города и деревни.
В Иерусалиме их поджидали люди папы. «В святых местах властвуют враги», – внушали они паломникам. Те вскипали от ярости и злобы. Сами заговаривали о новых крестовых походах, о защите Церкви, о папском войске.
Сами стали предлагать их папе!
Церковь играла на нежных струнах человеческих душ. И люди послушно делали то, что желал папа, – были куклами в руках умелого кукловода. А он придумывал им даже мысли. Сказал, например, что в 1099 году в Палестине крестоносцы видели святого Георгия на коне и с отрубленной головой, которую воин держал под мышкой. Это назвали чудом, святого объявили крестоносцем, рыцарем, слугой папы.
Событие, явно выдуманное от начала до конца, но и оно вошло в историю Церкви. Появилась очередная легенда о Георгии: воина посадили на коня и «заставили» убивать дракона…
Вновь убийство дракона! Вновь удар по тюркской истории! И опять исподтишка.
По воле Церкви Джарган, святой Дешт‑и‑Кипчака, стал всадником‑убийцей. Он был нужен папе именно таким – жестоким, кровожадным, убивающим. Потому что тюркская Европа помнила его иным. Сохранилась, например, старинная англосаксонская легенда, она – документальное свидетельство, в ней есть сведения о жизни и казни Георгия в Дербенте. В Англии и других странах клялись именем Георгия. Тюрки долго не забывали своего покровителя.
Хорошо помнил о нем и папа римский. Поэтому захотел сделать тюркского героя своим слугой – крестоносцем, убийцей.
Прежде, с 498 года, Георгий был чужим для католиков, теперь его приблизили, создали рыцарские войска. Для него, не для папы! Это была очередная хитрость Церкви. Ей вновь поверили.
Тогда и объявили о новом сословии Западной Европы – о рыцарях, их святым патроном стал Георгий‑всадник.
Надо отметить, рыцари были знакомы Европе и прежде. Это – слуги аристократов, всадники, одетые в броню. Они прикрывали в бою тыл хозяина. Удел рыцаря – походная жизнь. Его профессия – военное искусство. Так повелось с IV века, с прихода кипчаков.
Хозяев рыцарей называли «gentiles» (отсюда – «джентльмен»). В 312 году Рим услышал это тюркское слово. Родовитые то были люди.
Джентльмены, как писали историки тех лет, когда‑то служили в армии Рима, а потом завоевали всю Империю, они гордились своей иноземной знатностью, оберегали ее…
Кто же были эти люди?
Написано о них немало, но упущено главное: они жили по тюркским законам юрта или ханства. Иначе говоря, со своей властью. В этом и была их «иноземная знатность» в Империи. Хан правил там. Он назывался королем, герцогом или графом, земли юрта делил между баронами…
Обычаи джентльменов были неотличимы от обычаев Великой Степи. Люди верили в Тенгри, поэтому католики их называли язычниками. Говорили они по‑тюркски. Сражались на боевых конях. Пешей жизни не признавали. Кипчаки. И все у них было по‑кипчакски!
Улус? Юрт? Орда? Как называли себя? Теперь неизвестно. В XII веке у них уже были латинские имена, но оставались тюркские прозвища. Например, у знаменитого рыцаря Ланселота домашнее имя – Телеги. А легендарного французского рыцаря Карла Смелого на самом деле звали Темир. «Temeraire» – так пишут сейчас французы. Он был герцогом Бургундским. Оказывается, и король Карл Великий, основатель Франции, при жизни имел совсем другое имя, если верить документам тех лет. Его имя звучало Чарла‑маг и по‑тюркски означало «зови славу». Таким оно сохранилось, например, в Англии – «Charlemagne». Латинские историки позже переделали многие исторические имена на свой, латинский манер. И – история потеряла былой колорит.
Джентльмены, став герцогами и королями, любили сидеть на полу, поджав ноги. В хрониках того времени уцелела запись, что Людовик Святой, французский король, именно так принимал гостей.
Полы его замка были устланы коврами, по углам высились горы подушек. В спальнях короля к вечеру разбивали шатры (эспервьеры), и ставили в них кровати. Сам он ходил по дому без обуви, в расшитом кафтане (сапане). В его дворце были и кунацкие комнаты, и женская половина. Рядом с очагом стояла фигурка покровителя дома…
Точно такие фигурки делали на Алтае, и тоже из войлока.
Пиры джентльменов не отличались от тех, что были во дворце Аттилы: все то же самое – конина, кумыс и айран, тот же трон, те же шуты, те же восточные кушанья, те же песни и представления… Правда, в залах дворца появилась конная прислуга, что было новшеством. Блюда подъезжали прямо к столу, вызывая восторги гостей. Традиции народа!.. А они не меняются.
Скажем, обряд похорон джентльменов был, как и у кипчаков: вместе с усопшим уходил его конь. Тела их бальзамировали по алтайским правилам. Так провожали еще в 1376 году английского короля Эдуарда III, в 1391 году – графа Гастона де Фуа и других важных сеньоров… Как настоящие кипчаки, они ушли на тот свет!
Потом Церковь запретила хоронить с конем. И – уже никогда больше не отсыпали курганы в Западной Европе. Они исчезли.
До XV века европейские кипчаки придерживались своего древнего обряда. Ему следовали даже в мелочах. После похорон справляли тризну, в горе резали лицо, рвали на себе волосы… Все оставалось у них, как при Аттиле, и все попало под запрет.
Джентльмены считали позором не сдержанное слово и оговор дамы. За это били кулаками, били до тех пор, пока шлем не упадет с головы виновного. У них было кулачное право, которое помогало решать многое.
Но друг другу они помогали безоговорочно. И не дай Бог, что‑то продать или дать в долг. Того даже не били. С опозорившего себя срывали шлем и бросали на землю. Это означало потерю чести. Человек переставал быть джентльменом, у него отбирали коня. После чего оставалось либо покончить с собой, либо стать батраком.
Еще не был в почете мезальянс, то есть неравный брак.
Брачные союзы заключали с семьями таких же воинов. Чужаку не находилось там места: нужно иметь четыре поколения предков‑джентльменов, чтобы войти в их общество, стать своим.
Но незнатные люди и чужестранцы могли проявить себя. Им оставляли шанс. Военный подвиг делал храбреца отцом нового семейства. Хан (король) давал ему знак отличия – орден, принимал в общество джентльменов, назвав «благородным человеком».
Наследовал это звание отца старший сын. Лишь после личного подвига, отмеченного опять же орденом, он получал право передать заветный титул всем своим детям. Тогда и появлялось на свет новое благородное семейство.
Но и этого было мало, чтобы стать аристократом. Семейство получало все права джентльменов, только честно прослужив еще в двух поколениях. Чем выше ордена, тем больше прав.
Тяжелый труд – быть тюркским аристократом. Надо жить по кодексу чести, где не прощается любая оплошность. Например, уронить знамя или склонить его считалось величайшим позором и означало добровольную смерть.
Жизнь человека у джентльменов стоила меньше гроша, не она и не богатство были их ценностью – честь. И храбрость. Молодежь готовили к подвигу с детства.
Мальчика, будь он самого знатного рода, отдавали в пажи ко двору другого джентльмена. Заботы пажа были традиционны – уход за конем хозяина, чистка оружия, военные упражнения, рубка лозы. За провинности били нещадно.
В Великой Степи это называлось «аталычество». Его прошел и Аттила, и Акташ, и любой другой тюркский мальчишка, выросший в знаменитого полководца. Даже Аэций.
А без труда нельзя – не будешь мужчиной! Труд надо любить.
И мальчишка трудился. Рос, ожидая случая проявить себя. Выиграть турнир среди сверстников, отличиться в скачках на ханской свадьбе, а еще лучше – победить в настоящей войне. Это видел во сне каждый паж Западной Европы. И каждый улан Великой Степи.
…Сны юного кипчака будто подсмотрела Церковь, задумывая рыцарские ордена. Она назвала самих джентльменов «рыцарями», своими защитниками. Вот, собственно, и все, что случилось тогда, после крестовых походов. Вроде бы слегка поменяли смысл слов, а изменилось все: господа стали слугами Церкви.
Тамгу назвали гербом, придумав ей новые знаки, которые увековечили родословные рыцарей. Показательно, во многих гербах остался знак Тенгри – равносторонний крест! Не латинский, тюркский символ.
Три цвета – синий, белый, красный – легли на знамена рыцарей. Это тоже были древние символы Алтая, три цвета Вечного Синего Неба… Лентами этих цветов тюрки благодарят Небо и сегодня.
Меняли тогда почти все. Но изменить ничего не сумели.
Культура джентльменов осталась. Новое опять оказалось старым. А вот бойцовские турниры действительно стали другими.
Прежде смотреть бои джентльменов съезжались целые провинции, где жили «варвары». Бойцы готовились загодя. Чего только ни придумывали они. Это был парад вооружений. Смотр боевого искусства. Зрители, собираясь на праздник силы, спорили о достоинствах бойцов, делали ставки, объявляли призы. Турнирным призом были ловчие соколы. Но чаще – поцелуй знатной дамы. Ради него джентльмен был готов и в огонь, и в воду.
Турниры порой перерастали в настоящие сражения. Например, в 1274 году король Эдуард с английскими рыцарями бился с графом Шалонским и его бургундами, бились они на совесть… Папские рыцари пали в том бою, уступили. Чем и воспользовался папа – он запретил турниры. Нарушивших запрет велел отлучать от Церкви, не хоронить в освященной земле, притеснять.
Но турниры все равно не прекращались. И не могли прекратиться! Ведь они были школой мужества не только для юношей. Тогда папа повелел, чтобы воины выходили на бой в облегченных доспехах, чтобы оружие свое нарочно притупляли… Все сразу сделалось игрушечным, а турнир превратился в зрелище, в красивый спектакль.
Это стало гибелью для воинства: отказ от настоящего боя вел к беде. Привыкнув к «потешным поединкам», к игре, рыцари стали проигрывать в настоящем бою. Трагедия, как известно, всегда приходит незаметно.
Потомки ханов и не заметили, как научились держать стремя папе римскому, когда тот садился на коня. Они, аристократы тюркского народа, став слугами живого человека, погибли.
Не рыцари, нет, погибли тогда, а кипчаки Западной Европы. Их знать. Потому что аристократы склонили знамя. А это смерть.
Свое знамя народ должен склонять только перед Богом. Ему, и только Ему, можно «держать стремя»… В XIII–XIV веках в рыцарских замках смолкла тюркская речь. Навсегда.
Сельджуки
В эпоху крестовых походов «исчадием ада» вместо Византии стал Восток. Причин ненавидеть мусульман нашлось много. Оказывается, и они чтили крест, Иисуса Христа (Ису), Моисея (Мусу), святого Георгия (Джирджиса)… Смириться с этой «несправедливостью» было трудно. Запад чувствовал себя уязвленным.
Надо заметить, Восток и Запад тогда не очень отличались друг от друга. Они лишь казались разными: и там, и там продолжали традицию Тенгри. И там, и там жило тюркское служение Богу!
Нет, не религия, а политика развела людей…
Папа римский, встав во главе христиан, возжелал быть и во главе Вселенной. Его именовали не иначе как Посредник между Богом и людьми, Наместник Христа. Но у Халифата был иной взгляд на будущее: он не желал снова превращаться в колонию. И Восток, зная нравы Римско‑католической церкви, стал держаться от нее подальше.
Прежде, когда и у католиков, и у мусульман был общий враг – Византия, они не искали различий между собой. Султан Сельджук, основатель новой династии Халифата, покорив Восточную Византию, подошел почти вплотную к Константинополю, но город не тронул.
В XI веке, при султане Алп‑Арслане, лучшие земли Малой Азии фактически подчинялись Халифату, и опять арабы не тронули Византию… Почему они сами выпускали из рук свою удачу? Страна, висевшая на волоске, могла стать легкой военной добычей. Но мусульмане не брали ее, потому что отдали самим византийцам право выбора веры. А значит, судьбы.
Едва ли не все христиане восточных провинций Византии, узнав Ислам, приняли его. Причем добровольно. Конечно, это имело последствия в стране: власть императора стала пустым звуком. Начались дворцовые интриги и перевороты. Византия слабела на глазах.
Но Халифат по‑прежнему не вмешивался. Он ждал.
Затишьем воспользовались католики, начав новый крестовый поход. Четвертый по счету, о Святой земле тогда уже не думали. В 1203 году их флот бросил якорь около Константинополя. Почти двадцать тысяч крестоносцев высадились на берег, разбили лагерь. Перед городом стояло войско папы римского – рыцари, пожелавшее одним решить судьбу византийского престола.
Но они ничего не решили. На переговорах греки их обманули. И обманутые крестоносцы стали готовиться к штурму.
Со стороны штурм казался полным абсурдом. Огромный город имел гигантское войско: сто тысяч солдат из наемников‑норманнов и кипчаков Восточной Европы. Но им не платили деньги, и они не желали воевать. Так что, войско было, и его как бы не было…
Время служило рыцарям: их смелость сковала неприятеля. И не только она. Папа римский знал: империи греков пришел конец. Она обветшала: люди на перепутье веры, среди них нет единства. А если так, ее можно брать голыми руками – малыми силами. И на этот раз его расчет был точным.
Наконец прозвучал приказ. Под оглушительный бой барабанов 9 апреля 1204 года взвились знамена крестоносцев. Начался штурм, вернее, бой Давида и Голиафа. Маленький флот устремился на огромного великана. Атаку отбили. Но через три дня был новый штурм. И великан пал.
Начался пир победителей. Долго продолжался он: христиане две недели убивали христиан. Мучили женщин, детей. Горы трупов валялись на улицах. Их не успевали хоронить. Константинополь, где никогда не ступала нога неприятеля, отдал себя на милость папского меча.
Добычи хватило всем. Драгоценности грузили мешками. Как писал очевидец, «с тех пор, как стоит мир, не было столько захвачено ни в одном городе… тот, кто был доселе беден, стал богат и имущ».
Папа римский Иннокентий III, узнав о взятии греческой столицы, ликовал. Но написал крестоносцам гневное письмо. Это была уловка. Ругая, он хвалил. И сам хвалился.
Крестоносцы дали Византии новое имя – Латинская империя. В честь папы! 9 мая 1204 года избрали императором Балдуина Фландрского. Однако новой страны не получилось. Она вскоре погибла от собственной слабости: распалась на государства и княжества. А ее порты достались тамплиерам – новым хозяевам Средиземного моря.
Золото от торговли с Востоком потекло с тех пор в папские кладовые.
Конечно, в те события могли вмешаться мусульмане. Армия Халифата стояла рядом, отряд рыцарей не был ей помехой. Но она не сделала и шага. Сокровища Византии не прельщали арабов. Для Востока они оставались чужими. Холодными.
Звезда Просвещения по‑прежнему озаряла средневековый Восток. Золото еще не стало его главной целью. Правители мусульман отдавали себя архитектуре, искусству, наукам. Хорошо это или плохо – судить не нам. Но явно не золото правило там.
…Наследниками Византии объявили себя Трапезундская и Никейская империи. Правда, слово «империя» для них, может быть, слишком громкое. Речь шла о двух маленьких странах. В первой у власти стояли родственники грузинских царей, во второй – греки.
Трапезундию поддержала конница царицы Тамары, она и посадила сюда правителями своих дальних родственников, братьев Алексея и Давида, взявших имя «Великие Комнины». Поговаривали, род их происходил из степной Кумании (Лебедии), а это между Доном и Днепром, в самом сердце Дешт‑и‑Кипчака. Там всех называли «куманами» или «команами». Духом покровителем у них был лебедь.
Родственник братьев Комнинов прославился тем, что основал Бачковский монастырь. Сюда – а это опять же в Великой Степи! – привозили на воспитание грузинских юношей из знатных родов… сами братья‑правители были синеглазыми, светловолосыми и очень красивыми, как все кипчаки.
А появились Комнины в Закавказье не случайно.
В XI веке царь Давид Строитель пригласил из Дешт‑и‑Кипчака на жительство в Закавказье сорок тысяч семей. Тюрки и сложили костяк его армии, они собрали мелкие княжества в единое государство Грузия. Вернее, Гюрджи – так они называли его и синеглазых грузин, излучавших силу и тепло Великой Степи. То был золотой век Закавказья, о новой стране узнали соседи… Каждый второй княжеский род был там тюркского корня.
Сам царь Давид в 1118 году женился вторым браком на сестре знаменитого кипчака – хана Кончака, того самого, что пленил русского князя Игоря… А мужем, который подарил счастье царице Тамаре, тоже был тюркский хан – Утамыш…
С приходом тюрков в Грузии появилось письмо «мхедрули» – «письменность воинов». В ней, как в тюркской письменности, было тридцать восемь букв. Внешне она очень напоминала письмо древних тюрков. Не исключено, что цари Трапезундской империи писали на ней указы и повеления.
Эти два брата‑правителя оказались слишком нетерпеливыми политиками. Смелыми, но неумелыми были они. Могли победить, а не победили. Потому что в жизни нельзя без веры и без союзников… Словом, в 1215 году они стали данниками Халифата. Как птицы попали в клетку.
Алексей платил султану в год 12000 золотых монет, 500 коней, 2000 коров, 10000 баранов, 50 вьюков разного товара. И главное – обязан был держать ему стремя, когда тот выезжал на прогулку…
Бесславно Трапезундия сошла с орбит мировой политики. Словно комета, вспыхнула и погасла в небе.
Сельджуки решили бы судьбу всех наследников Византии уже тогда. Но… в мире появилась новая сила, она угрожающе росла, как грозовая туча на горизонте.
Имя ей – «Чингисхан».
Чингисхан
После Аттилы тюркский мир медленно умирал. Междоусобицы истощали его. От Байкала до Атлантики, от Москворечья до Индийского океана не стихали они: тюрки терзали друг с друга. Веками. Не щадя.
Едва ли не все войны, что пришлись на средневековье, были их войнами. Во враждующих армиях сражались кипчаки: одни за итальянцев, другие – за византийцев, третьи – за арабов, четвертые – сами за себя или еще за кого‑то…
Война давно стала образом жизни народа.
В V веке стычки раскололи страну Аттилы, лишив ее будущего. Они же, междоусобицы, обессилили и Халифат.
Мусульмане имели когда‑то сильную армию. Им не было соперников в политике, науке, искусстве. Но что случилось, то и случилось… Впрочем, сгубили их даже не сами раздоры правителей, они были и будут всегда. Судьбу Халифата решил удар, последовавший с востока, арабы сами вызвали его.
Алтай нанес смертельную рану.
После Великого переселения народов Алтай был островком, заброшенным в океане. Человечество словно забыло о нем. О Римской империи, Византии, Халифате знало, а об Алтае – нет.
Вот он и напомнил о себе.
Напомнил рождением величайшего тюрка. Гения всех веков и народов. Родители нарекли его Темучином. Мальчик родился в Делигун‑Булдаке, священном месте на берегу Онона. Керуленский луг первым увидел его. Отец ребенка, Есугей‑багатур царствовал в предгорьях Алтая. Но слишком мешал он завистливым недругам, и они отравили его.
Хотели убить семью правителя, однако на пути встал сын с оружием в руке. Тринадцать лет было храбрецу. В его глазах пылал сметающий огонь мщения, а лицо светилось лучом победы. Враги, увидев такое, даже опешили. Это и спасло мальчика, ему дали уйти. Не тронули.
Он ушел очень далеко. Жил в лесах, добывая себе пропитание. Окреп. Собрал отряд. Прошли годы, и имя Темучин произносили с трепетом в голосе: перед умом и бесстрашием юноши склонялись даже зрелые воины.
Все складывалось, как в легенде об Ат‑сызе: обездоленный сын пошел на чужбину искать себе имя… Было именно так.
Юноша вернул славу отца. Из черепа отравителя сделал кубок для вина. «Душа всякого дела видна, когда оно завершено», – с тех пор говорят тюрки.
Только тогда Темучин принял власть над Алтаем. Его нарекли Чингисханом. То есть «великим ханом», «непреклонным ханом». Иное имя и не годилось. Новый правитель задумал возродить древнее государство – Великий Алтай.
Он первым делом прекратил междоусобицы, терзавшие народ. Составил свод законов (их называли «ясой», «турой», «адатом») и объявил их людям. Яса Чингисхана карала за обман, за предательство, за неоказание помощи воину на поле битвы, за воровство.
За нарушение Ясы – смерть. Так поступали с преступниками на Древнем Алтае. Только так решил поступать и Чингисхан… Тюрки вспомнили предков!
Все вдруг сделались справедливыми друг к другу: глухие стали слышать, слепые – видеть, безмолвные – говорить. По Ясе жили теперь и правитель, и раб… О междоусобицах не думали. «Слово уст моих станет мечом моим», – объявил Чингисхан. И его правильно поняли.